Текст книги "Девочка в желтом пальто"

Глава 7. Двадцать пятое октября

Дата – это не цифры. Это дверь.

Пробуждение пришло не со звуком, а с тишиной – такой густой, что она сдавила мне горло. Сквозь ком подступившего ужаса и остатки сна пробивался тот самый шепот. Четкий, без эмоций, как запись на диктофоне, которую невозможно остановить.

– Двадцать пятое октября. Девяносто четвертый год.

Сердце рухнуло, оставляя в груди ледяную пустоту. Теперь было ясно, что это не просто набор цифр. Это дата. Конкретная, неумолимая дата. Двадцать пятое октября. Девяносто четвертый. Мне было одиннадцать.

Поднявшись с кровати, я почувствовала, как в висках застучало. Взгляд упал на руку, на часики Мэйв. Серебряный циферблат молчал, стрелки застыли на двух часах навсегда утраченного дня.

Для меня это был не просто аксессуар, а напоминание. Обет. Сестра лежит в холодной земле, а ее убийца дышит тем же воздухом, что и я. Ходит по этому острову.

И это значило лишь одно: пришло время войти в комнату Мэйв. В ту самую дверь, которую я обходила стороной, как могильную плиту с первого дня приезда.

Дверь отворилась беззвучно, впустив в мои легкие спертый воздух, пахнущий пылью и запахом духов. Спальня сестры была капсулой, запечатанной в день ее смерти. В ней все говорило о порядке, доведенном до автоматизма. Покрывало туго застелено, без единой складки. Взбитая подушка лежала ровно по центру. На прикроватной тумбочке – книга, футляр для очков и флакон со снотворным.

Я методично выдвигала ящики комода, ворошила белье, проверила сумочку и карманы одежды в шкафу. Ничего. Взгляд зацепился за розетку у кровати. Зарядный провод тянулся из нее в пустоту. Торчал из розетки бесполезно и обреченно, подтверждая лишь то, что телефона в комнате не было.

Но именно в этот момент я заметила явное несоответствие вымученному, аскетичному порядку в комнате сестры. Штора. Она была сдвинута вбок небрежным движением, словно ее отдернули в спешке и не потрудились поправить.

На подоконнике, в сером утреннем свете, лежал бинокль. Я взяла его и осмотрела. Бинокль был новым, без единой потертости или царапины. На стене, за шторой, заметила крючок. По характерному следу на обоях было понятно, что бинокль висел именно здесь.

Мэйв не повесила бинокль на законное место, а в спешке бросила его. Последнее движение последнего дня. Или последней ночи.

Щелкнула оконная щеколда, и створка распахнулась, впустив в комнату свежий порыв ветра. Я взяла бинокль и приложила к глазам. Холодный металл, казалось, еще хранил отпечаток пальцев сестры.

Пейзаж за стеклом не зацепил моего взгляда: далекая ферма, безликое торфяное болото, белые овцы. Достойным внимания оказался лишь Черный Тис и скала, на которой он рос. Огромная глыба черного камня, грубо выпиравшая из земли. С одной стороны – почти отвесный обрыв, где серые волны с рокотом разбивались о валуны. С другой – довольно крутой склон, поросший низкорослыми кустами и вереском.

Черный Тис стоял на самой вершине, вцепившись в камень могучими корнями, похожими на окаменевшие мускулы. По словам стариков, ему было больше пяти веков. Об этом дереве говорили: «Оно здесь было до нас, и будет после нас».

Я смотрела на Черный Тис, на скалу, на низкие облака, идущие с Атлантики. И в моей голове складывалась четкая картинка последней ночи Мэйв. Перед смертью она увидела нечто такое, что заставило ее бросить бинокль на подоконник и выбежать из дома.

Что же она увидела?

От этих мыслей мне стало не по себе и захотелось закрыть окно. Но взгляд опустился ниже и наткнулся на фигуру во дворе. На мгновение сердце замерло, а потом рванулось в бешеной пляске. Это был Эйдан. Он стоял неподвижно, сунув руки в карманы, и смотрел прямо на меня.

Я резко отступила от окна и дрожащими руками натянула на себя свитер и джинсы. Потом сбежала вниз по лестнице, открывать ему дверь. Тревога сдавила грудь, не давая сделать свободный вдох. В том, что предстоит выяснение отношений, сомнений не было. Эйдан был не из тех людей, кто приходит без цели.

Дверь открылась, и он вошел в прихожую, впустив с собой запах моря и ветра. На мгновение его тело качнулось, и руки инстинктивно поднялись для объятия – мышечная память, сильнее разума. Но он тут же спохватился, отдернул их, сжав в кулаки. Потом отступил на шаг, поставив между нами невидимую стену.

Я пригласила его в гостиную, и мы сели друг напротив друга, как на допросе. Повисло тяжелое молчание, которое пришлось прорывать словами.

Я начала первой.

– Кажется, портится погода.

– К вечеру обещают шторм, – ответил Эйдан.

– Твоя лодка в эллинге?

– Да.

Его пальцы теребили складку на колене, выдавая нервное напряжение. Дыхание было сбивчивым, кожа на скулах покрылась легким румянцем.

Наконец, он не выдержал.

– Почему ты бросила меня? – голос Эйдана был тихим и хриплым. – Что я сделал не так?

Пришлось отвести взгляд. Смотреть на него в этот момент было невыносимо.

– Ты ни в чем не виноват. Во всем виновата я.

– Это не объяснение, Финна.

– Я не могла остаться.

– Почему!? – он вдруг перешел на крик, и мне потребовалось все мое мужество, чтобы соврать.

– Тебе была нужна жена, которая ждала бы тебя с моря и растила детей. А я здесь задыхалась. Каждый камень напоминал мне, что я в ловушке. И ты был частью этой ловушки. Я хотела учиться, жить в другом мире.

– Но мы же это обсуждали! – голос его сорвался. – Я мог уехать с тобой. Мы могли попробовать!

Он смотрел на меня, ждал ответа, а я видела не его, а того семнадцатилетнего парня из прошлого. Когда он держал мои руки и говорил, что мы уедем в Глазго, что он устроится на верфь Клайда[7]7
  Река.


[Закрыть]. Его руки были теплыми и надежными. Я верила, что все так и будет. Как же я тогда ошиблась…

– Тянуть тебя на материк? На Клайде не было никаких верфей. Только ржавые доки. Ты бы умер без моря, Эйдан. А я бы здесь умерла. Это был тупик.

– Я умер без тебя, – горько заметил Эйдан и сжал мою руку.

– Не надо, – я осторожно высвободила пальцы.

Его плечи ссутулились. В глазах клокотали боль и непонимание.

– Мы так бессмысленно потратили свои жизни! Упустили все шансы на счастье. По глупости, по упрямству!

– Теперь уже ничего не вернуть, – проговорила я глухо. – Прошлое не изменить.

Он посмотрел на меня с такой тоской, что у меня сжалось сердце.

– Я до сих пор люблю тебя, Финна. Все эти годы любил. Никто не смог заменить тебя. Просто никто.

Глоток воздуха. Сказать то же самое? Признаться, что его запах, его голос, его боль отзываются во мне тем же огнем? Но что мне мешало? Глухая стена страха, вины и убежденности в том, что счастье не для меня.

– Нельзя ворошить прошлое, Эйдан. Слишком поздно.

И тут я резко сменила тему, увела разговор в то единственное русло, которое сейчас имело значение.

Мой голос сделался тверже и отстраненнее.

– Мэйв убили. Я в этом уверена. Ей помогли упасть со скалы.

Он смотрел на меня, и в его глазах читалась не столько недоумение, сколько тревога.

– Будь осторожна, Финна. Сторн – закрытый мир. Герметичный. И ты здесь уже чужая. Островитяне не любят, когда ворошат их тайны.

– Это я знаю.

– Могу я чем-то тебе помочь?

– Я сама. Мне не нужна помощь.

Его лицо окаменело. Кожа побледнела, губы сжались. Он откинулся на спинку стула, создавая максимальную дистанцию между нами. В его позе читалась подавленность. Он явно ожидал другого исхода.

Эйдан поднялся и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Я услышала, как за ним захлопнулась входная дверь.

Соскользнув на пол, я села на корточки, перед холодным зевом камина. Взяла в руки спички и замерла, глядя пустыми глазами в пепельно-черную глубину.

Иногда прошлое возвращается само. Словно открываешь старую книгу с золоченым обрезом, и тебя уносит в далекие дали. В тот день, когда появился он.

Флэшбэк № 1.

Сторн. Август. 1997

В средней школе Сторна было пятьдесят восемь учеников. В нашем классе – двенадцать. Три ряда одиночных парт с откидными крышками, исчерченными надписями и рисунками.

Мой взгляд упирался в стену с грубой, галечной штукатуркой. В тишине класса звучал негромкий голос миссис Элинор МакКрэй. Она читала вслух отрывок из Шекспира:

– «Любовь бежит от тех, кто гонится за нею, а тем, кто прочь бежит, кидается на шею».

Дверь в класс открылась. На пороге стоял директор Кинкейд. Рядом с ним – высокий, светловолосый парень, которого никто раньше не видел.

Оба вошли в класс.

– Прерву на минутку, миссис МакКрэй, – сказал мистер Кинклейд и обратился к ученикам. – Знакомьтесь, дети. Это – Эйдан Маклеод. Он приехал на остров с материка и теперь будет учиться в вашем классе.

Эйдан сел позади меня. Я не видела его, но чувствовала всем своим телом – спиной, затылком и кожей. Уроки длились целую вечность. И когда эта вечность закончилась, он ждал меня у ворот школы.

– Провожу?

Я кивнула.

Большую часть пути мы шли молча; нас обдувал ветер и грело солнце. Когда дома остались позади, мы, не сговариваясь, свернули на тропинку, ведущую к берегу.

– Куда пойдем дальше? – спросила я.

– К маяку. – Эйдан махнул рукой в сторону побережья, где на фоне свинцового неба возвышалась белая башня. – Мой дед работает там смотрителем.

Мы свернули с тропинки на влажный песок. Ветер гнал по небу рваные облака и швырял в лицо соленые брызги. Морская пена летела на мои туфли, оставляя темные пятна на замше, но мне было все равно. Плечо Эйдана иногда касалось моего, и от этих прикосновений в груди возникало странное, сладкое беспокойство.

Дом смотрителя и маяк стояли в дюнах, в самом конце прибрежной дороги. На самодельных перекладинах из выброшенных штормом бревен, гудел на ветру разноцветный лес из буйков – оранжевых, розовых, желтых. Рядом висели рыболовные сети. Чахлая изгородь цеплялась за скудную торфяную почву.

Нас встретил дед Эйдана Малькольм – еще не старый, крепкий мужчина. На нем были надеты молескиновые брюки, заправленные в высокие черные ботинки, и свитер с кожаными заплатками на плечах и локтях.

Получив разрешение Малькольма, Эйдан провел меня по узкой винтовой лестнице на самый верх маяка. Мы вышли на балкон, и ветер тут же растрепал наши волосы, зашумел в ушах, заставил щурить глаза. Весь остров лежал у наших ног, игрушечный и бесконечно далекий. Море простиралось до самого горизонта.

Эйдан взял мою руку в свою. Ладонь была шершавой, но прикосновение – нежным. И тут нас обоих накрыло счастливое, пьянящее чувство свободы.

Стемнело слишком быстро. На западе небо окрасилось в тускло-розовый и темно-пурпурный цвет. На востоке оно уже почернело. Над морем собирались темные тучи.

Эйдан проводил меня до самого дома. Во дворе нас встретила Мэйв – тонкая, смешливая, с волосами, убранными в пучок. Она смотрела на Эйдана. Тогда, в моих четырнадцать лет, ее долгий взгляд показался просто задумчивым.

Позже, дома, Мэйв сказала: «Тебе всегда достается самое лучшее». И я, утонув в своем счастье, не придала этим словам значения.

Теперь, вспоминая, ловлю себя на мысли: а не было ли в той ее фразе горькой нотки, которую я не захотела расслышать?

Когда я вошла, в доме пахло торфяным хлебным дымом и жареным мясом. В гостиной, за столом, сидел отец. Рядом с ним – его приятель, сержант Дункан Фрейзер.

– Где ты была? – голос отца был тихим и оттого еще более страшным. – Дункан видел тебя у маяка. С этим… Маклеодом.

Фрейзер улыбнулся.

– Он здесь новенький, девочка. Никто не знает, что у него на уме. Держись от него подальше. Для твоего же блага.

Дункан потянулся, чтобы погладить меня по плечу, но я резко отшатнулась.

Господи! Как же я ненавидела его в тот момент. Ненавидела так сильно, что у меня перехватывало дыхание.

Но даже эта ненависть не затмила чувство свободы и сладкий вкус поцелуя Эйдана на вершине маяка.

Глава 8. Веревка с тремя узлами

Истина – это узел. Чем упорнее его пытаются развязать, тем туже он затягивается

Цель была проста и понятна, как стук собственного сердца: найти Катриону. Расспросить. Выудить из нее хоть что-то о том дне, что прожигало сознание цифрами – двадцать пятое октября девяносто четвертого.

Я знала, где ее можно застать в рабочее время.

Почта на Сторне была не просто учреждением, а социальным хабом и центром коммуникаций всего острова. Местом, где жизнь замедлялась до ритма стояния в очереди. Небольшое каменное строение с облупившейся дверью и часами, которые вечно отставали. Внутри пахло старым деревом, клеем и влажной шерстью – запах, въевшийся в стены от поколений рыбаков, заходивших сюда в рабочих куртках.

Узкое пространство было забито. У стойки с пенсионными ведомостями трое стариков в одинаковых твидовых кепках переговаривались о штормовом предупреждении. У витрины с открытками молодая мать пыталась успокоить ребенка.