Текст книги "В ожидании героя. Книга 1. Ловушка для рейдера"

Товар меж тем с лёту не уходил…

Люди любопытной цепью двигались медленно вдоль рядов, редко-редко около кого задерживаясь.

Давно поднялось в тускло-облачном небе зябкое солнце, никого не грея и слабо освещая в прогалы землю.

Было холодно. Мразно было.

Ноги в полусапожках на рыбьем меху окоченели и задубели. Переминаясь с ноги на ногу, хотелось только одного – бросить всё и убежать… убежать, где тепло-тепло…

Маша пребывала как в густом морозном дыму, отсутствуя в реальном мире и давно ничего не фиксируя. За то время, что простояла в шумном нервном ряду, у неё каким-то непостижимым образом купили одни мохнатые легинсы и пару детских варежек, а у её соседки справа, как обнаружилось с удивлением и легкой завистью, железные мочалки с коврика исчезли все.

Постоянно разносили чай в термосах… горячий чай… душистый… Хотелось согреться, только сделать этого за отсутствием личных средств Маша не могла, а всё то, что наторговалось, сразу перекочевало к зоркой хозяйке.

– Замерзла? Выпей – согрейся чуток… – сквозь памороку, окутавшую сознание, пробилось участливое: кто-то сунул в озябшую руку бумажный стаканчик, сладко обжегший хлипким теплом стылую ладошку.

Чай ей любезно подала женщина, на коврике у ног которой маленькой

кучкой оставались лежать на деревянных ручках открывашки.

– Пей! Пей! Не стесняйся! – отзывчиво приказала соседка справа. – Без денег, небось, осталась? У этой мымры, – и Маша отлично поняла, о ком речь, – такие дурочки каждый день меняются… Ты не первая… – женщина глубоко вздохнула, – …и не последняя, думаю…

Опешившая студентка-отличница осторожно сделала первый глоток: потеплевшее нутро благодарно откликнулось и прояснилось сознание – только ясно поняв всю нелепость своего положения, Маша поспешила сглотнуть нечаянно набежавшую слёзку…

– Зовут-то как? – всё тем же участливым голосом продолжала допытываться удачливая соседка.

– Маша… – протянула несостоявшаяся торговка еле-еле слышно.

– Мария, значит… а меня вот тётя Талина зовут… – услышала студентка, не сумевшая при том скрыть своего удивления, что не промелькнуло мимо внимания любезной женщины. – Это муж меня так: Талина да Талина с молодости… Я и привыкла… так-то я Наталья Петровна буду…

Отогревшись, Маша вяло улыбнулась.

Меж тем в рядах что-то произошло: вокруг всё пришло в движение, все гулко и подавленно зашумели. Подбежала хозяйка. Молниеносно посрывала с Маши весь товар. Суетливо запихнула в большую сумку и, взвалив её на плечи, исчезла.

Что делать дальше: уходить или ждать неизвестно чего? – Маша не знала.

– Явились! – с ужасом простонала соседка слева и быстро-быстро стала собираться.

– Кто? – невольно вырвалось у Маши.

– Мытари тутошние… – услыхалось в ответ незнакомое слово.

Маша и сообразить не успела, как перед ней нарисовался крепыш с

воловьей шеей и небрежно полюбопытствовал:

– И чё продавашь, красавица?

– Я ничего… – растерянно промямлила девушка.

– Со мной так нельзя! – парень нагло уперся бесцветными глазами. – Не люблю я! Я видел тебя обмотанную шмотьём… Гони давай!.. – и он протянул открытый черный пакет, в котором навалом лежали бумажные деньги.

Теперь Маше и без объяснений было понятно, кто перед ней. Поддавшись общей нервозности, она выдавила:

– Ничего я тебе не дам! У меня и нет ничего…

– Тогда с нами пойдёшь… – парень, цепким отекающим взглядом обшарив девушку с ног до головы, нагло хихикнул.

Маша струсила, однако не настолько, чтобы от страха потерять голову: готова было сказать твердое «нет», как соседка справа опередила:

– Что привязались к девчонке? Она и не торговала вовсе. Спутал ты ее с кем-то… Стоит тут рядом со мной… внучка моя…

– А ты, старая, варежку закрой! Я не слепой, чтобы не знать, кто тут и что тут… – и с угрозливым нахрапом приказал: – Пошли! Бегом за мной!

– Никуда я не пойду! – дерзко отозвалась на то Маша.

– Цыц! – и парень, причмокивая красными губами и свирепо наступая, повтори: – Двигай, говорю, ногами, да поживей!

И тут произошло невероятное и неожиданное. Машу не подвела природная подвижность, не раз проявляемая ею при игре в волейбол. Вот и в эту минуту она, внутренне сгруппировавшись и не задумываясь, прыжком выступила вперед и с силой, как по летящему к ней мячу, ударила парню прямо в рожу: хлесь! Парень покачнулся и грохнулся мешком наземь, – и, лишь очухавшись, срывающимся от злобы голосом завопив:

– Убью, сука! – нервным, густым, придушенным басом прорычал: – Тебе же, дура, конец пришел…

Рывком он попытался подняться, но Маша, неконтролируемо очумевшая до азарта, вновь ударила парня по голове так, как привыкла бить с

размаху по мячу…

– Ну ты и тупица… – только и сумел просипеть мытарь.

Кто-то, взвизгнув рядом, дико закричал, – и многие, подхватив свой       товар, бросились в рассыпную.

– Бежим, девочка моя! Бежим! – Наталья Петровна вытянула Машу из встревоженной сборщиками подати и возмущенно гудевшей толпы.

      Отдышались лишь у метро. При входе Маша остановилась, как вкопанная.

– Пошли! Ты чего встала? – спросила её женщина.

Маша замешкалась:

– Мне не на метро…

– Ты живешь-то где? – Наталья Петровна придирчиво посмотрела на побледневшую девушку.

– В общаге… – и студентка поспешила добавить: – Недалеко… Я пешком пойду…

– Никак совсем рядышком? – иронично спросила тётя Талина. И потом в лоб: – Без денег, что ли, совсем?

Не сумев скрыть смущения, Маша покраснела.

– Вот, что, девочка, – решительно заявила женщина, – едем ко мне. Я-то вот точно недалеко живу… Можно и пешочком при желании прогуляться, но у нас с тобой того желания нет, – мы с тобой в метро: «Шагом арш!» – последние слова прозвучали по-командирски твердо.

      Миновав два перегона, вышли на «Таганке». Несколько остановок проехали на троллейбусе – и скоро вышли у высотного, упирающегося шпилем в низкое, облачное небо дома.

Вошли во двор. В подъезд. Зашумел поднимавший их лифт.

Обомлевшая Маша никак не могла поверить, что всё это самая реальная реальность. Раньше она и помыслить не могла, что может когда-либо вот так запросто войти в этот дом, в котором, по ее наивным представлениям, могли проживать только небожители.

Вышли из лифта, с дребезжащим грохотом сразу же устремившегося вниз. Наталья Петровна извлекла из сумки большую связку ключей и отомкнула замок. Распахнув настежь входную дверь, доброжелательно пригласила:

– Входи, Машенька! Гостьей будешь…

Маша робко переступила порог. Следом, плотно затворив дверь, вощла и хозяйка. Свой брезентовый сидор со всякой дребеденью, как она выразилась с горькой иронией, сходу упрятала в настенный шкаф в прихожей.

– Скидывай одёжку и проходи… Тут нечего стоять… Проходи-проходи… – поторопила гостью хозяйка, успевшая снять с себя всё, что было одето и сверху, и под пальто для тепла. – У меня, правда, полный раздрай и шатания… Не обращай внимания… С этой вынужденной торговлей скоро и день-ночь окончательно перепутаешь…

Маша неспешно разделась и несмело прошла в просторную комнату, где какого-либо беспорядка визуально совсем не наблюдалось. Наоборот – пахло свежестью и чистотой: из широко распахнутой форточки одного из высоких окон волной врывался морозный воздух.

– Сейчас! Сейчас прикрою! Холодно не будет, – торопливо предупредила невольно вздрогнувшую Мащу Наталия Петровна, и поспешила форточку закрыть наглухо. – Это у меня муж… ему всё жарко… открыл с утра… я-то убежала с самого ранья, а он, вишь, уходил и забыл закрыть… если только не специально оставил… с него станет…

Про себя Маша отметила, что, как бы оправдываясь, голос у говорившей

при упоминании мужа обмяк и потеплел.

– Скоро мы с тобой отогреемся… отдохнем… Слушай: нырни-ка ты в ванну пока-то я покашеварю… Муж у меня всё время в основном на даче проводит… сбежал… я себе одной и не готовлю ничего: так перехвачу на ходу… А гостью грех не угостить! – и Наталья Петровна, всё говорившая и говорившая безостановочно, успевшая переодеться в домашнее, ответа Машиного ждать не стала – убежала в ванную комнату, откуда послышался характерный шум воды.

Растерявшаяся окончательно студентка пединститута, как стояла посреди уютной комнаты, так и осталась стоять.

Вернулась из ванной хозяйка, и решительно, как отрезала, приказала:

– Марш в ванну! Халатик я тебе положила. Не брезгуй! Он хоть и старенький, давно ненадеванный, но чистый, отутюженный… Висел всё, как тебя ждал… Полотенце выложила… оно и вообще новое… А уж с остальным сама разберешься… Не маленькая!

Механической куклой прошла Маша в ванную… и скоро, блаженно расслабившись, просто лежала в теплой воде – лежала без мыслей, без понятия, где она… что она… И, кажется, разомлев, ненароком вздремнула чуток…

Потом ее кормили… вкусно… сытно…

Из-за ежедневной овсянки Маша напрочь успела позабыть все остальные вкусовые ощущения, – и сейчас бессовестно поедала всё, что ей подавалось… Стыдила себя… укоряла… Только сделать с собой хронические оголодавшая студентка ничего не могла. К тому же утром она, подгоняемая сокурсницей, успела лишь выпить кружку чая и на ходу проглотить бутерброд со шпротным паштетом… И вот сейчас голод, который

не тётка, чувство стыда истребил нагло и окончательно…

Сама Наталья Петровна ничего не ела. Сидела напротив, и всё смотрела

и смотрела на Машу… смотрела глазами добрыми… глазами ласковыми… и тем напомнила маму Надю… Ещё час-другой назад, будучи совершенно незнакомой, сейчас женщина, молча наблюдавшая за девушкой, виделась чуть ли не самым близким и родным человеком на свете.

Молчала и Маша, расслабившаяся и беззастенчиво клюющая носом: накопившаяся за последние полгода усталость и сегодняшняя нервозная встряска дали о себе знать…

Маша проснулась отдохнувшей и выспавшейся, однако, наслаждаясь покоем в чужом доме, глаз открывать вовсе не хотелось. Прислушалась: тихо-тихо… безмолвно… лишь напольные часы неутомимо мерным ритмом отмеряли бегущее вперед время.

«Интересно: сколько сейчас?» – полюбопытствовала про себя Маша и открыла глаза.

По вечернему в утонувшей в сумерках комнате разглядеть круглый циферблат больших часов не удалось. Увиделось иное – высокие окна снаружи густо осыпаны снежной пылью: на улице, кружась, валил крупный снег.

Осторожно ступая, вошла Наталья Петровна и, столкнувшись взглядом с Машей, извиняюще испуганным голосом спросила:

– Никак я тебя, Машенька, разбудила?

– Нет! Что вы?! Я давно проснулась… лежу вот… так хорошо… нежусь, как дома… у мамы Нади…

Снова её вкусно и сытно кормили.

– Как на убой! – благодарно подытожила Маша, поспешая выбраться из-за стола.

За время полдника, как ей добродушно пояснила обильный перекус

добрейшая хозяйка, гостья успела рассказать о себе. Всё началось с ответа на осторожный вопрос: кто такая мама Надя?

Слушая внимательно Машин рассказ о погибшем на шахте отце и о сгоревшей от тоски матери, Наталья Петровна охала и ахала, и со слезой в голосе комментировала:

– Так-то оно так: шахтерский труд не из легких… а уж опасный-то какой…

Или:

– Так-то оно так: от горя чернеют… от горя и сердце рвется… разум порой от горя тускнеет…

Дослушав про мама Надю, участливо подытожила:

– Святой человек – эта ваша мама Надя… На таких молиться надо… – и, сглотнув слезу, спешно вышла из кухни…

Маша понимала, что пора собираться – время к вечеру. Пока-то доберется до общаги. С ужасом подумалось, что придется просить на дорогу…

Сердце ужалось…

Спустя время хозяйка позвала из комнаты:

– Машенька, иди-ка сюда!

Та медленно пошла на зов.

Наталья Петровна, стоя у дивана, с которого была убрана постель, придирчиво разглядывала кучкой лежащие перед ней вещи, указывающие на женскую принадлежность.

– Вот смотрю, – пояснила она, – может, что тебе подойдет… – Испуганно смотрела Маша на хозяйку, продолжавшую: – Одежонка-то твоя вся тонехонькая… Удивительно ещё, что ты сразу в ледышку не превратилась при таком-то снаряжении… Я кое-что перебрала из своих запасов – думала всё, что на толкучку вынесу… Только, знаешь: жалко! Не совсем же, думаю, последний край?.. Ты вот посмотри, может, что тебе и приглянется… всё заграничное… Я не хвастаюсь! Боже упаси! Муж, случалось, привозил…Что-

то угадает по размеру…что-то и нет… Тут больше всё ненадеванное… Брюки теплые есть… джинсы… Перебери… примеряй… не стесняйся… Мне не для кого всё это беречь… Если, что и из моды вышло, так все тебе хоть потеплее будет…

И Наталья Петровна деликатно оставила окончательно опешившую девушку с той кучей наедине.

Тряпичницей Маша не была по определению. Выбрать что-то подходящее себе, конечно, могла. Только, по известной причине, расслабляться себе не позволяла и невозмутимо могла в одной вещи проходить долго. Сейчас же, даже не касаясь лежащих навалом вещей, со стыдом осознала, что ей нравится всё… Взять с дивана она решилась только джинсы и толстой вязки мохнатый свитер. Их-то несмело и примеряла… Зеркала в комнате не обнаружилось, но Маша и без того понимала, что выбранное ей в самый раз… просто замерла…

Наталья Петровна, войдя, увеличила в комнате свет и довольным голосом воскликнула:

– В самый раз! А хорошо-то как тебе, девочка моя! Я сразу заметила, что ты в том же размере, что и я когда-то… Выбери ещё что-нибудь… Не стесняйся!

Примерять Маша больше ничего не стала. Наоборот, она начала было снимать джинсы и свитер, как хозяйка категорично запротестовала:

– Нет-нет! Не снимай! В этом и ходи! Одежонку твою я в стиралку бросила. Постираю потом… высохнет – тогда и заберешь…

В недоумении смотрела Маша на заметно повеселевшую женщину, насмешливо поинтересовавшуюся:

– А ты, что, в гости к нам больше не думаешь прийти?

И что могла на это сказать Маша? Стояла и молчала. Просто-напросто боялась, что вот-вот расплачется…

Верно уловив состояние девушки, Наталья Петровна отошла к балконной двери и, сквозь стекло наблюдая за снегом, летящим белёсым

дымом, сказала:

– Время давно на весну, а зима уступать никак не хочет… Метет и метет… Тут, помнишь, какие дни стояли? Я пол промела и щетку, промыв, на балкон вынесла проветрить… Сами на дачу уехали… Когда через два дня вернулись, на балконе одна голая палка сохла. Птички волосок за волоском всю щетку и растащили. К весне готовятся – гнездышки утепляют… Соломки-то в городе где им взять? – Она повернулась к Маше, так и продолжавшей стоять у дивана. – Ну, что, готова? – и вновь огорошила девушку: – Мы сейчас к моему Николаю Ивановичу поедем. Нагрянем нежданными гостями – обрадуем его!

В прихожей, как обнаружилось, Машу ждали теплая, весьма приличная куртка-пуховик и замшевые мягкие сапожки на меху… Всё это, торопливо пояснила Наталья Петровна, из тех же заветных запасов.

Сознание, кажется, полностью отключилось, и Маша происходящее с ней принимала молча, будучи в наивной уверенности, что это просто чудесный сон из тех, покидать который не хочется. Всё смешалось – явь и неявь, и она умышленно оттягивала миг вероятного пробуждения, чтобы не порушить эту сказку…

И метро, и электричка – всё то, что возникло после того, как оставленный высотный дом исчез за подвижной стеной из крутящегося на ветру снега, оставались быть то же частью длинного сна…

Громко объявивший в динамике голос: «Станция Расторгуево» – заставил вздрогнуть… Отчетливо услыхался металлический скрежет тяжелых колес: электричка, за окнами которой в синих сумерках угасал столь странно-неожиданный день, остановилась.

В потемневшем к вечеру небе тяжелые снежные тучи расползались ветхим рядном, высвобождая глубинный простор для скорых звёзд.

Вышли из электрички, поспешившей при отправлении прощально громыхнуть, и, миновав пристанционную площадь, шагнули на широкую дорогу, слабо освященную редко горящими фонарями.

По одной из сторон вдоль дороги стеной высились вековые ели с пластами снега на колючих разлапистых ветках. В стороне супротивной подпираемые наносными сугробами в безмолвии таились деревенского типа дома, с редко горящими окнами. Чаще окна припорошенных снегом домов были черны…

Свернули в проулок, где за полной ненадобностью стояли фонарные столбы.

– Совсем нынешние власти обнаглели… Думают, что никто тут не живёт… Живут! – сокрушенно выдохнув, возмущалась Наталья Петровна, поспешившая предупредить молчаливую спутницу. – Не бойся! Нам недолго осталось идти…

А Маша и не боялась!

Сугробы с чистым снегом вдоль дощатых заборов… одноэтажные домики с трубами на заснеженных крышах… припущенные снегом, почерневшие в сумерках ели… да и само похрустывание снега под ногами… -

всё это разом напомнило Урал…

И Маша отозвалась:

– Чего бояться?! У нас вообще никогда никаких фонарей нет и не было… Идешь поздно вечером домой – вокруг темень: глаза выколи.

– Скучаешь по дому? – в лоб спросила спутница.

– Случается… – согласилась Маша, осознавая тоску по Светке и по маме Наде.

– Вот и пришли! – сообщением своим Наталья Петровна оборвала

нахлынувшую череду летучих воспоминаний, и тем обрадовала загрустившую девушку. – Похоже наш Николай Иванович ждёт гостей – дорожку к крыльцу почистил, – и она толкнула от себя калитку.

– А-то! Как же без гостей-то?! – Калитка не успела захлопнуться, а мужской голос уже весело приветствовал вошедших: – Здрасьте! Здрасьте, гости дорогие! Гости желанные!

С легким тревожным волнением входила Маша в незнакомый двор, а после прозвучавших приветливо слов словно и не было никакого волнения: на душе потеплело и было легко-легко. И хотя хозяин не спускал своего откровенно пытливого взгляда с неё, ничто не напрягало Машу и душевного нахлынувшего было неудобства, как не бывало.

С деревянной лопатой в руке Николай Иванович стоял посреди ярко освященного двора. Это был высокий мужчина, лет пятидесяти. Видимо близлежащий к забору сугроб был им только-только порезан лопатой на кубы. Поприветствовав и приветливо улыбнувшись, работу свою он продолжил.

– Сейчас добросаю, – подхватив на лопату рыхлый куб, хозяин перекинул его через забор, где тот рассыпался на лету. – Завтра всё вмиг растает, а если оставить, – снег за ночь уплотнится… А вы в дом! В дом! Там тепло… там протоплено… А я следом скоро буду…

И на самом деле в доме было тепло. Было уютно.

Сняв верхнюю одежду, гостья прошла в большую залу, где в центре стоял круглый стол, покрытый тяжелой скатертью с растительным орнаментом по кругу и шелковистой бахромой. Маша осторожно присела на стул около стола. Бережно положила руку на скатерть – и замерла… И круглый стол, и тяжелая, в тусклую зелень скатерть с похожим растительным рисунком по кругу и с такой же шелковой бахромой были ей знакомы всегда…

Подошла Наталья Петровна. Поставила на стол стопку тарелок, вилки,

ножи.

– Разложи… – не приказала, не попросила – просто произнесла как само собой разумеющееся.

Маша, не сумев скрыть внутренней растерянности, очень тихо выдавила из себя:

– У нас точно такая же скатерть дома… и стол то же круглый…

– Вот, видишь, как здорово! Так, что, считай, что ты дома и есть, – оживленно заметила хозяйка. Добавила: – А скатерть эта давнишняя… от моей мамы памяткой осталась…

– И мама Надя говорила, что от мамы досталась… ей и сестренке… нашей мамочке…

– Всё память… – подытожила, вздохнув, Наталья Петровна. – Без памяти человек жить не может… – и, окинув стол хозяйским взглядом, довольно произнесла: – Вроде всё! Где там наш хозяин задерживается?

В ответ скрипнула входная дверь, и невидимый ещё Николай Иванович задорно выкрикнул:

– Много снегу навалило к порогу нашему, да только не будет по закону вашему!

Наталья Петровна в некотором недоумении, торопливо вскинувшись на задорный выкрик мужа, отреагировала сходу:

– Никак товарищ Лебедев у нас жизнью стал доволен? – Маше она скороговоркой прошептала: – Без дела совсем хиреть стал… Виски поседелые только были, а тут чуть весь разом не побелел… и в глазах никакой жизни… Вся душа за него изболелась… А что? Разогнали всех разом… кого на пенсию спровадили, а кого и вовсе чуть ли не с волчьим билетом… Идите, мол, куда глаза глядят и живите теперь кто, как сможет… А пенсия, что? Копейки… да и те не дождешься… И у меня на работе сокращение… – И она, догадавшись, что гостя не всё могла понять из её торопливой тирады, скорым же шепотком

пояснила: – Из военных он… А нынче же, небось, знаешь, какое к ним отношение?

Девушка согласно кивнула, а Наталья Петровна ничего больше не сказала о своем муже – всё остальное узналось Машей позднее и в допустимых подробностях.

Присели за накрытый стол в ожидании хозяина, который, появившись, удивил тем, что со словами:

– Закончилась, дорогая моя добытчица, твоя трудовая повинность, – выставил на середину стола узкую бутылку красного вина.

– Это как?! – взволнованно вскрикнула сраженная сообщением жена.

– Это мы потом обсудим, а прежде, – настойчиво предложил ей Николай Иванович: – Ты, Талиночка, должна наконец познакомить со столь очаровательной девушкой, появившейся в нашем доме. – Он протянул руку вспыхнувшей пунцово гостье, и та, подав ему свою руку, тихо прошептала:

– Маша…

– Марья, значит? – громко уточнил Николай Иванович и галантно приложился твердыми губами к тыльной стороне дрогнувшей ладони.

Хозяйка, успев выставить на стол высокие фужеры и придирчиво рассмотреть бутылку, вкрадчиво, но очень настойчиво поинтересовалась:

– Винцо-то, похоже, не из простых будет? Никак итальянское?..

– Глаз Ваш, Наталья Петровна, – алмаз! – шутливо откликнулся муж. Задиристо продолжил: – А почему бы и нет?! Нам, что, заказано пить превосходные вина? – и он, откупорив бутылку и аккуратно разлив по фужерам, обратился к Маше за поддержкой: – Не так ли, свет-Марья?

От смущения девушка не знала, куда себя деть, – и вдруг выдавила из себя:

– Оно же очень дорогое…

– Ну, это не вопрос! Не так ли, Наталья Петровна? – теперь за

поддержкой мужчина обратился к жене, и, принявшая из его рук полный фужер с вином, та подержала его вопросом:

– Так по какому случаю всё-таки пир?

– Вначале, дорогая, мы выпьем за нашу гостью, – оживленно ответил Николай Иванович и протянул Маше полный фужер. – А уж потом будет Вам, хозяюшка, полный отчетец о грядущих изменениях. – добавил он довольным голосом: – Не всё Вам, мадам, добытчицей быть! – и, подняв высоко фужер, пригласил со словами: – За тебя, Машенька!

Вино было мягким, плотным и приятным на вкус. Волной разлилось живительное тепло по телу, и прошло недавнее смущение, оставила и растерянность… Маше хотелось только одного – молчать, улыбаться и лицезреть этих замечательных во всех отношениях людей… Она и молчала, и улыбалась, прислушиваясь невольно к голосам мужа и жены, продолжавшихся настойчиво выспрашивать друг у друга.

– Где же ты, Талиночка, эту красавицу отыскала? – Маша понимала, что это о ней вопрос.

– На толкучке у «Детского мира», в ряду рядышком топтались, – потеплевшим, обмякшим голосом доложила жена, но, замолчав было, азартно заключила: – Она, между прочим, бой-девка!

– Как это?! – оживился хозяин и поспешил наполнить опустевшие фужеры, но Наталья Петровна оказалась не так проста и забывчива – требовательно напомнила:

– А про повод-то, дорогой товарищ Лебедев, что молчишь?

Муж загадочно улыбнулся:

– О чем и говорить? И говорить не о чем… Так, к генералу Богданову… то бишь бизнесмену Богданову начальником охраны оформился… Вот и винцо от него…

Реакция на сообщение мужа была более, чем шумной:

– Так это ж…

Только её приказным тоном остановили:

– Об этом потом поговорим… может быть… Хотя, повторюсь, говорить и не о чем… Ты мне вот лучше про Машу расскажи. А там что? Работа и есть работа… Ничего нового… А вот новый человек – это всегда интересно…

– Собственно, что и рассказывать? – жена с легкой обидой в голосе продолжала упорствовать, но, уступив напору мужа, начала: – Стоим у «Детского мира»… мерзнем со своим товаром… Соседка моя, смотрю, трясётся от холода… с ноги на ногу переминается… вот-вот, как говорится, дуба даст…

– Я же Вам за чай даже спасибо не сказала… – запоздалым шепотом повинилась Маша, с ужасом невольно вспоминая сегодняшнее утро.

– Да нет же… что-то вроде пробурчала… на себя напраслину не гони… – оправдала её Наталья Петровна. – Да и до «спасибо» ли тебе, бедняжка, было? Небось, в глазах одни туманы-растуманы стоял… Чай ладно… чай – это так… – явно в подробностях вспомнив утро и сама, женщина вздохнула и продолжила: – Скоро, Коленька, такой разогрев пошел, что и вспоминать, как страшный сон, не хочется… Впервые такое-то и было… Бывало, как? Тихомолочкой пройдёт кто по рядам. Соберет свою мзду – и исчезнет, как будто и не было никого. Ну еще милиционер пройдет… по служебной надобности проверить… с глубоким карманом… А тут вдруг, как саранча, налетели… по рядам разбежались… и давай трясти всех… наглые… до последней копейки вытрясут да ещё и должником объявят! У каждого рожа красная… шире одного места будет… – Казалось, что Наталья Петровна забыла ужас происшедшего утром. В голосе её зазвучали нотки совершенно иные – напевные, сказовые: будто бы не реально пережитое рассказывается – а небыль какую повествует. – К Маше один сунулся: давай, мол! Она ему в лицо: нет у меня ничего! Так и было! Её хозяйка всё, что Маша наторговала,

вытряхнуть успела… Тот ей так нагло и говорит: с нами пойдешь! А сам, упырь, с головы до ног взглядом всю облапал… Ну, думаю, погибла девчонка… Как помочь? – и на ум ничего не идёт… А она как двинет его по роже – тот и свалился с ног… Валяется, а сам вопит: убью! Маша же вышагнула к нему, да как по новой ему звезданёт! У того как только голова в сторону не отлетела! Ну, тут уж мы свои колоба подхватили – и дёру!

Николай Иванович оживленно-сказовый рассказ жены слушал с неподдельным интересом. Время от времени он бросал оценивающе-любопытный взгляд на Машу, до немоты замеревшую под впечатлением, как казалось, совершенно неправдоподобной истории, связать которую с собой не решалась.

Николай Иванович, выждав задумчивую паузу после того, как жена молкла, вдруг, обратившись к Маше, заинтересованно спросил:

– Ты как его ударила?

Маша в недоумении подняла на него глаза. Тот смотрел строго и требовательно. Ответила неуверенно:

– Как по мячу била… – Пояснила: – Когда мяч к тебе летит, его уже, сконцентрировавшись, встречаешь…

– Мяч, говоришь? – твердым голосом уточнил Лебедев. Спросил: – Во что играешь? Или играла?

– В волейбол… со школы… сейчас в институтской сборной…

– Так вот откуда у тебя такая силища?! – восхищенно удивилась Наталья Петровна, но муж осадил её:

– Тут вовсе, Талина, не в силище дело… Тут в умении просчитать удар во время и точно… просчитать до того, как нанести тот удар… – и он в упор

спросил Машу: – Я прав? – та в ответ пожала лишь плечами.

Проснулась Маша рано-ранешенько: слабые сумерки за окнами только-

только набирали силу.

Тихим выдалось утро, обещая быть воскресному дню хрустким и снежным: редкий мягкий снежок, плавно кружа, медленно устремлялся с небес к земле.

Тихо было и в приютившем её доме, где Маша впервые за время, отсчитываемое с лета, почувствовала себя, как в детстве, в безопасности и покое: ничего не подстегивало, не торопило, не напрягало… Потянулась обмякшим, отдохнувшим телом и, полностью расслабившись, неспешно повернулась на бок – и вновь уснула: притягателен был оставленный недавно сон и так желанен…

Окончательно проснулась лишь тогда, когда за окнами было сголуба и не кружили в воздухе белой мошкарой снежинки. Сверкая ослепительной белизной на солнце, увиделся через окно в саду стеклянный барак теплицы с тонким снежным покровом на двускатной крыше.

Умиротворенно было в доме, хотя, если прислушаться, улавливались слабые звуки. С благодарностью и смущением подумалось, что здесь берегут её покой… и отчего-то внезапно захотелось заплакать: уткнувшись в мягкую подушку, Маша хлюпнула носом…

Медленно приоткрылась, слабо скрипнув, дверь, и в широкую щель заглянула Наталья Петровна, спросившая осторожно:

– Проснулась? – и, не дожидаясь ответа, сокрушенно повинилась. – Верно: разбудили тебя? И поспать не дали… Я тут всё толкусь… Николай Иванович на улице сранья с лопатой в обнимку… Охочий до работы выскочил во двор… Вообще-то, – оправдала мужа, – он во дворе скребёт, а с этой стороны сад: тебе не должно быть слышно…

– Нет-нет! Никто не разбудил! – запротестовала Маша, в конец растерявшаяся от проявленной к ней душевной заботы. – Это я совсем обнаглела у вас… дрыхну без задних ног… валяюсь, будто у себя дома…

– А ты и так, считай, что дома! Чем тебе у нас не нравится? – голос хозяйки дрогнул.

– Почему не нравится?! – испуганно переспросила Маша. – Очень даже нравтся! У вас хорошо! – Ей хотелось быть искренней и она повторила: – Очень-очень!

– Вот и хорошо, что так! – голос Натальи Петровны потеплел. – Можешь и дальше лежать-валяться! Никто тебя не гонит… поленись… поленись… устала, небось… Устала?

– Есть немного, – откровенно согласилась студентка-первокурсница, и, подхватившись, оставила постель. – Только лежать хватит уже! Мама Надя в таких случаях, как говорила? Бока отлежишь1 – весело подытожила Маша.

Маша вышла на крыльцо, где, сощурясь на солнце, осмотрелась: обещанного рано-рано поутру продолжения зимы не было. Голубели остатки снега, и высоко поднималось изголуба-белесое небо.

На весну смотрело солнце, хотя и зима ещё пыталась ломиться из последних сил, то высвечивая серебристым инеем старую липу во дворе, тщательно очищенного от снега; то заметая слабой позёмкой подножие кряжистых яблонь в саду; то порывисто сбрасывая слежалый снег с колючих веток елей, стеной окружавших дачный посёлок…

– Выспалась, красавица?! – звонко прозвучал мужской голос, и в её сторону полетел снежный шар… летел не прямо, но боковым зрением девушка успела увидеть его и вмиг отбить.

– Молодец, Маняша! Реакция отличная!

Этот ли бросок, нет ли, но будущая Машина судьба точно была решена здесь, когда она стояла на крыльце, любуясь весной света.

– Как Наталья Петровна? – спросила Мария, с легким раздражением обозревая плотно забитую транспортом широкую улицу.

– Скучает… – молчавший до того пассажир отозвался на вопрос живо, но

притом укор в голосе угадывался верно. – Совсем, говорит, Машка нас забыла…

– Да не забыла Машка! – со стыдом признав, что упрёк неслучаен, она попыталась оправдаться. – Закружилась ваша Машка… как белка в колесе… чесслово!

– Может и так, – согласился Николай Иванович миролюбиво. Поинтересовался: – Илья уже профессор? Каких он там спец щей? Кислых?

Нелюбовь Лебедева к Илья тайной для Марии не была изначально. Когда перед окончанием вуза, она привезла к Лебедевым Илью, представив как жениха, то на кухне ей откровенно было сказано, что этот «вот-вот кандидат наук» ему категорически не понравился. Маша растерялась – а Наталья Петровна гневно набросилась защищать свою любимицу: