Текст книги "Княгиня Анна Кашинская – светильник веры и любви"

В начале скорбного пути

Осень пришла незаметно. Поначалу побаловала несказанной красотой лесов-дубрав. На Господинки[8]8
  Господинки – народное название двунадесятого праздника Рождества Пресвятой Богородицы.


[Закрыть] щедро залила белый Божий мир светом солнечным, а совсем скоро затянула небо серыми облаками. Дождевая морось днями-ночами теснила округу, а там и ветра́ листобойные зашумели, нагнали туч чёрных тяжёлых – и опрокинулись на вздрогнувшую от навалившихся холодов землю затяжные дожди.

Одним из долгих вечеров, под треск дров в очаге, обогревающем терем, под завывание за стенами буйных ветров княгиня-мать, прижав к себе дочь-невесту, негромко начала свой рассказ о будущей её свекрови:

– Разное тишком[9]9
  Тишком – скрытно, тайком, украдкой.


[Закрыть] в тверских землях сказывали про княгиню Ксению: будто бы она и не боярская дочь вовсе, будто бы князь Ярослав Ярославич отбил в Новгороде чужую невесту. Так красива и хороша была собой, что запала в душу князю… – Мать, вздохнув, перекрестилась: – Прости меня грешную, Господи. Это, доченька, я тебе затем говорю, чтобы ты, если вдруг кто шептать что станет, не слушала. Жили князь с княгиней, как Бог велит, в любви и согласии. Только то огорчало, что долгих семь лет не роди́лись у них детки. Наконец-то Господь смилостивился, и одна за другой народились дочки, а наследника всё не было. – Мать теснее прижала к себе напряжённо внимающую ей Анну. Продолжила:

– Зимой пришлось ехать князю Ярославу в Орду, – вновь вздохнула тяжко. – Когда назад возвращался, заболел и умер в дороге. Перед смертью успел схиму принять… так что поминать его надо Афанасием. Ксения-княгинюшка на тот момент на сносях была и на сороковой день после смерти мужа разродилась наследником и нарекла единственного сыночка Михаилом.

Пока сынок мал был, великая княгиня уверенно управляла вотчиной мужа. Ныне князь Михаил сам во власти. Уж как долго княгиня Ксения ему невесту выбирала! Ко многим приглядывалась, а вот, видишь, ты ей по нраву пришлась! – Мать, снова крепко прижав к себе дочь, поцеловала её. – Да и как же и не заметить такую умницу… такую смиренницу… такую красавицу… Ты же, Аннушка, золотко наше! – и шёпотом добавила: – Отец доволен тому, что теперь мир будет между нашим Ростовским княжеством и Тверским. Как же устали все от тех ссор, распрей, что годами и годами длятся. Дай нам, Господи, пожить полюбовно в мире и согласии…

Пасмурным ноябрьским днём низкое небо было затянуто плотным облаком, упрятавшим осеннее солнце. К полудню хмарь разошлась. В рваный прогал слабым лучом выглянуло солнце, когда к Свято-Преображенскому собору прошествовал тверской князь Михаил с сопровождающими его родственниками.

Следом подъехал и ростовский князь Дмитрий со своей роднёй.

Венчание молодых в Свято-Преображенском храме, всего несколько лет назад возведённом стараниями молодого князя, совершил епископ Андрей. Это был день архангела Михаила – ангела-покровителя тверского князя.

Накануне княжна Анна долго не могла заснуть. Сердце её учащённо и трепетно билось в ожидании скорого будущего, неизвестного ей.

Когда родители объявили о будущем замужестве, то это принималось ею как послушание, как долг, надлежащий исполнить со смирением и любовью. Не раз и не два, а несчётное количество раз раскрывала княжна любимый ею «Изборник» и внимательно прочитывала накрепко запечатлевшиеся на сердце слова о том, что «жена хорошая радует мужа своего и годы жизни его наполнит миром».

И вот наступил торжественно-трепетный момент венчания, когда юная Анна впервые увидела своего наречённого мужа.

Князь Михаил, которому на момент женитьбы было двадцать один год, полюбился молодой супруге сразу же, как только она впервые увидела его.

Он не только красив лицом был, но душу имел добрую, отзывчивую, в чём княгиня Анна убедилась быстро.

– Лада моя… ладушка… – ласково говорил Михаил своей княгине-жене, которая также по нраву и по сердцу пришлась ему.

Не раз благодарил он свою мать, выбравшую ему спутницу жизни, а мать на то отвечала:

– Рада, сынок, что она тебе люба. Люба и мне Анна. Оба вы молоды. Красивы. Равных кровей-роду. Из Рюриковичей. Она ведь не только лицом-нравом хороша. Она образована, книжному чтению приучена, а главное то, сынок, что воспитана в вере православной, что твёрдости и стойкости обучена духовником и наставником своим – владыкой ростовским Игнатием. Надеюсь, будет моя невестка тебе верной подругой и надёжной опорой. Если тебя будет радовать, то и мне радость сполна.

После свадьбы Анна сменила свой наряд. Как положено замужней женщине, расплели ей одну косицу – заплели две. Повойник[10]10
  Повойник – особый чепец на голову замужней женщине.


[Закрыть] сменил на голове девичью повязку из широкой ленты. Поверх него накинула княгиня белый плат – убрус.

Счастлива молодая жена. Ликует её сердце. Обмирает от любви. И, благодарно вспоминая Господа, утро-вечер молит она Бога:

– Слава Тебе, Боже мой, за всё, что так щедр ко мне. Благодарю за каждый прожитый день… за мужа доброго… мужа любимого…

И казалось, что ничто не должно омрачить тех счастливых и ликующих дней, однако неурочным часом появился из Ростова гонец.

– Я до тебя, княгинюшка… – Отвесив низкий поклон, озабоченным голосом начал он: – Батюшка твой родной… князь наш любимый… – и, как сглотнув последние слова, сообщил скорбную весть.

Внезапным было то сообщение. В смерть отца-батюшки, которого Анна безмерно любила, поверить было невозможно. Хотя доносились до тверских пределов вести о том, что тяжко болеет князь Дмитрий, что лежит в немощи, однако сообщение прозвучало как гром среди ясного неба.

Истомилось сердце в плаче и печали. Упала перед образами на колени совсем ещё молоденькая княгиня и простонала молитвенно:

– Упокой, Господи… упокой душу усопшего раба твоего…

Беда одной не ходит: беда беду водит…

Не успела Анна пережить смерть отца, как пришло испытание новое, не менее горькое и скорбное.

У сердца молодой княгини осторожно застучало маленькое сердечко. Осознание того, что это знак будущей новой жизни, – радовало до слёз и до трепета умиляло.

– Ты кто? – робко вопрошала Анна, в смущении прикладывая дрожащую руку к округлившемуся животу.

И продолжала мысленно: «Кого посылает нам Господь Бог: дочку или сыночка?»

Первенцом-подарком народилась девочка, которую при крещении нарекли Феодорой.

Счастьем было рождение маленькой княжны и для князя Михаила. По его просьбе-велению отслужил благодарственный молебен епископ Андрей.

– Поздравляю тебя, сынок, с рождением доченьки, – обняв сына, радостно молвила княгиня Ксения.

Только непрочно земное счастье: горе-беда подобралось внезапно – малышка заболела.

Склонилась над колыбелькой испуганная мать. Растерялась. Понять ничего не может, а истаивающее на глазах тельце жаром горит, день-ночь в плаче заливается дитё.

– Что с ней? Что?.. – озабоченно спрашивает безутешная княгиня у мамок-нянек, суетившихся вкруг неё и больной малышки.

И раз за разом, падая на колени перед образами, Анна молит:

– Буди милостив, Господи… буди милостив… – поникнув головой к долу, тихо шепчет: – Знаю: всё по воле Твоей… всё по воле… Верую, Господи… помоги моему неверию…

Девочка, присмирев, под утро утихла. При первых лучах солнца окончательно упокоилась, и чистая невинная душа малышки отлетела в горние пределы, где у Господа обителей много.

Смерть первенца стала тяжким ударом для молодой княгини-матери, но рядом был любимый князь Михаил, поддерживающий княгиню в неизбывном горе.

Тяжёлые испытания, выпавшие с самого начала совместной жизни на долю молодой семьи, сплачивали супругов и укрепляли их брак.

Княгиня Анна жизни не чаяла без любимого мужа, да и князю Михаилу люба и дорога была его жена.

Только беда беду родит, третья сама приходит…

Не прошло и двух лет, как вынуждены были великокняжеские супруги, вместе со своими людьми, пережить горькую беду: в неурожайный знойный год из-за бездождия и засухи, когда земля высыхала и трескалась, заполыхали повсюду пожары.

В опасности было Тверское княжество: огонь пожирал одно за другим селения. Как свечки, за городскими стенами вспыхивали деревянные дома, и вмиг всё выгорало вокруг.

Безутешно рыдали обездоленные люди по округе. Спешили к князю в надежде на защиту и помощь. Готов был князь помочь, да только и Тверь запалилась страшными кострами.

– Пожар! Пожар! Горим! – доносилось со всех сторон. Лавиной накатили беспощадные огни-пожары на город.

– Боже Милостивый, спаси!.. – Княгиня Анна только-только выскочила на крыльцо, как вслед ей выбросилось огненное пламя и яростно загудело, раздуваемое ветром.

Успел-таки князь Михаил усадить в беговушку[11]11
  Беговушка – тележная повозка для перевозки людей.


[Закрыть] любимую жену с нарождённым сынком и увезти в более-менее безопасное место, а огонь хищным зверем слизал с лица земли их терем со всем скарбом и имуществом.

Наконец успокоилось всё. Затихло. Угомонились и утомившиеся ветра – огневые пособнички.

Замерли супруги в недоумении на дымящемся пепелище. Огляделись – а вокруг сплошное кострище и стоном стон стоит.

Перекрестившись и приобняв княгиню за плечи, Михаил негромко произнёс:

– Уже то, милая княгинюшка, хорошо, что сами в том пожарище не пострадали, что из людей никого не потеряли… А богатство – дело наживное. Бог дал – Бог взял. Может, и снова даст…

С Божьей помощью отстроились. Обновились жильём-имуществом.

Вслед за первым сыном, названным Дмитрием в память о дедушке, ростовском князе, народился и второй.

Жить бы да радоваться, однако вскоре новое испытание выпало на долю княгини Анны – тяжело заболел князь Михаил.

Со смирением и кротостью приняла она и это испытание.

– Верую, Господи… верую… всё по воле твоей… – шепчет княгиня, приклонив колена перед образами. – Не отступлю, Господи… не отступлю… Не остави, Господи… укрепи… помоги… дай сил…

Всю свою долгую жизнь помнились княгиней Анной слова, прочитанные ею в любимом «Изборнике», – слова, запечатлённые на сердце её о том, что «молитвы – пищи душевной – не откладывай; как тужит тело, изнемогая от пищи, так душа, лишаемая сладости молитвы, к слабости и душевной смерти приближается».

Так, с непрестанной молитвой и сокровенной твёрдой надеждой на милость Божию, справилась молодая княгиня и с этой напастью – выздоровел любимый муж.

Повторивший мученический подвиг

С трудом, но отстроилась Тверь после пожаров. Возведён и новый княжеский терем.

– Входи, княгинюшка! Входи, люба моя! – князь Михаил, поддерживая под руку, помог переступить через высокий порог жене, тяжело ступавшей на последнем сроке: не сегодня-завтра подходило время родам. – Осмотрись! Этот терем нам с тобой, голуба, обживать… нашим деткам…

Князь подхватил сынка, косолапо спешащего за матерью, и, удерживая его на руках, вошёл следом за Анной в новый, остро пахнущий свежим деревом терем.

– Ну что, Димитрий, хорошо наше новое жилище? – Князь опустил сына на пол.

Малыш поспешил к матери, которая сходу крепко обняла его, и стеснительно укрылся в складках широкого подола.

– Красиво тут! – выдохнула княгиня, со смущённой улыбкой оглядевшаяся вокруг. – Как же Господь милостив к нам, княже Михаиле… – прошептала она и, ойкнув неожиданно, торопливо присела на широкую, тянувшуюся вдоль тесовой стены лавку, обитую дорогим сафьяном[12]12
  Сафьян – тонкая козья или овечья кожа, окрашенная в яркий цвет.


[Закрыть].

Муж тревожно взглянул на жену и, обернувшись к слугам, топтавшимся за порогом, осторожно произнёс:

– Повитуху[13]13
  Повитуха – помощница при родах.


[Закрыть], кажись, надо… Бегом за ней!

Следующим днём, когда солнце щедро осветило Божий мир и тонкими лучиками прорывалось сквозь щели в ставнях, в затенённую светёлку, осторожно ступая, вошёл тверской князь. Склонился Михаил над супружеским ложем, где, тихо посапывая, спала утомившаяся роженица, и осторожно поцеловал жену. Затем бережно положил на грудь Анны золотое украшение из жемчуга.

Княгиня вздрогнула и широко распахнула глаза.

– Княже… – тихо проговорила она и ласково улыбнулась. Слабой рукой коснулась груди. – Что это?

– Это тебе алам…[14]14
  Алам – золотое украшение из золота. Пристёгивалось, как брошь.


[Закрыть] – отозвался Михаил.

– Алам?.. Зачем?.. – своего недоумения Анна, к женским украшениям большого интереса не питавшая, скрыть не могла.

– Подарок… тебе за Александра…

– Александра?! – договорить жена не дала ему. – Какого Александра?

– Нашего сына! – прозвучал радостный ответ.

– Ты его так назвал? – Анна, вопросительно посмотрев на любимого супруга, попыталась приподняться, и муж заботливо помог ей сесть.

– Да! Именно так! – и, бережно надев ей на шею тяжёлую, из золота, гривну[15]15
  Гривна – шейное украшение в виде обруча.


[Закрыть], добавил: – А это за первенца… Димитрия… Которая была, сгорела в пожаре. А великой княгине не подобает быть без украшений.

– Это чтобы я гордыньку свою тешила, да? – горестно прошептала Анна.

Слов тех князь Михаил словно не услыхал – он, низко склонившись, вновь поцеловал жену и вышел из светёлки.

В семье тверского князя один за другим на радость отцу-матери следом народились ещё двое сыновей – Константин и Василий.

Казалось бы, жизни и благополучию ничего не должно угрожать, однако с наступлением нового XIV века мало что изменилось на Руси. Даже тяжёлое ордынское иго не погасило братоубийственных междоусобных ссор-распрей между князьями.

По смерти великого владимирского князя Андрея Александровича князь Михаил, по завещанию последнего и законной череде, заступил на Владимирский престол.

Тревожным было княжение во Владимире, куда с большой неохотой перебралась с детьми Анна следом за мужем. Неспокойно было на душе: что-то определённо пугало и смущало её. Только в молитве находила княгиня успокоение, однако и оно было зыбким и настораживающим.

– Страшно мне… – не раз говорила Анна озабоченно мужу. – Воеводиха Иринеева шептала мне тут, что слышал муж её, как грозился Юрий Данилович силой забрать у тебя престол.

– Не бойся, люба моя! Говорить многое можно что… желать тоже… – пытался успокоить великий князь супругу. – Правда на нашей стороне. Издавна на стороне тверских князей и по старшинству, и по закону. В Орде моё право хан ярлыком[16]16
  Ярлык на княжение – разрешение, данное ордынским ханом русскому князю на владение той или иной землёй.


[Закрыть] подтвердил.

– Сказывают: московский князь женился на дочери хана Тогрула – Кончаке. Правда ли то? – в другой раз поинтересовалась взволнованная княгиня у мужа. – И положенного срока не выдержал, как умерла законная княгинюшка.

– Есть такое. Породнился с нынешним ордынским ханом Узбеком. Родной сестрой Кончака ему будет, – не скрывая и своего тревожного предчувствия, пояснил Михаил. Добавил: – Он нынче у нас гурганом зовётся.

– Как это? – торопливо перекрестившись, спросила Анна.

– Титул у ордынцев такой. То означает, что он теперь зять Чингизидов…

– Что же будет теперь, княже?! Он и раньше своих притязаний не скрывал… – глазами, полными слёз, смотрела княгиня на мужа.

– Правда, Аннушка, на нашей стороне. Ты не бойся ничего… и молись… Только молись Господу, чтобы Он нас не оставил… Уже то хорошо, что окрестили Кончаку. Теперь у неё не басурманское имя. Теперь она Агафьей зовётся… – И Михаил торопливо вышел за порог.

Упала коленопреклоненно Анна перед образами. Молится она, не чувствуя вовсе обильных, текущих по вспыхнувшим жаром щекам слёз:

– Господи Милостивый, не остави… Спаси и сохрани… спаси и сохрани… Помоги по правде жить… Долгие уж годы тянется изнурительная тяжба… Примири князей… примири… родня ж они близкая… родня…

Только непримирим был московский князь Юрий. В желании своём завладеть Владимирским престолом был упрям и настойчив. Уверенный в своих силах, а больше полагаясь на помощь близкого родственника-хана, московский князь Юрий Данилович вскоре, назвав себя великим князем, фактически объявил князю Михаилу войну.

– Как же так можно?! – не скрывая неутешных слёз, вопрошала княгиня Анна мужа. – Неужели это война, княже?!

– Война – не война, а в поход дружина выйти готова. Не один племянничек идёт – поддержкой ему выступил со своим отрядом ордынский темник Кавгадый, – и, вздохнув глубоко, князь Михаил выдавил с грустью: – Видимо, надеется на богатую добычу…

– Княже!.. Береги себя… И помоги, Господи, им! Помоги!.. – широким крестом перекрестила княгиня Анна уходящую из города дружину, во главе которой на вороном коне восседал Михаил.

У села Бортенево 22 декабря 1317 г. встретилось войско князя Михаила с уверенными в себе захватчиками.

Битва была стремительной и победной для защитников родной земли. Рассыпалось войско московского князя. Умчалось восвояси остатками во главе с князем Юрием. Бесславно бежал тот с поля боя, оставив молодую жену и младшего брата пленниками супротивникам своим. На следующий день и Кавгадый сдался в плен Михаилу.

– Ой, княже дорогой! Чует моё сердце: не простят тебе победы под Бортенево. Ой, не простят… – невольно вырвалось у княгини Анны, когда вернулся муж скорым победителем.

Жену князя Юрия Михаил ввёл в дом гостьей. Великая княгиня встретила её по-родственному душевно и гостеприимно.

Нахохлившись чёрной птахой, замерла Кончака на лавке, и на приглашение сесть за щедро накрытый стол категорическим жестом отказывалась. Испуганно таращила узкие угольные глазки молоденькая жена князя Юрия, острые скулки которой на побледневшем лице рдели нездоровым румянцем.

– Агафьюшка, княгинюшка дорогая… – настойчиво обращалась к ней Анна. – Сядь, откушай… Ягодного взвару[17]17
  Взвар – напиток (компот) из сухих плодов и ягод без сахара.


[Закрыть] испей… Скажи же ты ей, – обратилась хозяйка наконец к девушке, находившейся при Кончаке, – что она нам гостья почётная и ничего плохого ждать ей тут не надобно. Мы ж ей рады…

И та торопливо перевела слова княгини Анны Кончаке. Молоденькая ханская сестра, быстро-быстро что-то пролопотав в ответ, вновь отрицательно замотала головой и вдруг слёзно всхлипнула.

– Что она?! – испугалась Анна.

– Княгиня благодарит… – тихо проговорила девушка. – Благодарит… Ей, сказывает, что-то не можется… Горит вся… жар у ней…

Уложили болезную княгиню в соседней светёлке на лавку. Захлопотали вокруг неё. Засуетились…

– Занедужила наша гостья… занемогла… Беде бы не быть… – прошептала Анна, когда встревоженный князь Михаил заглянул в светёлку.

Как в воду глядела великая княгиня – утихла к ночи Кончака и глаз утром уже не открыла.

– Прими, Господи, невинную душу рабы Божией Агафьи! – проговорила негромко княгиня Анна, молитвенно обратившись к большой иконе Спаса Нерукотворного, а всё в душе её судорожно содрогалось от тревожного предчувствия, что скоропостижная смерть Кончаки им добра не принесёт.

Так оно и вышло. Московский князь поспешил заявить вельможному шурину, что его дядя повинен в смерти любимой жены. Узбек, поверив обвинению о том, что его любимую сестру в плену отравили, пришёл в бешенство и потребовал, чтобы князь Михаил срочно явился в Орду.

Гонец из Орды у порога появился скоро.

– От хана весть тебе! – угрожающе размахивая короткой плёткой, прорычал злобный вестник. – Узбек ждёт тебя! Быстро ждёт! Если не явишься пред его грозные очи, то отрока твоего Константина на кол посадит… – сверкнув узкими глазками, алчно хихикнул ордынец. Повторил угрозу: – Не явишься, пошлёт на твои земли войско – а уж они тогда погуляют… повеселятся… – и, развернув коня, с громким гиканьем на устах молнией умчался ордынец восвояси.

Стоном стонет материнское изболевшееся сердце – давно нет ему спокоя: который месяц сынок любимый заложником в Орде – а тут ещё прозвучала столь страшная угроза…

– Не плачь, княгинюшка, – приобняв за дрогнувшие плечи, супруг торопился успокоить жену: – Сына на поругание не дам…

И князь Михаил, чтобы сохранить жизни своим подданным и спасти сына своего, решил срочно ехать к хану в ставку.

– Не езди, княже, в волчье логово! – пытались было уговорить князя от добровольного решения бояре и воеводы его. – Не следует тебе туда самому ехать. Это ж путь-дорога в одну сторону будет.

– Так что же я – таиться должен? Прятаться? И в чём моя вина? Нет ни в чём моей вины! – ответствовал на то князь. – Известно: Юрий на Владимирский престол зарится… давно зарится… Но правда на нашей стороне. По закону мы владеем Владимиром, по праву. А Юрий хитростью сесть хочет, великим обманом…

– Сына вместо себя отправь, – робко советовали настойчивые доброжелатели.

– Сына?! Ещё одного? – горестно воскликнул князь.

– Я готов, отец! Готов выехать вместо тебя! – решительно воскликнул Александр.

В ответ князь отрицательно махнул рукой.

– Да как же можно?! В Орде и так уже Константин который месяц томится. Знать ничего про него не знаем… – горестно вздыхал Михаил.

Собирался в путь-дорогу князь Михаил с тяжёлым сердцем. Предугадывая верно, что ждёт его в Орде неминучая смерть, князь объявил:

– Нет надежды на то, что живым вернусь. Завещание оставляю. По завету всё имущество и волости сыновьям честно распределяю. Тебя, княгинюшка, – обратился он к супруге, – об одном прошу – молись за сыновей, чтобы в любви-дружбе жили…

Вскоре после этого Михаил Ярославич выехал из Твери.

Всегда нелегко давались княгине Анне разлуки с мужем, но особенно тяжёлым было расставание на этот раз. Содрогалось сердце её от недобрых предчувствий, пугающе подсказывающих, что на верную гибель покидает родной дом любимый муж её – князь Михаил.

– Провожу тебя… – негромко доложила княгиня Анна мужу, в недоумении обнаружившему и её дорожные сборы. – Всё с тобой, дорогой княже, побуду…

Впервые решилась она на то, чтобы проводить дорогого супруга до устья реки Нерли. Одно только занимало её – побыть с любимым человеком чуть подольше. Уже прощаясь окончательно, вспомнились вдруг слова блаженной Евфросинии-Феодулии, которыми много-много лет назад та наставляла отца своего Михаила Черниговского перед отъездом в Орду, – и, перекрестив при прощании мужа, княгиня Анна прошептала:

– Храни нашу веру православную. Ни в чём, княже дорогой, не уступай поганым. Помни, что Милостивый Господь не оставит тебя никогда. А я, любимый мой супруг, за тебя день-ночь молиться буду…

– На Него только всё упование моё… на Него… – И князь в последний раз поцеловал свою верную княгиню.

Уезжал князь не один. В поездке великого князя сопровождали игумен Александр, его духовник, два священника и дьякон.

Долго печальным взором тянулась Анна вслед исчезающему силуэту всадника в сопровождении верных сотоварищей. Скоро заклубилось серой дым-пылью вдали – и дорога стала пустынной.

С горьким предчувствием вернулась княгиня домой. Вошла в терем и тут же упала перед иконами:

– Спаси, Господи! Спаси и сохрани раба Божия Михаила. Спаси!.. Не дай, Милостивый, погибнуть душе его…

Михаил прибыл в Орду, где хан Узбек, хитро ухмыляясь, поначалу поприветствовал князя вроде как доброжелательно, однако уже следующим днём устроил оклеветанному князю позорное судилище.

– Ты зачем великую княгиню – нашу дорогую сестру уморил? – в злобе закричал он на него. – Отравил её?!

– Вовсе не было того, – осторожно произнёс Михаил. – К ней все относились как подобает. Как к гостье, а не пленнице. Уже болезной из-под села Бортенево её привезли…

– Не-ет! Здоровой она всегда была! – ещё более задыхаясь в злобе, прорычал хан. – Это ты виновен в её смерти! Ты! У меня свидетели есть… – и он указал на темника Кавгадыя, выглядывающего из толпы и, криво ухмыляясь, согласно кивающего лохматой головой.

Маячил в стороне и весьма довольный происходящим на его глазах московский князь Юрий.

Не вслушиваясь в оправдания князя Михаила, хан Узбек бросил страже:

– В оковы его!.. И колодку не забыть!

Стремительно послушная стража исполнила приказание: сковала руки-ноги князя цепями, а на шею наложила тяжёлую колодку.

Несколько дней подряд жестоко и мучительно истязали князя, надеясь, что тот взмолится о пощаде и прощении, но Михаил, непрестанно молясь и взывая к Господу, с раздражающей мучителей твёрдостью терпел изощрённые унижения и унизительные муки.

Не раз и не два, сокрушаясь от невольного лицезрения страданий, которые вынужден был переносить князь, верные слуги его предлагали Михаилу уйти тайком.

– Мы знаем, как это сделать, знаем, с кем можно договориться… – уговаривали они, а в ответ им было:

– Я и прежде никогда не бегал от врагов моих, не сделаю того и ныне. Если один спасусь, а бояре и слуги мои останутся здесь в беде, то какая мне честь будет за это? Не могу сделать этого. Да будет на всё воля Господня…

Кажется, не выдержал сам хан и объявил окончательный приговор – казнить! И вот, по прошествии четырёх недель, князя шепотком предупредил доброжелатель из татар, что на сегодня назначена казнь.

По просьбе князя священники, которые были рядом с ним, отслужили заутреню. Михаил Ярославич причастился и, подозвав к себе сына-отрока Константина, передал ему свои последние наставления и распоряжения.

– Сын, будьте с братьями добры друг ко другу и верны. Помните, что вы одного отца и одной матери дети. Берегите отечество своё – оно нам от дедов-прадедов досталось. И не забывайте веру православную! Матушку свою, княгиню Анну, без забот и попечения не оставляйте…

Задохнулся от слёз Константин. Упал отцу на плечо. Прижался к нему.

– Не плачь, сынок! Не надо… на всё воля Господня… – вздохнув глубоко, князь поцеловал отрока.

В самый последний момент, когда шум приближающейся толпы стал слышен, Михаил попросил раскрыть ему наугад Псалтырь.

– «Сердце моё смятеся во мне, и боязнь смерти нападе на мя…» – прочитал тихо первые слова, выловленные беглым взглядом, – и содрогнулось всё внутри его. Успел, однако, обратиться к игумену Александру с просьбой пояснить прочитанное, и тот ответил:

– Княже Михаиле, пусть не смущается сердце твоё словами сими, ибо дальше в том псалме сказано: «Возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает»[18]18
  Псалом 54, стих 23.


[Закрыть].

С шумом и гомоном ворвалась толпа убийц, среди которых были и русские, в его вежу[19]19
  Вежа – шатёр, палатка.


[Закрыть]. Михаила Ярославича, схватив за деревянную колодку, надетую на шею, поволокли на выход и в суете так сильно ударили о стенку шатра, что она проломилась. Выволокли в образовавшуюся дыру на улицу, где, обезумев, стали избивать.

И били… били князя нещадно, а под конец какой-то изверг, по имени Романец, под всеобщий ободряющий хохот-визг вырезал поверженному на землю князю кривым ножом сердце.

Нагое тело бездыханного страдальца долго лежало на земле, и никого из людей князя не подпускали и близко до тех пор, пока опьянённая кровью толпа хищно не разграбила имущество растерзанного князя.

Затем тело Михаила, прикрыв небрежно рогожей[20]20
  Рогожа – ткань грубого плетения.


[Закрыть], бросили на телегу и в сопровождении бояр и слуг московского князя Юрия повезли на Русь.

В Маджарах, большом торговом городе на берегах реки Кумы, бывшие там русские купцы тело князя Михаила Ярославича, которого хорошо знали, хотели было прикрыть дорогими тканями и занести в церковь, однако жестокосердые московские бояре не допустили до этого, а тело, как в насмешку, поставили в хлеве.

И всю долгую дорогу возчики старательно избегали заезжать в селения, где были церкви, а, доставив останки князя в Москву, кое-как схоронили на скорую руку, без подобающих князю почестей и отпевания.

Долгим и изнурительным было ожидание князя Михаила домой из Орды.

Вот уже и смурное, стянутое ветрами-дождями осеннее время изветшало. Скоро и пути-дорожки засыпало глубокими рыхлыми снегами. Вьюги да метели, буйствуя на воле вольной, непроходимой стеной огородили родную сторонушку от внешнего мира.

А там и весна цветом-зеленью разукрасила поля-луга-леса… Радоваться бы…

Только нет радости. Одно горластое вороньё носится чёрными пугающими стаями над округой…

Целый год ничего не знала княгиня Анна ни о перенесённых страданиях мужа, ни о его мучительной кончине. День-ночь не вставала она с колен – молилась за дорогого супруга, за сыночка-отрока слёзы лила.

Истомилась душа. Изболелось сердце. Облачилась княгиня в тёмные скорбные одежды. Не однажды собиралась было княгиня в отчаянии заказать панихиду, но не решалась и всякий раз, веруя, что у Господа все живы, отстаивала в храме молебны о здравии и благополучии рабов Божиих Михаила и Константина.

Не обманулось, однако, тревожное сердце-вещун: к лету, обретя ясность, всё узналось и разрешилось.

С весёлым гиканьем и с неприкрытым озорством ввалилась во двор шумная ватага во главе с московским князем Юрием, зычно возвестившим:

– Встречайте великого князя Юрия Даниловича!

Княгиня Анна, предчувствуя недоброе, неспешно выступила навстречу.

– Будь гостем… княже… – произнесла дрогнувшим голосом.

– Не-ет! Я не гость здесь теперь буду! – Юрий спрыгнул с коня на землю и, бросив удила в протянутую руку своего слуги, вызывающе посмотрел на толпившихся вокруг княгини Анны домочадцев её и слуг. – Ныне Владимир – моя вотчина! Ярлык на княжение мне ханом дан!

Побледнела княгиня Анна. Ноги чуть не подкосились, но сдержалась и осторожно спросила лишь:

– Михаила Ярославича… нашего князя нам скоро ждать?..

Как не услыхал Юрий слов, обращённых к нему, – бросил мимоходом:

– За сына Константина не переживай, – и, подойдя к ней вплотную, добавил: – Он пока у меня в Москве поживёт… пленником побудет… с ним и бояре кой-какие ваши погостят… – хмыкнул желчно.

Помутнело всё в очах матери, но весть, что жив сынок её, всё-таки обрадовала.

Юрий меж тем стремительно сел в седло и, всем своим видом показывая, что ватага его намерена умчаться, приказал:

– Время даю до Петровок[21]21
  Петровки – народное название Петровского поста.


[Закрыть] – перебирайтесь в Тверь!

Словно слабо обнадёжив, ёкнуло в душе: может, и князь Михаил там ждёт?..

Вечером того же дня Анне доложили, что воевода Сильвестр, который сына её в Орду сопровождал, вернулся. Постаревший и поседевший как лунь за столь короткий срок, с трудом передвигая опухшие от долгого изнурительного пешего хода ноги, вошёл воевода в княгинину, больше похожую на монастырскую келию, светёлку.

Старик белёсыми, полными слёз и тоски глазами молча смотрел на княгиню. Молчала и Анна.

– Вдовушка ты у нас… княгинюшка… вдовушка… – И Сильвестр, зарыдав в голос, упал перед Анной на колени. – Помоги тебе Господь Бог! Помоги…

– Помогает… – тихо выдавила из себя княгиня.

Подкосились ноженьки… Из глаз слёзы брызнули… Однако сдержалась – а бледные, обескровленные уста торопливо прошептали:

– Всё по воле Твоей, Господи… всё по воле Твоей… верую, Господи… верую… помоги моему неверию…

Скорбным вестником явился старый воевода. От него в подробностях и узналось про всё то, что произошло в Орде, что князь Михаил не отступил от веры православной, что до последнего часа своего пребывал с именем Господним на устах.

Сообщил Сильвестр и о том, что погребён князь Михаил в Москве.

– Как же так? – в полном недоумении воскликнула тверская вдова. – Домой ему надо… домой…

И, кое-то-как оправившись от страшной вести, княгиня Анна с сыном Дмитрием, преемником отца, отправили посольство в Москву просить великого князя Юрия, чтобы тот отпустил тело Михаила на родину, в Тверь.

Вернулось посольство ни с чем.

– Упорствует князь, не соглашается, – доложено было княгине Анне и сыну её.

Вспылил Дмитрий:

– Он, что, совсем в басурманина превратился?! У него, что, страха Божьего в душе нет? Или совсем забыл какого роду-племени?!

– Успокойся, сынок. Не рви себе душу! – поспешила успокоить Анна сына. – Господь Милостив к нам. Он всё устроит. Молиться только надо… молиться… Нам самим, сынок, терпения и смирения не хватает…