Текст книги "Княгиня Анна Кашинская – светильник веры и любви"

Вскоре к крыльцу подъехал московский боярин Кучка. Поклонился приветливо княгине. Выказал внимание и молодому князю.

– Я к вам посланником от князя Юрия, – сообщил миролюбиво. – Прежде, от сына твоего, Анна, поклон тебе. Кланяется сынок всем вам…

– Как он?! – встрепенулась мать.

– Всё слава Богу! На Москве ему неплохо. Просит Константин, чтобы не переживали за него… – И Кучка хитро улыбнулся. – Скоро Юрий его домой отпустит. Придёт срок – и отпустит… – И снова боярин многозначительно хмыкнул. – Я ж к вам не просто так заехал. Меня московский князь отправил дело уладить. Отдаст он вам тело Михаила, но при условии, что тело жены его Кончаки в Москву отдадите.

– Агафия у нас не кое-то-как похоронена, – выразив скорое согласие, особо подчеркнула тверская княгиня. – Она с подобающими княгине почестями похоронена. У её гробницы и панихиды постоянно служатся.

Пришло время, и наступил тот памятный день, когда князь-мученик вернулся на родную землю.

Когда процессия с останками князя приближалась к Твери, Анна с домочадцами поплыли Волгой в насадах[22]22
  Насад – речное плоскодонное судно.


[Закрыть] встречать тело её мужа: на первом судне плыл сын Дмитрий – тем временем будучи хозяином земли тверской, на втором – почерневшая от горя княгиня, принявшая вдовство своё безропотно и смиренно.

– Господи… дай сил… терпения дай… и прости мя, грешную… прости за ропот мой… за слёзы мои… – одно лишь шептали уста её.

Причалили скоро суда. Сошла княгиня-вдова с сыновьями на берег, где торжественной многолюдной процессией с епископом Варсонофием во главе спешили тверичи навстречу своему любимому князю.

И вот, наконец, долгожданная встреча с князем-мучеником состоялась. Велико было общее рыдание. Не таилась горьких слёз и сама овдовевшая супруга его. Плакали и сыновья, опечаленные судьбой отца-мученика, отозвавшегося вдруг на общие слёзы скорым чудом.

Сняв крышку неказистого, как колода, сколоченного на скорую руку гроба, все вокруг ахнули – ахнули радостно. И было от чего! Несмотря на то, что тело везли в жару, а до того оно два года оставалось погребённым, неведомо как, тление совершенно не коснулось его.

Сменив старый гроб на подобающий князю, весь неблизкий путь до Твери останки любимого всеми князя Михаила понесли с молитвенным пением в Спасо-Преображенский собор, некогда возведённый стараниями самого тверского князя.

Здесь, где были погребены великий князь Ярослав Ярославич и великая княгиня Ксения, выпало окончательно упокоиться и их единственному сыну – святому мученику Михаилу Тверскому, в 1549 году прославленному в лике благоверных князей.

Спустя небольшой срок на реке Нерли, где Анна прощалась с любимым супругом, как и предчувствовалось навечно, ею была возведена часовня.

Претерпевший же до конца спасётся…

Чёрных скорбных одежд княгиня Анна уже больше никогда не снимала…

Мученическая смерть мужа, как показало самое ближайшее будущее, оказалась не единственным испытанием для неутешной вдовы, часто проводившей время коленопреклоненно перед образами.

Спустя всего пять лет выпало ей перенести новое испытание, не менее горькое и скорбное.

Ещё до того, как отправиться в Орду, великий князь Михаил успел женить старшего сына Димитрия, в невесты которому была высватана дочь литовского князя Гедемина – Мария.

Очень скоро после венчания великий князь уехал в свою последнюю путь-дорожку, и Димитрий остался вместо отца на княжеском престоле. Княжна Мария, которую в новой семье приняли с любовью и вниманием, стала мудрой советчицей мужу и первой помощницей, поддерживавшей его во всём.

Княгиня-мать, наблюдая со стороны за молодыми супругами, испытывала искреннюю радость за них. И одно только огорчало её: что старший сынок, умело и властно управляющий тверским княжеством, всё никак не может порадовать мать внуками.

– Помолись за нас, матушка! – не раз обращался с просьбой удручённый тем сын к Анне, старательно скрывающей свою печаль по этому поводу.

– Молюсь, сынок… молюсь… – успокаивала она молодого князя. – Всё по воле Господней, сынок. Всё по воле Его… Народятся у вас детки. И наследник у вас будет…

Часто вставала на поклоны рядом с ней и княгиня Мария, как-то проговорившись с тоской в голосе, что, видимо, грешна она, раз Господь Бог не даёт им деточек.

– Нет, милая моя, не спеши за Господа решать. Ты ещё молода, и всё у тебя впереди. Народишь и ты деточек! – Княгиня Анна обняла приунывшую невестку. – Вот что я тебе расскажу… Присядем… – предложив, она сама первой села на скамью. Рядом осторожно присела и Мария. – Великая княгиня Ксения, свекровь моя дорогая, тоже долго не могла никого родить. А потом дочек родила. Следом и сыночка Михаила им Господь Бог даровал… – Скрыть своих моментальных слёз Анне не удалось, но, быстро справившись, произнесла она наставительно: – Целых семь лет они молились с мужем… по святым местам… по монастырям ездили… И Господь услышал их. И мы будем молиться. Услышит Он и нас. Только вот понимать следует, что у Господа свои сроки, свои определения. А что и как – узнаем, придёт время…

Улыбнулась благодарно молодая княгиня и, низко поклонившись свекрови, тихо вышла из горницы.

Молилась Анна за сына. Молилась за невестку. Но, видимо, не суждено было у них наследнику появиться.

Через какое-то время князю Димитрию удалось обоснованно доказать в Орде ложь московского князя и приспешника его Кавгадыя – доказать, что владимирский престол принадлежит его роду по законному вековому праву.

Узбек, внимательно выслушав Димитрия, а также тех, кто выступил в защиту тверского князя, произнёс великодушно:

– Так и быть, поверю в правдивость твоих слов… – затем спросил с пристрастием: – А вот про Кавгадыя что скажешь?

– Твой темник, хан, Юрию первый советчик во всём! – смело произнёс Димитрий.

– И не только! – вперёд выступил ярославский князь. – Они с Юрием всю ханскую дань самочинно меж собой делят.

– Да-а… – озабоченно протянул недовольный Узбек. – Донесли мне про это уже и без вас. Кавгадый казнён будет. Завтра же. А Юрий, с перепугу, бросил всё и в Литву сбежал… – и, подняв на тверского князя узкие цепкие глазки, хан произнёс милостиво: – Ярлык на княжение во Владимире теперь тебе определяю. Владей! И про дань не забывай! Дань сюда везти надо! Всю! Понятно?!

– Точно так и будет, хан, – согласно кивнув головой, негромко выдавил из себя князь Димитрий.

По возвращении сына из Орды, известившего всех, что получил ярлык на Владимирский престол, княгиня Анна известие то приняла с нескрываемой тревогой. Сын, вглядевшись пристально в мать, торопливо спросил:

– Не вижу, матушка, чтобы тебе это известие радости принесло. Отчего ж так?

– Чему же радоваться, княже? Не успокоится Юрий Данилович. Всё сделает, чтобы вернуть себе престол. Послушай, что брат твой говорит. Константин при нём в Москве сколько прожил? Больше двух лет. Много чего послушал, много чего понял. У Даниловичей давно одна дума – не Владимир, а Москву на Руси головой всему сделать.

– Время покажет, матушка, время покажет… – не пытаясь скрыть и своей тревоги, проговорил негромко Димитрий, однако, усилив голос, категорично добавил: – Но наш род Владимирским престолом по праву владеет… по закону родовому…

В ответ умудрённая жизнью княгиня Анна ничего не сказала. Ушла к себе в светёлку, давно обращённую в молельную келию.

Константин, которого вскоре после перезахоронения отца за восемнадцать тысяч рублей выкупил из плена московского князя старший брат Димитрий, вернулся в родительский дом не один – с молодой женой: неожиданно для всех он женился на дочери Юрия Даниловича Софье. Это был один из редких браков того времени, когда молодые женились по согласию и по любви, а не просто по взаимовыгодному сговору родителей.

Так невесткой княгине Анне стала дочь прямого виновника смерти её мужа князя Михаила. Со смирением приняла она женитьбу сына и никогда не попрекала его за этот поступок – наоборот, дала молодым своё материнское благословение.

Да и мысли о том, что брак этот, возможно, хоть как-то укрепит взаимоотношения с Москвой, не раз посещали княгиню. Однако вслух она их ни разу не высказала – запечатлела лишь с тайной надеждой на скорбном сердце своём.

Спустя два года великий князь Димитрий вынужден был выехать в Орду, куда в это же время, набравшись смелости и решимости, прибыл и московский князь Юрий с надеждой на то, что Узбек-родственник простит ему не только вину за самочинную растрату ордынской дани, но и вернёт все права на желанные ему владения.

Честный и правдолюбивый, а скорее по молодому возрасту лишённый опыта в интригах и корысти, Димитрий, внезапно встретив ненавистного ему князя-обидчика, сдержать своего праведного возмущения не сумел:

– Ты, княже, подлый убийца! Ты, бесовское отродье, погубил моего отца! И теперь тебе самому не жить! – И он, бросившись на Юрия Даниловича, убил его в присутствии хана.

Разъярённый дерзостным поступком Узбек, меж тем, готов был поначалу даже отпустить Дмитрия. Втайне хан прекрасно понимал, что гнев сына казнённого им князя Михаила вполне справедлив и что повод убить московского князя у того был: око за око, зуб за зуб…

Только вот закон кровной мести, который был понятен хану, в этом случае и для него самого играл не последнюю роль. Именно об этом настойчиво пытались донести до Узбека проплаченные Москвой сторонники из ханского окружения.

– Если простишь Димитрия, – нашёптывалось ему в оба уха, – то прослывёшь нерешительным и мягкотелым. Юрий – твой родственник, и забывать о кровной мести нельзя! Разве ты, хан, не помнишь, что в доме тверских князей погибла твоя любимая сестра? Дух Кончаки взывает к тебе, чтобы отмстить за смерть её мужа!

И хан Узбек уступил: князя Димитрия повелел убить, а ярлык на великое княжение передать его брату Александру.

Так старший сын Анны безвременно погиб в возрасте всего двадцати шести лет. За свою пылкую преданную любовь к отцу, гордость, смелость и бесшабашную удаль за ним закрепилось в народной памяти прозвище – Дмитрий Грозные Очи.

Оставить после себя наследников тверской князь так и не успел. Супруга его могла вернуться к отцу – литовскому князю Гедемину, что вовсе не возбранялось при раннем вдовстве, однако она выбрала себе иное будущее – молитвенную жизнь в монастыре, где на следующий год после кончины мужа приняла постриг.

Хищными и наглыми, безудержными в своей алчности[23]23
  Алчность – жадность.


[Закрыть] и беспощадности дикими табунами на кривоногих лихих скакунах носились по Русской земле ордынцы.

Нелегко было князю Александру после убийства старшего брата править Тверью. Чтобы выплатить первую дань хану, он вынужден был наделать в Золотой Орде много долгов.

За те неподъёмные долги несчастные тверичи обнищали полностью. В княжеских сёлах в счёт долга могли забирать малых детей и юных девушек, которых отправляли на невольничий рынок, где продавали в рабство.

Только, как оказалось, всё это было лишь началом бед, свалившихся на Тверскую землю. В конце лета 1327 года в Тверь заявился ханский посол Чол-хан, двоюродный брат Узбека.

Барином по-хозяйски расположился он в княжеском дворце, выгнав из исконно родового жилища князя Александра с семьёй его, а после того, как следует из Летописи, «сотворил великое гонение на христиан – насилие, грабёж, избиение и поругание».

Тверичи много раз обращались к Александру:

– Княже, нет мочи терпеть это поругание… За жён наших, за детей душа болит – страхом всё нутро выело… От слёз в глазах застит…

– Надо перетерпеть, выждать, и они сами уйдут… – попытался было уговорить возбуждённый люд князь.

– Да как же можно?! Уже и сил нет терпеть… Нет моченьки ждать-выжидать! – не соглашались горожане с Александром, отлично понимающим, что любое сопротивление вызовет со стороны лихих незваных гостей скорый гнев и безудержную злобу.

– Княже, знающие люди сказывали, что Чол-хан собирается перебить всех наших князей. Мол, говорит, перебью – и сам на тверском престоле править буду! – выкрикнул кто-то громко из толпы.

– Да нет в том правды! – упорствовал великий князь, хотя и сам готов был согласиться с прозвучавшим утверждением.

– А ведь вот что ещё сказывают! – новый голос уверенно поддержал своего товарища. – Собрался Чол-хан всех нас в свою веру силой обратить. Это, знать, чтоб все мы басурманами стали. Веру свою предали. И будет это совсем-совсем скоро! На святой праздник Успения поганый замыслил такое кощунство сотворить!

– Не быть тому поруганию! Не быть никогда! – грозным хором прогремело над площадью.

Те же слова: «Не быть тому поруганию! Не быть никогда!» – с содроганием повторяла про себя и Анна, до которой также дошли слухи о высказанном намерении вельможного ордынца.

Коленопреклоненно склонялась княгиня в слабо освещённом лампадой углу перед иконами в узкой монастырской келье, где нашла временный приют. Не замечая вовсе своих обильных слёз, молитвенно шептала она побледневшими губами:

– Спаси, Господи! Спаси землю нашу… Не дай погибнуть народу русскому… Боже, Ты знаешь всё… дай сил… терпения дай выдержать всё… Спаси, Господи! Спаси…

А на улицах Твери меж тем невозможно уже было сдержать копившейся годами и годами ненависти к ордынцам, и, как от летучей искры, вспыхнуло в городе взбудораженное слухами стихийное восстание.

Возбуждённая до лихой ярости толпа волной-цунами докатилась до княжеского дворца, где вольно обосновались ордынцы во главе с близкой роднёй хана.

Чол-хан, угрожающе помахивая коротким кнутом, небрежной ступью вышел на высокое крыльцо княжеского дворца и, зло оглядев наполнивших широкий двор людей, растянул губы в кривой ухмылке и сытым голосом выкрикнул:

– Вон со двора! Кто убежать не успеет, тому очень худо будет! – и, обернувшись к сбившимся плотной стеной за его спиной ухмыляющимся сотоварищам, спросил: – Повеселиться вам, вижу, хочется?!

И случилось веселье… кровавое… стихийное… Только гуляли на том пиру иные, опьянённые злобой и ненавистью гости, лавиной навалившиеся на тех, кто только что угрожал им.

Попытались было ордынцы защищаться, но безуспешно. Втолкнули всех стихийной силой во дворец. И, вспыхнув в миг, запылал княжеский дворец – и в том пламени сгорели Чол-хан и его свита.

Перебиты были и все остальные ордынцы, находившиеся в Твери по разной надобности. С особой жестокостью убиты были «бесермены» – купцы и ростовщики, безжалостно собиравшие дань в счёт долгов Александра.

Был ли князь с восставшими заодно – неизвестно, но успокоить разбушевавшихся тверичей явно не спешил.

Слёз не было. Было невольное воспоминание, как много-много лет назад вот так же на этом месте чадно дымило свежее кострище… Вот так же сжималось сердце от страха перед жаркой мощью и человеческим бессилием, перед огненной стихией, повергающей в ужас… Но тогда рядом был любимый муж, приобнимавший за плечи со словами: «Бог дал – Бог и взял. И снова даст…» А сейчас рядом стоял поникший головой и растерянный сын Александр, однозначно понимающий, как и сама Анна, что ничего хорошего ждать им уже не следует.

– Верую, Господи… верую… помоги моему неверию… – выдохнула из себя княгиня Анна, душа которой давно вся почернела от горя и страданий. Долго-долго молитвенно помолчав, она наконец негромко произнесла: – Детей надо забирать и уезжать с ними куда подальше. Покоя нам уже не будет…

Это было понятно всем. Краткий срок прожила Тверь в напряжённой тишине и обманчивом спокойствии, тревожно ожидая быстрой расправы за мимолётную победу.

Хан Узбек, узнав о гибели родственника с отрядом, «рыка́ша аки лев».

В Орде, как горькой вестью донеслось до Руси, в отместку за ту якобы победу прокатилась резня в среде находившихся там русских – а это были и по торговой нужде купцы, и мастеровые ремесленники, и, само собой, невольники, которым ожидать лучшей участи и так не приходилось.

Скоро Тверь была окружена, захвачена и страшно разорена, причём наказать тверского князя должен был по поручению хана московский князь Иван Данилович Калита, которому Узбек в помощь обрядил пять туменов[24]24
  Тумен – крупное войсковое соединение татаро-монгол, насчитывающее до 10 000 воинов.


[Закрыть].

От стонов и рыданий содрогался поверженный город.

Княгиня Анна успела выбраться из Твери и долго скрывалась в отдалённом монастыре, где денно и нощно молилась, стоя на коленях перед образами.

– Господи, дай сил… терпения дай… смирения… всё по воле Твоей… всё только по воле Твоей, Господи… – шептали сухие обескровленные губы страдающей княгини.

Скрылся из Твери с женой и детьми и сам князь. Сначала он перебрался в Псков, а позже – «в Литву и немцы».

Со временем Александр вынужден был вернуться на родину, чтобы дети его не лишились, по тогдашнему закону, права на престол, и поехать в Орду с повинной.

– В Орду ехать надо, к хану на поклон, – озабоченно сказал князь Анне, к тому времени вернувшейся в Тверь.

– Надо… верно… надо ехать… – со стоном вырвалось полушёпотом из уст княгини, с внутренним содроганием согласившейся на решение сына, которого не видела несколько лет.

– Только первым Феодора пошлю… – тихо произнёс Александр. Пояснил: – Пусть узнает всё: примет ли меня хан, какое у него настроение ко мне.

– Юн он ещё, отрок… – прошептала Анна, невольно вспомнив о том, что когда-то со слезами провожала сына-отрока Константина заложником в Золотую Орду. – Может, кого из бояр отправишь? – осторожно предложила она.

– Из бояр кого? – эхом отозвался князь. – Да нет, нельзя… Разозлится хан… Феодор поедет, разузнает всё, оглядится, а следом и я приеду.

Весточка от Феодора пришла быстро: мол, есть надежда на ханскую милость. Можешь, отец, приезжать… хан ждёт…

Вскоре, благословившись у митрополита, Александр Михайлович предстал пред грозные очи Узбека:

– Знаю, хан, – начал смиренно тверской князь, – что сделал много зла тебе, и вот пришёл принять от тебя смерть. Готов на всё, что Бог возвестит тебе!

Весьма доволен теми словами хан был и великодушно вернул ему Тверь. Вернулись домой князь Александр с сыном Феодором.

Только не долгим было то княжение после десятилетнего перерыва. Как выяснилось, не угасла окончательно тяжба между Москвой и Тверью. Высказал старые притязания на владимирский престол московский князь хану, и тот, приняв сторону Ивана Калиты, а также задним числом припомнив смерть Чол-хана со свитой, вызвал Александра в Орду, где на тот момент вновь в заложниках находился сын его Феодор.

И, если первая поездка в Золотую Орду окончилась благополучно, то сейчас все понимали – этот путь однозначно будет скорбным и будет лишь в одну сторону: провожали князя не только встревоженная скорбящая мать княгиня Анна с семьёй, но и весь город, к своему князю питавшие преданную любовь.

В Орде Александр встретил сына Феодора, и они целый месяц ожидали, пока-то Узбек соизволит принять их. Некоторые приближённые к хану ордынцы, в том числе и его жена, заступались за Александра, однако безуспешно.

Наконец в Орду прибыли сыновья Ивана Калиты, чью сторону в споре поддерживал хан. Появление москвичей разрешило все зыбкие сомнения и колебания Узбека – и скоро было объявлено, что Александр должен умереть.

Князя казнили вместе с Феодором. Растерзанные тела убиенных были привезены во Владимир, где их отпел митрополит Феогност, а затем погребены в Твери в Спасском соборе.

Вновь выпало княгине Анне, горько оплакав, похоронить любимого сына – сына Александра, да и не одного – с внуком.

Испытания следовали одно за другим и, казалось, их невозможно пережить, однако Анна, не предавшись отчаянью, вынесла и это.

«В женском естестве мужескую крепость имела еси…» – поётся в акафисте[25]25
  Акафист – особое хвалебное песнопение в честь Спасителя, Божией Матери или святых.


[Закрыть] преподобной княгине, указывая на душевную стойкость её.

Уход в монастырь

После смерти Александра тверским князем стал третий сын Анны – Константин.

После всех трагедий, выпавших на долю княгини Анны, пришло, наконец, время долгожданного спокойствия и мирного правления. Константин Михайлович начал вновь собирать и восстанавливать Тверские земли.

Узбек возвратил Тверь Константину, однако величаться великим князем он не мог, ибо великое княжение окончательно закрепилось за московскими князьями. Тверской князь всячески старался не враждовать с Москвой, ведь и женой ему была московская княжна Софья.

Во время правления сына Константина княгиня Анна приняла окончательное решение о монашестве, к которому, без преувеличения, готовилась в течение всей долгой жизни.

С младенчества княжна была воспитана в благочестии и вере, и во взрослой жизни, будучи верной и преданной женой, Анна для многих являла собой пример высочайшей нравственности и благочестия.

Велико было её несокрушимое терпение – Божий дар, дававший ей силы, чтобы преодолеть все несчастья и тяготы, выпавшие на её долю.

– Решила оставить я мир, княже… – однажды вечером, прощаясь перед сном с сыном, проговорила негромко Анна. – Пора… время моё пришло…

Сын испуганно встрепенулся:

– Что такое, матушка?!

– Ухожу в монастырь… на покой мне пора… В Софийском мне уже и келию приготовили. Ждут меня… Благословилась у епископа, завтра постриг будет… Долго я ждала этого часа, сынок… долго… вот и дождалась… – и, склонив низко голову, она тихо сказала: – Благослови и ты, княже…

После пострига стала княгиня Анна монахиней Софией, а через какое-то время – настоятельницей Тверского женского монастыря во имя святого Афанасия.

Удалившись с надеждой на покой в монастырь, княгиня Анна успокоения себе, однако, не нашла.

– Матушка София, – молоденькая келейница осторожно заглянула в скромную келию.

– Что тебе? – строго спросила старая монахиня, недовольная тем, что прервали её молитвенное правило.

– Там князь Константин Михайлович пожаловал, – доложила монашка.

– Хорошо, скажи: сейчас буду…

По тому, как одет был сын, Анна догадалась, что тот собрался в дальний путь. Не секретом было ей и то, куда…

– Ты всё-таки решил ехать в Орду? – грустно спросила старая монахиня, для которой разгоревшаяся вдруг нешуточная борьба между Константином и внуком её Всеволодом – старшим сыном убиенного Александра, болью отзывалась в скорбящем сердце. – Господи, – простонала Анна-София, – неужели не будет конца всем этим междоусобным раздорам… Вы ж все родные… кровная родня…

– Всеволод к Симеону в Москву отправился, надеется на поддержку великого князя, – произнёс торопливо не менее матери опечаленный сын. – Не я ж, матушка, затеял всё это… не я…

– Кто-то будоражит его… Кому-то всласть ваши распри… – монахиня широко перекрестилась.

– А что же мне делать? Вот к хану еду… Пускай Ченибек наш спор разрешит. У меня ярлык на княжение. Давно он мой, законный, по праву мне данный… – Константину трудно было скрыть свою обиду и явную растерянность. – Не с пустыми руками к хану еду…

– Ангела-хранителя тебе, княже, в дорогу, – мать перекрестила сына. – Что я могу ещё сказать? Одно – вернуться бы тебе назад, – печально проговорила она неожиданно. И сама испугалась тех слов. Поспешила сказать: – Молиться буду за тебя… и за Всеволода-внука … – горестно выдохнула. Подсказала: – Он, верно, тоже в Орде будет.

Не ошиблась в своём предположении княгиня. Следом за дядей в скорый путь отправился и Всеволод.

Только вот хан Ченибек не успел примирить близких родственников, так как Константин Михайлович скончался в Орде. Уж не отравили ли его там?

После смерти великого князя Константина в живых из четырёх сыновей тверского князя Михаила остался только младший – Василий, которому в удел отцом в своё время был отписан Кашин.

Узнав о смерти брата Константина в Орде, Василий Кашинский, как старший из Михайловичей, посчитал за собой право на Тверское княжение. Уверенность его подкреплялась ещё и тем, что брату Константину он постоянно помогал в управлении и поддерживал его во всех начинаниях. Осталось только одно – съездить за ярлыком в Орду.

Однако свои притязания, с надеждой на поддержку великих московских князей, давно высказал сын Александра Всеволод. Вскоре и брат его Михаил подключился к той борьбе – и междоусобные споры-распри вспыхнули на родных землях нешуточные.

По привычной схеме разгоралась новая междоусобица Василия с племянниками, причём, выступая судьёй-распорядителем, ордынский хан по прихоти своей давал ярлык на княжение Тверью то одному, то другому.

Неутешительные известия о разыгравшейся драме долетели до опечаленной монахини Софии.

– Усмири их гордыню, Господи!.. Усмири… – шепчут уста её, денно и нощно молящейся о примирении родных ей людей.

Тяжело даётся коленопреклоненное стояние перед образами монахине Софии: возраст даёт о себе знать. И всё чаще и чаще посещают её мысли о том, что надобно готовиться в иную путь-дорожку – в те горние пределы, где у Господа обителей много.

Давно уговаривал её сын переселиться в Кашин, где Василий специально для матери отстроил новый монастырь Успения Пресвятой Богородицы, – и наконец Анна перебралась в родной город, где когда-то и появилась на свет Божий.

Но и здесь не оставили её скорби и житейские напасти. Помимо длящихся год за годом междоусобных распрей, более тяжким ударом стало известие о том, что от «чёрной смерти» – от чумной эпидемии – опочили почти все внуки её.

– Одна надежда на тебя, Господи… – плачет-рыдает страдающая душа княгини-инокини. Печалится: – Смилостивись, Владыко… прости неразумных моих детей-внуков… усмири их… примири… А мне, Боже, одного лишь дай – «кончины мирной и непостыдной».

Стара княгиня-инокиня и немощна телом, но дух её бодр и крепок – держится непрестанной молитвой. Вскоре, по заселении в Успенском монастыре, княгиня приняла великую схиму с возвращением ей прежнего имени Анна.

Господь-сердцеведец открыл благоверной княгине день её кончины, и преподобная, заранее предуготовив себя к великому переходу, покинула дольний мир 2 октября 1368 года в возрасте 88 лет.

Погребение её тела состоялось в соборе Успенского монастыря города Кашина.