Текст книги "Солнце против правил"

Но в понедельник его не отпустили. Как не выпустили и во вторник. А в среду следователь вызвал и велел мужаться:

– Беда у тебя в семье. Мама умерла.

* * *

У Лии в воспоминаниях эти десять дней зимних каникул – самые страшные в жизни. Мама постоянно плакала. Отец ходил с видом независимым, непреклонным. Несколько раз девочка подслушивала, как мама просила его найти деньги. Десять тысяч долларов. Ее одноклассница хвасталась, что у них только машина стоит пятьдесят.

Но отец отвечал одно:

– Никогда и ни за что.

Тогда мама начала уходить из дома. Возвращалась, приносила какие-то распечатанные листы.

– Что это? – спрашивала девочка.

– Кредит пытаюсь взять. Но мне не дают. Никогда на работала. А квартиру заложить нельзя – потому что дети прописаны.

– Давай я попрошу эти десять тысяч! У кого-нибудь из друзей!

– Кто ж тебе даст, – безнадежно вздыхала мама.

Но Лия попробовала – поговорить с родителями своей лучшей подружки. Получила вместо денег строгий наказ: в гости больше не приходить. Никогда.

Десятого января мама с утра снова ходила в банк и вернулась грустная. Но потом прилегла отдохнуть, а когда вышла из спальни, Лия заметила: у мамочки лицо свеженькое, глаза подрисованы, губы накрашены. Хотя прежде никогда, даже на Новый год, косметикой не пользовалась. Еще и вместо обычных брюк бесформенных надела платье – свое единственное.

– Ты куда? – потребовала дочь.

– На собеседование. – Торопливо отозвалась. – Хочу на работу попробовать устроиться.

Лия хотела спросить маму, где она может работать, если закончила только один курс института, и зачем для собеседования макияж. Но увидела в ее глазах столько решимости и горя, что даже маленьким своим еще сердчишком поняла: лучше рану не бередить. Поцеловала мамочку, шепнула:

– Я тебя очень люблю.

– И я тебя люблю, милая.

Отец пару дней назад отбыл в деревню – напоследок устроил страшный скандал, что жена отказалась с ним ехать. Лию, к счастью, не взял:

– Как я там с ней один справлюсь?

Мама сказала:

– Собеседование – это долго, я могу прийти поздно. Пожалуйста, веди себя хорошо.

Лия, чтобы хоть чем-то ее порадовать, немедленно кинулась в квартире убирать. Тряпка, пылесос, полы. Потом взялась картину для мамы рисовать – еще час. Дальше книжку читала. За окном давно стемнело, а мамы все нет.

И только в десять вечера в дверь позвонили. На пороге – опять милиционеры, но Лия их не испугалась.

Те переглянулись:

– Девочка, ты одна? Где родители?

– Папа уехал в деревню. Мама пошла на собеседование. А Боря, – сглотнула, – Боря пока в тюрьме, но он скоро вернется.

– Отцу как можно позвонить?

– Никак. Телефона в деревне нет.

– У тебя есть еще родственники?

– Нет. Но вы подождите. Мама сейчас придет.

– Видишь ли в чем дело… – пробормотал пожилой милиционер, – боюсь, что с мамой твоей случилась беда.

А дальше у Лии что-то вроде как с головой произошло. Помнила очень смутно: свой плач, перешедший в истерику, потом врачей, больницу.

Она не могла поверить, что мама умерла, – сколько ей ни пытались всунуть горькую пилюлю.

Но через три месяца щадящей детской психотерапии признать все-таки пришлось: не только мамы нет. Еще и Борьке помочь больше некому. Потому что отец своего принципиального решения так и не изменил.

* * *

Уже к семи вечера температура воздуха упала до минус пяти, но Федор Олегович к трудностям был готов. Вязанку сухих дров прихватил с собой. И на месте, пока не стемнело, успел веток подсобрать. Костер уютно расцвечивал ледяную тьму, в котелке булькала вода. Водопад Каракая-Су грохотал примерно в пятистах метрах.

Выйти в медитацию он планировал ровно в полночь. А пока что максимально утеплился, приготовил спальный мешок и юркнул в палатку. Прежде гордился, что умеет, словно Штирлиц, заснуть, когда нужно, но общение с нытиками из санатория «Мечта» на пользу не пошло. Наслушался о «стариковской бессоннице», и, поди ж ты, – его тоже накрыло. То холодно, то неудобно, то вроде как чей-то вой совсем близко от палатки. Вдруг дети вспомнились.

Судьба вора и хама Бориса его не интересовала. А за Лией приглядывал. Знал, что дочка работает здесь, в Целебноводске. И в нынешний свой приезд сходил однажды на вечерний променад к ее санаторию. Притворялся, будто выбирает продукты пчеловодства в ларьке напротив, а сам наблюдал через стекло витрины, как разбегаются по домам врачи и медсестрички. Оценил здоровый цвет лица дочери, осудил ее лишний вес и особенно электросамокат. Желание подойти, пообщаться подавил.

Женский контингент в «Мечте», где он отдыхал, постоянно трещал о внуках, правнуках, детях. Федор Олегович искренне изумлялся: как могут взрослые, цельные люди настолько растворяться в чужих жизнях? Тратить на наследников невеликие свои пенсии и совсем уже небольшое оставшееся время на этой планете?

Лично он категорически предпочитал: не распыляться на привязанности и чужие проблемы, а вместо этого развивать собственное тело и дух.

До восьми вечера откуда-то издалека еще доносились голоса, смех, гудки автомобилей. Дальше его логово накрыла тишина – кромешная и звенящая, как бывает только в горах.

Федор Олегович надеялся: лихих людей здесь нет, а хищников отпугнет костер, но отключиться-расслабиться никак не выходило. Однако заставил себя до одиннадцати вечера полежать, ибо покой тела даже при бодрствовании мозга все равно приводит к успокоению души.

В двадцать три ровно вышел из палатки. Расшевелил костер, съел заранее заготовленный вечерний рацион – курагу с орехами и зубчик чеснока, выпил травяного чая. Ночь обступила со всех сторон – величественная, холодная и манящая.

Федор Олегович взял йоговский коврик, включил фонарик и отправился по еле различимой тропе к финальной цели путешествия – водопаду Каракая-Су.

Нашел максимально ровное место – так, чтобы брызги не долетали, но махину видно, а сырость приятно холодила лицо. Расстелил коврик, тщательно проверил, чтоб под ним никаких неровностей. Устроился в позе полного лотоса. Пальцы сложил в джняна-мудру. Закрыл глаза. На часы не смотрел – и без хронометра знал, что полночь совсем близко.

Сумасшедшая энергия гор и воды захлестнула. Даже малейшего усилия делать не пришлось – мгновенно удалось погрузиться в собственный мир. В состоянии измененного сознания часто слышишь звуки, музыку, люди являются в виде контуров, полутеней, и когда чья-то рука коснулась плеча, Федор Олегович не удивился. Сейчас вселенная передаст послание. Надо только понять, какое именно.

Однако трясли слишком уж реально, и помимо воли он вышел из пограничного состояния, открыл глаза, обернулся. Чудится? Лия. Его дочь. В драматическом черном пальто. Волосы развеваются на ветру.

Как могла здесь оказаться? Или все-таки это видение – удивительно яркое, потому что он находится в месте силы?!

Но тут из тьмы выступил еще один человек. Мужчина. Сильный, широкоплечий. Внешне от строптивого дохляка-сына ничего. Но Федор Олегович узнал сразу. По глазам – пронзительным. Жалящим. Обвиняющим.

– Привет, папа, – доброжелательно произнесла дочь.

А сын перехватил его взгляд и с удовольствием добавил:

– Ссышь.

– Что вам тут надо?

– Не рад, что родные дети пришли навестить? – усмехнулся Борис.

Ох, как теперь раскаивался Федор Олегович, что оповестил весь свет о своих планах. И название места силы выболтал, и дату, когда планирует свою медитацию. Но кто подумать мог, что наследник идет по его стопам? Кто мог вообще подумать, что жалкий вор, ничтожество, алкоголик до сих пор жив?!

Он начал расплетать из «лотоса» ноги, чтобы подняться, но Борис грубо и сильно толкнул его обратно на ковер.

– Сиди уж, папуля.

– У меня здесь машина. И водитель. И в санатории знают, куда я поехал.

– А что ты так нервничаешь? – удивилась Лия.

Борис же злорадно добавил:

– «Уазик» твой уехал шесть часов назад. А в санатории тебя искать начнут в понедельник, не раньше.

Федор Олегович постарался, чтобы голос звучал твердо:

– Борис. Хватит театральщины. Что тебе надо? Давай говори.

– Окей, папуля. Хочу вместе с тобой один счастливый день вспомнить. Последний день тысячелетия. Ты не против?

И Федор Олегович сразу скукожился.

* * *

Двадцать два года назад

Долгими бессонными ночами в СИЗО Борису оставалось только вспоминать. И думать. Саднящую рану, мысли о погибшей маме (формально – мачехе) гнал, слишком больно. Чтоб загрузить мозг, отвлечься, пытался в уме двузначные числа перемножать. Вспоминал немногие стихи, что вдолбили в школе. И, конечно, бесконечно прокручивал в голове тот злосчастный день – тридцать первое декабря двухтысячного года.

Очень Борьку занимал вопрос: кто все-таки их сдал? Кому в новогоднюю ночь было дело до двух подростков?

На этаж к соседу они прокрались без лифта. У остальных квартир не светились – сразу проследовали в нужный закуток. Видеонаблюдение вряд ли имелось. Как еще их могли вычислить? Какая-то бдительная старуха подглядывала через щелку?

Милиционеры сказали четко: «У нас есть свидетели». Однако ж никакого опознания не проводили. И на прямой вопрос следователь не отвечал, темнил, хотя в целом был настроен дружелюбно.

С приятелем, кто втянул Борьку в эту историю, ему видеться не давали – развели по разным этажам. Однако он сумел передать дружку маляву. Ни в чем не упрекал – просил только одно: признаться, кому тот рассказывал о планах на Новый год?

Друг отозвался быстро. Клятвам его, конечно, большой веры нет, но отвечал вроде твердо. Что не дурак и никому не трепался.

А вот Боря стал вспоминать: сам-то не удержался, малолетней сестренке рассказал. Про ключи, о том, что теперь доступ в квартиру противного соседа имеется. О планах встречать там новое тысячелетие не говорил – но хвастался, что «собирается зажечь». Эх, зря. Лийка ведь девчонка совсем. Могла кому угодно проболтаться.

Но не мстить же ребенку. Сам дурак – не мог язык за зубами держать.

Борька до последнего надеялся: ему дадут условно. Но украденная сумма потянула на особо крупный размер, характеристику школа дала плохую, заступиться за парня оказалось некому, и ему влепили по максимуму – три года в детской воспитательной колонии. Про отравленный коньяк на столе суд даже слушать не захотел – счел информацией, не относящейся к делу.

За день до этапа его вызвал следователь. Попросил держаться, не терять себя. И наконец поведал, откуда стало известно о краже. Выехали в тот день опера по анонимному звонку. О только что состоявшемся преступлении сообщал мужчина. Взрослый. Из телефона-автомата на улице. Он уверял, что видел, как Борис Буянов с каким-то парнем вскрывает дверь в чужую квартиру.

«Вероятно, этот тип тебя прекрасно знал».

* * *

Лия дрожащим голосом пробормотала:

– Не может быть.

А Борька ласково улыбнулся:

– Это ведь ты меня сдал… дорогой папочка?

Федор Олегович молчал. Играл желваками.

Сын продолжал напирать:

– Ты меня терпеть не мог. И знал, что мы враждуем с соседом. И ключи от его квартиры я особо не прятал. И как мы с другом договаривались встретиться, тоже мог слышать. Давай. Скажи уж честно, перед лицом вечности: как все было?

Отец не отвечал. А Лия выкрикнула:

– Боря, я вспомнила! Про тот день, тридцать первое декабря. После того, как ты ушел, папа мусор ходил выбрасывать, в бак на улице! А я за ним в окно наблюдала! И удивилась, что после помойки он отправился не домой, а зачем-то со двора, в сторону магазина. Там телефон-автомат как раз стоял!

– Будь последовательным, батя, – жестко улыбнулся Борис. – У тебя осознанная гражданская позиция. Неприятие воровства. Так озвучь ее. Не стесняйся.

– Гаденыш, – выплюнул Федор Олегович.

И наконец поднялся на ноги. С вызовом взглянул в лицо своему оппоненту.

– Будем считать, что это «да». Отец-иуда. Спасибо за три прекрасных года в колонии под Вилюйском.

– Папа, – голос Лии дрожал, – но Боря ведь твой сын. Родной. Как ты мог?

– Да просто плевать ему на всех, кроме себя, – горько сказал Борей. – Ты на собственную жизнь посмотри. Девочка. Беззащитная. За власть с ним не боролась, против порядков его не бунтовала. Но и тебя вышвырнул в интернат.

– Ну и черт с ним! – выкрикнула Лия. – Как он с нами, так и мы с ним. Жили без него – и дальше будем жить. Пусть пока молится на свой водопад. А дряхлым станет – в дом престарелых сдадим.

– Нет, сестричка, – усмехнулся Борис. – Я свою предъяву еще не закончил. Шоу начинается только. Перейдем к опросу свидетелей.

Вдруг обернулся к сестре, сказал официальным тоном:

– Лия, пожалуйста, расскажи. Что ты запомнила про день, когда мама умерла?

Девушка побледнела:

– Зачем про это?

– Я тебе объясню. Чуть позже. Пожалуйста. Вспомни все. Поминутно.

– Борис. Давай прекратим это шоу, – потребовал Федор Олегович.

– Нет уж. Я его много лет готовил. Так что давай, Лия. Говори.

И она послушно начала:

– С утра ходила в банк, просила очередной кредит. Ей отказали. А после обеда она принарядилась, подкрасилась. Мне сказала, что идет на собеседование, хочет устроиться на работу. Куда, с кем – не объяснила, да я и не спрашивала. Я ее ждала, до позднего вечера. Но вместо мамы пришли милиционеры. Дальше ничего не помню. Пришла в себя уже в больнице.

– А ты, папуля? Что-нибудь можешь нам про тот день поведать?

– Я виноват, – буркнул Федор Олегович. – Я не должен был уезжать в деревню. Не должен был оставлять ее одну.

– Ох, что я слышу! В кои-то веки ты признал, что виноват! Но скажи: куда мама на самом деле ходила в тот день? Какое такое у нее было собеседование? И с кем? Как она в шесть вечера оказалась одна на Хорошевском мосту? А главное: почему прыгнула вниз?

– В смысле… прыгнула? – прошептала Лия.

Отец тоже взорвался:

– Что ты несешь! Это несчастный случай! Мама стояла у перил, у нее закружилась голова. Она упала.

– Мне и милиционеры так сказали, – прошептала Лия, – что мама просто смотрела на воду и не удержала равновесие…

– Ты была когда-нибудь на этом мосту?

– Н-нет.

– Там высокие перила – ей по грудь. Даже выше. Если закружится голова – можно облокотиться на них. Упереться. С какой стати ей было падать?

– Она могла перегнуться через них. Смотрела на воду, пыталась успокоиться, – прошептала Лия. – И не удержалась.

– Сама хоть понимаешь, что это ерунда?

Обернулся к отцу:

– А ты, папа, что скажешь?

Федор Олегович сказал мрачно:

– Я много лет думал об этом. И пришел к выводу: она действительно могла со всем покончить. Кто знал, что она настолько на грани…

– Ты всерьез считаешь, что мама могла сдаться? Предать свою дочь, оставить меня в тюрьме? – спросил Борис. – Она никогда бы не бросила нас. В отличие от тебя.

– Я тоже не могу поверить, что это самоубийство, – прошептала Лия. – Пусть лучше будет несчастный случай.

– Но есть еще один вариант. Третий, – вкрадчиво сказал Борей.

* * *

Борис окончательно завязал с криминалом в две тысячи девятом.

Без профессии и без денег выживать оказалось тяжко. Но куда сложнее, когда в жизни никаких ориентиров и маяков.

Идти за поддержкой к младшей сестре, когда нищ и гол, не позволяла гордость. А больше никого близких у него не осталось.

Съездил к маме на кладбище. Принес охапку любимых ее белых тюльпанов – назло отцу, который дарил по три жалких цветочка раз в год.

Пока крутило его, вертело по криминальной колее, официальная версия – несчастный случай – Бориса устраивала.

Но сейчас задумался.

Съездил на Хорошевский мост. Постоял у перил, посмотрел на неприятно-серую, никогда не замерзающую Москву-реку.

Упасть отсюда непросто – перила высокие.

А что мама могла по доброй воле прыгнуть – никак поверить не мог.

Но как спустя столько лет выяснять правду?

Однако обратил внимание: метрах в двухстах – жилой дом. По виду не новый. Маловероятно, конечно, что найдутся свидетели несчастного случая, произошедшего девять лет назад, но заняться ему, с тех пор как бросил наркотики, все равно нечем. Поэтому решил попробовать.

Раздобывать фальшивое удостоверение или придумывать легенду не стал. Купил пол-литру, закусь, стаканчики пластиковые – и отправился во двор. Местные алкаши охотно приняли в компанию собутыльника. Борей терпеливо выслушал неизбежное про политику и переустройство мира. А потом стал расспрашивать: у кого окна на мост?

– Зачем тебе?

– Да хрущобу мою расселяют, предлагают жилье с видом на дорогу. Хочу понять: не шумно?

Среди выпивох нашлось сразу двое владельцев видовых квартир. Оба заверили: если окно стеклопакет и закрыто, то нормально. Даже интересно. Один (сопляк) начал хвастаться, что однажды крутую аварию заснял, в ютьюб выложил. А пожилой дядька Семеныч заговорщицки поведал:

– А я видел, как мужик женщину столкнул.

Борис постарался сохранить беспечный вид. Собутыльники зашумели:

– Достал ты уже своими сказками!

И объяснили новому другу: Семенычу вечно что-то мерещится. И тот случай – когда якобы мужчина тетку толкал – менты специально проверяли. Не подтвердилось.

– А когда это было?

– Да сто лет назад. В двухтысячном. В январе.

Борис, конечно же, напросился к Семенычу в гости. Тот охотно позвал.

Седьмой этаж. Мост – словно на ладони. И освещен неплохо.

– Вдвоем они стояли! – горячился выпивоха. – На перила облокотились и говорили. А потом он столкнул ее – и бежать.

– Прямо видел, как столкнул?

– Да.

Но без особой уверенности.

Сам Борис, как ни щурился, редких пешеходов на мосту мог разглядеть с большим трудом. Даже непонятно: кто мужчина, кто женщина. Но версия Семеныча все равно легла на его сердце.

Надо обязательно искать еще доказательства.

На опорах моста сейчас камеры. Имелись ли они в двухтысячном?

Борис – на правах сына – добился встречи со следователем. Тот заверил: классический несчастный случай, дело даже не возбуждали. Никаких оснований подозревать злой умысел нет.

– У меня есть свидетель, – сказал Борис.

– Семеныча разыскал? – усмехнулся его оппонент. – Этот вечно воду мутит. Даже в голову не бери.

И с сочувствием произнес:

– Понимаю. Сын. Горе. Виноватого хочется. Но никто не толкал ее.

Однако записей с видеокамер, запечатлевших момент рокового падения, ему так и не предоставили.

И Борис задумался: а ведь никто не проверял, где этот день – десятое января две тысячи первого года – провел отец.

* * *

И сейчас попер словно танк:

– Папуля, ты не учел, что на Хорошевский мост выходят окна многоквартирного дома. Милиция, конечно, это дело расследовать не собиралась. Никто не искал и не опрашивал возможных свидетелей. Но я нанял частного детектива. И он разыскал человека, который утверждает: самоубийца на мосту была не одна. Рядом с ней находился мужчина. И когда женщина облокотилась на парапет, именно мужчина столкнул ее вниз. Что скажешь на это?

– Бред!

– Никто не может подтвердить, что ты торчал в своей жалкой деревне. Ты запросто мог вернуться в Москву и уничтожить маму, как уничтожил меня.

– Но зачем мне это, Борис? – взмолился Федор Олегович. – Ты строишь из себя следователя, так скажи: какой у меня мог быть мотив?

– Затем, что не терпел, когда кто-то идет поперек твоей воли. Я не подчинялся – упек меня в тюрьму. Мама тебя не послушалась, попыталась меня спасти – ты ее за это убил.

– Боря, – голос отца окреп, – тебе не кажется, что ты помешался? На своей великой персоне?

– Но если ты действительно любил маму, – вмешалась Лия, – почему сам не выяснил, как она попала на этот мост? И с кем там была?!

– В милиции сказали, – опустил голову отец, – она встречалась с бывшим одноклассником, пыталась взять в долг у него. Он отказал. Это была ее последняя надежда. Мама просто отчаялась. И уже не контролировала себя.

– Как все удобно и просто. Отчаялась. Не контролировала. Тебя эта версия, конечно, устроила.

– Все, хватит! – рявкнул Федор Олегович.

Но Борей еще больше возвысил голос:

– Ты всех убиваешь! Всех!

– Кого еще? – хладнокровно спросил отец. – Огласи уж весь список сразу.

– И оглашу. Расскажи, сволочь, при каких обстоятельствах ты овдовел в первый раз? Когда мне четыре года было?!

– Боря, Боря, успокойся, – встряла Лия. – Это здесь при чем?

– Господи, Лийка, ты не знаешь, что ли? Это ведь он был за рулем, когда моя родная мама погибла. Пьяный сел за руль и въехал в столб. На нем ни царапины, а она насмерть. С тех пор переродился, начал грехи замаливать. Здоровый образ жизни повел. Учит всех, как жить правильно. А у самого – руки в крови.

– Борька, хватит. Папа – обычный человек. Он имеет право ошибаться. Ты тоже не всегда прав. Здесь место силы. Давайте, наконец, объявим перемирие.

Федор Олегович взглянул на дочь с благодарностью.

Однако Борей отрезал:

– Не получится у него отмолить грехи. Никогда не прощу.

Внезапно размахнулся – и ударил.

Отец нападения не ожидал и уклониться не успел. Кулак попал по скуле. Ноги мужчины подкосились, и он рухнул на землю.

Лия вцепилась в брата:

– Борис, прекрати!

Но он стряхнул ее, словно песчинку, и пару раз от души врезал лежащему без движения отцу ногой в живот.

Улыбнулся:

– Стало легче.

Лия опустилась перед упавшим мужчиной на колени, прижала пальцы к сонной артерии. На несколько секунд навалилась полнейшая тишина. А потом медсестра хриплым голосом сказала:

– Он не дышит.

– Лийка, брось, – отмахнулся Борей. – Я его еле тронул.

– Он на валун упал. Посмотри, у него кровь на затылке.

Ощупала голову, прошептала:

– Вмятина. Перелом черепа, похоже.

– Без паники.

Присел на корточки, попытался нащупать пульс.

– Мертвый он! – взвизгнула Лия. – Что ты наделал?!

Ее охватил дикий ужас. Ну почему, почему она не прислушалась к интуиции?!

Ей ведь очень не хотелось ехать вместе с братом к водопаду! Заранее чувствовала, догадывалась: не так все просто. Не для того, чтобы пугать, задумал эту экспедицию Борька. Но убедила себя: все будет нормально. И вот, получи. Они оба теперь убийцы. Соучастники.

Однако брат не выглядел ни виноватым, ни испуганным.

Взглянул в черное небо, улыбнулся полной луне. Сказал:

– А тебе не кажется, что это воздаяние?

– И что нам теперь делать? – безнадежно спросила Лия.

– Есть два варианта, – спокойно отозвался брат. – Можно вызвать ментов. Но как по мне, разумнее сделать вид, что нас здесь вообще не было. Он сам виноват. Один уехал ночью медитировать в горы. Мало ли что с ним тут могло произойти? Видеокамер нет. Никто ничего не докажет.

– Но…

– Если нас обвинят, я все возьму на себя. В этом не сомневайся.

Недвижимое лицо отца осветила луна. Лие показалось: губы застыли в страдальческой гримасе.

– Я медик, – пробормотала она. – Я не могу оставить его здесь.

– А чем ты можешь помочь мертвецу?

– Тут звери, птицы. Представляешь, что они сделают с телом?

– Зато моих отпечатков точно не останется.

– Зачем ты так говоришь?

– Ой, ну что ты из себя святошу строишь? Сдох и сдох. Он лично тебе что-то хорошее дал?

– Борька, пожалуйста, не надо. Ты ведь не такой, – прошептала она.

– Когда-то я был добрым, – жестко ответил он. – До того, как этот самый человек меня в тюрьму не отправил. В четырнадцать лет. – И приказал: – Все, хватит. Пошли отсюда.

Она могла бы настоять. Или сама остаться при пострадавшем. Но взглянула еще раз в застывшее, страшное лицо отца – и позволила Борею себя увести.

* * *

Всю дорогу домой брат убеждал: они поступили правильно.

– Я не хотел его убивать. Но, похоже, есть в мире высшая справедливость. Не заслужил батя коптить до старости.

Лия молчала. Думала. Отец никогда не был им близок. Но такой ли он злодей? Не могла она поверить, что папа сдал собственного сына. И что маму отец убил – тем более не верила.

Пробормотала:

– Борька, а как зовут этого одноклассника – у кого мама денег якобы пыталась занять?

– Понятия не имею. Может, отец вообще его придумал.

– А если нет? И если мама действительно была на мосту с мужчиной… вдруг то не отец был, а одноклассник? Я помню: она в тот день нарядилась. Накрасилась. Для папы никогда не старалась.

– И что?

– Ну… допустим, они поссорились, и он ее в воду столкнул.

Щеки раскраснелись, голос дрогнул:

– Тогда мы обязательно должны этого человека найти. И выяснить правду.

Борей слегка смутился:

– Я не могу утверждать, что ее вообще кто-то толкал.

– Но ты ведь отцу другое говорил!

– Слегка сгустил краски. Официальная версия – действительно несчастный случай. А мой свидетель – человек пьющий, ненадежный. Да и видно из окон его квартиры, прямо скажем, не в деталях.

– Зачем же ты отца обманул?!

– А как его еще было прижать? Как заставить раскаиваться?! Ты считаешь, он нормально себя вел в той ситуации? Я маме неродной, однако она с ума сходит, рыщет по всему городу, пытается деньги найти, чтобы вытащить меня. А батя, скот, от всего устранился, ее одну бросил и в деревне сидит, медитирует. Может, он и не сталкивал маму – физически. Но морально, по совести – только он в ее смерти виноват.

– Ох, Борька… Зря ты это затеял. Я всегда считала, что с ней несчастный случай произошел. И мне так было гораздо легче.

Взглянул презрительно:

– В сложной ситуации засунуть голову в песок. Очень по-женски.

– Зато убить пожилого, беззащитного человека – очень по-мужски.

– Ой, Лия. Не надо громких слов. Какое убийство? С ним – как и с мамой – произошел несчастный случай. Темно, тропинка узкая, скользкая. Сам упал и ударился. Главное, чтобы нас с тобой с ним никак не связали. Здесь кто-то знает, что у тебя есть отец?

– Я всем говорю, что в интернате выросла.

– А фамилия у тебя какая?

– Мамина. Поменяла, когда получала паспорт.

– Ну и все тогда. Нет у тебя никого – ни отца, ни брата. Но если вдруг менты докопаются – что крайне маловероятно, – даже не волнуйся. Я тебя пальцем не позволю тронуть.

Ангел (или дьявол) охранил их на скользкой ночной дороге, и уже в начале третьего въехали в Целебноводск. Лия, как обычно, попросила остановить машину в паре кварталов от дома и категорически не позволила Борису ее провожать.

Но когда торопилась по сонным улочкам, заметила: у Левушки окно светится. И штора вроде бы шевельнулась. Неужели дожидается ее, следит? Только этого не хватало.

Сунула руку в карман пальто – ключей нет. Может быть, в джинсах? Тоже пусто. Борьке звонить, чтобы в машине посмотрел? Пока размышляла, во двор вышла хозяйка. Поверх ночнушки жилетка из овчины, в волосах топорщатся бигуди. Отворила калитку, налетела:

– Где гуляла?

– В Кисловодск с девчонками ездили.

– Развлекаешься, значит. А псина твоя скулит и всю квартиру небось зассала. Берешь животную – так следи за ней.

– Тетечка Джалиля, – виновато улыбнулась Лия, – дайте, пожалуйста, ключики запасные. Я свои внутри захлопнула…

– Пьяная, что ли? – еще больше набычилась хозяйка.

– Нет. Могу дыхнуть.

– Ох, одни хлопоты с тобой.

Принесла запасной комплект, наказала:

– Завтра верни.

Хорошо хоть, вместе с Лией не потащилась в ее комнату.

Спасенный щен только на видео выглядел мягкой игрушкой. А в жизни оказался реальным маленьким монстром. Комнату ее разгромил конкретно – всего-то за несколько часов. Непонятно, как от хозяйки скрывать прогрызенный ковер, ободранную дверь, разбитую на мелкие осколки вазу.

– Ты что натворил? – ахнула Лия.

Порш прыгал вокруг нее, бешено вертел хвостом-бубликом, умильно заглядывал в лицо. А еще мотал башкой в сторону двери и скулил. Пусть маленький, но уже гордый. Дом порушил, но делишки свои не сделал, терпел.

Пришлось идти на прогулку. Ноги подкашивались, в голове шумело. Шла и страдала: что ж она за бесхребетное создание? Зачем у брата пошла на поводу? Пусть бы сам ехал и восстанавливал справедливость. Нет, потащилась с ним. И что теперь с ней самой будет? Вон, Борька денег тоже не крал – однако получил, как соучастник, целых три года. А здесь убийство!

Спать оставалось четыре часа – к восьми на работу.

Но только легла в постель – явилось сообщение от Юры:

– Гляжу, ты в Сети. Позвоню?

И немедленно телефон завибрировал. Конечно, не удержалась. Ответила.

– Есть крутая идея… – С места в карьер начал сообщник. – Животных на фиг. Едем в Кисловодск, в детский сад.

– Зачем? – опешила Лия.

– Там воспитатель неадекватная. На детей орет, мочит их. На родительских форумах жесть что пишут! Будем малышню спасать.

Лия представила, как в ее съемную квартиру, в компанию к буйному щенку, селятся человек сто сбежавших из садика малолетних детей, и нервно хихикнула.

Но когда подписчики ждут, автор постоянно обязан новинками радовать. Иначе слетишь в безвестность еще быстрее, чем на вершине оказался.

Тема, правду сказать, не очень. Но Юрик заверил: злые воспиталки или училки «заходят» народу покруче котят. И она, конечно, согласилась. Договорились встретиться с Юрой в ее единственный выходной, понедельник.

Уже когда засыпала, вспомнила, что по утрам у нее теперь новая обязанность – гулять с собакой.

Хотя, может, уже на заре придут за ней? Арестуют за убийство отца?

Сна сразу ни в одном глазу. Рука сама потянулась к телефону. Сначала хотела Борькин номер набрать. Но рука упала. Это мужчины должны звонить, чтобы поддержать. Только брату плевать на нее. Использовал для собственной игры. Не совсем в роли NPC[3]3
  Non-Player Character – второстепенный персонаж компьютерной игры. Не участвует в действии, только создает фон. Его «поведение» прописано заранее и управляется программой.


[Закрыть], но что-то очень близко к тому.

А больше звонить и некому. Решила, по давней привычке, на маркетплейсе забыться. Но сайт открыть не успела. В постель неуклюже запрыгнул щенок. Чуть не свалился, вцепился когтями в простынь, удержался. Лизнул в нос. Она малыша обняла, горько заплакала и рыдала долго. Себя оплакивала, отца, маму, Борьку – не нынешнего, а несчастного, четырнадцатилетнего. Так и уснула.

* * *

Воскресное утро выдалось ветреным, колким, морозным. Лия ждала, что проснется разбитой, но, видно, внутренние резервы включились. Голова не болела, и вчерашний поступок в свете дня не представлялся таким уж кошмарным.

Борька, наверно, прав. Не заслужил батя счастливой старости. И если маму физически не убивал, в могилу именно он ее свел. Да и с дочкой как поступил? Она так просила не отправлять в интернат. Обещала сама готовить, квартиру убирать. Но отец был непреклонен. Если Всевышний все видит, то должен оценить, что они с братом грешнику по заслугам воздали. И оградить их от людского правосудия.

Лия быстро собралась, выгуляла радостно повизгивающего Порша и помчалась на работу.

Когда проезжала мимо минерального источника, притормозила, пригляделась: Борька должен бы сейчас минеральную воду пить. Но его среди дисциплинированных курортников не оказалось.

Девчонки в санатории немедленно налетели:

– Что ты с Бореем сделала?!

Вот ведь блин.

Изначально Лия собиралась всех разочаровать – амура не будет, импозантный красавец ей брат. Но сразу правды не рассказала. А после того, что случилось в горах, признаваться в родственных связях никак нельзя. В итоге сплетня, что началась в четверг, к воскресенью разрослась до пределов немыслимых. Ничего ж не скроешь в их деревне. Официантки Борею сухой паек собирали. Охранник видел, как он в джип садился. А Лия на субботу брала отгул. Так что налетели во главе с тетей Люсей: