Текст книги "Дом Ворона"

– О нашем браке? – уточнил Авриль. – О том, что благородные дома Дарангвара хотят усадить мою тощую задницу на трон? Я очень давно не думала ни о женитьбе, ни о короне моего отца. Так что для меня все это в определенном смысле сюрприз.

Птица залилась трелями среди ветвей. Откуда-то издалека донеслись голоса. Лия никогда не чувствовала себя настолько растерянной и маленькой. Даже после смерти мамы все было не так.

– Я еду в столицу не за тем, чтобы взять вас в жены, – продолжал Авриль. – И не за тем, чтобы отправить Малоуна туда, откуда он вылез. Я хочу спасти свою сестру от насильника и мерзавца, вот и все. Если для этого надо будет стать королем и жениться на вас – что ж, я стану. Это не самое плохое, что мне приходилось делать.

Лия не сдержала нервной усмешки. Ладони сделались влажными.

– Почему отец так со мной поступил? – прошептала она, чувствуя, что готова разрыдаться.

Авриль, ободряя Лию, коснулся ее руки – пальцы, унизанные кольцами, были ледяными.

– Это неудивительно, Лия. Вы его единственная обожаемая дочь. С самого вашего рождения он делал все, чтобы вы жили словно в сказке и не знали всех мерзостей этого мира. Когда дошло до дела, ему просто стало страшно. Он не знал, как обо всем рассказать, и переложил это ответственное задание на полковника Блэкмура. Люди всегда так поступают.

– Ненавижу его… – сквозь зубы пробормотала Лия. Ее бросило в жар, кровь прилила к щекам.

– Не стоит, – произнес Авриль, – он любит вас. Он любит свой народ. Смелости, правда, не хватает, но для смелости у него есть Сильные братья и полковник Блэкмур. И он отдает вас мне, а не кому-то вроде Ньюта Гранвилла, это по нынешним временам стоит ценить.

Лия поежилась. Она читала в газетах о том, как Ньют Гранвилл усмирял бунтарей, – глава дома Вепря казался ей персонажем страшной сказки. А теперь сестра Авриля вышла замуж за этого человека. Несладко же ей живется, если Авриль согласился на предложение отца.

– Что мы будем делать? – спросила Лия.

Авриль ободряюще улыбнулся и убрал свои пальцы с ее руки.

– Мне нравится это «мы», – ответил он. – Наше путешествие продолжается, Лия. Вы по-прежнему невеста принца Эдварда, я – бедная девушка с магией. Сегодня мы отправимся в Вышеград, в гости к сьоррен Элисабет. И у меня к вам будет маленькая, но важная просьба.

– Какая? – Лия вдруг обнаружила, что все ее волнение улеглось. Не то чтобы ей стало легко и хорошо на душе – она просто успокоилась и готова была продолжать путь.

– Я забыла в Ахани свою косметичку, – признался Авриль. – Поделитесь вашей? А я за это покатаю вас на своем драконе.

* * *

Вечером Гранвилл приказал Равене спуститься в гостиную.

Она подчинилась, понимая, что иначе он поднимется сам и это ничем хорошим не кончится. Перед глазами по-прежнему стояло бледное лицо Стирлинга, и Равена не чувствовала ничего, кроме ужаса и бесконечной тоски.

Они знали, что Гранвилл будет душить Север, но не знали, что это случится так скоро.

Спускаясь по лестнице, Равена услышала веселый лай. Гранвилл сидел на диване и крутил в воздухе какой-то огрызок, зажатый в пальцах. Белая собака с черными пятнами прыгала, пытаясь поймать огрызок, но Гранвилл не позволял.

– Иди сюда, – приказал он, не оборачиваясь к Равене. – Взгляни-ка на это чудовище. Красавец, правда?

Собака в самом деле была довольно пугающего вида. Приземистая, кривоногая, с широкой мощной грудью, она была чем-то похожа на болотного черта, которым на Севере пугают детей. Черные сверкающие глаза смотрели бодро и весело, широченная пасть пересекала плоскую морду, и Равене показалось, что пес улыбается. Гранвилл бросил огрызок, собака поймала его и довольно принялась жевать.

– Кто это? – спросила Равена. Свен никогда не держал собак, хотя они были угодны Двоим, а во дворце ее отца всегда жили только стройные тонконогие гончие, а не такие чудища, похожие на низкие табуретки.

– Это Кевви, – ответил Гранвилл. – Бычий пес, бойцовая порода.

Кевви фыркнул, подбежал к нему и за неимением хвоста, завилял всем телом, словно просил погладить. Гранвилл скривился, легонько оттолкнул его ногой, но пес, кажется, не обиделся и двинулся к Равене. Она погладила его по круглой голове, и собака весело взлаяла – кажется, Равена пришлась ей по душе.

– Это для тебя, – сообщил Гранвилл. – Сама видишь, возле шахт стреляют. Защитник никогда не помешает.

Равена невольно сжала кулаки. Кевви вопросительно посмотрел на нее, словно не мог понять, почему она сердится. «Разве я сделал что-то плохое? Чем-то тебя обидел?» – будто спрашивал пес.

– Не толкай его, – сказала Равена.

Гранвилл вопросительно поднял бровь.

– Иначе что?

– Ласка всегда лучше, чем грубость, – ответила Равена, вспомнив отца, тот никогда не обижал животных. – Лаской ты всегда добьешься большего.

Гранвилл неопределенно пожал плечами. Поднявшись с дивана, он шагнул к Равене и осторожно, словно боясь испугать, положил руки ей на плечи.

Она вздрогнула всем телом. Страх, который поднялся откуда-то из глубины, был настолько силен, что Равену стало тошнить, а голова закружилась. Ноги сделались ватными. Гранвилл мягко провел подушечкой пальца по ее губам и поцеловал – с такой трепетной нежностью, словно прикасался к иконе. Равене казалось, что сейчас она упадет от ужаса. Все в ней заледенело и наполнилось морозным звоном. Гранвилл целовал, держа ее лицо в ладонях и Равена чувствовала, что умирает от омерзения и боли.

Это было игрой. Гадкой игрой, не более того.

Наконец Гранвилл отстранился, вопросительно посмотрел на Равену и прикрыл глаза, словно увидел именно то, что хотел.

– Вот видишь, – сказал он, – ласка не имеет никакого значения. Ты по-прежнему ненавидишь и боишься меня.

Усмехнувшись, он легонько оттолкнул Равену от себя и быстрым шагом пошел к выходу, не оборачиваясь. Хлопнула дверь.

Равена провела ладонями по лицу, пытаясь очнуться. Двое всемилостивые, пожалуйста, пусть это будет только сон – страшный сон, который закончился! Вздохнув, она посмотрела на Кевви. Пес сидел на ковре врастопырку, громко сопел, вывалив язык, и его улыбка была широкой и довольной. Весь кривой, неправильный, казавшийся пародией на собаку, он был намного лучше псов в человечьем обличье, которые заполонили Каттерик.

– Ты не чудище, – устало вздохнула Равена. – Ты хороший мальчик, правда?

Кевви смотрел на нее с бесконечной любовью, как смотрит собака, которая наконец-то встретила хозяина и признала его.

* * *

После полудня Свенссон попробовал подняться с кровати.

Это ему удалось, пусть и не с первой попытки. Свенссон сумел сесть, и когда комната перестала плясать перед глазами, встал, ухватившись за спинку кровати. И тут же рухнул обратно на одеяло – все плыло перед глазами, Свенссону казалось, что он снова попал в шторм, как когда-то в юности. Волны тогда швыряли и бросали «Красавицу», как игрушку.

Потом он все-таки сумел встать; тело покрылось потом, набалдашник кроватного столбика так и пытался выскользнуть из-под руки, но Свенссон стоял, смотрел в маленькое окошко и видел, как по улице торопливо идет женщина с каким-то свертком в корзине. Откуда-то доносились едва различимые голоса, возле дома стояли люди и о чем-то говорили. Прислушавшись, Свенссон различил голос Джемса.

Джемс был жив. Уже хорошо.

Через несколько минут Свенссон услышал шаги на лестнице и в комнату заглянул Джемс. Свенссон ни с того ни с сего вспомнил, как однажды они с Равеной чуть не утонули в болоте, пошли туда за клюквой, заблудились и едва смогли найти тропинку домой. Свенссон, который уже собирал людей на поиски, был настолько рассержен, что в сердцах выпалил: «Не дай мне Двое такого зятя!» – и лишь сказав эти слова, понял, что именно сказал, и осекся. Чумазая, измученная Равена покраснела и опустила глаза, а Джемс сердито посмотрел на Свенссона и заявил: «Все равно я у вас буду!»

Ему сделалось тоскливо.

– Как вы? – спросил Джемс, пройдя в комнату. Свенссон крепче сжал в руке набалдашник кроватного столбика и ответил:

– Пробую вставать. И ходить. Что на шахте?

Лицо Джемса потемнело, словно его вдруг покинула жизнь. Так мог бы смотреть мертвец, который неожиданно понял, что умер.

– Мы попытались объяснить, что за работу надо получать деньги, – глухо ответил Джемс. – Стирлинг получил пулю в живот.

Он устало опустился на стул и провел ладонями по лицу. Надеясь, что у него получится удержаться на ногах, Свенссон медленно прошел по комнате и погладил Джемса по плечу. Джемс сжал его руку, всхлипнул. Он был очень сильным, сильным и смелым, но сейчас ему было так больно, словно Гранвилл выстрелил в него, а не в Стирлинга.

– Где он?

– У доктора Шеймуса. Скоро его принесут сюда.

Свенссон кивнул. Он хотел верить, что все наладится, – и не мог.

– Равена тоже там была, – едва слышно произнес Джемс. – Гранвилл привел ее с собой, чтобы она все видела.

«Равена», – подумал Свенссон. Сердце пропустило удар. Скоро они увидятся, Свенссону надо лишь поскорее встать на ноги, а там никто не посмеет не пустить декана в собор, а девушку к отцу. Они обязательно встретятся.

«Двое, помогите нам», – подумал Свенссон и спросил:

– Как она?

– Очень бледная, – ответил Джемс. Сжал и разжал кулак. – Мне показалось, что она едва держится на ногах. Но это же Равена, наша Равена…

«Бледная, – повторил Свенссон. – Ей больно».

Бессилие – вязкое, старческое, овладело им. Все горело в его душе, все рвалось уничтожить, разорвать тех, кто причинил Равене боль, но Свенссон прекрасно знал, что ничего не сможет сделать. Гранвилл здесь не для того, чтобы кого-то слушать. Не для того, чтобы быть справедливым и милосердным. Можно было бы отправить письмовник Малоуну, но Свенссон понимал, что верный пес короля поступает именно так, как приказал хозяин.

«Потерпи, маленькая, – подумал Свенссон, он всегда так говорил, когда Равена болела и надо было принимать лекарства. – Просто потерпи немного, скоро все будет хорошо».

Если бы он сам мог в это поверить!

– Я… – Джемс никогда не исповедовался толком, от души: он ерзал на скамье, повторяя за Свенссоном слова молитвы и мечтая поскорее убежать из собора и заняться чем-нибудь поинтереснее, чем отказ от грехов и покаяние. Но сейчас Свенссон понял, что Джемс как раз исповедуется – выплескивает все, что вскипело в его душе в эти часы. – У меня словно часть души вырвали. Вырвали, бросили на землю и растоптали. Мы ведь с ней вместе… да десять лет уже. Помните, когда ее только привезли в Каттерик? Я мяч гонял рядом с собором, а она сидела на ступеньках, смотрела…

Свенссон кивнул, он помнил тот осенний день. Дожди прошли, было прохладно, сухо и солнечно, Равена действительно сидела на ступеньках собора, окутанная своей тоской, как плащом. Джемс чеканил мяч на камнях мостовой, порой бросая на девочку заинтересованные взгляды. Как же, настоящая принцесса, пусть голову ее отца и выставили на площади перед дворцом, а брат пропал без вести. А потом Джемс бросил Равене мяч и звонко прокричал:

– Догоняй!

И она побежала за ним, и они с криками и смехом носились по площади, перебрасываясь мячом, а потом ели курицу с фасолью, и Свенссон с радостью понял, что лед на сердце Равены начал таять.

Она ожила тогда – и вчера умерла снова.

– Я помню, – снова кивнул Свенссон. – Это был хороший день для вас обоих.

– Знаете, я хотел просить вас, чтобы вы написали королю, – произнес Джемс. – Чтобы Равену не отсылали в монастырь, чтобы разрешили нам пожениться. А тут он отдал ее Гранвиллу. Пришла тварь с копытами и забрала то, что принадлежало мне.

Свенссон невольно почувствовал холод.

– Равена не вещь, чтобы у нее был хозяин, – ответил он, понимая, что сейчас говорит не как пастырь, а как отец, возможно, не самый хороший, но любящий. – Она не твоя и не его. Равена принадлежит лишь себе и Двоим, как и все мы.

Джемс нахмурился.

– Как мы сможем жить дальше? – спросил он. – Как мы сможем быть вместе, когда это все закончится?

Свенссону сделалось горько. Джемс любил Равену как умел, и эта любовь сейчас причиняла ему боль почти невыносимую.

– Мы сможем, – ответил он и погладил парня по голове – не как священник, но как отец. – Нам помогут Двое. И мы поможем себе сами.

* * *

На следующий день их пригласили на ужин к бургомистру.

Для Равены поспешно принесли платье из магазина – дорогое, из модной ткани, украшенное кружевом и вышивкой. Она уже забыла, когда надевала что-то похожее. В детстве разве что, тогда мама любила одевать дочь в шелка и кружева и еще никто не стрелял в ее друзей.

Кровь на пальцах Стирлинга до сих пор стояла у нее перед глазами.

– Вы очень красивая, сьоррен Равена, – сказала Петула, завязывая шнурки и ленты на спине Равены, и добавила едва слышно: – Стирлинг еще жив. Очень плох, еле дышит, но пока жив.

Равена закрыла глаза. «Двое всемилостивые», – только и смогла подумать она.

– А мой отец?

Тяжелое лицо Петулы дрогнуло, словно она с трудом сдерживала слезы.

– Жив, лежит у Джемса. Эрика за ним ухаживает. Доктор говорит, что ему очень повезло.

Равена вспомнила, как Ягер шагнул к Свену, как его лицо исказила хищная ухмылка, и подумала: «Я отомщу. Я отомщу вам всем». Кажется, она даже Малоуна ненавидела не так, когда ее везли в Каттерик, а в ушах звучали крики.

Скрипнула дверь. Гранвилл вошел в комнату, Петула тотчас же подхватила юбки, поклонилась и выбежала в коридор. Равена почувствовала ее страх, и ненависть вновь подняла в ней голову.

– Надо заказать тебе что-нибудь в Ливендоне, – произнес Гранвилл, и в его взгляде Равена увидела оценивающий липкий интерес. Ей в очередной раз захотелось поднять руки и заслониться от него, но она, конечно, не стала этого делать. Просто отвернулась от зеркала и посмотрела Гранвиллу в лицо так, чтобы он смог увидеть ее ненависть и презрение.

Гранвилл лишь усмехнулся. Провел пальцем по краю кружева и сказал:

– Да. Ливендон. А то ты выглядишь как провинциальная шлюха.

Должно быть, это должно было задеть Равену. Но она лишь сильнее выпрямила спину. Кевви, который дремал на ковре, поднял голову, словно пытался увидеть того, кто обижал его хозяйку.

– Тебе виднее.

Гранвилл рассмеялся. По маленькому ордену на шее пробежали бриллиантовые искры. Интересно, за что глава дома Вепря получил его? За подавление голодных крестьянских бунтов? За особо выдающееся насилие?

– Разумеется. Завтра сюда приедет Свиненыш. Познакомитесь.

Равена вопросительно подняла бровь. Если Гранвилл вепрь, то в Каттерик едет его сын. Бастард – о законном наследнике он бы не говорил с таким пренебрежением.

– Бастард? – уточнила она. Гранвилл ухмыльнулся.

– Его мать была белошвейкой в Хантбрунне. Лучшие сиськи и самая тесная задница на всем западе, – ответил он и подтолкнул Равену к дверям. – Идем. Нас уже заждались.

Майкл Кайтон, бургомистр Каттерика, встречал дорогих гостей на крыльце своего дома. Выйдя из экипажа, Гранвилл снова протянул Равене руку и сказал с такой уважительной и спокойной интонацией, которой Равена у него и не подозревала:

– Дорогая, ну позволь же мне быть вежливым. Я не так плох, как ты считаешь.

Равена спустилась на мостовую и негромко произнесла:

– Этой рукой ты стрелял в моего друга.

Гранвилл рассмеялся и хлопнул Равену пониже спины – так сильно, что она едва не упала.

– Я много чего могу делать этой рукой! – Он сжал локоть Равены и повел к ступеням. – Веди себя хорошо, будь умницей.

– Добро пожаловать! – Кайтон боялся Гранвилла, как боятся дикого зверя, способного в любую минуту вцепиться в глотку. – Искренне счастлив видеть вас на Севере, сьор Ньют!

Гранвилл улыбнулся, чуть заметно кивнул.

– Я вынужден остаться здесь дольше, чем планировал, – ответил он. – Много важной и интересной работы.

Бургомистр понимающе кивнул, и они отправились в столовую. Кайтон расстарался, стол так и ломился от еды. Огромный гусь в яблоках красовался в центре, блюда с мясом, рыбой, овощами теснились вокруг него, как лодчонки возле корабля. Яркие южные фрукты казались ненастоящими. Слуги налили вина; взяв бокал, Равена подумала, что ей, пожалуй, и правда стоит выпить.

«Кайтон жрет, – подумала она. – А Каттерик умирает с голоду».

– Мой тост за дорогих гостей, – улыбнулся бургомистр. – Пусть Север будет гостеприимен к вам, сьор, и каждый день, прожитый здесь, вас радует.

Гранвилл улыбнулся, поднял бокал. Его взгляд сейчас был умиротворенным, словно все наконец-то шло так, как ему хотелось.

– Выпьем за дорогого хозяина, – добавил он и, пригубив вина, добавил: – А говорят еще, что тут у вас голод.

Слуги принялись нарезать гуся. Бургомистр качнул головой.

– Голодают те, сьор, кто не хочет работать на благо своей родины. Почему-то люди уверены, что могут лежать под деревом, а булки сами будут падать им в рот.

– Людям повысили нормы на шахтах, – глухо проговорила Равена. – И они работают из страха, что их накормят пулями, а не хлебом. Скажите им в лицо, что они лентяи. Или боитесь?

Бургомистр икнул. Кашлянул. Такого он не ожидал. Нет, Кайтон, конечно, знал, что воспитанница декана Свена за словом в карман не лезет, но что она отважится заговорить настолько дерзко, было для него сюрпризом.

Гранвилл понимающе кивнул. Равена с ужасом подумала, что ему это нравится.

– Моя жена переживает, – с искренним сочувствием произнес он. – Давеча была перестрелка возле шахты, пришлось собственноручно утихомирить одного смутьяна. Нервы юной сьоррен, естественно, не выдержали. Дорогая, выпей вина. А еще раз откроешь рот, я вырежу тебе язык прямо здесь. Ножи вроде бы острые.

Бургомистр побледнел. Было видно, что Гранвилл не шутит.

Равена молчала до конца ужина. Кусок гуся на ее тарелке остался нетронутым. Бургомистр завел речь об охоте, Гранвилл с удовольствием подхватил разговор, и до конца вечера они со знанием дела беседовали о том, как поднимать спящего медведя из берлоги. Равена сидела прямая, как натянутая струна, в голове ее царила звонкая пустота.

Они вышли из дома ровно в десять; тоскливо прозвенели часы на соборе Двоих, и Равена подумала, что собор скучает по декану Свену. Завтра утром она отправится к нему, и пусть только Гранвилл попробует ее остановить. Бургомистр поклонился гостям, слуги открыли дверь экипажа, и Равена увидела, как от почты в их сторону бежит человек в лохмотьях.

В ту же минуту он что-то швырнул в них, и над засыпающим Каттериком раскатился рев и грохот. Гранвилл свалил Равену на ступени, закрывая собой, и она, теряя сознание, успела подумать: «Взрыв».

Равена пришла в себя почти сразу же; услышала испуганный хрип лошадей и человеческий стон, почувствовала запах гари, ощутила омерзительную липкую тошноту. Голова гудела. Гранвилл скатился с нее, помог подняться. Равену качало так, что она с трудом держалась на ногах. Щегольской камзол Гранвилла был весь иссечен осколками, по виску и щеке стекала струйка крови, но он улыбался так, словно сделал очень хорошее и нужное дело.

Из дома выбежал слуга, помог подняться бургомистру. «В нас бросили бомбу, – подумала Равена, и ночной город снова поплыл перед ее глазами ленивой каруселью. – В нас бросили бомбу, а мы живы».

Ноги подкосились, и она обмякла в объятиях Гранвилла. Тело было непослушным и чужим, а мысли летели, как птичья стая: да, Гранвиллу хотели отомстить за то, что он стрелял в Стирлинга, но никто в Каттерике не бросил бы бомбу, если рядом Равена. Она знала это совершенно точно, она в этом не сомневалась – значит, все это было спектаклем, достаточно качественным, чтобы сойти за правду.

Это провокация. Значит, уже этой ночью в городе начнется резня.

– Это было подстроено, – прошептала Равена.

Гранвилл ухмыльнулся.

– Разумеется, милая. Ты у меня просто умница.

Он мягко обнял Равену, прижал к себе еще сильнее, и она прошептала ему прямо в оцарапанное ухо:

– Хорошо, что ты выжил.

Равена почувствовала его растерянность – этого Гранвилл не ожидал.

– Да, – повторила Равена, глядя на темную родинку на мочке уха. – Да, это очень хорошо. Потому что я убью тебя сама.

* * *

Когда через два дня пути свадебный поезд миновал перешеек и оказался на материке, Авриль увидел с драконьей спины сине-зеленую россыпь – сьоррен Элисабет отправила отряд для почетной встречи будущей королевы. Он похлопал дракона по шее, приказывая снижаться, и зверь послушно направился вниз.

Надо бы назвать его как-нибудь. Как там называли великих драконов прошлого? Полуденный Ужас, Яростный Рев… В неожиданно появившемся питомце Авриля не было ни того ни другого, но встречающий их отряд встревожился. Лошади захрапели, шарахаясь в стороны, офицеры таращились на дракона, разинув рты и придерживая треуголки. Лия, которая сидела рядом с Итаном в экипаже, улыбнулась и помахала ему. Кажется, она окончательно успокоилась и примирилась со своей судьбой. Авриль махнул в ответ и направил дракона туда, где над зеленью парка плыли изящные башенки Вышеграда.

Замок казался игрушечным. Дракон сделал круг над парком и, пролетев над лестницами и башнями, осторожно опустился во внутреннем дворе. Некоторое время Авриль еще сидел на его спине и смотрел по сторонам: статуи античных героев, колонны, балкончики с резными оградами, фонтан, что журчал какую-то незамысловатую песенку, – да, Второй дом не жаловался на недостаток денег.

– Вот и вы! – услышал он. – Я рада, что вы приехали пораньше!

Авриль обернулся и увидел старую сьоррен Элисабет. Гордое красивое лицо с точеным носом и аккуратным подбородком хорошо смотрелось бы на монете, длинные седые косы были заплетены по моде тридцатилетней давности, темно-зеленый плащ, расшитый золотыми нарциссами, лежал на плечах старухи, словно королевская мантия. Окруженная разноцветной стайкой служанок и фрейлин, она с королевской величавостью спустилась по ступенькам и сказала:

– Ваш зверь справляет нужду где велено или где придется?

Улыбнувшись, Авриль спрыгнул с драконьей спины и сделал реверанс, как и полагается благородной сьоррен. Элисабет кивнула ему, и он ответил:

– Мой зверь прекрасно воспитан, уверяю вас. Здравствуйте, сьоррен Элисабет.

Элисабет посмотрела на него так, словно хотела приказать: перестань паясничать, надень мужскую одежду и веди себя как подобает наследнику своего отца. Авриль даже подумал, что в ней есть магия – очень глубоко спрятанная, но есть.

– Мой глупец-сын сейчас встречает ее высочество Лию, мои глупцы-внуки там же разинули рты от радости. Пойдемте, я покажу вам наши нарциссы.

Авриль поклонился, и они неторопливо двинулись к арке, которая выходила во второй двор. Здесь был разбит маленький сад, где царила прохлада. Авриль посмотрел на ярко-желтые колокольцы цветов и удивленно сказал:

– Не думала, что нарциссы цветут в это время года.

Элисабет усмехнулась.

– Здесь нарциссы цветут всегда, ваше высочество. Их выгоняют из луковиц, чтобы мы помнили наш девиз.

– Весенние цветы сильнее остальных, – понимающе кивнул Авриль. Элисабет со вздохом опустилась на скамью, сухая рука, украшенная тяжелым золотым перстнем, указала Аврилю на плетеный стул.

– Это, конечно, не трон Дарангвара, но на нем надежно, – сказала Элисабет. Во дворик вошел слуга с подносом, принес ананасный сок со льдом, аккуратные кусочки пахлавы и хрустальные пиалы с нарезанными ломтиками дыни, бесшумно поставил на стол. – Я рада, что вы согласились.

Авриль позволил себе тонкую улыбку. Элисабет хотела казаться старой и немощной, но он понимал: с ней не стоит шутить. И доверять ей до конца тоже не стоит.

– У меня не было выбора. Мою сестру отдали Ньюту Гранвиллу.

Сьоррен понимающе кивнула. Ковырнула пахлаву серебряной ложечкой, но не стала есть.

– Его послали растоптать Север. Ваша Равена не умрет, пока Гранвилл не повесит последнего бунтаря. Она должна увидеть смерть своей второй родины. Мой дом один из богатейших в Дарангваре, вы знаете?

– Знаю, – сказал Авриль. – Все люди берут кредиты в Морском банке, а Морской банк берет деньги у Мориса Харша.

Старуха презрительно усмехнулась. Авриль сделал глоток из бокала и в очередной раз задался вопросом, почему она считает своего ловкого и хваткого сына простачком и дурачком. Должно быть, не любила и презирала его отца.

– Верно. Я дам вам денег, Авриль. Много денег. Я дам вам людей – достаточно для того, чтобы напугать Малоуна вашей армией. Взамен вы выполните мою просьбу.

Авриль согласно кивнул. Он знал, что Второй дом поддерживает его не по доброте душевной.

– Слушаю вас, сьоррен Элисабет.

– Взамен вы сохраните жизнь моей внучке и моим правнукам. – Голос Элисабет дрогнул – гордая женщина сознательно открыла свое слабое место. – Моей Клер, моим Антони и Эвиле. Поклянитесь Отцом и Матерью, что ни один волос не упадет с их головы.

Вот, значит, как. Авриль не знал, что сьоррен Клер Ретерфорд принадлежит ко Второму дому.

– Не думала, что она ваша родственница, – признался он.

Элисабет поморщилась, словно в том, что Авриль говорил о себе в женском роде, была какая-то обида лично для нее.

– Единственное, что Морис сделал хорошего, – это Клер, – сурово сказала Элисабет. – Не вина моей девочки, что она родилась не в законном браке. Будь иначе, у Дарангвара уже давно была бы королева.

«Ну разумеется, – мысленно усмехнулся Авриль, – твоя Клер бастард и всех твоих денег не хватит, чтобы уравнять ее с семьей Бренуи. Интересно, почему Морис не хочет ее узаконить? Был бы сейчас тестем наследника престола… Или все дело в том, что Эдвард не собирается жениться и его вполне устраивает милая и послушная любовница?»

– Я не воюю с женщинами и детьми, – с достоинством ответил Авриль. – Обещаю вам, сьоррен Элисабет, с вашей внучкой и правнуками все будет в порядке.

В ту же минуту Авриля что-то ударило по голове и, отскочив, заплясало перед лицом. Письмовник, мгновенная почта на артефакте перемещения – давно же Аврилю вот так не писали! Элисабет величественно махнула рукой.

– Читайте, читайте. Я не смотрю и не слушаю.

Письмовник развернулся, и Авриль увидел мелкие буквы незнакомого почерка с резким подчеркиванием гласных, как писали только на Севере.

«Ваше величество!

Я обращаюсь к вам, Аврилю Тисону, как к законному королю Дарангвара. Меня зовут Свен Свенссон, я декан собора Двоих в Каттерике и последние десять лет наставник и воспитатель сьоррен Равены, вашей сестры. Король Малоун насильно выдал ее замуж за Ньюта Гранвилла, главу Третьего дома, и вчера приказ привели в исполнение. Малоун отдал Гранвиллу Север, и если вы читаете газеты, то понимаете, чем все это кончится – сгоревшими городами и тысячами замученных северян. Прошу вас, умоляю вас как пастырь может молить за паству, а отец за свое дитя, которое сейчас терзает негодяй и выродок, – вернитесь в Дарангвар и заберите то, что принадлежит вам по праву! Только вы сейчас сможете спасти и северян и свою сестру. Я обещаю, что каждый северянин поддержит вас всегда во всех ваших начинаниях».

Ровный и четкий вначале, почерк начал плясать ближе к концу письма. Авриль провел пальцами по строчкам и подумал, что Малоун ошибается, считая декана Свена своим человеком. Или это провокация? Впрочем, зачем бы… Декан Свен страшно рисковал, отправляя это письмо. Авриль аккуратно сложил послание и негромко произнес:

– Да, весенние цветы сильнее всех. Я бы еще добавила «северные».

Элисабет прикрыла глаза. Кивнула.

– Второй дом даст достаточно денег, чтобы вы стали их хозяином как можно скорее, – сказала она. – Страшно смотреть, как их топчут и рвут.

* * *

Люди Гранвилла вломились в дом Джемса за полночь. Свенссон услышал внизу грохот, шум и испуганные голоса служанок.

«Началось», – подумал он, поднимаясь с кровати и нашаривая обувь. Вечером Джемс принес ему трость; Свенссон никогда не думал, что будет ходить с палкой, однако надо же, пришлось. Пастырская мантия, отстиранная от крови, выглаженная и заштопанная, висела на стене. Свенссон набросил ее на плечи и вышел в коридор.

Людей в форме с вепрем на рукаве было всего трое, они весело и со знанием дела занимались тем, что выбрасывали вещи из шкафа. Чувствуя, как голову наполняет боль, а к горлу подступает тошнота, Свен спустился по лестнице, а Эрика с Иви бросились к нему, как птички, над которыми кружит коршун.

– Что здесь происходит? – сурово спросил Свенссон. Офицер обернулся, наткнулся взглядом на Свенссона и, увидев его мантию, снизошел до угрюмого ответа:

– Сьора Гранвилла с женой и бургомистра хотели взорвать час назад. Ищем заговорщиков.

«Равена, – оторопело подумал Свенссон, и в виске застучала боль. – Равена».

Кто в Каттерике хотел бы ее смерти? Да не было таких. Горожане любили ее как родную дочь. Свенссон представил Равену, лежащую на окровавленной мостовой, и пальцы сжали трость так, что сделалось больно.

– Они живы? – спросил Свенссон.

– Живы, слава Двоим, – откликнулся офицер. Его люди вытащили из шкафа коробку с каким-то тряпьем и принялись расшвыривать его по полу. Женщины за спиной Свенссона всхлипывали.

– Я Свен Свенссон, декан собора Двоих, – с достоинством произнес Свенссон. – В доме нет никого, кроме меня и этих женщин.

Офицер нахмурился.

– Я понимаю, но у меня приказ.

– Какой именно? – спросил Свенссон и указал на одного из солдат, который, не тратя времени даром, отрывал от чужого плаща красивые пуговицы. – Забрать то, что плохо лежит?

Второй солдат тем временем протянул офицеру листок – памфлет Робина Хонни, который выцарапал из нижнего ящика шкафа. Офицер посмотрел, ухмыльнулся и ответил:

– Забрать запрещенные писульки. И всех вас, изменников, заодно.

– На растопку же, cьор, на растопку! – заголосила Эрика. – Чем топить-то?

Свенссон подумал, что бургомистр долго смотрел на все сквозь пальцы. Да и сами они хороши, хранили памфлеты дома, перечитывали, обсуждали до слез и крика. Никто не знал, что в Каттерик приедет Гранвилл и начнет потрошить город.

Никто из горожан не бросил бы бомбу, особенно после того, как Свенссон велел Джемсу сидеть тихо. Гранвиллу нужна была провокация, и он ее устроил. Если бы Равена умерла, у него бы еще хватило наглости представляться несчастным вдовцом.

– Далековато до растопки, на мой взгляд, – произнес офицер. – И больно хитро припрятано, к задней стенке ящика прилепили. Давайте-ка вперед и с песней.

– У этой вроде сиськи ничего так, – заметил солдат, который набил карманы чужими пуговицами. – Дозвольте, господин Шон, проверить, может, там что между ними спрятано? Да у них и другие места есть, куда солнце не заглядывает, а нам бы надо.

«Мерзавцы, – подумал Свенссон, чувствуя, как в нем поднимается ярость. – Бандиты, а не солдаты! Да Малоун и послал сюда бандитов, чтобы смять и растоптать Север».

– Ни шагу к ним, – процедил он сквозь зубы и, завернув правый рукав, показал татуировку – волка, стоящего на задних лапах. Такой знак был только у тех, кого государь отметил искренней дружбой. Тем, кто носил татуировку, не имея на то оснований, отрубали руку. – Я человек короля Малоуна. Троньте этих женщин, и завтра же он прикажет вас повесить как мародеров и насильников.