Текст книги "Перекати-поле"

Перекати-поле
Анна Носкова

© Анна Носкова, 2024

ISBN 978-5-0062-7781-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Глава 1

1942 год.

Березовая роща, легкий ветерок шелестел листвой. Дробь дятла разносилась по округе, куковала кукушка. По узенькой тропке шел человек. Он шел медленно, опираясь на самодельный костыль. От боли и усталости он, время от времени, приваливался к березовому стволу, чтобы отдохнуть. По запыленному лицу катились скупые мужские слезы. Он тихонько бормотал себе под нос: «Еще немножко… Вот закончится роща, а там мосток через малую речушку… А там дом…»

Тишина. Он не мог поверить, что нет взрывов, криков, лязга орудий и страшных, мерзких рож немцев. Страх, поселившийся в душе, с гулким стуком сердца все это время жил в нем. Дойти до дома, уткнуться в гриву Белявки. Она поймет, милая, поймет, выслушает и пожалеет. Дойти, главное дойти и вот мосток. Он оперся о хлипкие перила. Вода в речушке была прозрачна, как слеза: камешки на дне, резвится головастик. Еще немного огородом. На грядках что-то зеленело, казалось, что родимую сторону не затронула война – пели петухи, брехали собаки. С громких скрипом журавля из колодца кто-то тяну воду. И вот стоит старый абрикос еще с зеленцой, а когда поспеет – слаще меда. Мать налущит кураги, высушит косточки, зимой так упоительно стучать молотком и выталкивать сладкую сердцевину камушка.

Он доковылял до низкой скамьи у ствола абрикоса, закрыл глаза, и тихонько засвистел. Сейчас с фырканьем из сарая ему ответит Белявка. Было тихо. Он снова засвистел. Белявка молчала. Он открыл глаза и увидел перед собой в короткой белой рубашонке, облепившей худющее тельце, девку с тоненькими ручками-веточками, с ножками, вьющимися короткими волосами. Девка стояла, чуть приоткрыв рот, из которого виднелись мелкие острые зубы как у щучки. Сунь палец и откусит. На треугольном личике светились огромные черные глаза. Взглянув в них, он как в полынью ухнул. Девка развернулась и пошла во двор, крича:

– Тетушка!

Появилась мать, вытирая руки о цветастый фартук. Подлетела, упала на колени, приговаривая:

– Васенька, сынок родимый.

Девка стояла у штакетника.

Он гладил мать по голове и говорил:

– Ладно, хватит… Живой, живой… Покалеченный малость, но ничего.

Он не стал говорить, что услышал в госпитале свой приговор «не жилец». Бочину разорвало, и сколько ее ни штопали, толку не было, и над ним смилостивились – отпустили домой умирать.

Он мотнул головой в сторону девки:

– Это кто?

– Жиличка. Как город бомбить стали, они все побежали по деревням, городские, а эта хворая, тиф подхватила где-то. Наши никто не захотел заразную брать, а я взяла. Они мне целую горсть побрякушек золотых насыпали. Корова сдохла, жрать нечего было зимой, так я на перстенек в соседней деревне две козы выменяла. А эта живучая оказалась, выкарабкалась. Говорит: «Мыться мылом хочу», а где я его возьму, так она: «Я сама сделаю, достань то-то», и мне кусок дала. Представляешь Васенька – мыло сама делает, а цацки еще остались, так что деньги есть.

– Белявка на выгуле? – спросил Вася.

– Белявку забрали в шахту, кобыла хилая, сдохла.

– Белявка сдохла? – прошипел Вася. – Мать ты же обещала сберечь ее!

– Васенька, тут бы самому сберечься, не говоря о какой-то кобыле.

– Ты же обещала!

– Васенька, ну пришли и забрали. Что я могла? Кормить не чем.

Василий взялся за голову.

– Ты обещала и Белявку сберечь, и что меня Бог сбережет. Сберег меня Бог? – кричал Вася. – Подыхать домой пришел, слышишь, подыхать. А там на войне, где твой Бог?

– Ты что мелешь, окаянный?

– Да ты знаешь, как там? Месиво кровавое, жуть. Куда смотрит твой Бог?

Он рванул, как мог в избу, сорвал со стены иконы. Мать бежала следом и кричала:

– Ты что делаешь? Опомнись! Побойся Бога!

– Бога? Я никого не боюсь, ни черта, ни бога. Нет твоего Бога.

Когда от икон полетели щепки, мать заорала:

– Что ты делаешь, ирод! Ты же всю жизнь себе перековеркаешь, всю жизнь будешь перекати-поле.

– Жизнь? Какая у меня жизнь? Нет у меня никакой жизни, калекой жить или от пуль подохнуть.

Открылась рана и Василий рухнул в беспамятство. В горячке он прометался неделю. Мать ухаживала, прикладывала травяные примочки, отпаивала отварами. Открыв глаза, Василий увидел неподалеку сидела девка, читала книгу. Первая мысль в голове: ученая, буквы знает.

Девка подняла голову, увидела, что он смотрит на нее, выглянула из дверей и крикнула:

– Тетушка!

В комнату зашла мать, приложила ладонь ко лбу:

– Отпустила лихоманка. Тетка Марья сказала, что если через семь дней не очухается, тогда все.

Еще через неделю Василий вышел на лавочку к абрикосу. Жиличка вышла с заднего двора, мимо сараев скрылась из вида. Вася все это время провожал ее взглядом. Мать окликнула его:

– Ты чего там узрел? Че ты на нее все пялишься? Ни кожи, ни рожи… Взяться не за что!

– Просто любопытство съело, – ответил Вася. – Кто такая, где жила, с кем от бомбежки бежала? Да и вообще, сколько лет девке? На тело глянешь – ну дите дитем – лет 15, а в глазищах вся жизнь.

Мать хлопнула его тряпкой:

– Жизнь в глазах… Она жизни не знает, и горести жизни не знает! Мне цацок насыпали, а у нее знаешь сколько? Узел целый! Она в следующий раз уйдет, а я возьму чуть-чуть.

Василий вскочил, забыв про боль в боку:

– Ты чего сбрендила, старая?

– Я не старая, я еще молодая, – вытерла фартуком выступившие слезы мать. – Ты посчитай, сколько мне лет, в моем возрасте еще детей водят.

– Дитя можешь привести, а чужое не тронь, – ответил Вася.

Опираясь на костыль, Вася медленно шел по своей широкой длинной улице. Через дом на деревьях висели черные ленты, оповещая, что в доме траур. Дойдя до двора, где жил друг Мишка, поколебавшись, вошел в калитку. Мария, жена его, поженились перед самой войной, в корыте мыла малыша. Обернувшись, увидела Васю:

– Живой, а от моего ни весточки.

Завела в избу, поставила картошку, отрезала маленький ломтик хлеба:

– Чем богаты, зима лютая была. Денег не видим, пай урезали, все на войну идет. А ты не видел моего, может где встречались?

Вася ответил:

– Нет, не видел, да и сам думал, что в сырую землю уйду. А здесь что, немцы не квартировали в поселке?

– Квартировали, всю живность, у кого какая была, пожрали. А у матери квартировал кто-нибудь? – Мария закрыла рот ладонью.

– Ясно, да я не спрашивал у нее были здесь немцы или нет, я по хате понял. Ты меня картошкой угощаешь, а она меня мясом с банки кормила, да в болезни не понял откуда.

Мария тронула его за рукав:

– Вася, ты не сердись на нее. Это война, выживал каждый как мог. Анфиса – баба видная, да еще молодая, вдовой рано осталась

Василий хмурился:

– Так вышла б замуж, я что против? Зачем же к себе немчуру приглашать?

– А никто не приглашал, они сами выбирали хату какую хотели. Ничего, Вася, выкарабкаемся, были б живы.

Он устал, бок еще сильно болел, силы возвращались медленно. Сел на поваленное бревно около бабки Фроси. Небо голубело, листва шелестела. Сухонькая, в беленьком платочке, она грелась на солнышке. В траве копошились куры с цыплятами. Вася спросил про жизнь, про здоровье, рассказал о себе и тут жиличка Розка прошла мимо с тремя ребятишками, в руках лоскутное одеяло.

– У цаца какая, гордая, нелюдимая, – фыркнула бабка Фрося. – Ни с кем не здоровается, но добрая – пошла детишек буквицам учить, а они ее Розой Леонидовной называют. Сама пигалица, а поглянь цену себе какую имеет. Пришла тут ко мне на днях и говорит, мол, Ефросинья Матвеевна, не дадите вы мне меду и свежих яиц?. Я – Ефросинья, да еще и по отчеству, да меня в жизни никто так не называл! А я ей, дескать, что, яишенки захотелось да чайку с медом? А она говорит, нет, яйца в волосы втираю, чтобы после болезни росли, а мед на лицо, чтобы кожа не сохла.

Бабка Фрося захихикала.

– Невидаль какая – мед на морду класть, а взамен, – бабка Фрося повела плечами, – шальку придарила.

Василий попрощался, встал и пошел по дороге, куда удалилась жиличка. На полянке под деревьями на расстеленном одеяле сидели дети, а девушки с ними не было.

– А где ваша училка? – спросил Вася, подойдя.

Он увидел, что дети рисуют мелком на дощечках. Самый меньший указал в сторону:

– Травки собирает.

Вдалеке, даже не разглядеть, виднелся силуэт.

– Ну и как, строгая училка? – спросил Вася.

– Да, – хором ответили дети.

– И чему она вас учит?

– Буквам, цифрам, где какие звери живут и сказала, что найдет какой-то глобас и покажет место, где люди живут цветом, как ночь.

Вася пошел домой. Мать готовила в летнике обед. Стояла открытая банка с мясом. Вася сказал:

– Я есть не буду.

– Чего так?

– Сказал не буду и все.

– А… донесли добрые люди, – прищурилась она. – Ну жил со мной, и что дальше?

– С тобой, не у тебя?

– Ты там воевал – плохо тебе, а я здесь шиковала, да горя не знала – ты так думаешь? Если бы не Фридрих, с голоду и холоду подохла. Все колхозу, все на войну, а Фридрих тушенку оставил, сгущенку, дров, перину принес.

Вася махнул рукой, клокотало все внутри. Он спустился к речушке, оперся о перила и смотрел на воду:

– Эх, еще не дойти туда, где можно поплавать, понырять. Была бы Белявка – сел и она б довезла. Мы бы с ней поплавали.

Так мечталось дойти, уткнутся в гриву и поплакать, рассказать свой страх, свою ненависть выплеснуть. Василий окинул взглядом бережки. Невдалеке росла ива, у которой стояла Розка и резала ветки. Он поднапрягшись, крикнул:

– Розка!

Она обернулась и увидела Васю.

– Кого стегать собралась? – спросил он.

С пучком она быстро добралась до мостка.

– Прокипячу, волосы полоскать буду.

– А что яиц мало?

Со времени первой встречи Васе показалось, волосы стали длиннее и кудрявее.

– Мало.

– А зачем ты детишек учишь? Они еще маленькие.

– Если в голове есть мозг, учеба ни в каком возрасте в тягость не будет. Вот у этих троих ребят есть способности к учебе.

– А как же мозг разглядеть, если он скрыт от людского глаза?

Роза посмотрела на него:

– Сколько будет 2+2?

– Четыре, – неуверенно ответил Вася.

– А в какой стороне восток?

– Где солнце встает. А ну цыц мне! – спохватился парень. – Засыпала вопросами! Сама небось еще школу не окончила.

– Это меня болезнь так иссушила и война карьеру поломала.

– Карьеру. Карьеристка, а что ж ты выздоровела, а к своим не идешь? Наверно, похоронили тебя и забыли.

Четыре глаза метнули молнии:

– Мне сказали, если я выздоровею, оставаться здесь, за мной придут.

– Отец придет?

– Брат.

И она пошагала прочь. Он стоял и размышлял: «Митяю 4 года, сидит, под деревом мелком рисует, а я в 4 года без штанов со свистулькой бегал».

Он вновь посмотрел в воду. У них на селе таких баб сроду не было. Корову подоить, сена накосить, огород вскопать, а чтобы с книжками, да медом морду мазать – он такого не знал.

Как только полегчало, Вася первым делом пошел на реку. По утру, по прохладе, роса на траве щекотала пятки. Раздевшись, он бултыхнулся с разгона в воду. Сделав пару заплывов, собрался вылезти, но увидел, что невдалеке в воду входит Розка. Не делая брызг, она легла на воду и, рассекая, поплыла. Василий подплыл незаметно под водой и потянул ее за ногу под воду. Она забарахталась. Они вынырнули вместе, он держал ее за талию. Черные глаза были еще больше от испуга.

– Что, напугалась?

Немного придя в себя, она размахнулась и влепила ему пощечину.

– Убери от меня руки!

– Ой, было б на что класть.

– Еще раз дотронешься…

– И что?

– Узнаешь потом, – бросила она и поплыла к берегу.

Он вылез из воды, насвистывая, в хорошем настроении шел и думал: «Что я такого сделал? Может, правда мозга не хватает, и я чего-то не понимаю?»

Розка развешивала мокрые вещи.

– Розка, ну чего ты обиделась, я ничего дурного не хотел.

– Я не кобыла племенная, чтобы меня Розкой звали. Мое имя Роза.

– Может тебя еще и по отчеству кликать? – усмехнулся Вася.

Розка фыркнула и умчалась во двор.

Вася брился, глядя в зеркало, которое оставил Фридрих. Оно было в форме тюльпана, высотою с полметра. На Васю из зеркала смотрел белобрысый, с голубыми глазами, квадратным подбородком, не мал, не высок, с широкими плечами парень. Вася мысленно разговаривал с собой: «Вроде бы ничего, не кривой, не рябой на рожу. Вот только бочина неудачно зажила. Дырка в боку с ошметками по краям. Жениться что-ли? А то помру, и потомства не оставлю. А на ком женится? Катька подросла, хорошая девка стала, Кирилловна вдовой осталась и ничего, что старше на 7 лет, зато грудастая».

Вытираясь полотенцем, он вышел во двор. Розка сидела и что-то писала на листе бумаги. Он хотел подойти, но его окликнула мать, чтобы натаскал воды и полил кабачки.

– Наверное стихи пишет, умная наша, – сказал он матери.

– Письма пишет каждую неделю, – ответила мать. – Почтальонку ждет, а ответа нет.

Он подошел к Розке:

– Кому ты письма пишешь? Может никого в живых нет, а ты все пишешь и пишешь.

Она подняла на него глаза:

– Не лезьте, куда вас не просят.

– Живешь в моей хате, имею право знать. Может ты шпионка какая.

Розка вскипела, разорвала листок на мелкие клочки:

– Если мешаю, меня в любом доме на постой примут.

Мать подскочила:

– Розонька, милая, да не слушай ты его.

Она затянула сына в дом:

– Ты что болтаешь? Что ты до нее цепляешься? Уйдет, другим платить будет. Благодаря ее цацкам и живем.

Вася взял ведра и пошел к колодцу. Душа немного оттаяла и хотелось порезвиться, но смеяться и веселиться было не с кем. В каждом доме были свое горе и печаль, одним словом – война. На рассвете Вася проснулся в уборную, выйдя на улицу в робких лучах солнца он увидел, как Розка закинула ногу себе на шею, выделывая что-то невероятное, потом встала на пальцы ног, и Васе показалось, что она полетела. Несколько таких кульбитов, и она скрылась за сараем. От увиденного Вася все, что нес в уборную, оставил в штанах. Весь день он крутился вокруг нее и хотел спросить, не акробатка ли Розка?

Улучив момент, подсел к ней под абрикосом, без обиняков спросил:

– Ты акробатка?

– Нет, я не состоявшаяся балерина, – с грустью ответила Роза.

– А почему не состоявшаяся?

Она провела ладонью по своей ноге.

– Перелом не дает танцевать. Закончила хореографический, набрала класс, а тут война.

– Сколько тебе лет?

– По Покрову 25 будет.

– О… Да ты на 2 года старше меня.

Вася плавал и гулял по полям и в роще. День шел за днем. Однажды осенним утром к ним пришел участковый. Рукав его рубашки был заправлен за пояс.

– Ну что, Василий, подлечился, окреп, отдохнул?

И протянул ему бумагу, на которой стоял адрес его полка, куда надо было прибыть.

Участковый кивнул на свой пустой рукав:

– Я бы с радостью пошел, но таких, как я, там не ждут.

Вася взглянул на число, когда надо быть на месте. Оставалось 2 дня. На следующий день на рассвете он вышел в путь, его провожала мать. Перейдя мосток, он решил напоследок посидеть у реки. В голову закрадывались мысли – не идти на эту проклятую войну, страх душил его. От легкого ветерка по воде шла рябь, вставало солнышко над рощей, и от этого благостного состояния не хотелось уходить. Он разделся и нырнул в леденящую воду. Вода была еще не зимней, но уже не летней. Он фыркал и рычал, как вдруг увидел, что недалеко плещется Розка, как в тот раз. Он поднырнул вниз и потянул ее за лодыжку, как тогда. Все это время руки помнили тонкую лодыжку, талию, под пальцами прощупывались позвонки. Розка отбивалась, а ему хотелось сжать ее до хруста. Гибкое тело выскользнуло из его рук. От барахтанья в воде он разгорячился, в несколько гребков догнал. Выволок на берег, рвал и метал мокрую одежду, как мечталось, мотал кудри на кулак.

Потом оделся и ушел, не оглядываясь, на войну.

Глава 2

Пурга мела, вокруг ничего не было видно. Грузовик застрял далеко от деревни. Они решили с попутчиками, что разбредутся кто куда. Вася, проваливаясь в сугробы, добрался до своего двора. Из трубы шел приветливый дымок. Он тихонько открыл дверь и вошел в тепло дома. Снял шинель, валенки, подошел к жарко натопленной печке, подняв глаза, в дверном проеме он увидел серьезное лицо Розки. На руках она держала ребенка, девочку с голубой лентой в косичке. Она склонила голову к ребенку и сказала:

– Лидия, это твой папа.

Девчушка взглянула на него черными глазенками и пошлепав губешками тихонько произнесла:

– Папа.

Вася приобнял Розку и девочку, и приговаривал:

– Розка, бабонька моя.

Розка пыталась вывернуться, но Вася не пускал. Позади стояла мать поджав губы. Потискав девушек своих, он обнял мать. Накрыли стол, отметили победу и возвращение. Розка заставила вымыться Васю с дороги. Пойдя за дровами мать увязалась за ним. У Васи не сходила улыбка с лица от счастья и радости.

– Ты чего это лыбу тянешь? – спросила его мать.

– Мамка, душа поет. Живой, а еще радость какая у меня – дочка.

– Ты чего удумал, не мог какую из наших обрюхатить? Душу вынула пока родила. В бедрах мелкая, думали уже все концы отдаст, а не… живучая. «Воду принесите, нагрейте», одно купается.

– Ма, разве это плохо, что чистюля?

Она постучала ему пальцем по лбу:

– Что дите – не плохо, а то что не люб ты ей, не по сердцу. Она так и сказала, если бы не дочка – уехала, а сделал дитя, так воспитывай.

Васю Розка в кровать не пустила, и он канючил обиженно:

– Розка, ну ты че?

– Без документа – никаких, – сказала, как отрезала.

– Какие документы? У нас уже дите.

– Дите получилось не по моей воле, а без документа ты мне не муж и никто, – и она выперла его из комнаты.

Роспись отметили скромненько, вчетвером. Вася наматывал локон Розкин на палец:

– Розка, а теперь давай сынишку мне роди.

– Зачем? – строго спросила она.

– Как зачем? Доченька и сынок.

– А какое образование ты дашь детям?

– Какое? Какое сам получил, такое и детям.

– А вот я хочу, чтобы у моих детей образование было как у меня, чтобы они могли разбираться в музыке, в живописи. Вот висит икона в красном углу.

Вася взглянул в угол, где висела икона сколько он себя помнил:

– Матерь Божья.

– Матерь Божья. А какого века? У вас в доме такая ценность висит, а вы даже не знаете, – сказала Роза.

Она смочила тряпицу из какой-то бутылочки и протерла икону, и как будто лик засиял. Вася ахнул.

– Этой иконе больше 200 лет, за нее такие деньги могут дать.

На следующий день Вася завел с матерью разговор:

– Ты знала, что у нас в доме такая драгоценность есть?

– Все что смогла от твоего топора уберечь. Все в щепку превратил, а эта умная твоя пусть рот не раскрывает, пусть лет 40 с тобой поживет, потом будет имущество распоряжаться.

– Мать, ты чего такая злая на Розку?

– А что мне с твоей Розки – ни с тяпкой, ни возле печки, только и знает с книжками возится. Не наша она, не здешняя. Ни посудачить, ни семечек пощелкать, «я чужое белье не полоскаю», «мне не интересно как живет ваша Глаша», «от ваших семечек шелухи везде полно».

Вася обожал свою жену, она действительно была не здешняя. Придя с войны, он удивился, как она изменилась – с худющего воробья превратилась в грациозную лань – тонкая талия, откуда то появилась грудь, аристократическое лицо с тонкими чертами, огромные черные глаза, длинные черные волосы вьются мелким бесом. Вася не переставал удивляться и восхищаться движениям рук, плеч – плавным и точным, а когда она застывала в задумчивости, он даже забывал дышать, наблюдая за ней.

Вася пошел работать в колхоз, приходил потный, уставший, голодный. Лидушка бежала раскинув руки, встречала папу, а Розка кричала: «Иди мойся, не трогай ребенка!»

Мать бурчала: «Воды не натащишься, полощутся, как утки, все тазы, все бочки водой заняты».

Розка старалась соблюдать чистоту. Она устроилась в местную школу. Ей не нравилось в деревне. Она скучала по той жизни, довоенной, ей не нравилось все в этой жизни, которой она живет сейчас. В ее жизнь не вписывался ребенок, а тем более, муж. Сидя на уроках, объясняя детям задания, мысленно она была далеко. В планах было уехать, но туда, откуда она приехала, не хотелось везти Васю.

Вася ждал, что Розка родит ему сына. Как же так, от одного раза на бережку появилась Лидушка, а сейчас столько времени прошло и ничего? Он все спрашивал:

– Розка, когда сыночек будет?

Розка отмахивалась:

– Хватит дочки.

– Да я б и дочку, и сына, и еще дочку, много деток хочу.

Розка фыркала:

– Я одна и это мне не мешает.

– Я тоже один, – отвечал Вася,. – Ни брата, ни сестры – плохо.

Розка ушла на работу в школу. Мать подошла к Васе и сказала:

– Не будет у тебя больше ни сына, ни дочки.

– Почему? Откуда знаешь?

– Траву пьет, скидывает детей.

Вася побледнел, побежал на край деревни к тетке Марье, ногой распахнул дверь и с порога заорал:

– Еще раз дашь отраву Розке – удушу.

– Вася, бог с тобой, ты чего это расходился?

– Я тебя предупредил, тетка Марья, Розке больше отраву не давай.

Придя с работы Вася учинил допрос, где Розка прячет склянки с отравой. Розка отнекивалась, что ничего не пьет и никуда не ходит ни за какой отравой, но тут снова влезла мать и указала на тайник. Вася вынул все без разбора, перебил все пузырьки. Ровно в срок Розка родила сына и после родов собралась в город.

– Розка, какой город? Где мы там будем жить? Здесь дом, мы с тобой работаем, дети присмотрены.

– Не хочешь – не едь, я тебя не заставляю.

– Ты заберешь детей, уедешь, а я здесь буду? Ты жена моя. Где я – там и ты с детьми.

Розка ухмыльнулась:

– Ты думаешь я без тебя пропаду? Да от тебя пользы, как от ведра дырявого.

Вася вскипел:

– Ты что болтаешь?

Розка сказала, как припечатала:

– Я еду в город. Я хочу нормальной жизни. Поедешь ты со мной или нет – мне все равно.

У Васи шла кругом голова, где будут жить в городе, по коммуналкам, нужно устроиться на работу. Он вообще не представлял, как он будет жить в четырех стенах. Собрав нехитрые пожитки, они уехали в город. Вася, обвешанный узлами, с Лидушкой на плечах, шел за Розкой и все спрашивал:

– Мы куда?

Розка, ничего не отвечая, шла вперед. Васе казалось все чужим: пыльные улицы, дымящиеся трубы заводов, узкие улочки-переулочки. Розка свернула на аллею, усаженную липами. Подошла к дому в 5 этажей, вошла в подъезд. Вася вымотался, а дети капризничали и хныкали. Розка вынула ключи и открыла дверь в квартиру на третьем этаже. Она прямиком вошла в комнату и положила ребенка на широкую кровать. Вася прошел следом и, скинув с себя поклажу, осмотрелся. Два огромных шкафа, между двумя окнами круглый стол со свисающей до пола скатертью. Массивное кресло в чехле. Комната была большой, светлой. Вася спросил:

– Это наша комната?

– Это моя квартира, вся.

В квартире было три огромных комнаты, забитых мебелью, книгами, зеркалами. Кухня с посудой, со стульями, мягким диванчиком и абажуром над столом. Вася ходил по комнатам и изумлялся, такой роскоши в своей жизни он не видел. Он спросил у Розки:

– Откуда это все и как это удалось сохранить за годы войны, когда люди за краюху хлеба отдавали все до последнего?

Розка бросила скупо, что ее родители были не последние люди в городе, занимали высокие посты. В последний год войны они попали в НКВД, каким-то чудом за ней осталась квартира и все имущество, на ее письма не пришло ни одного ответа.

Розка устроилась на работу секретарем в райком партии, а Вася – на завод. Розка воспитывала детей жестко, Лидия ходила в балетный класс. По ночам от боли в суставах и мышцах ребенок плакал. Вася спрашивал у Розки:

– К чему такие жертвы, зачем мучать девочку?

– Я хочу воплотить свои мечты в дочери.

Лида мучительно переносила танцы, ей не нравилось. Не нравилось заниматься, не нравился преподаватель. Дни, когда не было занятий, с ней занималась мать. Роза была гибкой, как лоза, гнулась в все стороны. У Лиды многое не получалось. Она была не идеально сложена, широка в кости, полновата. От вареной моркови и каши уже тошнило. Она видела, что мать не довольна и злится, когда на очередном занятии Лида порвала связки, она матери заявила:

– Я танцевать не буду и ты меня не заставишь.

Скандал был сильный. Роза кричала, что Лида бездарность, что у нее гнилые корни, что она не умеет бороться с трудностями. Лиду и четырехлетнего Филиппа отдали в музыкальную школу на скрипку. Благовидная старушка с буклями на голове и жабо на блузе пыталась втолковать ноты классу из 10 человек. Дети мучали инструменты. В очередной раз придя за детьми Таисия Игоревна подозвала к себе Розу и сказала:

– Не мучайте детей, ну не дана им музыка. Они летают в облаках и совершенно не слышат то, что играют.

Роза разозлилась и отдала Лиду и Филиппа частному учителю. Учитель жил в соседнем дворе и дети на уроки ходили сами. Идя с занятий, они решили погулять во дворе с ребятней. Филипп сцепился с мальчишками. Видя, что обижают брата, Лида схватила скрипку и разогнала всех своим инструментом. Увидев разбитую скрипку Роза пришла в такую ярость, наказала детей. Вася пытался поговорить с Розой, но у Розы был один ответ:

– В них течет твоя деревенская кровь, ни к чему светлому руки у них не стоят.

– Ну зачем пацану пиликать на скрипке? Подрастет, на бокс его отдать, а Лида выучится шить или в медицину пойдет.

– Шить? – злилась Роза, – кто шьет – таких море, а кто на скрипке играет – единицы, а чтобы с разбитой рожей ходить, бокса не надо. В синяках и ссадинах Филипп из детского сада приходит.

– Розка, ну чего ты злишься, что ты с детей хочешь, они еще малы. Они и так жизнь узнают, а ты их детства лишаешь.

Розка изменилась, приехав в город. Васю каждый раз шпыняла – не так одет, не так сидит, не так ест, не так детей воспитывает. Завела себе собаку, маленькое, злобное существо, которое Васю на дух не переносило, а Вася ее. Она с Розкой и ела и спала. Долго Розка не позволяла к себе прикасаться. Вася не выдержал и нагрянул в спальню. Розка полоснула колечком по его плечу и тонко срезала кожу. Вася удивленно посмотрел на выступившие капли крови. Розка прошипела:

– В следующий раз таких узоров нарисую, кровью истечешь.

– Розка, ты чего? Ты ж бабонька моя, как же так?

– Я значит стирай, готовь, – стала перечислять Розка, – я в несколько раз больше тебя зарабатываю, еще и в постели ублажать тебя? А что ты сделал для меня? Подарил мне что-нибудь или сводил куда-нибудь? Ты даже ни разу не поинтересовался чего я хочу.

– И чего ты хочешь?

– Духов, одежды, драгоценностей. Вот предоставишь мне все это – будет тебе постель. Моя мама купалась в роскоши, отец ее буквально на руках носил и сыпал подарками каждый день. Не о таком муже я мечтала, если б не Лида, совсем другая жизнь сложилась бы у меня, забыла бы тебя как страшный сон.

– Розка, неужели я такой поганый? – с обидой спросил Вася.

– Не поганый ты, ты никакой. Нет в тебе, – она прищелкнула пальцами,. – Уйди, видеть тебя не могу.

Вася внял Розкиным словам и решил сделать ей подарок. Работал в три смены, дома не ночевал, копил копеечку. На базаре приобрел колечко тоненькое с синим камушком. Вымылся, наодеколонился, дети спали. Он сжимая в руке колечко тихонечко зашел в спальню. Сквозь не прикрытые шторы заглядывала луна. Он подошел к кровати и поставил одно колено на край, потянул одеяло. С громким лаем в ногу вцепилась псина. Вася взвыл, Розка подскочила на кровати.

– Сука, убью, – завопил Вася.

Собака огрызалась, он схватил стул и хотел прибить псину. Роза защищала собаку, заспанные дети вбежали в комнату.

– Тебе это животное дороже, чем я, – он швырнул колечко на кровать и вышел из комнаты.