Текст книги "Запретная королева"

Глава пятая

Итак, он вернулся. Генрих был в Лондоне. Я узнала о его приближении задолго до того, как облако пыли, поднятое его кортежем, заметили с городских ворот стражники, поскольку всю прошлую неделю прибывали гонцы, доставлявшие ультимативные требования к парламенту от имени короля – немедленно ратифицировать договор с французами, заключенный в Труа[24]24
  Договор, заключенный между французами и англичанами во время Столетней войны, 21 мая 1420 года. Стал следствием битвы при Азенкуре, в которой победили англичане, и гласил, что Генрих V, король Англии, объявляется наследником Карла VI Безумного, короля Франции, в обход законного наследника дофина (будущего Карла VII), что фактически означало присоединение Франции к Англии.


[Закрыть]. Я догадалась о приезде Генриха в Вестминстер (где я в то время обосновалась), услышав, как заносят свои вещи и устраиваются во дворце его приближенные и как он сам заходит в свои личные покои. А то, чего я не могла услышать или увидеть из окна, я поручила выяснить своему пажу Томасу. Итак, король снова появился в своей столичной резиденции.

Мне необходимо было с ним поговорить.

– Как он выглядел? – спросила я, надеясь, что мой настрой побеседовать с мужем как можно скорее поможет мне уловить в словах пажа какую-то важную деталь.

– Он был в доспехах, поверх которых надето сюрко[25]25
  Средневековая верхняя одежда свободного покроя, которую носили также поверх доспехов (в этом случае на ней обычно был герб владельца).


[Закрыть] с леопардами, – доложил Томас, все внимание которого было сосредоточено на колоритном снаряжении его героя и господина. – На шлеме был венец с драгоценными камнями, а на боку висел меч…

– Его Величество в добром здравии? – терпеливо поинтересовалась я.

Паж на мгновение задумался.

– Да, миледи. И его конь тоже чувствует себя хорошо.

Так почему же я не встречала Генриха во внутреннем дворе, как королева, явившаяся, чтобы поздравить своего короля с возвращением? А все потому, что теперь я уже достаточно хорошо знала мужа и решила дать ему возможность расположиться в своих покоях без спешки, чтобы ничто не отвлекало его, пока он будет разбирать послания и документы, накопившиеся в его отсутствие.

Не так уж давно приобретенный цинизм подсказывал мне, что в лучшем случае Генрих удостоил бы меня беглого поклона или торопливого поцелуя в щеку, а в худшем попросил бы прийти попозже. К тому же я хотела, чтобы наша первая после разлуки встреча произошла наедине, а не в присутствии любопытствующих зрителей: придворных и военного эскорта.

Я час прождала Генриха у себя в комнате. За это время он, конечно, мог бы ко мне и заглянуть, чтобы, по крайней мере, узнать, как у меня дела. Глупая надежда в моей груди напоминала клубок мягкой шерсти, который постепенно разматывался, неумолимо уменьшаясь в размерах. Миновал еще один час. Больше ждать я не могла. Возбуждение, бередившее мне кровь вот уже несколько последних недель, – пока что их еще можно было пересчитать по пальцам одной руки, – начинало закипать во мне. И состояние это, как я с удивлением отметила, было чрезвычайно близко к ощущению счастья.

В общем, я подобрала юбки и побежала.

Я мчалась по коридорам, как в первый день после свадьбы, когда мое сердце мучительно болело из-за того, что Генрих уезжает, и я в панике неслась к нему во двор. Теперь же я, испытывая сладостное волнение, летела в личные покои короля, минуя многочисленные вестибюли и кабинеты. Слуга, открывший мне дверь, сумел сохранить невозмутимое выражение лица, скрыв изумление: королевам не положено бегать по дворцу.

– Где король? – требовательным тоном спросила я.

– Он в гобеленовой комнате, миледи.

Я продолжила путь – теперь уже шагом, восстанавливая дыхание и моля Бога, чтобы Генрих был там один. Но подойдя поближе, я услышала из-за приоткрытых дверей голоса и расстроилась. Чувствуя раздражение и разочарование, я замедлила шаг. Может быть, подождать? Я задумалась в нерешительности, будет ли разумно с моей стороны и дальше откладывать встречу с мужем, а потом поняла, что это выше моих сил. Я желала поговорить с Генрихом прямо сейчас. Поэтому я толкнула двери и, не дожидаясь приглашения, вошла.

Мой муж разговаривал со своим братом Хамфри Глостером и епископом Генрихом. Услышав неуместный шум, мешавший их беседе, представлявшей собой – в этом можно было не сомневаться – военный совет, король нахмурился, но потом увидел меня и его насупленные брови разгладились.

– Екатерина… Одну минутку.

– У меня для вас новости, – сразу же заявила я, не слишком заботясь о правилах приличия.

– Из Франции? – резко обернулся Генрих. – От короля? Надеюсь, он в добром здравии?

– Да, насколько мне известно. – Умственное состояние моего отца, безусловно, являлось вопросом государственной важности. – Нет, Генрих. Эти новости не из Франции.

А раз не из Франции… Муж взглянул на меня так, как будто понятия не имел, что бы я могла поведать ему такого важного, чтобы прерывать его, отвлекая от дел. Он вновь обратился к Хамфри, стоявшему с угрюмым видом.

– Есть еще одна проблема: шотландцы поставляют оружие дофинистам. Это нужно пресечь.

Я направилась к супругу, пока не приблизилась настолько, что при желании могла бы коснуться его рукой.

– Я желаю поговорить с вами, Генрих, прямо сейчас. Я не видела вас несколько недель. – Его брови удивленно поползли вверх, но я настаивала на своем. С улыбкой. – Мне бы очень хотелось, чтобы вы уделили своей супруге пять минут.

– Разумеется. – Его губы растянулись в быстрой улыбке. – Если вы наведаетесь ко мне через час после полудня.

Я не была ни удивлена, ни шокирована. Все это уже не могло довести меня до слез. С тех пор как я, наивный ребенок, стояла рядом с Генрихом перед алтарем церкви в Труа, мной был проделан огромный путь. По сравнению с той испуганной девчушкой, которая тряслась от страха, когда одна сидела на коронационном банкете, у меня теперь было несоизмеримо больше уверенности в себе. Недели, которые я провела в одиночестве после своей наскоро сокращенной поездки по стране, добавили мне наконец-то лоска невозмутимости, пусть пока что и довольно хрупкой.

– Нет, милорд, прямо сейчас. – Я гордо подняла подбородок еще чуть выше. – Будьте любезны.

До последней секунды я думала, что Генрих мне откажет, даже теперь. Думала, что он прикажет мне уйти. Но вместо этого мой муж лишь коротко кивнул Хамфри и епископу, и те оставили нас одних.

– Итак? Вы говорили о каких-то новостях.

– Да. – То, как глубоко мои ногти впились в сжатые в кулак руки, сигнализировало мне о том, что моя смелость имеет границы. – Я ношу вашего ребенка.

Ощущение было такое, будто я на публике разделась до нижней сорочки. От повисшей в комнате тишины у меня по коже побежали мурашки. Генрих выронил лист пергамента, который держал в руках, и тот упорхнул на пол; впервые с моего появления в этой комнате король посмотрел на меня по-настоящему внимательно.

– Я ношу вашего ребенка, – повторила я. – Думаю, он родится накануне Рождества, и молю Господа, чтобы это был сын.

Эти произнесенные вслух слова вызывали во мне несравненное чувство радостного возбуждения – наконец-то я сделала нечто такое, что вызовет у Генриха подлинное одобрение. Безусловно, это должно изменить ситуацию. Это заставит его вновь обратить на меня если не любовь, то, по крайней мере, внимание. Я ношу его сына, и он будет благодарен мне, будет внимателен и не станет относиться к своим супружеским обязанностям пренебрежительно, напоминая в постели ленивую служанку, которая, убирая комнату, сметает пыль под ковер. Я знала, что это было лучшее, что я могла совершить для Англии.

Поскольку открытие это я сделала лишь за несколько дней до возвращения короля, мой секрет пока что знала только Гилье, каждое утро державшая передо мной тазик, когда у меня начинались приступы рвоты. Я рожу Генриху ребенка, завоюю его благодарность и докажу, что заслуживаю уважительного отношения к себе не только потому, что согласно подписанному в Труа договору, который вот-вот должен быть ратифицирован парламентом, принесла ему французскую корону, но также благодаря наследнику, которого я ему подарю. И наш с ним сын станет королем Англии и Франции одновременно.

Я приказала себе стоять неподвижно, пока Генрих смотрит на меня из-под сдвинутых в одну линию бровей. Я даже не показывала ему своего удовольствия. Пока что не показывала. Но почему он ничего не говорит? Почему не испытывает такого же восторга, как и я?

– Генрих, – сказала я, так и не дождавшись ответа. – Если у меня родится сын, вы достигнете всего, к чему так стремились. И объедините короны Англии и Франции.

О чем он сейчас думает? Его взгляд был непроницаем, тело напряжено, вышитые на груди леопарды хранили неподвижность.

– Наш ребенок – наш сын – станет королем Англии и Франции, – продолжила я, занервничав и лишившись присутствия духа. – Разве вы не рады?

Это наконец сработало. Лицо моего мужа вдруг озарилось яркой улыбкой, как это было в день нашего знакомства – тогда у меня едва не подкосились колени. Так же улыбка Генриха подействовала на меня и сейчас. Точно так же. «Господи, помоги мне!» – подумала я. Генрих в три торопливых шага подошел ко мне и принялся целовать мой лоб и губы с таким пылом, какого я за ним прежде не замечала.

– Екатерина… Моя славная девочка… Это самая лучшая новость, на какую я мог надеяться! Мы закажем мессу. Будем горячо молиться о сыне. О сыне, именем Господа нашего! Идите же переоденьтесь. Мы поедем в аббатство, чтобы отметить этот знаменательный день!

Быстрое прикосновение к моей щеке, и Генрих, еще раз поцеловав мне напоследок пальцы, оставил меня; от горького разочарования я готова была расплакаться. О, как бы мне хотелось, чтобы муж заключил меня сейчас в объятия, осыпал нежными поцелуями, доверительно признался мне, что счастлив, что думал обо мне, что скучал – и даже что благодарен мне за выполненный королевский и супружеский долг.

Но вместо этого он лишь бросил:

– Мне необходимо поскорее закончить дела.

Его лицо продолжало светиться радостными эмоциями, но руки уже держали какие-то важные документы, и глаза были устремлены на них.

– А потом мы вместе со всей страной отпразднуем величайший подарок, который вы мне сделаете.

Величайший подарок. Это тем не менее не помешало Генриху торопливо закрыть за мной дверь – он выпроводил меня искать, что бы такого праздничного надеть сообразно столь чудесному поводу. Возвращаясь в свои покои, я уже не бежала. Я шла медленно, раздумывая над тем, что мое место в жизни Генриха всегда будет второстепенным по сравнению с его ролью венценосца.

Может быть, все изменится после рождения ребенка?

Нет, недели, проведенные врозь, ничего не изменили. Я, точно обделенное вниманием дитя, видела любовь там, где ее не было, а имела место лишь терпимость и умеренное расположение. От надежды на нечто большее я отказалась еще в Беверли, после того как Генрих не рассказал мне о своем горе. Теперь я оставила пустые ожидания, даже когда, облаченная в роскошное синее – как одежды Девы Марии – с золотым шитьем платье и накинутый мне на плечи королевский плащ из меха горностая, праздновала это знаменательное событие в аббатстве, где хор пел мне хвалебные песни, провозглашая королевой, которая вскоре станет матерью наследника английского престола.

В этот миг мне улыбались даже мои придворные дамы.

– Вы останетесь здесь, в Вестминстере, – сообщил мне Генрих, провожая в мои покои после очередного бесконечного пира, устроенного по этому случаю для иностранных послов; сказано это было тем же тоном, каким он последний час раздавал многочисленные приказы. – Как только родится сын, вы обязаны немедленно известить меня об этом.

Мой муж готовился к неумолимо надвигающемуся событию – отъезду с армией в Кале. Я не стала тратить время на то, чтобы поинтересоваться, буду ли я его сопровождать. Если Генрих не хотел этого, когда объезжал территории мирной Англии, то явно будет против во время военной кампании, сопряженной с непредсказуемыми сложностями. Светлые дни нашего медового месяца, когда супруг ублажал мой слух пением лучших менестрелей, каких только можно было отыскать в зоне военных действий, казались мне уже далеким-далеким прошлым.

Сейчас я, словно сосуд, предназначенный для того, чтобы произвести на свет вожделенного наследника, представляла собой слишком большую ценность и мной нельзя было рисковать. Это дитя должно было воплотить в жизнь мечты Генриха об Английской империи, раскинувшейся с севера до берегов Средиземного моря. А я становилась важной частью его приготовлений.

– Да, конечно, – ответила я.

Генрих ни на миг не усомнился, что ребенок наш будет мужского пола. Я взяла мужа под руку, стараясь поднять ему настроение. У него на лбу отчетливо виднелась глубокая вертикальная складка, а озабоченный взгляд был устремлен куда-то вдаль.

– Вы сможете отметить его появление на свет одновременно с празднованием Рождества Христова.

– Да. Перед отъездом я закажу мессу.

– А вы сами к тому времени не вернетесь?

До Рождества оставалось еще добрых пять месяцев. И Генрих, конечно же, мог бы поспеть в срок.

– Если представится такая возможность… Приеду, если смогу.

Но, по правде говоря, я так не думала. Готовилась затяжная военная кампания, а с наступлением зимы пересечь Ла-Манш можно будет только в случае самой острой необходимости. Когда мы проходили мимо одного из застекленных окон, я мельком взглянула на Темзу, серую и угрюмую в этот пасмурный день, и у меня возникли мысли о зиме. Должно быть, в это время года Вестминстер представляет собой холодное и неприветливое место.

– Думаю, мне лучше переехать в Виндзор, если погода ухудшится, – произнесла я.

– Нет.

Я быстро глянула на Генриха. Как это ни удивительно, в данный момент все его внимание было направлено на меня.

– Но почему же?

– Потому что я этого не хочу.

Я почувствовала, как в моей груди просыпается бунтарский дух. Раз уж Генриха не будет в Англии, почему бы мне самой не выбрать место для резиденции? Возможно, мой супруг обдумал все недостаточно тщательно; если он и вправду заботится о том, чтобы мне было удобно, ему следует быть открытым к обсуждению этого вопроса.

– Мои личные покои в Виндзоре удобнее и не такие… – Я запнулась, подбирая слова. – …Не такие пугающе огромные. Здесь же мне кажется, будто я не дома, а внутри какого-то исторического монумента. К тому же в Виндзоре лучше работает канализация. Да и вид из окон мне нравится больше…

Еще раз мельком взглянув на мужа, я предприняла последнюю попытку:

– Полагаю, здесь, в центре Лондона, гораздо больше шансов заболеть, чем в Виндзоре. И ребенку там будет лучше: за городом у него будет цветущее здоровье.

– Нет. – Генрих больше меня не слушал. – Оставайтесь здесь. Или поезжайте в Тауэр, если пожелаете. Но только не в Виндзор.

– Тауэр мне не нравится так же, как и Вестминстер, – сказала я. – А что, если Лондону вновь будет угрожать эпидемия чумы?

– Вы не переубедите меня, Екатерина, – ответил Генрих. – Надеюсь, что вы прислушаетесь к моим пожеланиям. Ваша репутация должна быть безупречной во всех отношениях. А еще я рассчитываю, что в мое отсутствие вы не приберете все к своим рукам и не соберете для себя отдельный круг придворных.

– Это никогда не входило в мои намерения.

Заметив на лице супруга суровое выражение, я поняла: он думает о том, что моя семья, где у моей матери, живущей отдельно от мужа, есть собственный королевский двор, и так пользуется в Европе дурной славой. Мне вдруг стало стыдно. Отделаюсь ли я когда-нибудь от шлейфа слухов об амурных похождениях моей родительницы?

– Моя репутация и так безупречна, – резко возразила я. – И нравственные принципы моей матери не имеют ко мне никакого отношения.

– Разумеется. Другого я и не ожидал, – ответил Генрих с заметным недовольством. – Просто я хотел сказать, что мать наследника престола должна быть кристально чиста, как Пресвятая Дева Мария.

– Но я не понимаю, почему мне непременно нужно находиться в Вестминстере, а не в Виндзоре.

Генрих остановился и, поймав меня за запястье, погрузился в долгое выразительное молчание, вглядываясь в мое лицо ясными карими глазами.

– Потому, Екатерина, что таков мой приказ. Вы не поедете в Виндзор.

Вот и все. Мое низвержение произошло быстро и решительно, и я вернулась к прежней покорности.

– Хорошо, – сухо согласилась я. – Я не поеду туда, если вы этого не желаете.

– До своего отъезда я отдам все необходимые распоряжения.

Генрих отпустил мою руку, и мы пошли дальше. По его глазам я видела, что сейчас не время показывать свой характер; если он так хочет, я останусь в Вестминстере и буду трястись там от холода. В Виндзор я не поеду. Буду добродетельна, как сама Пресвятая Дева; окруженная заботой и надежной защитой, я стану образцом благочестивой женщины. Простившись со своими надеждами, я сохраню доверие мужа; но, кроме этого, в тот миг мне следовало думать исключительно о ребенке. О ребенке, которого я буду любить так, как мои родители никогда меня не любили.

Генрих оставил меня и отправился на войну; его отъезд сопровождался привычной суетой армейского похода – блеск золоченых доспехов, щиты с геральдическими гербами, облаченные в тяжелые кованые панцири боевые кони. На прощанье я была удостоена показного официального поклона и быстрого поцелуя в щеку, несколько неловкого из-за шлема с перьями, который мой муж держал в руках, прежде чем сесть на лошадь. Когда-то это произвело бы на меня сильное впечатление. Однако теперь я знала: в первую очередь Генрих думает о том, чтобы произвести столь красивым рыцарским прощанием с женой впечатление на своих подданных.

Жаль, конечно, что с Виндзором ничего не вышло.

Но мысль зародилась и с каждым днем расцветала в моем сознании все сильнее. Я воображала светлые комнаты, большие камины, теплую воду, текущую из крана, отчего купание в специально оборудованной для этих целей и обложенной плиткой кабинке превращалось в настоящее блаженство.

А почему бы и нет, собственно говоря? Генрих не мог все предусмотреть. Его мысли были заняты войной с Францией, и это, без сомнения, отвлекало его, когда он запрещал мне переезжать; я не сомневалась, что в конце концов муж не стал бы возражать против того, чтобы я нарушила его приказ. На самом деле Генрих может о нем даже забыть. А мне, кстати, могло понравиться принимать решения самостоятельно…

Дожди шли непрерывно целую неделю, и я наконец решилась. Вестминстерский дворец превратился в холодный серый саркофаг с бесконечными сквозняками, ледяными полами и сырыми стенами, по которым сочилась вода. Мой растущий живот был почти незаметен под кипой меховых накидок и плащей, которыми Алиса меня укрывала. Домашние туфли на меху не спасали от холода, когда мы сбивались в кучку у горящего камина. Никого не тянуло на улицу: все наши занятия происходили в Большом зале, где во время дыхания изо рта шел пар. А затем наступил день, когда вода в моем кувшине покрылась коркой льда. Все, с меня довольно. Дорога для меня проблемы не составит – до предполагаемого рождения ребенка оставалось еще два месяца, – а к уединению в своих виндзорских покоях я смогу приспособиться ничуть не хуже, чем в Вестминстере.

– Мы переезжаем в Виндзор, – заявила я Беатрис; неожиданным образом мой голос прозвучал гораздо бодрее, чем мне бы того хотелось.

– Да, миледи. – И Беатрис тут же удалилась, чтобы проследить за тем, как упаковывают наши вещи.

– Мы что, едем? – переспросила Алиса, удивленная моим новым планом, но готовая признать его преимущества.

– Нет, миледи, – категорично отрезала госпожа Уоринг, грозно нахмурив брови.

Госпожа Джоанна Уоринг. Если Генрих полагал, что предусмотрел все для того, чтобы я благополучно разрешилась от бремени, он глубоко заблуждался. Потому что через день после его отъезда в моем постоянно расширяющемся придворном окружении появилась эта личность с огромным самомнением, тяжело дышавшая из-за преклонного возраста и тучности; приехала она с обширным багажом, сваленным в кучи на двух больших повозках. Госпожа Уоринг – я никогда не осмеливалась называть ее просто по имени – в свое время была нянькой Генриха и его братьев, когда они были еще младенцами, а потом – камеристкой леди Марии де Богун, матери моего мужа.

– Да, великая была женщина, – сообщила она мне в первый же день после приезда, шумно вздыхая и с трудом усаживаясь туда, где всегда сидела Алиса. – Умерла совсем молодой. Лорду Генриху тогда не было еще и восьми лет. – Затем госпожа Уоринг устремила на меня не терпящий возражений взгляд. – Надеюсь, однажды вы тоже станете великой.

А еще она привезла с собой объемный сверток.

– Нельзя допустить, чтобы наш наследник родился без этого, верно? – На удивление ловкими пальцами – для дамы такого возраста и габаритов – она развязала шнурок и убрала ткань. – Разумеется, это принадлежало лорду Генриху. Он был таким славным мальчиком! Я всегда знала, что из него получится великий король. Вот, видите? Это он сделал, когда подрос достаточно, чтобы дотянуться…

Кончиком пальца я коснулась небольшой деревянной колыбели, спинки которой были украшены резными головами соколов, и она плавно закачалась. На одной из птичьих голов виднелись едва заметные следы детских зубов. Мне трудно было представить Генриха таким маленьким и беспомощным, чтобы он мог поместиться в этой кроватке. Она будет так же качаться под моей рукой, когда я буду убаюкивать в ней сына. Сама я не могла уже вспомнить, была ли у меня когда-то колыбель. Как не могла вспомнить и няню, которая относилась бы ко мне с такой же любовью, с какой госпожа Уоринг заботилась о маленьком Генрихе. А поскольку я теперь была его женой, эта дама со всей ответственностью взяла меня под свое крыло и принялась устанавливать свои порядки.

– Она всего лишь старая метелка, не больше, – презрительно фыркнула Беатрис и наморщила свой узкий нос. – Представьте, она велела мне проследить, чтобы все окна в вашей комнате, миледи, были плотно закрыты – это чтобы в комнаты не проникал загрязненный воздух.

– Но разве это так уж плохо? – спросила я, поспешив остудить страсти, пока они еще не вспыхнули.

– Не понимаю, почему это должна делать я? Это работа прислуги.

– Но госпожа Уоринг пользуется благосклонностью самого короля, – напомнила я.

Этого было достаточно, чтобы восстановить мир в нашей небольшой компании. Я постепенно училась управлять своим пестрым окружением и испытывала гордость по этому поводу. К моему мнению Беатрис, возможно, и относилась без уважения, однако слово Генриха было для нее законом. В конце концов все окна были плотно закрыты. Что же касается Виндзора, теперь, когда я уже решилась, меня никому не удалось бы остановить. Даже назойливой няньке Генриха, постоянно вмешивающейся не в свои дела.

– Почему я не должна туда переезжать? – спросила я.

– Потому что лорду Генриху это не понравится, – стояла на своем госпожа Уоринг.

– Лорда Генриха сейчас с нами нет, и это не у него здесь коченеют ноги, – резко ответила я, растирая пальцы на ноге сквозь мех домашней тапочки – они опухли от холода.

– Я вылечу ваши отеки настойкой болотной мяты, миледи, – продолжала гнуть свою линию госпожа Уоринг.

– Вы сможете сделать это и в Виндзоре.

Я вышла из комнаты, но госпожа Уоринг последовала за мной в мою спальню, куда я прежде отправила Беатрис и Мэг, велев отобрать одежду, которая мне понадобится. Няня Генриха остановилась чуть сзади у моего плеча, откуда могла увещевать меня так, чтобы этого никто больше не слышал.

– Ну что еще, госпожа Уоринг? – устало спросила я.

– Миледи, вам не следует этого делать.

– Госпожа Уоринг… Моему ребенку будет лучше в Виндзоре, потому что там будет лучше его матери.

Она поджала губы. Я внимательно смотрела на нее.

– Что не так? Я могу вернуться обратно в Вестминстер, когда Генрих приедет из Франции, если уж вы так из-за него тревожитесь.

Эта мысль пришла мне в голову неожиданно. И вправду, Генриху совсем необязательно знать, что я пренебрегла его запретом. К тому же я на самом деле не понимала, почему так важно, где именно я рожу ребенка.

Но когда госпожа Уоринг сделала жест, означающий сглаз, меня это ошеломило и по моей спине пробежал ледяной холод, никак не связанный с гуляющими по дворцу сквозняками или похожим на ядовитые испарения туманом, укрывавшим Темзу, словно плотное серое одеяло.

– Есть одно старое пророчество, миледи, – прошептала она.

– Пророчество? – тоже шепотом переспросила я.

– Оно было сделано, когда появился на свет лорд Генрих. Пойдемте со мной.

Я последовала за ней, и мы, выйдя из спальни, направились в мою личную часовню.

– Я расскажу вам об этом здесь, потому что существуют события, о которых можно рассказывать только перед лицом Господа. – Неуклюже согнувшись, госпожа Уоринг с трудом опустилась на колени перед алтарем, и я последовала ее примеру.

– Лорд Генрих был слабым ребенком – настолько слабым, что возникли даже опасения за его жизнь. Одна старая ворожея подсказала его матери, леди Марии, что нужно сделать, чтобы ребенок не умер.

Госпожа Уоринг широко перекрестила свою полную старческую грудь.

– Но это ведь не имеет ко мне никакого отношения, – озадаченно возразила я.

– Зато может иметь отношение к вашему ребенку.

– И что это за советы, которые должны удержать меня от поездки в Виндзор? Думаю, все это полная чушь, – заметила я.

– А вот леди Марию они заставили рыдать, – заявила госпожа Уоринг.

Со мной ничего такого не случится. Встав с колен, я вышла из часовни и вернулась в свою спальню, где сборы продолжались полным ходом. Слегка встревоженная этим странным инцидентом, я, стоя у окна, опустила руку на спинку колыбели и погладила голову ближайшего ко мне маленького сокола. Пока я смотрела на него, мне в голову пришла причудливая мысль о том, что эти деревянные глазки когда-то следили за лежавшим здесь младенцем Генрихом. А кто присмотрит за ним теперь?

Мои думы, как на крыльях, устремились к мужу, и я представила, как он, в доспехах и со шлемом на голове, противостоит армии моего брата. Кто убережет Генриха в бою? Нашептывания старой колдуньи никак не могли на него повлиять – в этом я была убеждена. Положив ладонь на свой большой живот, я мысленно помолилась за мужа.

«Пресвятая Богородица, спаси и сохрани его! Верни его домой, ко мне и его ребенку».

Тут я улыбнулась, впрочем немного печально. На поле битвы Генриха уберегут уверенность в себе и воинский талант. Однако в этот миг тучная фигура госпожи Уоринг вновь возникла подле меня.

– Пророчество, – зловеще прошипела она.

Выходит, мне нужно ее как-то ублажить.

– А о чем, собственно, оно гласило? – спросила я.

– Этого я не знаю. Но леди Мария говорила мне, что Виндзорский замок – не место для рождения наследника.

– Не могу поверить, что мой ребенок пострадает из-за того, что родится в том или ином месте. Не сомневаюсь, что леди Мария была достаточно рассудительна и не верила подобным предсказаниям. Если вы так переживаете, мы прочитаем полный розарий молитв Святой Деве и попросим Ее заступничества. – Я решила, что не позволю себя разубедить. Поколебать мою решимость могли лишь аргументированные доводы.

Госпожа Уоринг тяжело вздохнула:

– Правду об этом знает вдовствующая королева Джоанна.

– Я с ней ни разу не виделась.

Вдовствующая королева Джоанна, затворница, мачеха Генриха… Я вспомнила, что она не пришла на мою коронацию; наши пути так и не пересеклись, и это, наверное, мое упущение. Сначала я собиралась спросить об этой женщине у мужа, но потом просто забыла.

– Вам не стоит с ней встречаться, – хмуро посоветовала госпожа Уоринг. – Она узница.

– Узница? – Я решила, что ослышалась.

– Ее держат в заключении.

Я ничего не понимала.

– А Генриху об этом известно?

– Разумеется. Это ведь он и отдал такой приказ. Королеву Джоанну обвинили в колдовстве, направленном против самого короля.

Я не знала, что и сказать. Генрих заставил меня поверить, будто затворничество – ее собственный выбор, а теперь оказывается, что эта женщина осуждена за какое-то ужасное преступление. Больше ничего от госпожи Уоринг мне добиться не удалось; та лишь упорно повторяла, что только мадам Джоанна знает все о пророчестве. И что мне ни в коем случае не следует переезжать в Виндзор.

– Вы должны спросить разрешения у лорда Бедфорда, миледи.

Лорд Джон по-прежнему был в Англии, и это была последняя попытка госпожи Уоринг.

– Держу пари, что он вам его не даст.

Подошедшая к нам Алиса поинтересовалась, будем ли мы перевозить колыбель, которую я механически продолжала слегка покачивать. Лорда Джона в Лондоне не было – он отправился на север. О затруднительном положении мадам Джоанны я решила подумать на досуге. Что же касается Виндзора, где я хотела бы обосноваться… Почему бы мне не принять это решение самостоятельно?

– Пакуйте, – приказала я.

Я собрала вещи и переехала в Виндзор задолго до того, как лорд Джон вернулся в столицу.

Милорд,

я чувствую себя хорошо. Госпожа Уоринг считает, что наш ребенок родится в начале декабря.

Что еще ему написать? Ничто из того, чем я занималась здесь, в Виндзоре, Генриха заинтересовать не могло. Виндзорский замок был единственным, что запомнилось мне из моей первой короткой поездки по стране, когда я только приехала в Англию; это было место, где прекрасно сочетались соблазнительный комфорт и истинно королевская экстравагантность. Украшенные картинами и гобеленами комнаты с видом на Темзу обволакивали меня уютной атмосферой, точно благословением.

Четыре из них (помимо спальни) были отведены для моих личных нужд. Стены одной комнаты были полностью увешаны зеркалами; ее я избегала, поскольку по мере того, как рос мой живот, я становилась все более неуклюжей и не нравилась себе. Поэтому вместо зеркальной комнаты я выбрала роскошный Розовый зал с красивыми рисунками и позолотой на стенах. Еще одно помещение предназначалось для танцев – его король Эдуард Третий оборудовал специально для своей жены Филиппы. В моем маленьком кругу придворных танцевать было не принято, но, возможно, на Рождество мы устроим здесь праздник. Может быть, к тому времени вернется и Генрих, чтобы взглянуть на первенца…

Растолстевшая и вялая, я удалилась в Виндзор и обосновалась там, как квочка в гнезде; это был отдельный мирок, куда с приближением родов был запрещен вход мужчинам. Моим отекшим ногам стало заметно легче после притираний болотной мятой. Возле меня постоянно суетились Алиса и госпожа Уоринг. Даже придворные дамы улыбались мне одобрительно и ободряюще и в ожидании долгожданного наследника охотно развлекали меня музыкой и пением. Меня изумляло, что все до единого были убеждены: будет мальчик. Я тоже на это надеялась, постоянно об этом молилась, понимая, что, родив Генриху сына, обязательно заслужу его похвалу и одобрение.

Время от времени мои мысли обращались к мадам Джоанне, отделенной от мира, как и я, но за некромантию. Некромантия! Использование черной магии, темных сил. Что же такого она сделала? И почему Генрих так упорно об этом молчал? Для себя я решила, что после родов обязательно найду время на то, чтобы навестить эту загадочную вдовствующую королеву.