Текст книги "Лети, звезда, на небеса!"

Глава 8

Абсурдность этой информации на время отключила мое восприятие. Я смотрела сквозь что-то кричавшего Алексея, ничего не ощущая. Ступор. Или топор, расколовший вдребезги мозг.

Не-е-ет, вовсе даже не топор. А хороший такой, увесистый подзатыльник, основательно встряхнувший пустоту внутри. И оказалось, что там совсем не пусто. От толчка вернулись все чувства и эмоции. Последней, чихая и кашляя, с грохотом обрушилась откуда-то способность к логическому мышлению.

Я-то знаю, что малышка НАША. У меня, кроме Лешки, никого нет и быть не может. Эпизод с Голубовским глумливо ухмыльнулся, получил пинок в зад и улетел в тесный чулан. Там ему и место, надо будет замуровать на досуге.

Значит, у Андрея есть сообщники. Кто-то ведь сфальсифицировал результат анализа. Кто-то передал эти фотографии Алексею. Кто-то постоянно нагнетал обстановку, исподволь настраивая мужа против меня. Кто-то, кто был рядом…

– Откуда у тебя эти фотографии? – бесцеремонно вклинилась я в мутный поток его обвинений.

– Что? – Алексей, наполненный яростью до самой макушки, не мог переключиться сразу.

– Во-первых, прекрати орать, – сухо процедила я, подходя ближе, – не забывай, что перед тобой – женщина, причем беременная. Я не желаю выслушивать твой бред. И доказывать ничего не собираюсь. Если ты вот так, с ходу, поверил в невозможное, значит, я в тебе ошиблась.

– Ты?! Ты ошиблась?!! – Майоров задохнулся от возмущения.

– Я. Потому что когда против тебя началась травля, я ни секунды не сомневалась в твоей невиновности.

– Это – совсем другое дело.

– Нет, Лешенька, не другое. Но, повторюсь, унижать себя оправданиями я не буду.

– А что во-вторых? – сухо поинтересовался Алексей. Если человек не хочет слышать, он не услышит никогда. – Ты пафосно начала с «во-первых».

– А во-вторых, собери мозги в кучку, напрягись и постарайся ответить на мой вопрос. Без воплей и истерики.

– Не хами, – буркнул Майоров. – Пакет Катерина нашла в нашем почтовом ящике. Запечатанный. И позвонила мне.

– На конверте, кроме твоего имени, ничего нет. Значит, бросил его не почтальон. Как пакет мог попасть в ящик без ведома консьержа? Ты спрашивал у охраны?

– Нет. Какая разница – кто, как?! – голос Майорова опять взлетел ввысь. – После того, как это увидел, я… А ведь там еще и диск с видеозаписью имеется. Хочешь, вместе посмотрим? Славный фильмец, немецкое порно отдыхает.

– Ты сейчас отвратителен, – спокойно заявила я. Но, Бог мой, как же трудно далось мне это спокойствие!

– Я?!

– Ты. И был отвратителен тогда, когда сразу же побежал проверять свое отцовство.

– Ну и что? Если раньше я не обращал внимания, когда мне говорили, какой я счастливчик, раз не получил осложнения после паротита…

– Кто говорил?

– Какая разница? Зато благодаря ей я смог оперативно выяснить правду.

– Ей? Ирине… – я усмехнулась и покачала головой. – Все ясно.

– Что тебе ясно? – глаза Майорова сузились, он опять заорал: – Хватит! Хватит выкручиваться и пытаться переводить стрелки на совершенно непричастных людей! Да ты…

Я отключила слух и, стараясь не смотреть на искаженное, чужое, но в то же время такое родное лицо, прошла мимо мужа и вышла на крыльцо.

Постояла, прощаясь с домом, деревьями, птицами. Правда, пение птиц заглушал натренированный голос выбежавшего следом Майорова, но попрощаться нам удалось.

Так, куда теперь? На автобус или на электричку? В автобусе сейчас невыносимо душно и воняет, день сегодня жаркий. Значит, остается электричка.

Я спустилась с крыльца и направилась к калитке. Шум позади смолк, заскрипел гравий на дорожке, затем Алексей, соревнуясь с гравием, сипло проговорил:

– Садись в машину, довезу до Москвы.

– Спасибо, не надо.

– Не дури, вон духота какая. В твоем положении…

– Как ты недавно подчеркнул, это – исключительно МОЕ положение, – я подошла к калитке, оглянулась и, горько улыбнувшись, сказала: – Какой же ты дурак, Лешка. Прощай.

И быстро, боясь разреветься, захлопнула калитку, окончательно разделив свою жизнь на «до» и «после».

Хотя в поселок я обычно добиралась на машине, но расположение железнодорожной станции приблизительно представляла. Где-то в получасе ходьбы от нашего дома.

Ага, в получасе. Легкой, упругой походкой по утренней прохладе. А под палящим солнцем, опустошенной и измотанной, да еще с малышкой…

В общем, когда спустя час я почти вползла на платформу, в висках пульсировало только одно желание: «Пить!!!»

Буфетчица, увидев меня, всплеснула руками:

– Да что же вы делаете, женщина? Вы с ума сошли! Ребенка потерять хотите?

– Нет, – прошелестела я, – не хочу.

– Так что же вы в такую жару, без шляпы, да без зонтика! У вас же лицо красное, как помидор!

– Вот, – я протянула ей деньги, – минералки дайте, пожалуйста.

– Да-да, сейчас, у меня холодненькая есть. Вы присядьте!

– Спасибо, – я прижала запотевшую бутылку к щеке и блаженно закрыла глаза. – Не знаете, электричка на Москву скоро?

– Через полчаса. Вы и билет купить успеете, и отдохнуть. И чего вас понесло в такую жару в Москву? Поехали бы вечерком, когда прохладно.

– Так получилось, – я благодарно улыбнулась приветливой женщине и открыла минералку.

Да-а-а, в сказке о живой воде все же есть доля правды.

Минералка плюс отдых действительно вернули меня к жизни. А когда я, купив билет, обнаружила неподалеку от платформы чудесный тенистый скверик, жизнь не просто вернулась, она привела с собой силы. Физическую и душевную.

Электричка, к счастью, оказалась полупустой. Открытые окна не пускали духоту в вагон, поэтому полтора часа до Москвы утомительными не были. Почти.

Они были размышлительными.

И мне, и ежу понятно, что вокруг нас с Алексеем опять сплели клубок провокаций. И то, что Майоров оказался глупее ежа, можно считать печальным, но все же фактом. Кем это затеяно? Разумеется, Голубовским. Причастен ли к этому фон Клотц? Вряд ли. Он находится в немецкой тюрьме, оттуда особо не поучаствуешь. А вот Андрейка, сидя в белорусской колонии, вполне на это способен. Зачем? Вопрос, конечно, интересный. Тогда, в Чехии, сия мерзость была, скорее всего, вольной импровизацией. Больно уж я досадила заговорщикам, вот и решил Андрюша совместить приятное с полезным. По принципу – а вдруг пригодится? Шантажировать, к примеру, можно. У меня ведь муж кто? Звезда. Терять его не захочется, можно будет денежку с меня тянуть.

Но, судя по происходящему, планы его изменились. Меня решили убрать из жизни Майорова, причем так, чтобы он и слышать больше обо мне не захотел. А на вакантное место жены пристроить своего человечка. Лешка-то совсем небеден. Более чем небеден. Раз обломилось с наследством Саши, значит, надо найти другое.

Но каким образом Андрей смог договориться с племянницей Катерины? Впрочем, кто сказал, что Ира – действительно ее племянница? Сама Катерина? Так она родственницу с детства не видела, и как та выглядит сейчас – понятия не имеет. Подсунуть ей вместо настоящей племянницы поддельную – как нечего делать. Отца на зоне убили, мать умерла якобы от горя – все, уличить мадам некому. Где настоящая Ирина? Надеюсь, что жива.

Что же касается мифического Лешкиного бесплодия… Кто привез его медицинскую карту из архива? Ирина. Что мешало ей добавить туда сведения о паротите? Ничего. Сам Алексей не помнит ни о какой болезни. Маленький был. Маленьким-то он был, а вот болезни, скорее всего, не существовало. А уж анализ на бесплодие за сутки тоже помогла сделать Ирина! Это подстава, в которую мог поверить только обезумевший от ревности мужчина.

Слезы опять скопились у меня в углах глаз, стремясь просолить мне щеки. Нет уж, ребята, давайте не будем терять драгоценную влагу. Да, больно, да, горько. Больно, когда тебя предает человек, без которого нечем дышать, горько от мучительной обиды за дочь.

Но выводить на чистую воду мошенников я не буду. Пусть бултыхаются в своей грязи, пусть тянут туда Майорова.

 
Каждый выбирает по себе,
Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает по себе.
 

Всегда любила это стихотворение Левитанского, но никогда не думала, что так мучительно больно – не иметь претензий к избраннику. И с кровью, с хрустом рвать себя надвое, оставляя свою половинку другим.

Куда же мне теперь? К Левандовским? Но это наши общие с Алексеем друзья, я не могу туда. Домой, в свой город, в пустую, запыленную квартиру? Это потом, сейчас оставаться одной нет сил. Мне нужна поддержка, теплое дружеское плечо. Таньский? Не получится. Она в Швейцарии, а туда требуется виза. Мне же нужно куда-то поехать прямо сейчас, в московскую квартиру я даже заходить не хочу.

Электричка засопела, останавливаясь. Я вышла на платформу и осмотрелась. Вот и решение! Это же Белорусский вокзал!

Мобильник, естественно, оказался на самом дне сумки. Нашел время в прятки играть! Так, теперь нужный номер.

– Привет, Анетка! – зазвенел нежный голос. – Почему не звонила так долго?

– Саша, – только и смогла выговорить я. И расплакалась.

– Анетка, что случилось? Господи, да что с тобой? – ну вот, у Сашки голос тоже задрожал.

– Саш, ты где сейчас, в Минске?

– Да.

– Можно я к тебе приеду?

– Конечно! Когда?

– Я на Белорусском вокзале. Сейчас пойду и возьму билет на ближайший поезд. Можно?

– Да что ты заладила – «можно, можно»! Нужно! И не забудь перезвонить, сообщить номер поезда и вагона. Я тебя встречу. И держись там, не раскисай!

– Попробую.

Глава 9

Вот уж не думала, что взять билет до Минска окажется делом довольно проблематичным. Поездов ведь в ту сторону идет немеряно: на Варшаву, на Берлин, Прагу, Калининград, Вильнюс и так далее.

Но билет на нижнюю полку был только в дорогущий СВ «единички», то есть фирменного поезда Москва—Минск. Наличности в кошельке, естественно, не хватило, пришлось искать банкомат. А потом постараться донести деньги до кассы в целости и сохранности, поскольку взъерошенная тетка полубезумного вида, владеющая кредиткой и дорогим мобильником, вызвала пристальный интерес вокзальных аборигенов.

Аборигенам обломилось. Они еще какое-то время покрутились возле меня в зале ожидания, но это уже так, для очистки совести. Или что у них там вместо этого атавизма?

На жутко неудобном пластиковом кресле пришлось промучиться еще около трех часов, прежде чем объявили посадку на мой поезд.

Я так устала за эти страшные сутки, что в купе смогла только дождаться прихода проводника за билетами. После чего отключилась.

И это хорошо. Правда, воспоминания о том, что в точно таком же купе мы с Лешкой вдвоем ехали в Минск в прошлый раз, пришлось удрученно изгнать и припрятать гигантские носовые платки, предназначенные для продолжительных рыданий.

Утром платки тоже не пригодились, поскольку обладательница воспоминаний нагло и бесчувственно продрыхла практически до самого Минска.

Саша, приготовившаяся увидеть расплывшийся кисель, была, вероятно, слегка удивлена суровым и сосредоточенным лицом подруги. Это был просто какой-то член реввоенсовета перед судом над белогвардейской сволочью.

Короткими, рублеными фразами член РВС наметила промежуточный пункт назначения, после посещения которого смогла, наконец, адекватно воспринимать реальность.

А реальность оказалась очень даже ничего. Кондиционированный салон сверкающего лаком «Лексуса» манил меня своей прохладой.

Долго манить не пришлось. Я с удовольствием юркнула… хм, опять выдаю желаемое за действительное! Увы, не юркнула, а довольно неуклюже устроилась на мягком кожаном сиденье.

– Анетка, не забудь ремень пристегнуть, у нас с этим строго, – Саша повернула ключ зажигания, двигатель отозвался ласковым мурлыканием.

– Александра, ты видишь перед собой самого дисциплинированного в мире человека! – пафосно сообщила я, щелкая ремнем безопасности.

– Вы хотите об этом поговорить?

– Именно, именно об этом!

Всю дорогу до Сашиного дома мы болтали и об этом, и о том, и еще о сем. В общем, о чем угодно, только не о причине моего бегства из Москвы.

Саша жила в очень красивом новом доме, построенном из темно-красного кирпича. Огороженная территория, консьерж, шикарные квартиры да плюс к этому великолепию – лес за окном. И пусть это всего лишь остатки леса, но дышится здесь легко.

– Вот мы и дома, – Саша распахнула передо мной дверь. – Проходи.

– А где твои дети?

– Слава – в оздоровительном лагере. Он каждый год туда вместе с одноклассниками ездит, а в этот раз у них прощальная гастроль. Не волнуйся, через три дня явится. А пока наслаждайся покоем и тишиной.

– Со Славой все ясно. Но ведь у тебя вроде еще ребенок был? – я свела глаза к переносице, изображая мучительные размышления. – О, девочка вроде! Да?

– Ты гений! – Саша восхищенно всплеснула руками. – Как есть гений!

– Как есть не буду, – угрюмо пробурчала я. – Сами их ешьте. Так где девчушка-то?

– Девчушка в Германии, у бабушки. Проходит интенсивный курс немецкого языка. Она же в Берлинский университет поступила, на юридический факультет.

– Еще бы не поступила, у нее ведь золотая медаль, да?

– Вика у меня молодец. И преподаватели навстречу пошли, помогли ей. Ведь мало того, что она пропустила половину четверти, так потом еще почти две недели в клинике неврозов лежала.

– Зая моя!

– Ничего, – Саша улыбнулась, – мы справились. Экзамены Вика сдала на «отлично».

– А как Слава после всего, тоже в клинике лежал?

– Ты знаешь, нет. Он очень повзрослел, пережитое смыло всю шелуху, и теперь это совсем юный, но мужчина. Сильный, честный, добрый и очень заботливый. Детство, конечно, еще поигрывает, ему ведь четырнадцать всего, но в целом я своими детьми могу гордиться. И горжусь.

– А с отцом они как?

– Никак, – Саша налила воды в электрический чайник и включила его.

Мы сидели с ней в просторной кухне. Беседуя, Саша одновременно накрывала на стол. Наверное, следовало бы принять душ с дороги, но меня так разморило в этом уютном доме, что сил хватило лишь добраться до славного диванчика, расположившегося у окна.

Мы помолчали, слушая бульканье закипавшей воды. Щелчок чайника послужил выстрелом стартового пистолета.

– Знаешь, – Саша нервно крутила в руках изящную кофейную чашечку, – я одного не могу понять: как за все эти годы я не смогла разобраться в своем муже? Почему не разглядела рядом такую мразь? Неужели Андрей всегда был таким, или это деньги его испортили? И чего в результате он добился? Семи лет колонии строгого режима? Достойный финал жизни! Гниет теперь там, всеми забытый и никому не нужный. Дети о нем даже слышать не хотят. Представляешь, – Саша криво усмехнулась, – и Вика, и Слава собираются добиться лишения Андрея родительских прав. Они не хотят иметь с Голубовским ничего общего. Фамилию мы тоже меняем на мою девичью. Демидовы мы теперь. Надеюсь, ты не начнешь зудеть, что дети обязаны чтить отца своего?

– Не начну. Тем более, – я судорожно вздохнула, пытаясь вместе с воздухом втянуть побольше сил, – что твой Андрей…

– Он не мой.

– Прости, я по привычке. Так вот, господин Голубовский вовсе не собирается гнить в колонии. У него явно иные планы на будущее.

– Что ты имеешь в виду?

Я рассказала все, что знала. Все, что накопилось, наболело, все, что сожгло и растоптало мою жизнь.

Саша молчала, только бледнела все сильнее и сильнее. К концу моего рассказа цвету ее лица позавидовал бы любой утопленник. Но заливаться слезами и громко сморкаться в салфетку она не стала. Этот вариант развития событий был возможен полгода назад, но не сейчас.

– Прости, – глухо выдавила она, отвернувшись к окну.

– Ты-то тут при чем?

– Если бы я не втянула тебя тогда во всю эту историю…

– Если бы да кабы, – я горько улыбнулась. – В истории нет сослагательного наклонения. Произошло то, что произошло. И нам с дочкой нужно как-то жить дальше. Причем так, чтобы поменьше видеть и слышать Алексея Майорова.

– Но почему ты не хочешь за него бороться?

– Потому что он нас предал. Он слишком легко и просто поверил во всю эту гнусь.

– Но ведь…

– Все, Саша, все. Закрыли тему. Мне и так больно.

– Извини, – Саша вскочила и занялась приготовлением кофе. – Так, мы сейчас с тобой кофейку хлопнем с пирожными, сахар питает мозг, вот мы его, мозг-то, и подкормили перед штурмом. А как там твоя малышка?

– Замечательно. Уже толкается.

– Молодец! Соображает, чем отвлечь маму – хорошим пинком в пузо. Чтобы дурью мать не маялась.

– Поучи, поучи ребенка, злыдня, – проворчала я, откусывая восхитительно нежное пирожное. – Привыкла после муштры МакКормика кулаками махать.

– И теперь машу, форму поддерживаю. Я в кабинете Голубовского спортзал оборудовала сейчас. Там теперь тренажеры, боксерская груша, маты на полу. Каждый день по часу занимаюсь, мне нравится.

– Нравится – ключевое слово. Мнямочки, вкусно-то как! Я уже три штуки слопала, остановите меня! Сашка, я у тебя поживу какое-то время, ладно?

– Попробуй только не поживи! И учти, – деловито сообщила Саша, – теперь тебе от меня долго не удастся избавиться. Я уже все придумала.

– Уже?

– Не перебивай. Значит, так. У тебя вроде есть квартира?

– Да, но не в Москве, к тому же однокомнатная.

– Ничего страшного, все равно недвижимость. Мы ее продаем, а взамен покупаем жилье в Германии, рядом с нами…

– Ты соображаешь, что говоришь? Однуха в российской провинции равноценна лишь санузлу в Германии! У меня, конечно, есть какие-то деньги, гонорары, авторские отчисления за Леш… за песни Майорова, но этого не хватит! Да я и не хочу их тратить, я на них жить собираюсь, дочь растить. Вернусь в свой город, в свою квартиру, снова займусь журналистикой.

– Закончила? – Саша зевнула, прикрыв рот ладошкой.

– Да, а что? – я нацепила маску надменного спокойствия. Видимо, от спешки получилось кривовато, Сашка явно не прониклась.

– А теперь слушай, внимай и принимай как свершившийся факт. И если только слово булькнешь, что я так поступаю из чувства вины, я тебя стукну. Не волнуйся, малышка, не по животу, а по самому бесполезному месту на теле твоей мамашки – по голове.

– Можно подумать…

– Не перебивай, я просила же! Так вот. Твою квартиру мы продаем, жилье в Германии покупаем. Но, поскольку процесс это длительный, жить пока будешь с нами. В твоем положении одной оставаться нельзя. Тем более, что необходимо постоянное наблюдение у врача. В наследстве дядюшки Зигфрида есть чудесная вилла на берегу Балтийского моря. Туда мы с тобой и поедем. Слава и Вика будут жить в Берлине вместе с бабушкой, там у нас шестикомнатные апартаменты. Слава пойдет в школу для русских эмигрантов, подучит язык, на будущий год я переведу его в немецкую школу. А потом он поступит на экономический факультет. Мне тоже необходимо время, чтобы выучить язык и вникнуть во все тонкости бизнеса моего деда. Пока Вика и Слава закончат учебу, кому-то надо присмотреть за делами. Одной мне будет тяжеловато, вот ты мне и поможешь.

– Я?!!

– Ты. Да, мы с тобой абсолютно ничего не смыслим в бизнесе. Но ты что, дура?

– Когда как.

– Это да. Но соображаешь, когда надо. Высшее образование, опять же, имеется.

– Техническое.

– Неважно. Вдвоем мы несколько лет, пока мои дети не закончат учебу, продержимся. Или ты струсила?

– Вот только «на слабо» меня брать не надо, миллионерша злобная.

– В общем, смирись. Поскучаем на балтийском побережье, выучим язык, родим малышку…

– Давай вот с этим я как-нибудь сама справлюсь, хорошо?

Глава 10

Четко, одна за другой, с аккуратно причесанными гребешками, волны Балтийского моря маршировали к берегу. Никакой безалаберности Средиземноморья, не говоря уже о вседозволенности океана! Немецкий орднунг во всем. Даже в дыхании моря.

Правда, фрау Мюллер (кстати, очень похожая на актера Броневого), помогавшая Саше по хозяйству, уверяла, что во время шторма море сходит с ума и становится похожим на упившегося портового грузчика. То есть ревет похабные песни и крушит все вокруг.

Может, оно и так, но за две недели, проведенные нами в Варнемюнде, Балтика никаких сюрпризов пока не преподнесла. Цивилизованная, вымуштрованная, спокойная до зевоты водичка.

Вилла Сашиного деда удобно устроилась на окраине Варнемюнде. Просторный двухэтажный дом, по-немецки основательный и в то же время очень уютный, находился строго по центру обширного участка. Хотя какой там участок, этому пространству больше подходило название «поместье». Огромная площадь, обнесенная высоченным кованым забором, была обихожена с чисто немецкой тщательностью. Ровный, идеально подстриженный газон, геометрически точно расположенные дорожки, посыпанные кирпичной крошкой, а ландшафтный дизайн можно было смело фотографировать для журнала «Мой прекрасный сад».

И за домом, и за участком следила фрау Мюллер. Нет, она вовсе не сидела на сторожевой вышке и не рассматривала в полевой бинокль окрестности, она командовала взводом прислуги, обеспечивая порядок и комфорт.

Заканчивался сентябрь. Прошло уже больше месяца моей новой жизни. Вот только… Я никак не могла научиться жить без Лешки. Зато научилась скрывать это от окружающих. Даже Саша поверила, что мне удалось справиться с болью.

А я просто спрятала ее очень надежно. В глубине души, в самом дальнем ее уголке, ранее пульсировало пустотой пространство, размеры которого оставались тайной даже для меня. И теперь оно пульсировало не пустотой, а болью.

Но очень-очень глубоко. И у меня получалось существовать: принимать активное участие в сборах, в оформлении бумаг на выезд, шутить и смеяться, радоваться встрече со Славой и Викой, учить немецкий язык, восхищаться виллой.

Но когда я оставалась одна…

 
Песок и камни,
И нет воды,
И только ветер
Занесет следы.
Осколки окон
Обломки фраз
Сверкнули солнцу
В последний раз.
Ты ищешь света —
Находишь ночь,
Обрывки писем
Улетают прочь.
И сбиты руки
О камень слов,
И рвется сердце
В лабиринте снов.
 

Моей малышке уже исполнилось шесть месяцев. Но она жалеет маму, не спешит превратить ее в барабан на ножках. Мой живот, если надеть удачную одежду, был практически незаметен.

Сегодня Саша собиралась устроить очередной набег на магазины, чтобы закупить экипировку к осенне-зимнему сезону. Но по утрам она обычно занималась не менее часа в тренажерном зале, который оборудовала сразу после приезда на виллу.

А я пока решила прогуляться вдоль пляжа. Тем более что день сегодня был радостно-солнечным, а это случалось не так уж часто.

Холодный ветер Балтики пытался прогнать меня с пляжа, забравшись под одежду. Не получалось у бедолаги ни-че-го. Я предусмотрительно завернулась в теплую шаль, и пробить этот мягкий уютный кокон мог только ветер-дикарь Северного Ледовитого океана, но никак не балтийский слабак.

Я шла, автоматически считая шаги. Маршировали волны, шуршал песок под ногами. И я ушла в себя. И некому было остановить меня, не пускать туда, где ворочалась и кричала боль.

Я очень старалась избегать любых напоминаний о Майорове. Но получалось не всегда. Он смотрел на меня с разворотов газет и журналов, мелькал на экране телевизора, участвовал практически во всех шоу. И улыбался своей фирменной улыбкой. И остался прежним… Было заметно, что в его жизни не произошло ничего экстраординарного.

Но это еще полбеды. Вторая половина беды все чаще стала появляться рядом с Майоровым на фотографиях. И хотя я предполагала, что так оно и будет, но не ожидала, что столь скоро.

Поначалу Ирина просто мелькала в свите Майорова, где-то на задворках. Потом… Потом исчез Виктор, и Ирина заняла его место, причем в прямом смысле слова. «Желтая», и не только, пресса моментально раструбила новость о том, что у Алексея Майорова новый администратор. И очень похоже, не просто администратор. Пару раз самый закрытый персонаж российского шоу-бизнеса был замечен с ней на светских мероприятиях, причем дамочка прижималась к Майорову весьма недвусмысленно. Непонятно только, что нашел кумир миллионов в этой весьма серой и неинтересной особе? Зато теперь получали свое подтверждение слова Алексея о том, что упорно ходившие среди московского бомонда слухи о его романе (и даже браке) с автором текстов песен Анной Лощининой являются полной чушью. И действительно, Анну никогда не видели ни на одной тусовке вместе с Майоровым. Правда, она иногда сопровождала звезду на гастроли, но и только. Как объяснил Алексей, они просто работали над новыми песнями. И вот еще цитата: «Если следовать вашей логике, господа журналисты, я должен заводить романы со всеми композиторами и поэтами-песенниками, сотрудничающими со мной?» (Алексей Майоров, пресс-конференция во время гастролей в Киеве в начале сентября.) А вот по поводу своих отношений с Ириной Гайдамак, новым администратором, Майоров от комментариев воздерживался.

И таких публикаций становилось все больше. Еще бы! Алексей Майоров очень умело скрывал свою личную жизнь от любопытных глаз, чем только подогревал интерес к этой самой личной жизни. И вдруг! В стене появилась трещина, и толпы любопытной мошкары устремились в эту трещину, дабы подсмотреть, подслушать и быстренько опубликовать.

И спрятаться от этих «новостей» было трудно даже в Германии.

Но еще труднее было оказаться «никем» в жизни Алексея Майорова.

Ничего, доча, мы справимся, ведь у меня есть ты.

Чьи-то возмущенные вопли заставили меня выглянуть из себя. И чего орать? Висит же табличка: «Ушла в себя. Просьба не беспокоить».

– Анетка, поздравляю! – меня догнала запыхавшаяся Саша. Причем «пыхала» она в основном злостью.

– Это с чем? – я опасливо втянула голову в плечи.

– Ты – глухая склеротичная индюшка!

– Подобные инсинуации в мой адрес должны быть подкреплены вескими аргументами! – расхрабрилась я.

– Увесистый подзатыльник подойдет?

– Это не аргумент!

– Нет, надо же! – Саша схватила меня за руку и попыталась ее оторвать. Чтобы воспрепятствовать потере конечности, мне пришлось последовать за ней. – Договорились выехать в одиннадцать часов! И что?! Уже почти двенадцать, а эта курица бродит себе по пляжу и на призывные вопли не реагирует в принципе.

– Да, я очень принципиальная! – просопела я, едва поспевая за рукой. – Эй, дамочка, тормозите! Мы тут за вами не успеваем. Мы очень расстроились, нас оскорбили, и ноги теперь нас не слушаются.

Но Саша на мои стоны не обратила абсолютно никакого внимания, доволокла меня до машины, весьма бесцеремонно запихнула внутрь, закрепила результат ремнем безопасности и с чувством глубокого удовлетворения уселась за руль. Во всяком случае, я надеялась, что выражение ее физиономии соответствует именно этому чувству, а не желанию закопать меня в ближайшем лесочке.

Но по дороге до центра Варнемюнде Саша успокоилась, и мы очень славно провели там оставшиеся полдня. Мы бродили по магазинам, потом вкусно пообедали в очаровательном маленьком кафе на набережной, после чего снова отправились по магазинам.

Да, в очередной раз убеждаюсь, что полноценный шопинг возможен только при наличии автомобиля. В противном случае дама рискует уподобиться вьючному верблюду, и согласитесь – это действительно противно.

А так мы всего лишь забили пакетами, коробками и свертками весь багажник. А заодно завалили и заднее сиденье. Нас, вероятно, очень полюбили продавцы и владельцы магазинов. Вряд ли сдержанные и скуповатые немцы доставляют этим милым людям столько радости и столько денег.

Среди неимоверного количества обуви и одежды, изъятых нами с полок местных магазинов, нам с Сашей особенно нравились две совершенно одинаковые куртки. Вернее, поначалу-то куртка была одна, и купила ее себе я. Но невесомая светлая вещица, теплая и необыкновенно уютная, весьма пришлась по душе и Саше. И моя подружка, безмятежно наплевав на основное правило уважающей себя женщины, купила себе точно такую же куртку.

Какое правило? Ну, господа, стыдно не знать! Любая уважающая себя женщина НИКОГДА по доброй воле не наденет на себя то, что уже есть у ее подруги.