Текст книги "Танцующая саламандра"

Анна Ольховская
Танцующая саламандра

© Ольховская А., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Часть 1

Глава 1

Это было неприятно.

Нет, не так, неправильно. Что это за слово такое сдержанно-интеллигентное? Лишенное эмоций и красок, словно деловой костюм?

Нет, любезные мои рептилии, это не неприятно, это – гнусно! Мерзко и запредельно подло! И послевкусие такое отвратительно-тошнотворное…

Особенно если вспомнить, что в фарсе более чем активное участие принимала его родная матушка.

Хотя нет, Магдалена не мать ему! Да, именно эта женщина выносила и родила его, но, увидев страшненького уродца, приказала избавиться от ребенка, заменив его родившимся в то же время сыном няньки, Марфы.

А Марфе было велено придушить и закопать в лесу генетический мусор, по какому-то дикому недоразумению родившийся у четы потомственных аристократов, Венцеслава и Магдалены Кульчицких, так кичившихся чистотой своей крови!

Но мама Марфа не смогла убить несчастного малыша, она спрятала его в обогреваемой теплым подземным источником пещерке неподалеку от поместья Кульчицких и выходила мальчика. И назвала его Павлом.

А потом он перестал прятаться и вышел к людям[1]1
  См. романы Анны Ольховской «Драконовское наслаждение» и «Эти глаза напротив».


[Закрыть] и сразу стал настоящей медицинской сенсацией – прежде люди, страдающие ихтиозом Арлекино, если и доживали до двадцати – двадцати пяти лет, то это была не жизнь, а сплошные мучения.

Он же, Павел, не просто дожил, он собирался жить дальше, долго и по возможности счастливо. Он был абсолютно здоров, силен и, как оказалось, унаследовал от расы, причастной к появлению такого генетического уродства, как ихтиоз Арлекино, мощнейшие ментальные способности.

Змеиный гипноз…

И когда газеты буквально взорвала сенсация о скандале в семье Кульчицких – красавец Сигизмунд, считавшийся родным сыном, оказался психом и маньяком, убивавшим девушек, а родной сын Венцеслава, Павел, выглядел, мягко говоря, шокирующе, раса рептилоидов, давно уже тайно сосуществовавшая с людьми на Земле, оживилась.

Потому что наконец-то, спустя века, их эксперимент по ассимиляции с человеческой расой дал положительный результат!

И они, пообещав Магдалене, так и не признавшей родного сына и продолжавшей считать таковым Сигизмунда (для своих – Гизмо), помочь вытащить того из тюрьмы, при ее активном содействии выкрали раненого Павла.

Едва не погубив при этом всех, кто был ему, Павлу, дорог. Тех, кто не видел в нем медицинский феномен или монстра, кто стал его близким другом. Варя и Олег Ярцевы, Мартин Пименов, Александр Дворкин, Моника…

Нет, Моника не была другом, она… Павел больше жизни любил эту девушку, но и мечтать не смел, что она сможет полюбить его, такого…

Без волос, без ушей, с чешуйчатой кожей.

А она – она смогла! Павел почувствовал это, когда Моника поцеловала его. Потому что он умел настраиваться на чувства и эмоции других людей. И то, что он увидел в душе девушки, было абсолютно искренним…

И это вдохнуло в него силы, и он, несмотря на тяжелое ранение, сумел дать бой рептилиям, отстоять своих друзей, спасти их.

А потом потерял сознание.

А когда пришел в себя – ничего не помнил. Совсем ничего.

Поэтому поверил тем, кого увидел, открыв глаза.

Рептилоидам.

Они все-таки умудрились выкрасть его, воспользовавшись суматохой. И тем, что среди медицинского персонала, обслуживавшего раненого Павла, была их соплеменница.

Эти твари научились легко маскироваться и давно жили среди людей. Ну, страшноватенькие, тощие, несуразно длинные, с приплюснутыми черепами и выступающими вперед челюстями – так мало ли некрасивых людей в мире?

Лысые черепа прикрывались париками, вертикальные зрачки прятали линзы, а раздвоенные языки рептилоидов просто оставались за зубами.

Правда, из-за них, из-за языков, дикция этих тварей была несколько подпорчена обилием шипящих, но в целом все было в пределах нормы. А в особых случаях, когда что-то шло не так, на людей напускался морок. И те видели то, что хотел змей.

Однако ментальными способностями рептилоиды обладали в разной степени. Кто-то едва мог навести слабенький морок, а кто-то умел делать из людей послушных марионеток.

Но таких сильных, к счастью, было очень немного. А Павел, как он постепенно понял, оказался сильнее всех представителей этой расы. Вероятно, его человеческая сущность усилила эффект.

И силу эту он применил против своих друзей… Против признавшего его сразу и безоговорочно отца, участвуя в его похищении.

Потому что на чистом листе его памяти змеи нарисовали искаженную картину реальности, внушив Павлу срежиссированные ими эпизоды его детства и юности.

В этой реальности именно отец, Венцеслав, приказал убить неправильного сына, а мужественная и любящая мать, Магдалена, сберегла его, тайно вырастив в лесу. И Гизмо был его любимым братцем, товарищем по детским играм. И в тюрьму он попал по глупости, из-за наркотиков. А жестокий отец не простил бедному Гизмо эту оплошность и вместо того, чтобы помочь вытащить сына из беды, подло топил его, собирался лишить наследства. Да еще и выгнал из дома мать, когда стало известно, что Магдалена не убила Павла, а вырастила его.

Но мало того, что выгнал – он еще и избил бедную женщину, изуродовав ее до неузнаваемости!

И когда Павел увидел покрытое распухшими шрамами лицо матери, он едва не сошел с ума от ярости. И ненависти к отцу…

В тот момент он меньше всего задумывался, почему мать ни разу не навестила его, что называется, вживую. Почему общение их всегда происходило только по скайпу, что немного напрягало Павла – ему так хотелось окунуться в живительное тепло материнской любви, целительной нежности, солнечного добра!

А через скайп этого не почувствуешь. Только лицо, только глаза, да и их толком рассмотреть не удавалось, мама почти все время плакала и терла их платочком.

Но теперь он знает – Магдалена боялась посмотреть сыну в глаза. Боялась, что он увидит в них равнодушие и отвращение…

Но кто же ее так разукрасил на самом деле? Ведь шрамы на холеном лице женщины были самыми настоящими.

И, если задуматься, очень похожими на когти животного.

– Это не ты, случайно, маменьку мою исцарапал? – Павел приподнял лобастую башку здоровенного черного кота, украшенного кокетливыми белыми манишкой и носочками.

Но больше ничего кокетливого во внешности котяры не было. Он вообще был очень брутальным и мужественным, с покрытой шрамами морденью и суровым взглядом янтарно-желтых глаз.

Но сейчас эти глаза были вовсе не суровыми. Они буквально плавились от счастья и любви. И в раскатистом мурлыканье кота было почти четко слышно: «Нашел!»

Он действительно каким-то невероятным чудом нашел хозяина, отыскал его в подземельях Московского метро, где скрывалось убежище рептилоидов.

Его кот, его Атос, которого Павел спас когда-то крохотным полуслепым котенком. И который стал его первым настоящим другом там, в пещере. Павел научился чувствовать и понимать своего котяру. А он, похоже, тоже чувствовал хозяина на любом расстоянии.

И нашел его. И именно благодаря Атосу Павел вспомнил свою жизнь.

Свою настоящую жизнь.

Глава 2

Атос (правда, благодаря Варе Ярцевой котяра получил еще и фамилию – Карпов) перехватил хозяина в заброшенном тоннеле, служившем переходом из одной части подземного города рептилоидов в другую. Внутрь этого змеиного гнезда кот проникнуть не мог – стальные двери, замаскированные под камень стен, отпирались с помощью магнитных карт. И неизвестно, сколько Атос ждал, пока Павел появится…

Впрочем, отощавшим зверь не выглядел – крыс здесь водилось предостаточно. Кот выглядел счастливым, а теперь, спустя какое-то время, проведенное в обнимашках и нежностях, – еще и нетерпеливым.

Он мягко вывернулся из рук Павла, спрыгнул на неровный пол тоннеля и, отбежав на несколько шагов, остановился и призывно мяукнул. И удивленно посмотрел на хозяина:

«Почему ты стоишь? Пошли домой!»

– Не могу, – тяжело вздохнул Павел.

«Почему? Тебе тут нравится?!»

Кот забавно сморщил усатую мордень и брезгливо чихнул, словно избавляясь от противного запаха.

– Нет, Атос, не нравится. И раньше не особо нравилось, а теперь вообще разнести это логово хочется к чертовой матери!

«Тогда пошли домой!»

Кот вернулся и, приподнявшись на задних лапах, передними уперся в колени хозяина, внимательно всматриваясь в его глаза.

Павел присел на корточки и, охватив ладонями лобастую голову животного, так же пристально вгляделся в янтарную глубину:

– Атос, я должен спасти отца! Из-за меня он оказался в лапах этих уродов, я помог, понимаешь?! Не задумываясь особо, зачем Венцеслав им понадобился. И я должен освободить его, причем как можно скорее. А потом мы с ним вместе вернемся домой. А пока, – Павел почесал кота за ушами, – подожди меня здесь, ладно? Я сейчас вернусь.

Атос тут же завалился на бок, вальяжно помахивая хвостом и прикрыв глаза – чего ж сидеть, если можно полежать!

– Ты тут не особо разлеживайся! – усмехнулся Павел, поднимаясь. – Здесь ведь не только я хожу, сюда и местные аборигены порой заглядывают.

Атос опять брезгливо чихнул и вообще закрыл глаза.

– Ой-ой, тоже мне, демонстратор! Обоняние у него, видите ли, хорошее, унюхает, если что! Ты не захрапи только, нюхач! А то пойдешь на корм рептилиям.

На подобные инсинуации кот не счел нужным реагировать, продолжая изображать довольно крупный коврик.

Павел улыбнулся и повернулся к двери, ведущей в жилой блок подземелья. Улыбка и расслабленное выражение глаз мгновенно сменились сосредоточенностью и надменным холодом. Павел еще раз проверил мысленный блок, который он интуитивно выставлял с того момента, когда впервые встретился со своими дальними родственничками.

Блок на свои мысли и эмоции, что очень нервировало Аскольда Викторовича Ламина, одного из главных в подземелье и не менее значимого там, в мире людей – господин Ламин являлся депутатом Государственной думы. А его ближайший помощник Макс Шипунов и в реальности имел корочки помощника депутата. Это открывало перед Ламиным и Шипуновым почти все двери и овевало опахалом депутатской неприкосновенности.

Рептилоиды вообще постарались проникнуть на ведущие посты во всех ключевых точках человеческого общества, чтобы влиять на жизнь людей, направляя их в нужное русло. И подготавливая почву для ассимиляции…

Но, разумеется, депутатами и олигархами могли становиться только самые сильные, способные наводить морок одновременно на большое количество людей. А небольшое количество нужных людей временно превращать в послушных марионеток, причем после снятия воздействия люди ничего не помнили.

К счастью для человечества, таких сильных особей у рептилоидов было совсем мало. Их вообще осталось немного, раса вымирала. И единственным спасением для них была ассимиляция с людьми.

Поэтому Павел стал для них символом спасения.

А когда Ламин понял, что этот гибрид обладает ментальной мощью, на порядок превосходящей способности самого сильного из них, он приложил максимум усилий, чтобы сделать Павла своим, искренне презирающим убогих людишек, рептилоидом.

И ведь почти получилось! Хотя Аскольда Викторовича серьезно напрягала невозможность заглянуть в голову подопечного, настроиться на его эмоции, понять, что он думает и чувствует на самом деле.

Но зато удалось сформировать новую личность, и, судя по поведению и поступкам, эта новая личность отлично прижилась в потерявшем память гибриде.

Так что пусть себе блокируется, он все равно наш!

Павел вытащил из кармана магнитную карточку-ключ, открыл дверь и вошел внутрь.

Спасибо местному эскулапу, физически Павел чувствовал себя превосходно, хотя после операции по захвату Венцеслава ему было ох как худо! И не только потому, что пришлось ломать защиту очень сильных менталистов, нанятых, как он теперь понимал, начальником службы безопасности отца, Александром Дворкиным.

Сашей. Его другом. Которого он едва не убил…

Но не смог. И теперь Павел вспомнил, что там, во время захвата, он подсознательно не позволил и Максу стрелять в Дворкина, остановил его.

А потом из машины выбежала Моника. И позвала его, использовав то имя, под которым он с ней познакомился в одной из виртуальных социальных сетей.

Арлекино.

И именно в тот момент – Павел теперь точно знал – впервые его новая личина дала трещину. Но ему сделали инъекцию в шею, и он отрубился.

А потом, уже здесь, в подземелье, его физическим и ментальным восстановлением занялся его лечащий врач. А Ламин, торчавший там, упомянул о какой-то сыворотке…

Вот чем они его накачивали! Что заставляло его впитывать ложную информацию и блокировало собственные воспоминания!

Ну что же, теперь у них вряд ли получится вводить ему «травяной бодрящий коктейль, созданный по рецептуре предков». Так, кажется, Аскольд Викторович назвал сыворотку, когда подопечный заинтересовался ею.

Павел кивал проходящим мимо рептилоидам, отвечая на их приветствия, и больше всего на свете сейчас желал одного – не встретить никого из тех, с кем общался относительно близко, с кем приятельствовал.

А главное – не встретить Ламина.

Потому что сейчас ему было бы очень трудно удержать свои мысли и эмоции внутри сознания. Там крутился бешеный торнадо, и Павлу требовалось время, чтобы утихомирить его, навести порядок, разложить все по местам, осмыслить и выработать правильную, естественную линию поведения.

Чтобы спасти отца.

Вселенная услышала его отчаянное желание и не послала навстречу никого из приятелей. Павлу удалось спокойно добраться до своей комнаты.

Впрочем, комнатой это помещение назвать было нельзя, оно больше напоминало отсек космического корабля, каким его изображают в кино.

Тесно, мало пространства, но все очень продуманно и эргономично. Даже душевая имелась. И санузел.

Вернее, санузелок.

Павел подбежал к столу и лихорадочно закопошился в его ящиках. Так, что же тут подойдет для задуманного? Чтобы надежно было, чтобы Атос донес, не потерял.

Ага. Скотч и степлер. Отлично!

Павел аккуратно отрезал тонкую полоску бумаги, написал на ней несколько слов, приклеил полоску на широкий скотч, завернул ее таким образом, что получился плотный прозрачный ошейник нужной длины, выкинул обрезки и, спрятав ошейник и степлер в карман, торопливо вышел.

На обратном пути тоже повезло – никого из знакомых. Правда, камеры видеонаблюдения фискально таращились на него стеклянными глазами, но мало ли зачем он решил вернуться! Забыл что-нибудь, предположим, в медблоке.

Судя по безмятежной позе кота, за это время никто из рептилий его не побеспокоил. Павел присел перед оживившимся питомцем, приладил на него ошейник, скрепил концы степлером и, подхватив Атоса на руки, поцеловал в покрытый шрамами лоб:

– Все, дружище, теперь иди. И поосторожнее там, письмо не потеряй!

Кот боднул любимого хозяина, гибко спрыгнул с рук и бесшумно скользнул в темноту тоннеля.

Глава 3

– Что-то ты долго восстанавливаешься, – Аскольд Викторович Ламин недовольно поморщился, наблюдая, как его помощник, Макс Шипунов, ковыляет по беговой дорожке.

Хотя сейчас ее следовало бы назвать ходовой дорожкой. Причем даже не для спортивной, бодренькой такой ходьбы с зазывно виляющим задом, а для пенсионерской, неспешной, размеренной.

Но даже такой ритм Макса очень утомлял, это было видно – он тяжело дышал и периодически кривился от боли, припадая на больную ногу все сильнее.

– Павел наш уже бодрым муфлоном скачет, а ты все никак! – Ламин слез с велотренажера и подошел поближе к помощнику, своей правой руке, так сказать.

Очень длинной, тощей и уродливой, с точки зрения человека, руке – безволосый череп Макса имел приплюснутую сверху форму, бровей и ресниц не имелось, глаза прятались довольно глубоко, губ почти не было. Нос был, но какой-то невразумительный, малозаметный.

Да и кожа гладкостью не отличалась, микрочешуйки делали ее больной и неприятной на вид.

Но Макс вовсе не был самым уродливым, среди рептилоидов он скорее считался красавчиком – самочки с удовольствием проводили с ним время.

А сам Макс был зациклен на представительницах человеческого прекрасного пола, и поэтому его маскировка была одной из лучших: несколько видов париков с разными прическами и цветом волос, разнообразные бородки, усики, брови и даже ресницы.

И результат, как правило, в целом получался неплохой. Уже не такой урод, как на самом деле, а вполне презентабельный и ухоженный мужчина. Костюмы, сшитые на заказ, и дорогая брендовая обувь, не говоря уже о таких мелочах, как часы, цепочки, зажимы для галстуков, перстни – в общем, помощник депутата Государственной думы Макс Шипунов пользовался успехом и у человеческих дам. Правда, определенного сорта дам, падких на внешние признаки достатка. И готовых не обращать внимания на неприятную, шероховатую на ощупь кожу любовника.

Сначала Макса вполне устраивали такие подружки, с ними было легко завязать отношения, но и так же легко расстаться – прощальный подарок мгновенно осушал слезы. Но постепенно ему захотелось чего-то большего, настоящих чувств, что ли. Чтобы его любили не за усыпанные бриллиантами часы и дорогую машину, а просто так. Причем без грима, вот такого, какой он есть.

Но об этом и речи быть не могло, Макс даже не пытался.

Пока не появился Павел. У которого была Моника. Не какая-нибудь дурнушка, имеющая, мягко говоря, сложности с выбором кавалеров, нет. Моника обладала внешностью кинозвезды: длинные каштановые волосы, большие карие глаза, точеная фигурка и – в качестве невиданного бонуса – умница, добрая, искренняя, чистая и нежная.

Немудрено, что на нее положил глаз душка Гизмо, он же Сигизмунд Кульчицкий, на тот момент считавшийся единственным сыном и наследником Венцеслава. Красавчик и баловень, завсегдатай светских тусовок. А на самом деле – жестокий садист и убийца.

Которого смог остановить только Павел, когда узнал, что именно Гизмо похитил его Монику…

Макс отчаянно, до темноты в глазах, завидовал этому обезьяньему выродку, над которым так трясся Ламин. Разумом Шипунов понимал, что этот выродок действительно символизирует угасшую было надежду расы на ассимиляцию, на сохранение. На то, что теперь рептилоиды не вымрут. Надо только досконально изучить родителей Павла, превратив их в подопытных животных. Поэкспериментировать с ними, провести ряд опытов с эмбрионами, созданными из их клеток, из яйцеклеток самки рептилоида, оплодотворенных биологическим материалом Венцеслава, и наоборот – яйцеклетки Магдалены и биоматериала рептилоида. Работы предстояло много, интересной и перспективной.

И изучение самого Павла, его невероятной способности к регенерации, намного превосходящей такую же у рептилий. И его ментальные способности, тоже внушающие уважение, если не трепет.

Сейчас, после того как Павлу с помощью специальных препаратов и гипноза вживили другую личность, он стал настоящим рептилоидом по духу, своим парнем. Ламин от счастья чуть ли не из штанов выпрыгивал, остальные рептилоиды тоже радовались и старались подружиться с Павлом, самки изо всех сил пытались соблазнить гибрида – он ведь был таким красивым, реально красивым!

Потому что обладал атлетическим, правильным, пропорциональным телосложением, а еще – четкими, мужественными чертами лица. И глаза его не прятались под надбровными дугами, а прямо и открыто смотрели на мир. И губы имели красивую форму.

Правда, в глазах людишек Павел все равно выглядел жутким уродом, монстром. Из-за кожи, покрытой мягкой, почти незаметной чешуей зеленоватого оттенка, из-за лишенной какой бы то ни было растительности головы – ни волос, ни бровей, ни ресниц. И ушные раковины тоже отсутствовали.

Страшилище, в общем, которого родная мать до сих пор видеть не хочет!

И вот это страшилище смогла полюбить такая девушка, как Моника! Мало того, что умница-красавица, так еще и дочь банкира!

В общем, Макс люто завидовал Павлу. И ненавидел его.

Но тщательно скрывал свои чувства, сумев даже подружиться с этим выродком. Правда, Павел забыл о своей Монике, что очень помогало Максу прятать свою ненависть. Во всяком случае, он надеялся, что прячет, потому что до конца всех возможностей Павла не знал никто.

Кроме самого Павла, конечно.

Но он держался вполне дружелюбно, внешне, во всяком случае. И презирал людишек тоже вполне искренне. В его разум, увы, заглянуть не удавалось, но, раз он помог похитить Венцеслава и сейчас рвался «поговорить по душам» с папенькой, значит, все в порядке.

Но зачем же ставить его постоянно в пример?!!

– Не забывайте, Аскольд Викторович, – сухо процедил Макс, продолжая из последних сил шагать по дорожке, – что Павел восстанавливался ментально, ранения он не получил. В отличие от меня и Стаса. Стас вон вообще еще с кровати не встает!

– Потому что у Стаса ранение было серьезное, задета печень. А у тебя – всего лишь в ногу, причем кость осталась нетронутой. Неделя уже прошла, а ты все ковыляешь!

– Во-первых, не неделя, а шесть дней, а во-вторых, мне доктор вообще категорически запретил перегружать ногу, швы только вчера сняли.

– Чего ж тогда перегружаешь?

– Надоело валяться в постели, да и вы постоянно недовольны, любимчиком своим мне в нос тычете!

– А тебя это напрягает? – усмехнулся Ламин. – Может, ревнуешь?

– Вы не самочка, Аскольд Викторович, чтобы я вас ревновал. А насчет вашего отношения к гибриду – да, меня напрягает ваша излишняя восторженность. Вы абсолютно уверены в Павле, а он, между прочим, едва не начал вспоминать. Когда увидел ту свою девку. Хорошо, что я прихватил с собой сыворотку.

– Да, девица нам чуть всю операцию не провалила, – поморщился Ламин. – И откуда она вообще там взялась? Зачем Венцеслав ее взял с собой?

– Это уже неважно – откуда, зачем.

– А что важно?

– А то, что эта… как ее… Моника – она представляет собой реальную угрозу нашему плану. Что будет, если Павел снова с ней встретится?

– Мы не допустим их встречи.

– Каким образом? Всего, как видите, предусмотреть невозможно. К тому же – может, мне и показалось – но Павел там, в лесу, действовал… как бы это сформулировать…

– Да уж постарайся, – нахмурился Ламин.

– Словно у него произошло раздвоение личности. Одна была на нашей стороне, а вторая – против. Я почти уверен, что именно Павел не позволил мне пристрелить Дворкина.

– Аргументируй.

– Никто из команды человеческих менталистов не мог видеть упавшего возле машины Дворкина, его скрывал корпус джипа. А Павел – видел. И я не смог пристрелить одну из наших главных проблем.

– Не уверен, что ты прав, но с доктором нашим поговорю, – задумчиво произнес Ламин. – И эта его оговорка, когда он в себя пришел…

– Какая?

– Он сказал «мама Марфа», а не «мама Магда». То есть назвал имя той, кто его реально вырастила и заменила ему мать. Подсознательно назвал, причем даже не заметил этого.

– Ну вот, видите? Раздвоение!

– Ладно, примем меры.

И Ламин направился к выходу из тренажерного зала.

– Так что насчет этой девицы, Моники? – крикнул ему вслед Макс.

– Займись ею.

– С удовольствием.