Текст книги "Пятый постулат"

Маша и сама не заметила, как ее голос стал торжественным и будто даже внушительным. Она рассказывала о том, чему ее учили в школе, во что сама верила всем сердцем. И от этой искренней убежденности притих даже Весь, который, мягко говоря, не воспринимал общевизм всерьез и считал его несусветными бреднями.

А девушка повествовала о том, как в считаные месяцы во всем мире воцарилась власть общевистов; о том, что дал стране Вождь и чему научил; о том, что после этого мир получил свое название «Мир взошедшего солнца», потому что символом революции было солнце в венке из спелых колосьев, а цвет общевистов – сочный оранжевый, в котором видится и яркий солнечный свет, и золото пшеницы, которую жнут на щедрых полях, и спелые летние плоды…

Говорила она и о том, что все жители ее мира свободны и счастливы, потому что Вождь еще в начале революции, тридцать лет тому назад, провозгласил, что от каждого нужно взять по его возможностям и каждому дать по потребностям. Те, кто стоит у руля мира, Вождь, Первый секретарь и так далее, отказываются от своих имен, а из уважения к ним простые рабочие кроме имени имеют еще и прозвание по должности – именно последнее считается настоящим, а первое служит лишь в быту.

Закончила Маша словами о том, что беспокоило ее сейчас больше всего:

– Нас учат, что случалось такое: жители Мивзоса попадали в другие миры, где еще угнетал человек человека. Нам рассказывали, как эти герои в одиночку приводили миры к общевистской революции, освобождали притесняемый народ. – Она запнулась, а потом уныло закончила: – Только, видно, я плохая общевистка, потому что, сколько ни стараюсь, не могу объяснить людям необходимость революции…

Голос Маши сорвался, и она замолчала, пряча слезы. Обиднее всего было осознавать, что она подвела Вождя, не смогла выполнить его заветы.

– Да вздор это все! – не выдержал молчания Весь. – У нас тоже говорят, что в одиночку можно перевернуть мир, но на самом деле это абсурд!

– Расскажи… – попросила Маша.

Уж что повлияло на Веся, – наливка все-таки в голову ударила или просто пооткровенничать хотелось, – неизвестно, но он заговорил:

– В наших летописях значится, что в незапамятные времена в наш мир явилась героиня, имя которой было Мэррасиэль. О ее деяниях достоверно известно из ее дневников, а их версий не так уж мало: очевидно, запрещенные книги переписывали от руки, поэтому детали и имена несколько различаются. – Весь перевел дыхание и продолжил: – Некоторые исследователи полагают, что в сознании народа объединились образы героинь разных эпох, но большинство придерживаются версии о том, что в действительности существовала лишь одна Мэррасиэль. Жизнеописания слишком схожи, таких совпадений не бывает.

Он протянул руку за бутылкой, промочил горло:

– Считается, что она была уроженкой другого мира. Да не косись ты на меня так! – Он посмотрел на Машу. – Если в этом вашем Мивзосе знают о существовании иных миров, то неужели ты полагаешь, будто у нас дело обстоит иначе?

Весь гневно фыркнул, а Маша устыдилась. Раххан-Хо явно наслаждался спектаклем.

– Итак, на чем я остановился? Ах да… оказавшись в нашем мире, Мэррасиэль свергла законного правителя и заняла императорский престол. Правда, чтобы узаконить свои права, она женила на себе бывшего императора и сделала его принцем-консортом. Правда, прожил он недолго, – криво усмехнулся Весь. – Поговаривают, молодая императрица была настолько ехидна и ядовита в речах, что, как паучиха, пожрала своего супруга после рождения наследника. Это иносказание! – вздохнул он, заметив ужас в глазах Маши. Саркастически усмехнулся: – По правде говоря, я не слишком доверяю этим летописям и дневникам. Куда обычной девке – а упоминается, что она была груба, невоспитанна, словом, не благородных кровей, – тягаться за власть с законным императором? Разве что и он сам, и весь двор вместе с советниками, министрами, военными и прочими разом сделались клиническими идиотами и возлюбили эту Мэррасиэль!

Весь подумал и добавил:

– Скорее всего, за девкой кто-то стоял, достаточно умный и хитрый. Но это все домыслы, конечно. Слишком много лет прошло, теперь правды не узнать. Но, к слову сказать, на сыне Мэррасиэль новая династия и прервалась. Вернее, ее прервали. Молодая императрица слишком заигралась, а у прежнего императора нашелся наследник, дальний родственник, сумевший не пасть жертвой ее чар. Подозреваю, что вся история – его рук дело, прежде законно получить трон он бы не смог.

По тону Весьямиэля было понятно, как он относится к этой легенде. Да что там, он попросту смеялся над ней! Маша уж было собралась сказать ему, что мать-история хранит важнейшие сведения и позволяет учиться на ошибках прошлого, но Весь не дал ей такой возможности, встал и заявил:

– Хватит болтать, спать пора.

С этими словами он направился к телеге – наверное, решил устроиться на ночлег на мягком сене. Впрочем, Маша и Раххан-Хо не возражали – сказочник давно нарубил лапника и соорудил неплохие лежаки.

– Ты не будешь возражать, если я с вами прокачусь? – окликнул Веся Раххан-Хо. Видимо, он сразу понял, кто в этой паре главный, а потому обращался сразу к Весьямиэлю. – Вы с Машей внакладе не останетесь, подсоблю и в дороге, и в селениях, если завернем.

– Хочешь, присоединяйся, – пожал плечами Весь. – Только имей в виду – не советую искать покупателей на наши… истории.

В голосе мужчины послышались угрожающие нотки, Маше даже показалось, что он ощерился, как цепной пес, хоть в полумраке да еще вполоборота не разглядеть было гримасы. Одно ясно: Весь сказочнику не доверял…

– Обещаю, я буду верным спутником Весю Сторожу и Маше Звонкой, – серьезно ответил Раххан-Хо. – До тех пор, пока наши дороги не разойдутся!

Глава 12
Гнев богов

День шел за днем, одна дорога сменяла другую, и одним прекрасным утром Маша поняла, что ей очень даже нравится путешествовать на скрипучей телеге. Конечно, дороги могли бы быть не такими ухабистыми, но это ерунда – если уж очень сильно трясет, можно пойти пешком, опять же ноги размять. А вокруг красота какая! Поля, поля, холмы, дорога петляет между ними и снова прячется в лесу.

Одного Маша не могла взять в толк: откуда Весь знает, в какую сторону двигаться? Уж так они крутили и петляли, что не разберешь, с какой стороны приехали. На вопрос белобрысый не ответил, буркнул что-то неразборчиво и снова мрачно уставился на дорогу.

«Ну и пес с ним», – подумала Маша (нахваталась всяких выражений еще на постоялом дворе, и иногда они приходились очень кстати!) и снова заговорила с Рахханом. Вот кого не нужно было по полчаса уговаривать раскрыть рот: их случайный попутчик так и сыпал байками и прибаутками, былями и небылицами. Еще он научил Машу нескольким здешним песням и сам подпевал – голос у него оказался не очень сильный, хрипловатый, зато со слухом был полный порядок, так что у них неплохо получалось петь вдвоем. Еще бы Веся уговорить подыграть на флейте, только Маша пару раз взглянула на него и отказалась от этой затеи – очень уж неприветливым он выглядел.

Даже странно, решила она. Он так рвался в путешествие, и первый день был вон как весел, всякими задумками делился, с Рахханом всю ночь проговорил, а потом как отрезало. Может, ему спутник не по душе? Но тогда бы Весь его отшил, очень даже просто, в этом Маша не сомневалась ни секунды. Или ему просто не нравится, что тот берет на себя инициативу, подсказывает, куда лучше свернуть, дичь вот ловит, учит Машу разводить бездымный костер, готовить на нем мясо и отличать съедобные ягоды от несъедобных, а также обращаться с лошадью. Девушка теперь сама могла запрячь и распрячь смирную Зорьку и очень этому радовалась. Но опять-таки, будь это Весю не по нраву, он бы наверняка сказал Раххану что-нибудь такое, отчего веселый парень отстал бы от них в первой попавшейся деревне! Они уже миновали два или три поселения, но заезжать никуда не стали: провизии пока хватало, так зачем лишний раз показываться местным на глаза? На дороге если кто и встречался, обращал на них мало внимания, – все своими делами заняты.

Нет, тут что-то совсем иное, заподозрила Маша и стала пристальнее приглядываться к Весю.

Они снова свернули на лесную дорогу – тут было не так жарко, лошадь мягко ступала по заросшей колее, поскрипывала телега, пробивающиеся сквозь листву солнечные лучи танцевали на лицах и одежде путешественников, делая их и впрямь похожими на циркачей в пестрых трико. Вот один такой луч упал на лицо Веся, и Маша удивленно заморгала: белобрысый угнетатель и так-то всегда казался бледным, как будто на открытом воздухе сроду не бывал, но сейчас и без того острые черты его лица заострились еще больше, глаза запали, кожа сделалась землистой, и даже золотые волосы, гордость мужчины, словно потускнели. И, если честно, Весь выглядел осунувшимся и совершенно больным. И если бы не привычный злой огонек в глазах, Маша, не задумываясь, предложила бы свою помощь. Но, пожалуй, от Веся сейчас можно было дождаться только отборной ругани за то, что она сует нос не в свое дело. И вообще, может, его на телеге укачало, или голова болит! Или… Маша снова пригляделась. Весь время от времени потирал левое плечо и едва заметно морщился – руку, наверное, отлежал. А чего ждать, если на досках спишь? Лучше, как они с Рахханом, на лапнике, он упругий, как матрац…

– Послушай, – не удержалась Маша вечером, когда Раххан помогал ей распрягать Зорьку, следил, чтобы девушка не перепутала ремни и пряжки, – ты не замечал, что с Весем что-то неладно?

– Откуда же мне знать? – удивленно вздернул темные брови мужчина. – Я его не знаю совсем, так как понять, ладно с ним или нет? Тебе виднее!

– Ну… – Маша нахмурилась. – Он какой-то унылый. И не ест совсем. Видел?

– Да он и с самого начала мне обжорой не показался, – пожал плечами Раххан, потрепав кобылу по холке.

– Это-то да, но только… – Девушка примолкла, покосилась на Веся. Тот, нахохлившись, сидел у костра с крайне мрачным видом и по сторонам не смотрел. Но, как знать, слышал ли разговор? Насколько помнила Маша, слух у него очень острый! – Что делать-то, если он правда заболел? У нас ни лекарств нет, ничего! И врачей тут тоже нету…

Раххан задумался. Или сделал вид, что задумался, по нему трудно было понять. Маша уже обращала внимание на то, как меняется его лицо: только что серьезное или мрачное – и тут же дурашливое или смешливое. Будто облака бегут по небу, каждую секунду меняя свой рисунок, или пляшут в костре языки пламени. Странный он, этот Раххан, решила Маша. Вроде бы все на виду, и говорливый такой, приветливый, только про себя до сих пор ничего толком не рассказал. Сказочник и сказочник, странствует себе по городам и селам, а больше ни слова. Ни откуда родом, ни где его дом… Скользкий тип, вот как назвали бы его на постоялом дворе в Перепутинске! Но вроде бы не злой. И на разбойника не похож, хотя Маша в жизни своей их не видела и не смогла бы отличить кого-то из этой братии от законопослушного человека.

– А у него ты спрашивала? – внезапно подал он голос.

– Нет, – покачала она головой. – Я… ну…

– Боишься, – понятливо кивнул Раххан.

– Ничего я не боюсь! – нахмурилась Маша. – Настоящие общевистки не…

– …не боятся, – подхватил мужчина. – Ну а раз так, чего не спросишь? Стесняешься? Это понятно, вдруг у мужика живот прихватило на походной-то еде, а сказать гордость не позволяет…

– Глупости какие! – рассердилась девушка. – Ничего стыдного в этом нет! Только если б так, он бы…

– Он бы уже все кусты по дороге освоил, – согласился Раххан с нахальной усмешкой, и Маша в который раз подумала, что он будто мысли ее читает. – А он сидит себе. И молчит.

– Молчит, – грустно ответила Маша и снова покосилась на Веся. Тот опять потирал плечо, но теперь как-то по-другому.

– Ага… – проронил Раххан, смотревший в том же направлении. – Пойдем-ка, поболтаем! Это становится интересно…

Девушка поспешила за ним – на сердце стало немного легче. Пусть Раххан поговорит с Весем, уж наверно мужчине тот не станет так грубить, как «глупой девке». Хотя бы потому, что Раххан и сдачи дать может, если что.

– Слушай-ка… – Мужчина уселся рядом с Весем, привычно поджав под себя длинные ноги. Он так мог сидеть часами, а у Маши ноги почти сразу затекали, потом не встанешь! – А что ты чешешься, как шелудивый? Блох подцепил, что ли?

Маша изумленно взглянула на Веся. А ведь правда, чешется! Как это она сразу не поняла? Вот и сейчас он явно удержал руку, потянувшуюся к левому плечу.

– Ты говори, да не заговаривайся, – процедил он. Судя по прищуру, он пребывал в самом скверном расположении духа, и Раххан рисковал нарваться на оскорбление.

– Ну прости, погорячился. – Раххан развел руками и улыбнулся. – Уж больно похоже! Но только блохи бы всего тебя закусали, да и нас бы не пожалели, а ты не весь чешешься, только здесь…

Он протянул руку, чтобы взять Веся за запястье, но не успел – тот отпрянул неуловимым движением, будто перетек с места на место. Маша всякий раз поражалась, как ему удается вот так двигаться!

– Придержи руки, – посоветовал белобрысый недобро. Видно было, что лицо у него осунулось еще больше, на висках выступила испарина, но смотрел он все так же непримиримо.

– Надо будет – скручу и посмотрю, что у тебя там, – пообещал Раххан и так же неласково ухмыльнулся, показав белые зубы. – Мне вот не улыбается какую-нибудь заразу от тебя подхватить, так что лучше сразу скажи.

– Это, может, лечится, – встряла девушка. – Раххан травы разные знает, так, может…

– Это не лечится, – перебил ее Весь. Криво усмехнулся, дернул завязки у ворота: – Хотите посмотреть? Ну, смотрите…

Он стянул рубашку с плеча, высвободил руку, посмотрел на спутников не без вызова.

Маша ахнула, прижала ладонь ко рту и даже назад подалась. Раххан оказался более сдержанным, он только присвистнул.

Даже в неверном свете костра можно было различить, что кожа у Веся от плеча до запястья воспалена, будто от ожога, а под ней…

Маша как-то мельком видела, что у него на груди и на руке нанесен какой-то рисунок, но только теперь смогла рассмотреть его целиком. Слева, над самым сердцем – свившийся восьмеркой змей, заглатывающий собственный хвост: каждую чешуйку видно, и глаза – мудрые, недобрые… А по руке – непонятная вязь: то ли буквы, то ли просто узор…

– Татуировка? – заинтересовался Раххан, приглядевшись.

– Это что? – удивилась Маша.

– Это на иголку краску берут и под кожу вкалывают, получается рисунок. Кое-где люди себя с ног до головы так разукрашивают, – пояснил тот. Маша содрогнулась – какое варварство! И больно, наверно. И зачем такое Весю? – Кстати, заразу какую-нибудь можно затащить очень просто! Может, и тебе…

– Не может, – ответил Весь коротко. – Это не татуировка.

– А что же? – любопытно спросил Раххан, но вопрос его остался без ответа, потому что Маша пораженно прошептала:

– Они что… шевелятся?..

Змей на груди Веся и правда будто переменил положение и воззрился на них испытующе, а мелкие змейки на руке пришли в движение, сложились в новый замысловатый узор. Весь зашипел, как та же змея, рывком натянул рубашку на плечо.

– Шевелятся! – рявкнул он. – Что вам еще надо?

– Что это? – Раххан не скрывал изумления. – Ничего подобного никогда не видел! Если не татуировка, тогда… откуда этот рисунок?

– Это знак бога, – сквозь зубы процедил Весь. – Он появился, когда… Когда я принял посвящение.

– Посвящение? – нахмурилась Маша. – Ты о чем?

– Ах да, я ведь не говорил… – Он растянул тонкие губы в неестественной усмешке. – Мужчины моей семьи посвящают себя богу. Не все, конечно. Только те, кого он выберет. До меня это был мой дед, я должен был сменить его, если бы…

– Если бы не очутился здесь, – завершил Раххан. – Так ты жрец, что ли?

– Служитель культа! – сообразила Маша и посмотрела на Веся с недоумением. Как же это получается? Аристократ, угнетатель, лжец, вор, развратник, да еще и священнослужитель? В этом человеке собрались все возможные пороки!

– Как угодно, – снова скривился Весь. Кажется, этот божественный знак доставлял ему все больше неудобств, но он терпел.

– Ты расскажи, – предложил Раххан, присаживаясь напротив. – Я так вижу, для тебя подобное внове, так вдруг что поймем? Если вместе подумаем, а?

Весь наградил его таким взглядом, что Маша бы точно устыдилась, но сказочник и не подумал смутиться. Смотрел выжидательно, и, к удивлению девушки, белобрысый сдался…

Меньше всего Весьямиэлю хотелось делиться с попутчиками своими проблемами, но они ведь не отвяжутся, на лицах написано! Маша смотрит одновременно испуганно и возмущенно – ну да, конечно, в ее мире религий как таковых не сохранилось. Хотя что есть культ этого ее Вождя, как не самая настоящая религия? Но разве глупой девке объяснишь!

А вот Раххан, хоть и любопытствует, держится настороженно. То ли слышал что-то о подобных вещах (почему бы и нет, этот многое знает), то ли просто нюхом чует.

Ну и чем они могут помочь?..

– Мой мир, – неохотно начал мужчина, – создали два бога…

– Богов не существует! – тут же вставила Маша, но Раххан дернул ее за рукав, и рыжая обиженно замолчала.

– Не перебивай, – шикнул он на девицу. – А ты говори, Весь. Мы слушаем.

Сложно было объяснять чужакам то, что впитал с материнским молоком! Казалось бы – это так просто: есть Шейсет, богиня любви, жизни, та, что знаменует собой животворящее начало, и есть Раш’ял, бог смерти, мудрости, тот, кто запирает двери и хранит запретные знания. Они не брат с сестрой, не муж с женой, не союзники и не противники, они – единое целое, они всегда идут рука об руку: жизнь и смерть, начало и конец, чувство и знание, и в этой гармонии – сила их мира.

Жрицами Шейсет становятся, что вполне понятно, только женщины. Никогда – девушки, а только те, которые уже доказали, что способны давать жизнь. Чем больше детей у жрицы, тем лучше, это значит, что ее коснулась милость богини. И тем больше вероятность, что одна из ее дочерей или внучек рано или поздно примет сан жрицы и ее обязанности.

Знак богини – золотая птица, и женщина, отмеченная этой печатью, желанна для любого, только далеко не каждому она подарит свою благосклонность!

Раш’ялу служат мужчины. Раш’ял – бог-воин, поэтому жрец обязан уметь обращаться с оружием. Он – бог мудрости, поэтому жрец должен быть образован. От служителя требуется многое, не только соблюдение правил, обычаев и совершение ритуалов. Но главное – то невидимое, что способен отметить только сам бог.

– Я проявлял склонности к служению с раннего детства, – неохотно произнес Весьямиэль, не желая вдаваться в подробности. – Разумеется, мне дали превосходное образование, даже у наследных принцев не было таких учителей. В день моего совершеннолетия дед отвел меня в храм, и Раш’ял отметил меня своей печатью. – Он коснулся плеча. – Вот этой.

– А как это было? – поинтересовался Раххан. Кажется, от него не укрылась скептическая усмешка собеседника.

– Не помню, – хмыкнул Весьямиэль. – Мне сказали, что я потерял сознание, а когда очнулся – знак бога уже красовался на моем теле.

У него было вполне определенное мнение об этом таинстве: просто ему подмешали что-то в питье, а потом каким-то образом нанесли рисунок на кожу.

– И ты стал жрецом? – допытывался Раххан.

– Пока что им остается мой дед, но он уже стар, и я был готов в любой момент принять его обязанности, – холодно ответил Весьямиэль. – Я ношу фамилию зи-Нас’Туэрже, пользуюсь всеми привилегиями нашего рода, но я… хм… нахожусь как бы вне семьи, так вам будет понятнее. Я давно владею всеми необходимыми знаниями, и мне не раз случалось заменять деда на церемониях.

– А как же теперь? – подала голос Маша. – Если ты здесь, то кто же будет вместо тебя?

Вопрос резонный, Весьямиэль в который раз подумал, что девица неглупа и умеет задавать вопросы. Он тоже размышлял об этом.

– Кто-то из моих младших братьев или племянников, – равнодушно ответил Весьямиэль. – Среди них есть те, кто тоже проявлял склонность к служению.

– Видно, ты не очень-то ревностный приверженец религии, – хмыкнул Раххан.

– Я не верю в богов, – сухо сказал Весьямиэль.

– Но… – начала было Маша, однако осеклась.

Что он должен был им объяснить? Что сан жреца Раш’яла открывает такие перспективы, какие и не снились обычному высокорожденному? Он неуязвим, на него даже императрица вряд ли осмелится поднять руку, дабы не прогневать божество! А главное – его будут слушать. Его будут слушать сильные мира сего, потому что устами жреца глаголет сам бог, и Весьямиэль не сомневался – его дед неоднократно произносил именно те пророчества, которые были выгодны их семье и союзникам. Дед мошенничал, и Весьямиэль не видел в этом ничего предосудительного. Если кто-то и владеет умами людей, пусть это будет человек умный и дальновидный, способный думать не только о личном благе. Конечно, семья превыше всего, но дед, насколько знал Весьямиэль, хорошо разбирался в политике, его советам следовали.

– Это отвратительно! – сказала Маша возмущенно. – Ладно, когда служители культа сами верят в то, что говорят, это еще можно понять… А так выходит, простых людей обманывают, и все! Какая гадость!

– Эта гадость называется высокой политикой, – усмехнулся Раххан. Вот его явно не шокировали откровения. – Так, значит, ты собирался сознательно говорить неправду?

– Если люди желают слышать ложь, почему бы не удовлетворить их желания? – приподнял бровь Весьямиэль.

– Ну да, ты прав, – хмыкнул тот. – И ты был уверен, что богов на самом деле нет?

Весьямиэль молча кивнул. Он не верил в них. Не верил в то, что высшим сущностям, если даже они действительно есть, может быть дело до человеческих букашек! Может быть, в стародавние времена Раш’ял и Шейсет сходили на землю, чтобы даровать свои откровения людям, но не теперь.

– Зря, – коротко сказал Раххан, и показалось, будто в глазах его отразилось пламя костра. – Даже если не веришь в богов, не надо так явно давать это понять. Никогда не знаешь, чем обернется…

– Думаешь, честнее было бы притворяться, будто я истинно верующий? – усмехнулся Весьямиэль. – Если боги существуют, они прочтут в моем сердце, а слова не значат ничего!

Раххан опустил голову, молчаливо соглашаясь.

Весьямиэль снова солгал. Слова значили очень многое: императрица вызвала его в свою резиденцию, чтобы вопросить Раш’яла. Этого делать не полагалось: задавать вопросы богу разрешалось не всякий раз, как того пожелаешь, а лишь по большим праздникам, дважды в год, во время ритуального жертвоприношения. Нет, в случае большой нужды позволялось нарушить этот обычай, и императрица приготовила богатую жертву, Весьямиэль знал наверняка. И призвала именно его, а не деда, потому что была уверена в нем, в его лояльности к ее режиму. Весьямиэль долго воспитывал в ней такую уверенность, и вот наконец его старания увенчались успехом. Оставалось только провести церемонию и проговорить то, что желала слышать властолюбивая женщина… и кое-кто еще. И тогда его семья была бы обласкана, сам он стал бы особой, приближенной к императрице, а курс правления немного изменился бы. Самую малость, но так, что стране это принесло бы только благо.

– То есть ты собирался обмануть вашу… вашего вождя? – удивленно спросила Маша.

– Не вижу в этом ничего странного, – поджал губы Весьямиэль. – Мать-императрица желала подтверждения своим идеям. Придворные хотели убедиться, не злоупотребляет ли она властью. Она устраивает нашу семью и многих других как сильный и умелый правитель. И она в курсе, что я не так привержен строгим древним традициям, как дед, потому и вызвала меня. И я знаю, что должен был сказать!

– Почему же она вопрошала не Шейсет? – поинтересовался Раххан. – Она ведь женщина!

– Шейсет не имеет отношения к власти, – холодно ответил тот. – Она олицетворяет собой стихию, силы природы. Раш’ял же не только смерть, но и мудрость, я уже говорил. Упорядоченное и незыблемое среди первозданного хаоса. Вот почему правители обращаются к нему, даже если во главе страны женщина. Разумеется, императрице нужен был посредник. Такой, как я.

Он умолк, вновь пытаясь представить, что случилось после его исчезновения. Быть может, это восприняли как знак свыше? Маловероятно, императрица далеко не глупа и, как подозревал Весьямиэль, тоже прекрасно понимала, в каком фарсе участвует. Спектакль для придворных. Интересно, верила ли она сама в богов? Или только в себя и свои силы? Теперь уже не узнать…

– Это все очень интересно, – произнес вдруг Раххан, – только не объясняет твоей чесотки! Если, как ты говоришь, это обычная татуировка или что-то вроде того, причем давнишняя, с чего бы ей воспалиться?

Весьямиэль молчал.

– Наверно, это все-таки не просто рисунок, а? – продолжал допытываться настырный попутчик. – Только ты об этом никогда не думал, так?

– Верно, – кивнул Весьямиэль. Рука сама собой тянулась к левому плечу, где кожа горела огнем.

Маша переводила взгляд с одного мужчины на другого, явно ничего не понимая. В богов она не верила в принципе, поэтому то, о чем толковали ее спутники, представлялось ей чем-то из разряда… сказок, что ли? Вроде тех, про драконов…

– Раньше такое случалось?

– Никогда, – проронил Весьямиэль.

– А ты слышал о подобном?

– Доводилось, – кивнул он. Рассказывать не хотелось, но раз уж начал…

Это Шейсет приносят в жертву цветы, молоко и мед. Раш’ял требует крови, на то он и бог смерти, и дважды в год жрец обязан зарезать живое существо, восхваляя своего повелителя.

– Когда-то в жертву приносили людей. Рабов, военнопленных, – равнодушно произнес Весьямиэль, отметив, как исказилось от ужаса и отвращения лицо Маши. – Теперь только животных.

– И тебе приходилось?.. – Раххан сделал паузу.

– Конечно, – пожал плечами Весьямиэль. – Я ведь сказал, что мне случалось заменять деда на церемониях. Ничего особенного – баран или даже бык. Перерезать ему горло, вот и все…

– Постой, я догадаюсь, – произнес Раххан. В глазах его теперь явственно плясали огоньки. – Ты не принес жертву вовремя, да?

– Вроде того, – усмехнулся он. – Вот только я в другом мире, и здесь не может быть Раш’яла! И уж тем более ему нет дела до меня! Особенно если жрецом все еще остается мой дед.

– Откуда ты знаешь? – тихо спросил Раххан. – Может быть, твой дед уже умер, братья не успели выучиться, и ты теперь единственный служитель Раш’яла в вашей семье… и в этом мире тоже! И теперь вся ответственность – на тебе. Может такое случиться?

– Пожалуй… – протянул Весьямиэль. Бродячий сказочник оказался чересчур догадлив. Впрочем, он очень непрост.

– И бог разгневался, – удовлетворенно произнес Раххан, будто человек, сложивший головоломку. – Пока он только предупреждает, но…

– Хорошо же предупреждение! – не сдержался Весьямиэль.

– А чего же ты хотел? – удивился Раххан. – Я ведь сказал – не стоит говорить, что ты не веришь в своих богов… даже если думаешь, будто их нет поблизости. Кто их, богов, разберет…

– Полагаешь, они вездесущи? – приподнял брови Весьямиэль.

– Почему бы и нет? Они могут оказаться воплощением чего-то великого и непостижимого, единого для всех миров? Что мы вообще про них знаем? – Сказочник мечтательно посмотрел в темное небо. – Ничего. Поклоняемся, жертвы приносим. Молим о прощении и милостях. Вот и все. Так ведь?

– Допустим, ты прав. Но что ты хочешь этим сказать?

– А то, что не нужно относиться к вере предков как к глупым предрассудкам, – улыбнулся Раххан. – Опасно. Убедился теперь?

– Убедился, – коротко ответил Весьямиэль.

– Что намерен делать?

– Ничего, – сказал он. – А что я могу предпринять?

– Мало ли… – Раххан снова улыбнулся, посмотрел Весьямиэлю в глаза. Произнес как-то слишком уж доверительно: – Пойду силки поставлю. Далеко заходить не буду, тут у ручья водопой для всякой мелочи, глядишь, кто и попадется!

Он бесшумно исчез в лесной темноте, оставив Весьямиэля наедине с Машей.

Девушка угрюмо молчала, видимо, не одобряла поведение спутника. Странно, что не пыталась встрять со своими вечными историями о Вожде и о том, как он разрушил храмы и объяснил людям, что надо верить не в мифических богов, а в светлое будущее!

– Весь… – произнесла она неожиданно.

– Чего тебе? – неприветливо отозвался он, готовясь отшить ее, если полезет с воспитательными беседами. Не до них ему было!

Но Маша не собиралась его воспитывать.

– Тебе больно? – спросила она серьезно.

– Не слишком, – ответил он, отметил тень облегчения на ее лице и не преминул добавить: – Но ты представь, что тебе под кожу запустили сотню раскаленных гвоздей, и они там… перемещаются. Примерно поймешь, что я ощущаю.

Он забрался на телегу, с головой укрылся плащом и попытался уснуть, уже зная, что не получится, – зуд в руке сводил с ума, да еще жар начался. Похоже, Раш’ял не собирался оставлять своего беглого слугу в покое…

Маша долго не могла уснуть, все прислушивалась. Во-первых, думала, как там Весь – все-таки он болен, по нему видно, а во-вторых… было немножко страшно. В школе ей рассказывали о том, что творили верующие, – морили себя голодом, сжигали заживо (и ладно, если только себя!), проделывали другие ужасные вещи, даже развязывали войны, в которых гибли невинные люди. И вот один из таких – рядом с ней! И как знать, может, он притворяется, что не верит в своих богов, а на самом деле…

Что он там говорил о жертвоприношениях? Баран или бык, да?..

Маша вгляделась в темноту: Зорька пощипывала траву, фыркала, переступала тяжелыми копытами. Нет, эта лошадь себя в обиду не даст!..

А ну как Весь вспомнит о человеческих жертвоприношениях? Маша приподняла голову, прислушалась: по другую сторону костра негромко посапывал Раххан. Он вроде чутко спит, если что, проснется… А если Весь решит напасть на нее саму?

Девушка твердо решила не спать до утра. Ничего, случалось и в ночную смену работать, потерпит! Зато бояться не будет.

Она прислушалась: вот похрапывает Раххан, вот шелестит травой кобыла, вот едва слышно дышит Весь, и еще раздаются всякие лесные шорохи – то птица прокричит, то что-то протрещит в кустах, то кто-то ухнет, пискнет…

Она сама не заметила, как уснула.

Проснулась, будто от толчка, вскочила, озираясь. Вроде все в порядке: едва тлеют угли в костре, напротив спит Раххан, вон лошадь бродит на длинной привязи, видно силуэт. Да и луна светит ярко, на поляне почти все разглядеть можно!

Маша приподнялась, чтобы посмотреть на телегу, – как там Весь? Да так и замерла с открытым ртом, потому что Веся там не оказалось.

– Раххан! Раххан! – Девушка затормошила спящего, потому что… потому что надо было скорее бежать, искать! Куда мог запропаститься Весь? У него же жар начался, он в бреду мог уйти куда-нибудь, в овраг провалиться, шею себе сломать! – Ну проснись же!