Текст книги "Твое имя"

Глава 6

Каждый некромант немного медикус. Совсем чуть-чуть – заштопать раны, смешать в правильной пропорции снадобья от разных хворей, лубки наложить на сломанные кости. Но то, что делала Мара, склонившись над распластанным на столе худеньким телом, по достоинству оценил бы даже медикус со значком гильдии.

С теми инструментами, что были в ее распоряжении, сотворенное ею можно было приравнять к чуду. Мальчишка, обездвиженный, одурманенный безличником, не чувствовал боли. Правда, настойка безличника приводила к сбою дыхания, но тут уже Мара была начеку.

– Нет уж, ты не умрешь сегодня, парень, – шептала она под нос, и очередная электрическая вспышка возвращала жизнь мальчишке. – Не со мной. Не сейчас.

Наконец Эрл, забинтованный с ног до головы в лоскуты ткани, задышал ровно и спокойно. Опасность миновала. Мара, стоящая над ним, только сейчас расслабила плечи и тут же пошатнулась от усталости, едва удержалась на ногах. Бьярн, который все это время, довольно неуклюже, но старательно помогал чем мог, подхватил ее за талию.

– Все нормально, – сказала Мара, отцепляя его руки. – Все. Я уже пришла в себя.

Она подняла голову, выискивая наместника, и вгляделась в лица людей, столпившихся в углу зала. Заметила, с каким благоговейным ужасом смотрят на нее невольные свидетели спасения мальчика, и горько усмехнулась. Все как обычно: некроманты внушают только ужас и неприятие. Взгляды всегда говорили яснее слов: «Мы готовы тебе платить. Но, ради Всеединого, держись-ка от нас подальше!»

– Эрл будет жить, – сказала Мара, стараясь, чтобы голос оставался ровным. – Но на вопросы ответит не раньше завтрашнего утра. Он остается здесь под нашим присмотром.

Наместник сумел выдавить из себя что-то вроде благодарности. Наверное, это необходимость оплатить кроме оговоренных двадцати пяти монет еще и проживание всех троих на постоялом дворе сделала его таким сумрачным.

– Отлично справились, я смотрю… Что ж… Отдыхайте, набирайтесь сил, – обращался он, однако, исключительно к Бьярну, словно Мара была бесплатным приложением к нему.

Он слишком долго прожил в Скире, и неписаные законы отношения к женщине стали частью и его взгляда на мир. Хотя сам себя он считал образованным и современным человеком. Еще бы, ведь образование получил не где-нибудь, а в самом Тарке – в Академии управления и финансов.

По настоянию наместника хозяин постоялого двора «Три топора» выделил гостям самую просторную комнату. Бьярн осторожно перенес Эрла наверх и закрыл дверь прямо перед носом любопытных служанок, которые так и норовили посмотреть, правда ли мальчик дышит, или это все некромантские штучки и бедняга Эрл теперь превратился в шатуна.

Мара без сил повалилась на соседнюю кровать, чувствуя, что проваливается в сон: она потратила всю энергию и даже немного сверх того.

– Следи за ним, – распорядилась она, чувствуя, как слипаются веки. – Буди, если что.

Проснулась сама, когда свет, падающий в окна, стал рассеянным и мягким – видно, уже наступил вечер. Одним рывком села на кровати, но тут же улыбнулась, увидев мирную картину: Эрл спал, дыхание было сильным и спокойным, а щеки уже утратили мертвенную бледность и слегка порозовели. Рядом на полу в ногах кровати сидел Бьярн. Встретив взгляд Мары, он кивнул, давая понять, что все в порядке.

Мара успела мимолетно подумать о том, что Бьярн сам еще не прилег со вчерашнего дня. Ничего, день почти закончился. До завтрашнего утра они все как следует выспятся и отдохнут.

– Тебе надо поесть, – сказал Бьярн.

Он старался говорить тихо, и оттого его могучий голос звучал словно эхо, запертое в узком колодце. Мара снова улыбнулась. Она была вымотана до крайности, и все же отчего-то на душе было легко и светло. Бьярн, которого она не баловала улыбками, невольно улыбнулся в ответ.

– Ах ты птаха… – сказал он внезапно охрипшим голосом.

Лучше бы не говорил. Мара мгновенно изменилась в лице, словно услышала не ласковое обращение, а грубость и колкость, но тут же постаралась взять себя в руки.

– Я позову служанку, чтобы присмотрела за мальчиком, пока мы ужинаем.

Работница сначала с опаской отнеслась к просьбе, но потом присмотрелась к мерно вздымающейся груди Эрла, к румянцу на его щеках и вздохнула с видимым облегчением.

– Он хороший мальчик, – сказала она. – Я и родителей его знала. Они всегда у нас останавливались, когда в Скир приезжали. Идите, я присмотрю.

В это время суток обеденный зал постоялого двора уже на треть был заполнен людьми. Мара огляделась и покачала головой: конечно, все здесь были мужчинами. Женщинам в такие места приходить не дозволялось. Разве что в качестве подавальщиц.

Осенние вечера в этой части Симарии были ветреными и промозглыми, несмотря на то, что днем еще пригревало солнце. В углу зала горел камин, и Мара прошла прямо к нему: ее немного знобило, силы еще не полностью вернулись. Столики, стоящие полукругом вокруг очага, оказались заняты, но, к удаче Мары, крайний как раз освободился: двое мужчин поднялись со своих мест, встали у камина, подняли руки над головой и хлопнули, привлекая внимание. На обоих были одеты желтые рубахи и красные башмаки. Мара вспомнила, что так наряжаются бродячие артисты. И эти были наняты на один вечер хозяином постоялого двора на потеху публике.

Маре было не до веселья, потому к шуткам она не прислушивалась, но, видно, что-то невероятно забавное говорили, потому что посетители хохотали так, что казалось, дрожат даже стекла. Бьярн как-то странно на нее поглядывал и не смеялся. А Мара была занята едой – с удовольствием разделалась с прожаренным куском мяса, овощами, приготовленными на гриле, и теперь запивала сытный ужин горьковатым пивом.

Наверное, все бы обошлось в тот вечер, если бы одному из выступающих не вздумалось обратиться прямо к ней.

– Я вижу, что за одним из столов присутствует прекрасная дама! – крикнул он, и взгляды всех присутствующих обратились к Маре, так что она едва не подавилась пивом. – А вы знаете, какие бывают виды женщин? Нет? Они делятся на дам, «недам» и «дам, но не вам»!

Публика грохнула. Мара сжала ручку кружки. Посмотрела на Бьярна. Промолчала. Балагур тем временем не унимался:

– Я, правда, решил сначала, что это парень. Волос-то почти нет. Но у каждой дамы – или недамы – свои маленькие слабости! А-а, я, кажется, понял! Говорят, волос длинный – ум короткий. И наша гостья, очевидно, таким образом решила раздобыть себе немножко мозгов!

Тут уже не выдержал Бьярн, поднялся и, словно случайно, коснулся рукояти меча, с которым он не расставался даже за ужином.

– Ого, – раздался чей-то жизнерадостный голос, – это же тот парень, что прошлой весной пырнул старину Ала. Кажись, из-за той самой девки.

Мара поднялась следом за Бьярном.

– Пойдем отсюда, – сказала она.

Но далеко им уйти не удалось, потому что какой-то верзила перегородил дорогу. И тут же поднял руки, показывая, что безоружен.

– Так значит, в деле она хороша? – спросил он, кивком указывая на Мару. – Я никогда не доверял некромантам, коли они бабы. Но смотрю, строптивости у нее на десяток женок хватит. А давайте на спор! Если она с делом справится, то я лично извинения принесу. И даже на колени встану.

Он ухмыльнулся, словно заранее был уверен в победе.

– Мы на спор не работаем, – ответил Бьярн.

– А за деньги? – Мужчина потряс шапкой, которую все это время сжимал в руке. – Сейчас по кругу пустим, все скинемся.

Напарники переглянулись. За долгие месяцы совместной работы они научились понимать друг друга без слов. Бьярн качнул головой: «Не стоит. Какая-то засада». Мару разрывало от противоречий. Ужасно хотелось доказать этой скотине, что она чего-то да стоит. И деньги опять же… Но в то же время ей, некроманту второго разряда, попасться «на слабо» как-то непрофессионально. И Эрл наверху. Нельзя надолго оставлять его без присмотра.

Верзила увидел ее колебания и оглянулся, призывая всех в свидетели своей победы. Ощерился в улыбке.

– Девка – она и есть девка. Трусиха. Носит медную бляшку и думает, что ее только за это будут уважать. А делов-то там на час от силы. Подумаешь, нехороший дом проверить…

– Какой дом? – не выдержала Мара.

Час. Час – это немного. Эрл спит, ничего с ним за это время не случится. Надо доказать этим болванам… Он еще встанет перед ней на колени, чтобы прощения попросить.

Бьярн только брови нахмурил, но при всех ничего не стал говорить. Шапку между тем пустили по столам, и Мара видела, что разгоряченные напитками посетители кидают не только медные монеты, но изредка серебряные. Им бы заработок не помешал – до зимних холодов месяца два, а то и полтора. И Мара согласно кивнула.

Дом, который им предстояло проверить, принадлежал тому самому верзиле, который всю кашу заварил. Возможно, он с самого начала планировал нанять Мару, но, понимая, что тогда в любом случае придется платить, разыграл целый спектакль. Если Мара и Бьярн не принесут никаких доказательств тому, что происходит в доме, то и денег не получат.

Сам наниматель, который назвался Горгом, в доме уже давно не жил. По его словам, эта развалюха досталась ему после смерти бабушки, и он планировал пускать туда жильцов, но даже те, кто вносил задаток за седмицу, на следующий день бежали прочь. Объясняли все по-разному. То шорохи и стуки спать не давали. То тревожно и жутко в доме, так что спать невозможно. А кто-то жаловался после единственной ночи, проведенной под крышей дома, на полное изнеможение. С тех пор уже несколько месяцев дом пустует, разрушается потихоньку. Сам Горг пару раз решился заглянуть в него при свете дня – ничего страшного не обнаружил и изнеможения не почувствовал. Так что лично ему кажется, что все это происки конкурентов. Но люди, твари неблагодарные, пожаловались наместнику, и тот повелел все окна и выходы заколотить досками до того момента, как в город придет некромант и наведет порядок. Кто знает, что за зараза там водится, не перекинется ли на другие дома.

– Бабушку похоронили? – прямо спросила Мара.

– Само собой. Честь по чести. Поэтому если в доме кто-то шалит, то ты должна принести мне его голову на блюдечке.

Горг сжал немаленькие кулачищи.

– Даже если это соседские мальчишки!

Дом располагался в самом конце глухого переулка. Здесь вообще стояли старые и большей частью пустующие дома. В таком месте Мара точно не захотела бы снимать жилье, так что постояльцы, возможно, всего лишь выдумывали предлог для того, чтобы сбежать. Что ж, если так, то это станет самым простым делом в ее жизни.

Горг и парочка его приятелей проводили Мару и Бьярна до дверей особнячка – десять минут ходьбы от постоялого двора. Окна и двери действительно были заколочены, краска, некогда зеленая, облупилась и слезала с деревянных стен грязными лоскутами.

Горг, захвативший с собой гвоздодер, рванул на себя одну из досок, перекрывавшую вход, и та внезапно рассыпалась в его руках трухой.

– Жучок, что ли, какой… – пробормотал хозяин, кроша дерево в пальцах.

Наконец дверь распахнулась, и в лицо Мары ударил затхлый запах пыли и старости. На дворе был еще ранний вечер, но из-за того, что окна были закрыты ставнями и забиты, в доме царила темнота.

Горг передал гвоздодер Бьярну с предложением открыть пару окон, если ему понадобится, а то «кто знает, может, девка твоя в темноте видеть умеет». На том и ретировался, сообщив напоследок, что дождется их в «Трех топорах».

Мара перешагнула порог, прислушиваясь к ощущениям, пытаясь поймать темную или светлую энергию. Дом молчал. Он был тих, пуст и мертв. Бьярн, не мешая ей сосредоточиваться, прошел мимо и вскрыл пару окон, заколоченных изнутри. В комнату хлынул свет, который, пробившись сквозь потрескавшееся грязное стекло, словно и сам становился серым и грязным.

Дом как дом. Видно, после смерти хозяйки Горг вынес все, что можно было продать, оставив минимум необходимых вещей. У старенького камина стояло продавленное кресло, на полу лежал коврик, на стенах, на потемневших обоях кое-где виднелись светлые квадраты – видно, раньше здесь висели картины.

Бьярн и Мара, двигаясь медленно и прислушиваясь к каждому шороху, шаг за шагом обошли весь дом – зал внизу, кухонька, маленькая спальня, две спальни наверху, чердак, заставленный сундуками, где хранились какие-то слежавшиеся старые тряпки. Особенно пристально осмотрели подвал. Бабушка Горга, вероятно, была женщиной рачительной и любила делать запасы на зиму: на полках до сих пор стояли банки с соленьями, в полутьме с трудом можно было разглядеть плавающие в рассоле маленькие помидоры и даже целые капустные головы. Здесь стоял кислый, нехороший запах. Интересно, сколько уже лет здесь стоят эти соленья? Наверное, давно испортились, а отнести все это хозяйство на свалку у Горга руки не дошли.

– Чувствуешь что-нибудь? – спросил Бьярн.

Мара еще раз прислушалась к ощущениям и отрицательно качнула головой.

– Не знаю… Нет. Атмосфера здесь угнетающая, конечно, но…

– Вернемся?

Первым ее порывом было сказать: «Да!» Вернуться, посмеяться на Горгом, сказать, что в доме нет ничего страшнее протухших помидоров, получить свои деньги и отправиться отдыхать. Но вместо этого Мара ответила:

– Подожди. Давай побудем здесь еще немного.

Глава 7

Они поднялись наверх. Бьярн тяжело опустился в кресло у камина, Мара присела на краешек стула. Поток света, проникающий в окна, постепенно иссякал, словно кто-то снаружи прикрутил фитиль лампы. Вечерело. Если верить рассказам постояльцев, все неприятности в этом доме происходили именно по ночам. Ждать темноты оставалось недолго, и раз уж они взялись за это дело, то надо довести его до конца.

Мара только переживала за Эрла, но, имея уже опыт спасения людей, точно знала, что мальчик вне опасности. Он не проснется до самого утра, а утром будет достаточно бодр для того, чтобы попросить завтрак.

Когда сумерки заполнили зал, Бьярн, до этого сидевший неподвижно, достал из мешка пузырь из тончайшей кожи, наполненный серой крошкой, и сжал его в ладони. Каждая песчинка внутри пузыря тут же зажглась зеленоватым мерцающим огнем, так что сам пузырь превратился в светильник, озаряющий стены комнаты мертвенным светом.

– Ох, не люблю я эти «русалочьи огни», – вслух выразила Мара то, что, судя по выражению лица напарника, тот подумал, но не сказал. – И так жутко…

Но по-настоящему жутко, хоть Мара не призналась бы в этом даже себе самой, ей стало в следующий миг, когда она ясно и четко расслышала топот легких маленьких ножек. Непонятно только, откуда он раздавался – снизу или сверху. Казалось, он идет отовсюду. И тут же сполохи темной энергии заполнили пространство.

– Здесь есть что-то, – сказала она. – Не живое.

Бьярн тоже услышал топот. Оба вскочили на ноги.

– Что мы упустили? – прошептала Мара.

Этот вопрос не требовал ответа – Бьярн знал, что она рассуждает вслух, и не мешал.

– Давай на чердак!

Они одновременно подумали об этом: если что-то или кто-то прячется в доме, то таким местом может быть только чердак. Жаль, что они не осмотрели как следует сундуки, когда была такая возможность.

Четыре огромных тяжелых сундука стояли впритык друг к другу, занимая почти все пространство под крышей. Мара откинула крышку ближайшего к ним и принялась вытаскивать тряпки – какие-то старые платья, пахнущие плесенью, шерстяные кофты, побитые молью. Они так слежались за это время, что приходилось их буквально отдирать друг от друга. Драгоценное время уходило.

Бьярн решил проблему радикально: аккуратно отстранил Мару и, взявшись за нижние углы сундука, просто перевернул его, вытряхнув ворох вещей. Обычные старушечьи вещи, ничего больше.

Когда Бьярн шагнул к следующему сундуку и на чердаке на секунду установилась тишина, они вновь услышали дробный, быстрый топоток. Мара закрыла глаза, пытаясь уловить направление, откуда исходят волны темной энергии, но чувства обманывали ее, пытаясь сказать, что отовсюду: снизу, сверху, со всех сторон. Это было невозможно. Она тряхнула головой: ладно, разберемся!

В следующем сундуке не обнаружилось ничего нового. И в следующем. Бьярн переворачивал их, и они вдвоем раскидывали вещи, перетряхивали их, боясь упустить что-то важное. И если бы не воистину медвежья сила Бьярна, несомненно, не успели бы докопаться до содержимого последнего сундука. Сверху тоже лежали вещи, а вот под ними обнаружились книги и ворох исписанных от руки листов со странными знаками и рисунками.

– Посвети! – Мара подняла ближайшие к ней листы, разгладила, поднося к «русалочьему огню», который Бьярн поднял повыше, и тут же, не сдержавшись, выругалась: – Проклятье! Проклятье!

На пожелтевших листах были изображены тщедушные тельца с непомерно большими головами, с тонкими конечностями и зажмуренными глазами.

– Это кто? Дети? – даже в голосе Бьярна сквозили ужас и отвращение. – Мертвые дети?

– Нет… – Мара качнула головой, хотя, признаться, это было первое, что ей самой пришло в голову, но секундой позже она поняла. – Это гомункулы. Кто-то выращивал в доме гомункулов. Понятно кто – бабка. Она умерла, и твари вышли из-под контроля.

В нависшей тишине вновь послышался шум легких шагов. Бьярн обвел светильником пространство, пытаясь увидеть хоть одно из этих созданий. Нет, чердак пока был пуст.

– Зачем кому-то делать такое? – глухо сказал он.

Мара с гомункулами еще дела не имела. Ведь эти создания – творение человеческих рук, и, к счастью, немногие люди готовы были совершить такую глупость. Но однажды она читала про них в книге, которую часто держала в руках в детстве… Нет, сейчас не время для воспоминаний! Мара мотнула головой, выбрасывая из головы все лишнее и сосредоточившись на главном.

– Жизненная сила! Вся нечисть охотится за ней. Но, в отличие от гомункулов, потребляет ее в свое удовольствие, а гомункул приносит ее хозяину, оставляя себе лишь малую часть.

– Бабка питалась жизненной силой? Чтобы продлить себе жизнь?

Бьярн схватывал все на лету. Мара быстро кивнула, соглашаясь.

– Да! Возможно, сначала это был только один гомункул. Но беда в том, что они бесконтрольно и быстро размножаются сами по себе. И все это время запертые здесь, высосав всю силу даже из стен – ты ведь заметил, что дерево в руках Горга превратилось в труху, – они теперь голодны и очень опасны.

– Что-то не больно бабке помогла ее хитрость. Померла старушка-то!

– Кто знает, сколько она прожила на самом деле. Может, лет сто пятьдесят вместо положенных восьмидесяти! Это неважно уже… Но я не понимаю – где же они?

У Бьярна черты лица вдруг застыли.

– Не знаю, где они сейчас… Но знаю, где они были! Мы их видели!

Мара смотрела, не понимая, чувствуя себя ужасно глупо. Чего она не заметила?

– Подвал, Мара! Не думаю, что бабка огурцы солила.

Мара ойкнула, как девчонка, и, не осознавая, что делает, вцепилась Бьярну в предплечье. Все эти кочаны капусты, помидоры…

– Бежим! – крикнула она.

Как она не поняла сразу! Ведь должна была догадаться! Во всех этих банках со специальным раствором находятся гомункулы. Дремлют, пока на дворе день, а когда наступает ночь, выходят и бродят по дому. Выискивают, озверевшие от голода, чем бы поживиться. А они, как Мара сейчас вспомнила, не только энергией питаются, но и живой плотью. И вполне вероятно, что в старом особняке не осталось уже ни крыс, ни пауков. Зато такая отличная вкусная добыча сама пришла в гости! Здесь нельзя больше оставаться! Даже ее силы не хватит на то, чтобы уничтожить всех расплодившихся тварей. Уйти, а утром вернуться и сжечь дом. Больше ничего сделать нельзя.

Бьярн все понял. Мара любила с ним работать еще и потому, что напарнику не надо было повторять дважды. Они рванули к выходу. Но слишком поздно.

Только теперь Мара разгадала, где твари прятались все это время и почему звук шел словно отовсюду. Деревянные стены, ставшие трухлявыми и ненадежными, вдруг пошли трещинами. Они крошились, выпуская наружу тех самых существ, которых напарники только что видели на рисунке. Гомункулы все это время прятались в перекрытиях дома и между стенами.

Пока Мара и Бьярн искали их на чердаке, твари поднялись наверх, окружили, а теперь медленно и верно двигались навстречу своей добыче.

Они были точно такими, как на изображении. Уродливые большеголовые создания с узенькими щелями вместо глаз и непомерно широкими ноздрями. Некоторые величиной с кочан капусты, другие – не больше ладони взрослого человека. Они неуверенно двигались вперед, переступая кривыми тонкими ножками, принюхиваясь.

– Бьярн… Они слепые… – прошептала Мара. – Молчи, застынь на месте.

Один из гомункулов повернул голову на звук и зашипел, разинув пасть, обнажив ряд длинных, острых, как иглы, зубов.

Бьярн стоял ближе к выходу, Мара у стены. Между ними три шага взрослого человека. А вокруг каждого постепенно сжималось кольцо, состоящее из желтоватых, влажно блестевших при свете «русалочьего огня» тел.

Даже если напарники не издадут больше ни звука, их все равно обнаружат на ощупь довольно скоро.

Бьярн подал Маре знак руками: «Прыгай ко мне. Я тебя поймаю. Успеем убежать». Мара отрицательно покачала головой. Они услышат и кинутся на Бьярна. Судя по острым зубам тварей, далеко уйти с Марой на руках ему вряд ли удастся.

Она закрыла глаза, прислушиваясь и, словно наяву, наблюдая, как темная энергия затопила чердак. В мешке, который Бьярн так и не снял с плеча, лежит «пожиратель тьмы». Они приобрели его за бешеные деньги и держали на самый крайний случай, а он, похоже, как раз наступил. «Пожиратель» безотказно действовал на любую нечисть, уничтожая темную энергию, которую та излучала. Любое создание тьмы впадало в оцепенение, достаточное для того, чтобы убить врага. Или, как сейчас, сбежать. Гомункулы же настолько малы, что «пожиратель» должен оглушить их до утра.

– Бьярн, – одними губами произнесла Мара, привлекая внимание напарника. – «Пожиратель»…

Один из гомункулов почти добрался до ноги Бьярна – еще пара мгновений, и вцепится. Выхода нет: их надо отвлечь, выгадать для него время. Мара сняла с пояса кинжал и, не обращая внимания на запретительные жесты напарника, провела по ладони.

Капли крови градом посыпались на пол. Гомункулы разом повернулись к источнику вкусного запаха. Их ноздри раздувались, рты были разинуты в предвкушении пищи. Они все теперь шли по направлению к Маре.

– «Пожиратель», Бьярн! – крикнула она.

Бьярн всегда действовал быстро. Мара не сомневалась: тех нескольких секунд, что гомункулы идут к ней, ему вполне достаточно, чтобы вытащить из мешка склянку с фосфоресцирующей жидкостью и разбить ее. Она забыла о том, что Бьярн не спал уже двое суток. «Говорила же тебе!» – с горечью подумала Мара, глядя, как Бьярн неуклюже выронил мешок, снимая его с плеча. Эта крошечная заминка дорого ей обошлась…

Когда она крикнула, гомункулы, теперь ясно понимая, где искать добычу, ринулись вперед. Десятки маленьких скользких тел облепили Мару со всех сторон. Карабкались по ногам, цепляясь за брюки, грызли сапоги. Она стряхивала их с себя, как крыс.

– Умри! Умри!

Вспышка за вспышкой озаряли чердачное пространство: одна за другой твари валились замертво, но их было так много, что освободившееся место тут же занимали другие. И вот Мара закричала от острой боли: самый крупный из гомункулов все же сумел вскарабкаться по ноге и вонзил зубы в бедро. И следом за этим несколько укусов тварей поменьше пронзили ее, словно молнии.

Это продолжалось совсем недолго – всего несколько ударов сердца. А ей чудилось – вечность. Бьярн наклонился за мешком, выхватил банку и швырнул об стену. Последовала ослепительно яркая вспышка, а следом за этим пространство словно застыло. Визгливые вопли гомункулов мгновенно стихли, и твари, словно перезревшие плоды с дерева, попадали с Мары на пол. Мара и сама едва не упала: ноги отказывались держать. Кровь заливала брюки, раны вызывали нестерпимую боль. Голова туманилась. Нет, нельзя терять сознание. Тогда не выбраться…

Бьярн подхватил ее на руки и бросился вниз по лестнице. Гомункулы не поднимутся до рассвета, а с восходом солнца станут неопасны.

Тщедушные тельца лежали по всему дому – вполне достаточно в качестве доказательства, чтобы получить деньги. Пусть Горг теперь сам разбирается со своим наследством. Вот только какая-то неясная мысль не давала Маре покоя, плескалась на самом дне, под слоем боли, страха и смятения.

Бьярн бегом нес ее по темным пустым улицам. В номере остались лечебные настои, укладка с инструментами – надо только добраться.

– Потерпи, птаха, – разговаривал он с ней, как с маленькой. – Смотри, мы уже прошли переулок. До «Трех топоров» рукой подать. Сейчас, девочка, сейчас…

Постоялый двор встретил их музыкой, льющейся из обеденного зала, – кто-то играл на лютне, – шумом голосов и запахом пищи. Бьярн шагнул на крыльцо, но Мара, очнувшись, вдруг схватила его руку:

– Увидят… Не хочу, чтобы меня видели такой… Давай через черный ход…

Бьярн только головой покачал, но свернул в сторону, чтобы обойти здание и зайти с черного хода. Мара и сама на себя удивлялась: о чем она думает! Но почему-то так не хотелось видеть сочувствующие взгляды, а еще хуже – саркастические, в которых ясно читалось бы: «А мы что говорили? Баба – она и есть баба. Какую работу можно ей поручить?»

Служанка, задремавшая у кровати Эрла, при виде их вскочила на ноги и застыла в ужасе, словно в комнату вломились чудовища.

– Э-э… Господин… Госпожа…

– Спасибо, ты можешь идти.

Девушка рванула было к двери – ей очень хотелось поскорее сбежать, – но все же у самого выхода притормозила:

– Господин наместник заходил. Спросил, выживет ли Эрл. Я говорю: не знаю, на вид очень уж плох. Он над ним постоял-постоял, покивал и ушел…

– Я понял тебя, – рокочущий голос Бьярна, хотя он вовсе не хотел пугать служанку, заставил ее исчезнуть в коридоре так быстро, что показалось, будто она прошла сквозь стену.

Бьярн уложил Мару на постель и бросился к батарее склянок, стоящих на столе. Мара выставила их на случай, если Эрлу срочно что-то понадобится. Укладка с иглами и льняными нитками лежала тут же.

– Сейчас, сейчас, девочка…

Бьярн зубами вытащил пробку из пузырька с темно-синей жидкостью – настойкой безличника. Поднес его к губам Мары.

– Три капли… – прошептала она.

– Трех мало. Ты останешься в сознании, когда я тебя буду штопать.

– Три! – сказала она твердо. – Я сама… себя заштопаю…

Бьярн только головой покачал, но сделал, как она просила, а потом вложил иглу в дрожащие пальцы.

– Отвернись!

Бьярн отвернулся, и Мара поняла, что он с трудом сдерживает резкие слова, готовые сорваться с языка.

– Проклятие!

Мара не могла удержать иглу, руки просто отказывались слушаться. Кровь между тем все лилась, особенно из раны на бедре, и заливала простыни.

Бьярн выругался сквозь зубы и вдруг выхватил из ее слабых пальцев иглу.

– Можешь орать и злиться. Потом. Потому что сейчас я намерен не дать тебе истечь кровью.

Стянул с Мары сапоги, принялся расстегивать ремень на брюках. Мара вцепилась в пряжку и только отчаянно помотала головой.

– Ну чего ты боишься?

Он аккуратно снял ее руки, бессильные сейчас, и Мара, понимая, как беззащитна, вдруг расплакалась, как маленькая. Она знала, что потом будет винить себя за эту минуту слабости. Никто никогда не должен видеть ее слез. Бьярн замер – за два года он ни разу не замечал, чтобы Мара плакала. Даже тогда, когда в начале весны шатун распахал ей когтями спину и Мара после этого две недели находилась между жизнью и смертью, но все же одолела мертвецкую хворь.

– Ну что ты? – Он погладил ее по волосам неуклюжей огромной пятерней, которая, однако, касалась Мары очень бережно. – Больно? Ах ты птаха…

И, уже не обращая внимания на слабое сопротивление, стянул пропитанные кровью брюки, а потом влил в искривленный от боли рот напарницы еще несколько капель безличника.

– Не буду наживую штопать, уж извини.

Мара почувствовала, как погружается в беспамятство, но все же огромным усилием воли удержала сознание. Она ничего не ощущала, но слышала, что Бьярн продолжает разговаривать с ней, зашивая рану на бедре.

– Потерпи, девочка… Ты на меня в прошлый раз ругалась, что я тебе рану на спине зашил, словно плугом прошелся. Я сейчас аккуратно постараюсь… Как смогу… Ты не злись уж… Не надо было нам связываться. Ты устала. И я… Прости, птаха, подвел тебя!

Бьярн долгие несколько секунд молчал, должно быть, только сейчас осознав, что, возможно, Мара была права, устроив ему выволочку за ночное бодрствование.

Молчал, а Маре сейчас был так нужен его спокойный, уверенный голос. Она застонала, и Бьярн будто очнулся.

– Тихо, тихо, птаха… Уже почти все. Вот подштопаю тебя и спущусь, заберу наши деньги. А заодно, может быть, голову оторву этому Горгу. Еще не решил…

Он закончил и крепко перевязал рану полосками ткани, разорвав простыню на лоскуты. Маленькие раны промыл настойкой живоцвета и тоже стянул повязками.

– Отдыхай теперь…

Он поднялся было на ноги, но Мара, повинуясь какому-то внезапному порыву, вдруг, не открывая глаз, схватила его за руку. Неясная тревога продолжала сжигать ее изнутри, хотя самое страшное должно было остаться позади.

– Не ходи, – проговорила она, собрав последние силы. – Утром…

– Мара, но… – он постоял пару секунд, а потом сел на пол у ее постели. – Ладно, хорошо. Я не уйду. Спи.