Текст книги "Твое имя"

Глава 14

Светловолосая девочка, уже почти девушка, старательно перерисовывала изображение из книги на лист бумаги. Если бы кто-то мог сейчас заглянуть через ее плечо, он, несомненно, удивился бы, ведь такие юные особы должны рисовать цветы или что-то другое, такое же милое, но старательная художница пыталась перенести на бумагу изображение человеческого легкого. Которое, к слову сказать, казалось ей не менее прекрасным, чем цветок или бабочка. А тот единственный человек, который мог наблюдать за ее работой, нисколько не удивился бы, а скорее похвалил бы свою воспитанницу за усидчивость и старательность.

Он, кстати, скоро явился, удовлетворенно кивнул, увидев, чем занята девочка, и не стал мешать, занялся своими делами – принялся изготовлять вытяжку из листьев молочного стреловида для облегчения боли. Только когда время подошло к обеду, он окликнул ученицу:

– Зайчонок, пойдем пожуем, что Всеединый послал.

– Сейчас, дедуля… У меня вот тут, посмотри, не очень выходит…

Профессор Вигге подошел и встал за ее спиной, разглядывая рисунок, который был еще неловким, пока совсем детским, но очень старательным. Улыбнулся, стараясь, чтобы она не заметила его улыбки, а вслух произнес:

– Отлично, зайчонок. До поступления еще четыре года, ты успеешь подготовиться, я обещаю.

Девочка вздохнула. Она была еще не очень уверена в своих силах, но надеялась, что все получится.

– Ты еще обещал, что в следующий раз, когда в город позовут, ты мне разрешишь самой осмотреть больного.

– Помню, помню… Ну, раз обещал…

Биргер Вигге, профессор и известный даже самому Вседержителю медикус, несколько лет назад дал себе зарок отойти от дел. Что-то случилось тогда в Академии медицины, и происшествие это не давало ему покоя. Профессор Вигге бросил кафедру, которую возглавлял, своих студентов, свою безбедную жизнь и удалился в лес, чтобы вести уединенное тихое существование.

Но обмануть свое истинное призвание не так-то просто. Как бы Биргер Вигге не стремился уйти от своей судьбы, но в конце концов все в округе – и в небольших деревушках, вроде Зилушек и Сморилок, и в городке покрупнее, Лабранте, – узнали о том, что в лесу проживает талантливый медикус, способный вытащить человека буквально с того света. Из города за ним обычно присылали телегу, а деревенские жители чаще приходили сами, если в силах были идти. Если же нет, то профессор Вигге, ворча и ругаясь, отправлялся на помощь больному, даже если за ним прибегали ночью.

Поначалу юная воспитанница, зная о желании дедули Биргера отойти от дел, ревностно охраняла его покой. Сейчас ей смешно было вспоминать о том, как утром первого дня новой жизни она пыталась спровадить с крыльца растерянного молодого мужчину.

– Нет, он никого больше не станет лечить! – выговаривала она ему, уперев руки в бока. – Не трогайте его. Оставьте в покое!

– Кто там? – сварливо окликнул из глубины домика профессор Вигге, а потом и сам шагнул на порог, оттирая пальцы от чернил обрывком тряпицы.

Проситель бухнулся на колени. Глаза его были будто два темных омута, полных безнадежности.

– Жена от бремени не может разрешиться… Второй день уже… Помоги! Всеединым заклинаю, помоги!

– Почему так поздно пришел? – профессор Вигге тут же стал сдержан и собран, больше на разговоры тратить время не стал, ушел в дом и вернулся через минуту с холщовой сумкой, перекинутой через плечо. – Пошли.

– Меня возьмите! – пискнула девочка.

– Зачем ты там, глупая. Хочешь помочь – в доме прибери или…

– Возьмите! – крикнула она, разозлившись. – Ты не понимаешь! Я спасти могу!

Профессор Вигге внимательно посмотрел на нее и, видимо, понял.

– А, вот оно что, – только и сказал он. – Ну, идем.

Так и повелось с тех пор, что таинственный медикус, живущий в лесу, являлся на особо тяжелые случаи вместе с юной некроманточкой, которая всем и каждому сообщала о том, что некромантка она по рождению, а на самом деле ей очень-очень хочется стать медикусом, когда она вырастет. Она обязательно поступит в Соувере в Академию и сделается самой лучшей!

Дедуля Биргер сначала посмеивался, а потом незаметно, постепенно стал ее учить. Он не зря считался в свое время не только талантливым медикусом, но и выдающимся учителем. Профессор умел так аккуратно и легко вложить знания в головы самым нерадивым студентам, что в Академии ходили слухи, что без магии здесь не обошлось.

Девочка под его руководством изучала книги, помогала при операциях, готовила настойки и лечебные отвары. Порой она даже не понимала, когда профессор Вигге учит ее, а он учил ее постоянно.

– Налей себе молока, зайчонок. Кстати, если смешать молоко с той водой из родника, про которую ты говорила: «Фу, ну и запах», то получится отличное средство от кашля, – ненавязчиво сообщал он за завтраком.

– Вот, заштопай-ка мне рубашку, совсем износилась. Чувствуешь, какая тонкая ткань – чуть тронь, и порвется. Надо потихоньку, специальными стежками. Я тебе сейчас покажу, а дальше сама, – мог попросить он, и девочка, охотно помогая, даже не понимала в тот миг, что учится накладывать швы.

И так день за днем. Год за годом. Из тоненькой белокурой девчушки вырастала серьезная умная девушка с внимательными глазами и чуткими руками. Отзывчивая и добрая, открытая и доверчивая. Пожалуй, чересчур открытая и доверчивая… За что и заплатила слишком высокую цену…

Но до того дня было еще далеко. Еще несколько счастливых лет, полных надежд на будущее.

Как-то она увидела, что профессор Вигге достал из-под кровати сундучок и прячет в него пару серебряных монет.

– Я не беру денег от тех, кому это не по карману, но в городе живут люди, которые могут позволить себе расплатиться за мои услуги, – объяснил он чуть виновато: мало того что обещал не лечить больше, а лечит, так теперь еще и деньги за это берет. – А тебе нужны будут деньги, зайчонок. В Академию ты поступишь без проблем, я уверен. Да и мои старые связи… Кхе-кхе… Но обучение стоит денег, тут связи не помогут…

Девочка почувствовала, как у нее защипало глаза от слез, нахлынувших, когда она поняла, что дедуля Биргер делает это ради нее. Приблудной грязной девчонки, которую нашел в лесу. Потому, кстати, и звал зайчонком. «Вижу, скачет по тропинке, серенький такой!» – смеясь, объяснял он.

Однажды, вернувшись с ярмарки в Лабранте, Биргер Вигге положил на стол перед девочкой книги. Она радостно встрепенулась, но, взглянув на обложки, удивленно обернулась на учителя. Одна из книг называлась «Нечистые твари и способы избавления от них», а другая – «Некромантия. Краткий курс».

– Зачем это? – рассерженно спросила она. – Я не собираюсь в Академию темных искусств! Я ведь…

– Я знаю, – мягко прервал ее профессор Вигге. – Но это твоя сильная сторона. Глупо не использовать то, что дает тебе преимущество перед остальными медикусами, согласись. Кто еще сможет буквально вытащить больного с того света! Давай изучим, мало ли, пригодится.

Девочка подумала и согласилась – действительно, лишним не будет. В тот момент она еще не знала, как прав дедуля Биргер: пригодилось, и еще как. Именно благодаря этим знаниям и книгам, сквозь которые она продиралась вместе с учителем, – сама бы и половины не одолела, – она и смогла без труда сдать сложный экзамен на вступление в гильдию и получила сразу второй разряд.

Но если бы в тот момент, когда книги легли перед ней на стол, девочка сумела заглянуть в будущее и понять, что именно некромантия, а вовсе не медицина, станет ее уделом, она бы разорвала их в мелкие клочки. К сожалению, это не изменило бы того, что изменить нельзя…

Мара не могла сомкнуть глаз всю ночь, с трудом дождалась рассвета, чтобы начать собираться.

Вчера, едва заслышав шаги Бьярна на крыльце – он вернулся поздно вечером, – Мара упала на кровать и старательно делала вид, что спит. Эрл сопел на соседней кровати, и она попробовала подладиться под его сонное дыхание, чтобы у Бьярна даже сомнения не возникло в том, что и Мара погрузилась в глубокий сон.

Она слышала, как он остановился в дверном проеме и долго стоял, глядя на нее. Сердце Мары готово было выпрыгнуть из груди, колотилось о ребра так, что ей казалось, стук слышно на другой окраине деревни. Она боялась, что Бьярн заговорит с ней, и тогда она не выдержит, снова раскричится или, еще того хуже, расплачется. Не о чем ей с ним говорить. Все уже сказано…

Едва верхушка солнца вызолотила край облаков и в воздухе разлился первый розовый свет, Мара поднялась на ноги и начала укладывать мешок. Бьярн всегда тащил бо`льшую часть вещей, чтобы освободить ей руки, а сейчас придется самой. Ничего, справится.

Деньги честно разделила на три кучки. Получилось каждому по четыре монеты – все, что удалось скопить за это время. Бьярну, себе и родителям Вендима, согласившимся приютить Эрла. Смогут купить мальчику одежду на первое время, да и вообще пригодятся.

Деньги для Бьярна оставила на столе, не решилась отдать в руки. Она старалась передвигаться на цыпочках, чтобы не разбудить, и со страхом поглядывала на закрытую дверь его спальни – только бы не услышал шагов.

Но вот вещи уложены, можно уходить.

– Эрл, малыш, вставай, – прошептала она, наклонившись к мальчику.

Эрл открыл зеленые глаза, увидел Мару, искренне и радостно улыбнулся.

– Собирайся, пойдем со мной.

Эрл послушно вскочил, начал одеваться. Только потом заметил, что Мара одета по-походному.

– А мы куда? Мы уходим уже?

Он огляделся.

– А где Бьярн?

Мара с трудом удержала на лице улыбку – так вдруг стало пусто на душе.

– Он позже… позже придет… А мы с тобой сейчас к Вендиму.

– Ой, к Вендиму! Здорово!

Эрл запрыгал на одной ноге, скривился, ухватившись за бок – раны еще давали о себе знать, – но тут же выпрямился и махнул рукой, мол, ерунда.

К дому Вендима шли по пустынной улице, залитой янтарным сиянием, какое бывает только осенью, когда листья на деревьях и трава еще зелены и живы, но уже будто устали и готовятся к тому, что скоро придется проститься с этим миром.

В душе у Мары словно ворочался, пытаясь улечься, тяжелый камень с острыми краями. И так его положи – больно, и этак – не легче.

«Ничего. Я все делаю правильно. Эрлу здесь будет хорошо. Бьярну я лишняя обуза. Это он от жалости вчера сказал. Не нужна мне жалость…»

Мать Вендима, завидев их из окна, вышла во двор. Погладила Эрла по голове.

– Иди-ка пока в дом, дружок.

Эрл убежал, и Мара передала женщине скудные сбережения. Та попыталась было отказаться, говоря, что она и так у Мары в неоплатном долгу, но Мара была непреклонна.

Уже уходя по дороге в сторону леса, Мара вспомнила, что не успела обнять Эрла на прощание. Но так даже лучше, наверное…

Каждый шаг сначала давался с трудом, и вовсе не оттого, что продолжала болеть нога – она, к счастью, почти совсем не беспокоила. Но каждый новый шаг отделял ее от прошлой жизни, где она была не одна. Где Бьярн сидел у костра, охраняя ее сон. Где он осторожно гладил ее по голове, когда она готова была выть от боли. От его голоса, от того, как он называл ее «птаха»… И Эрл… Она так успела привязаться к нему, даже сама не ожидала. Ей вдруг подумалось, что эта неделя, когда они были все вместе и рядом, стала самой счастливой в ее нынешней жизни, начавшейся после того, как… Она уже и не думала, что однажды снова сможет стать почти счастлива. И вот теперь все закончилось. Все всегда заканчивается.

Мара почти дошла до кромки леса, осталось только миновать частокол, когда услышала за спиной полный отчаяния крик:

– Мара, подожди! Подожди меня!

Она обернулась и увидела Эрла, который сначала, видно, бежал, а теперь брел, спотыкаясь, держась за бок. Сердитые слезы катились по его лицу. Мара кинулась навстречу, злясь на себя – за то, что не попрощалась, за то, что не объяснила, бросила его вот так. А он, бедный, пытался ее догнать всю дорогу.

Мара присела на корточки и обняла мальчика, а тот в ответ тоже обхватил ее руками.

– Не оставляй меня здесь! Я с тобой пойду! – горячо зашептал он.

– Но, малыш, с нами опасно… Со мной, – спохватилась она. – Со мной опасно. Работа у меня такая.

– Мара… Марунечка, милая. Не оставляй меня!

Мара закусила губу, вспомнив девочку, которую привел в дом профессор Вигге. «Я ведь останусь с тобой», – говорит она ему, очень стараясь, чтобы голос звучал уверенно, а у самой сердце так и скачет: не бросай меня, не бросай… Он не бросил.

Это, наверное, очень безответственно с ее стороны – идти на поводу у ребенка. Поплачет да забудет. Ведь там, за оградой, настоящие опасности ждут. Но Мара просто не могла так поступить. Крепко взяла его за руку.

– Хорошо. Идем.

А когда поднялась, то увидела, что от дома движется, быстро нагоняя их, знакомая широкоплечая фигура. Бьярн. Приблизился, скользнул взглядом по Маре и ничего не стал говорить. Лицо непроницаемое, и о чем думает – не понять.

И Мара тоже не придумала, что сказать. Так и пошли дальше втроем. Бьярн через несколько шагов снял с плеча Мары мешок и понес сам.

Они молчали, но Мара вдруг почувствовала, как камень, давящий на грудь, растворяется, исчезает без следа.

Глава 15

Они шли по лесу уже довольно долго, не сговариваясь, выбрали путь на Тракт, когда Мара вдруг остановилась как вкопанная.

– Деньги… Я отдала матери Вендима четыре монеты и не забрала.

Мара почувствовала себя ужасно: вот голова дырявая! Денег и так нет… Стыдно было поднять голову и посмотреть Бьярну в глаза. Но Бьярн, а следом за ним и Эрл, расхохотались. Смех Эрла разливался колокольчиком, так что Мара тоже не смогла сдержаться и прыснула.

– И ты еще хотела одна идти, птаха. Не обижайся, но деловая хватка – не твоя сильная сторона.

– А тебя, видно, бесполезно уговаривать не называть меня птахой? – парировала Мара.

Бьярн вместо ответа улыбнулся уголком рта. Он, видно, мысленно всегда ее так называл, вот и вслух не сдержался.

– Ну, ладно… – махнула рукой Мара.

И Бьярн теперь улыбнулся широко и открыто, получив наконец разрешение. Поймал ее взгляд.

– Мара, вчера я…

Но Мара тут же закрылась, лицо ее потемнело, в настороженных глазах ясно читалось: «Нет. Не говори. Не сейчас. Не нужно». И Бьярн замолчал.

Зато теперь они оба могли делать вид, будто ничего не произошло. Могли обсуждать планы и решать, куда податься дальше. Решили отправиться в Фермаго – ближайший крупный город, через который проходит Тракт. Возможно, получится наняться в обоз. Мара знала несколько постоялых дворов, где совершались сделки. Бьярн всегда был против такой подработки, но сейчас выбирать не приходится.

Погода стояла сухая и теплая, идти по утоптанной дороге, зная, что она безопасна, было легко. Мара посчитала, что до Фермаго доберутся завтра к обеду. Эрл пока не мог все время идти сам, часть пути Бьярн нес его на плечах, но обоим это, кажется, доставляло только радость.

После того как вышли на Тракт, остановились пообедать. Мара бы сделала привал позже, но Эрл канючил, что проголодался и устал. Что же, она знала, на что шла, когда брала с собой ребенка.

Припасов с собой захватили много – Бьярн постарался. Оказывается, он еще с вечера собрался и караулил Мару, подозревая, что она попытается сбежать с рассветом. Ждал у двери, прислушиваясь к шагам. Но под утро его сморил сон. Ему показалось, на секунду закрыл глаза, а очнулся: ни Мары, ни Эрла. Бьярн рассказывал с улыбкой, но Мара видела, как по его лицу скользнула тень тревоги, и поняла, что он на самом деле почувствовал в тот миг, когда понял, что больше, возможно, не увидит ее. И будто что-то теплое разлилось в груди на том самом месте, где еще утром ворочался тяжелый камень.

Эрл наелся до отвала. И куда только помещается в такого маленького ребенка! И потом до вечера выклянчивал то яблоко, то пирожок, то кусок хлеба с солью. После ужина, когда они остановились на ночлег и Эрлу приготовили уютное гнездышко из одеял, стал требовать еще и кусок сахара на закуску. Мара отказала.

– Ребенок голодный, между прочим! – возмутился мальчишка.

– Мара, да отдай ты ему этот сахар! – это уже Бьярн вступился за обжору.

– Нет, не дам. Ему плохо будет. Он себя уже не контролирует. Получит утром.

– Ну ладно, – проворчал Эрл.

Он завернулся в одеяло и через несколько минут уже спал. Скоро лег и Бьярн, Мара вызвалась дежурить первой. Хотя напарник уговаривал ее отдохнуть – все же ей пришлось одолеть длинный путь впервые после ранения, но Мара была непреклонна.

И все же не рассчитала сил. Сидела у костра, любуясь на пламя, подбрасывая веточки и поленья, и сама не заметила, как задремала, положив подбородок на колени.

Очнулась от острого чувства опасности. Все ее пять чувств вопили, предупреждая. Мара вскочила на ноги, не понимая, что происходит. Костер по-прежнему мирно горел, Бьярн и Эрл спали. Край леса, освещенный сполохами огня, состоял из неподвижных теней – просто деревья, ничего больше.

И все же Мара, прислушавшись к ощущениям, поняла, что до нее дотронулась волна темной энергии. Шатун или нечисть были совсем близко. Совсем близко. В двух шагах. И все-таки она никого не видела.

Что же это? Неужели дар ее подводит? Она отошла от костра как можно дальше, обошла его кругом, прислушиваясь, но чем дальше уходила – тем слабее становилась темная энергия. Но стоило приблизиться, все начиналось сначала.

И еще была странность – темная энергия смерти и светлая энергия жизни каким-то немыслимым образом переплетались между собой, так что отделить одну от другой было невозможно.

Мара вернулась к костру и вдруг осознала. И, осознав, едва не закричала.

– Эрл, Эрл. Проснись, малыш.

Эрл, выдернутый из-под теплого одеяла, моргал и ничего не понимал.

– Эрл, дай сердечко послушать.

Мара задрала на мальчике рубашку и прижала ухо к его груди, одновременно прислушиваясь к дыханию.

Теплый. Дышит. Сердце бьется. И все-таки волны темной энергии исходили именно от него.

– Ты зачем меня разбудила? – Эрл недовольно тер глаза. – Что случилось?

– Ничего, малыш. Ничего. – Мара только надеялась, что в темноте не видно, как сильно она побледнела.

Что случилось? Что она нарушила? Что сделала не так? До сих пор оживленные ею люди, если она успевала вовремя, живыми и оставались, но, может быть, Эрл был мертв слишком долго? Мара никогда не слышала ни о чем подобном и не знала, как быть.

– Эрл, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответил мальчик.

Подумал и добавил:

– Есть хочу.

Мара сглотнула. Если она задаст следующий вопрос, который так и просится на язык, как его воспримет Эрл? Перепугается ведь до смерти. И все же она должна его задать.

Шатуны охотятся за жизненной силой, а добраться до нее проще всего, вцепившись зубами в горло живого человека. Кровь – вот что их влечет.

– Эрл, малыш… Ты крови хочешь?

Эрл сонно пожал плечами, потом кивнул.

– Ага. А что, можно?

Но тут же встрепенулся, сбрасывая дремоту:

– Но нельзя же, – прошептал со страхом.

Мара прижала к себе худенькое тело. Что же она натворила? Как теперь это исправить?

– Ты спи пока. Спи спокойно…

Она очень старалась, чтобы голос не дрожал, но когда Эрл уснул, закутавшись и подложив под щеку маленькие ладошки, вцепилась себе в волосы, да так и просидела до утра.

Глава 16

Она сидела и перебирала в голове сотни возможных вариантов. Никогда еще так остро Мара не чувствовала свою беспомощность и недостаток опыта. Все же обучение по книгам не сравнить с обучением в Академии, а талант не всегда выигрывает по сравнению со знаниями. Она что-то упускала, но не понимала что. Снова и снова она мысленно перелистывала страницы книг, которые читала в юности, но не могла вспомнить ничего похожего.

«В конце концов, я могу дать ему немного своей крови, – малодушно подумала она. – Много ли нужно такому малышу!»

Но тут же зажмурилась, закрутила головой. Нет, Мара, нет. Остановись. Ее крови, потом крови Бьярна. А потом? К чему это их приведет?

Она вспомнила случай, с которым столкнулась в прошлом году. Вернее, она никогда не забывала его, а он только будто и ждал возможности вновь напомнить о себе. В городке, где они остановились прошлым летом, творилось неладное. Не так давно в нем начали пропадать люди. Сначала это посчитали случайностью. Ведь бесследно пропадали одинокие беспробудные пьяницы, и людям это казалось закономерным итогом их жизни. Их никогда не искали. Но потом исчез добропорядочный отец семейства, а за ним еще несколько человек подряд. Тогда уже забили тревогу. Наняли целую команду ищеек – тех, кто занимался расследованием, и некромантов – тех, кто должен был уловить след, если в деле окажется замешана нечисть.

Мара и Бьярн работали над этим делом. Мара не могла сказать, что это целиком ее заслуга, но все же именно она первой зашла в дом той женщины. Обычной женщины. Трудолюбивой хозяйки и любящей матери, которая никак не могла смириться с тем, что ее единственный сын заболел и умер.

А потом поднялся уже шатуном. Но ведь это все еще был ее мальчик, ее ребенок. И если он ее не узнает, так только потому, что не оправился еще от болезни. Не узнает, кидается на стены и дико воет. Так это он просто кушать хочет. Надо его покормить.

И заботливая мать кормила свое дитятко, приводя в дом сначала тех мужчин, которых никто не хватится, а потом всех, кого смогла уговорить. Продлевая жизнь тому, кто давно был мертв.

Она кидалась под ноги Маре, когда та прорывалась в дом, умоляя ее не трогать сына. Однако Мара не могла поступить иначе.

Но теперь впервые смогла понять убийцу. Если ничего не поможет, если голод станет мучить Эрла все сильнее, как она сама поступит?

Мара застонала, прикусив губу. Нет, только не это. Только не это, молю тебя, Всеединый!

Бьярн услышал и вскочил на ноги, огляделся, не понимая, что происходит. Темноту сменили серые предрассветные сумерки.

– Ты почему не разбудила меня? – в голосе не столько удивление, сколько тревога. – Что, девочка? Что случилось? Нога болит?

Мара нашла в себе силы покачать головой. Он сел рядом, осторожно придвинулся. Мара видела, что он хочет дотронуться до нее, может быть, взять за плечи, развернуть к себе, заглянуть в глаза, но Бьярн, памятуя о недавней сцене, удержался.

– Мара… Ты можешь сказать мне все…

И Мара рассказала. Кто, если не Бьярн, должен знать? Он ничем не поможет, но даже от того, что ей есть с кем поделиться своими страхами, стало легче.

– Что же делать, Бьярн? Что же делать? – она повторила вопрос десятки раз, понимая, что это походит уже на какое-то безумие. Ответа все равно нет…

Бьярн действительно долго молчал, а потом медленно и основательно, как умел делать он один, принялся рассуждать вслух:

– Темная энергия проявилась только сейчас. Раньше ты ее не чувствовала, так?

– Да…

Мара вновь оглянулась на спящего Эрла. Она столько раз за сегодняшнюю ночь оборачивалась, надеясь, что случившееся окажется ошибкой. На самом деле ей даже смотреть на него было не нужно: Мара ни на секунду не переставала ощущать темную энергию, исходящую от мальчика.

– Голод Эрла тоже идет по нарастающей. Значит, раньше его что-то сдерживало. Но что?

Мара вскинула голову. Слова Бьярна вернули ей робкую надежду.

– Что? Я не знаю… Деревенская еда? Что-то другое в Выселенках? Или…

Мара зажмурилась – так усердно думала. Эрл остался жить чудом. Все думали, что он мертв, но он был жив. Или почти жив… Мох вестяник, из которого изготовляют настойку живисила, смог удержать его на грани жизни и смерти. Вдруг именно из-за него Эрл долгое время продолжал вести себя как обычный ребенок? А если так, то он снова поможет. Или нет… Но попробовать стоит.

– Настойка живисила! – крикнула Мара. – Срочно нужно раздобыть!

Эрл не понимал, зачем его разбудили в такую рань – вон, даже еще солнышко не проснулось. Очень бледная и серьезная Мара называла его зайчонком, но не улыбалась при этом. Бьярн тоже не улыбался, Эрл подумал было, что они сердятся на него из-за того, что он такой обжора. Но он ведь не специально. Он не виноват, что все время голоден. Эрл смутно помнил о каком-то странном ночном разговоре, но о чем Мара спрашивала и что он ей ответил – забыл. Кажется, снова говорили о еде.

– Я не стану сегодня просить пирожков! Честно-честно! – прошептал Эрл, чувствуя себя страшно виноватым.

Он увидел, что Мара и Бьярн переглянулись, и Мара отвернулась, сморщившись, будто собирается заплакать, но уже через секунду поглядела на него с улыбкой.

– Что ты, малыш. Можешь есть пирожки сколько хочешь!

И в доказательство своих слов протянула ему и пирожок, и оставшийся после вчерашнего ужина кусок сахара.

Бьярн поднял его на плечи и понес по дороге. Иногда деревья подходили совсем близко к Тракту, их ветви свешивались над головой Эрла, щекотали шею. Эрл срывал листья и ел их. Сначала жевал, а потом просто набивал ими рот и глотал. Почему-то ни пирожок, ни сахар не утолили голода. Он никогда не чувствовал себя таким голодным.

Эрл хотел срывать листья незаметно, но по осторожным взглядам Мары понял: она все видит. Видит, но не ругает его, не делает замечаний. Это казалось неправильным и каким-то страшным…

Еще хуже было то, что Бьярн стал вдруг аппетитно пахнуть. Будто у него под кожей текла не кровь, а сладкий сок. Сладкий, вкусный сок… Эрл облизнулся и тут же закрыл ладонями рот. Что это с ним?

А Мара источала еще более вкусный запах. Иди сюда, Марунечка. Иди ко мне. Я тебя так люблю, что хочу укусить…

– Мара! – крикнул Эрл. – Мара, я боюсь!

Его глаза сделались словно две медные монетки. Он вцепился пальцами в плечи Бьярна – перепуганный, растерянный.

– Ничего, малыш. Все хорошо. Все будет хорошо! – Мара ласково улыбнулась ему.

И улыбка действительно успокаивала, вот только в глубине глаз мелькало такое же выражение, как тогда, когда ей было больно – рана саднила и жгла. Ей и сейчас было больно. Но почему?

– Ты мне расскажи про своих маму и папу. Расскажешь?

Эрл понял, что она пытается его отвлечь – не маленький уже, – но не стал противиться.

– Мама очень красивая и добрая. И папа очень красивый и добрый. Мама по праздникам печет тоненькие блинчики. А начинка разная – и с ягодками, и с медом…

Эрл облизнулся, но тут же запнулся, понимая, что вновь завел разговор про еду.

– А папа много-много интересных историй знает. Мы с ними вместе ходили собирать вестяник. Его лучше собирать рано утром, тогда он свежий, сочный, кисленький… А еще в Анхельме наши друзья жили …

Эрл вдруг замолчал, произнеся «жили», и в одно мгновение ему стало ясно, что прошлая жизнь никогда уже не вернется. Что следовало говорить «мама была красивая и добрая», «папа знал много интересных историй»… В прошедшем времени…

Он закричал, забился и едва не упал на землю, но Мара успела, подхватила, прижала к себе. Эрл уткнулся носом ей в ключицу и заплакал. Сверху на макушку опустилась ладонь Бьярна. Так они и стояли втроем посреди дороги долго-долго, пока слезы Эрла не иссякли. А потом молча продолжили путь.