Текст книги "Стражи белых ночей"

Глава VI
Живопись катастроф

 
…Глубокой древности сладчайшие преданья
Тот нищий зверь мне в сердце оживил.
 

Владислав Ходасевич. «Обезьяна»

Продавщица круглосуточного магазина «Удача», что на углу Фонтанки, прямо напротив цирка, кричала без остановки уже минут пять. Стояла на прилавке возле кассового аппарата и кричала пронзительно так: «А-а-а!» Работала сигнализация. Сирена ревела. Но стражей порядка или каких-нибудь охранников не наблюдалось. В магазине не было никого, кроме несчастной орущей продавщицы, чижа, с дикой скоростью летающего на улицу и обратно, и пяти львов.

Если бы в этот момент появился какой-нибудь сторонний наблюдатель, он бы сразу понял, что худых, косматых, но таких на вид добродушных львов очень раздражает звук сирены и крик женщины. Ещё он бы понял, что женщине ровным счётом ничто не угрожает, и что на свете бывают чудеса. Первое чудо – львы, рвущие зубами упаковки с колбасами и беконом. Второе – те же львы, мирно сидящие между стеллажей, уставленных бутылками, коробками конфет и прочей супермаркетовской снедью, и поедающие мясопродукты. Третье – львы, запихивающие в большие фирменные мешки магазина всё мясное, что попалось под лапу. Но поверьте, стороннего наблюдателя никак бы не удивило само присутствие львов в магазине города. Цирк ведь напротив. Мало ли что. Всякое бывает.

Пять львов из клана Безбородко (номера три, девять, двенадцать, двадцать один, двадцать восемь) совершили набег на близлежащий супермаркет. Все решили, что на первый раз пятерых будет достаточно. Всё-таки риск, и не малый. Новые львы было заспорили. Они ведь знали современную жизнь лучше. Старый лев-философ заметил, что оборотная сторона любого достоинства – недостаток. В данном случае – самоуверенность. На всякий случай, Новые львы всё же проинструктировали добытчиков:

– Мясо, братаны, на дороге не валяется. Оно в прозрачной такой как бы плёнке. Плёнку, друзья, есть нельзя.

– Но мясо всё равно пахнет мясом. Так что не ошибётесь.

Чижик-Пыжик должен был стоять, вернее, летать на «стрёме», как выразились Новые.

Нагруженные всякой всячиной, львы двинулись к уже известному дому. Привыкшие к тяжёлым цепям зубы легко несли полные пакеты. Проходя мимо орущей продавщицы, они дружелюбно махнули хвостами. Женщина замолчала. Просто больше не было сил кричать. В конце концов, сколько можно? Ну, львы и львы. Не крокодилы же.

Уличить во лжи её не могли. Работали видеокамеры. Так что через час, когда придёт утренняя смена, никто в краже мясных продуктов, полуфабрикатов и деликатесов её не заподозрит. Разумное объяснение тоже нашлось. Цирк ведь напротив! То-то львы такие смирные. Дрессированные, конечно. Так что и счёт можно предъявить, свидетель на месте, она то есть.

Удивительно, но как только львы вслед за птичкой покинули магазин, весь страх показался продавщице таким смешным и глупым, что просто стыдно стало… И лицо, наверное, красное. И причёска растрёпана. Фу, как неудобно. Дура прямо какая-то. Женщина очень расстроилась. И тут, наконец, явились два милиционера, вызванные обозлёнными жителями соседних домов. Их, бедных, вой сигнализации разбудил в половине шестого утра.

* * *

Спустя несколько часов после вышеописанных событий Ксюша с Петрухой вышли из Музея. Солнце ударило в глаза. День был в разгаре.

– Ты, представляешь, нету! Я своими глазами видела. Нету! Украли! – услышала Ксюша визгливый голос.

– Да как ты их украдешь? Их в карман не положишь. Это ж какая техника нужна. Там же тонны! На реставрацию, наверное, забрали.

– А я тебе говорю, натуральный грабёж. Иди, сама посмотри.

Две тётки громко обсуждали какую-то кражу.

– Милая! И собаки нет, и кошек нет, и коней нет. Что же, все сразу на реставрацию! Кошек-то чего реставрировать!

– Ну, не знаю. Странно это всё.

– Пошли, покажу. Сама увидишь.

Ксюша дёрнула Петруху за руку.

– Пошли!

Петруха покорно пошёл, даже не спрашивая куда. Он находился под сильным впечатлением от выставки «Живопись катастроф». Сначала они с Ксюшей просто бродили по залам. Некоторые картины были так себе. «Девятый вал» совсем не произвёл впечатления. «Гибель Помпеи», конечно, покруче. Но за живое Петруху задела знаменитая «Панорама наводнения в Петербурге» какого-то Тилька, нет, Тилькера. Он долго не мог понять, что изображённое на картине случилось на самом деле. Весь город был под водой! Торчали одинокие шпили, Ростральная колонна, Медный всадник. На памяти Петрухи было одно наводнение, но о нём он узнал из новостей, а то, что он увидел на набережной – закрытые водой ступени спусков к Неве, – наводнением никак не посчитал. Но на картине река была везде, значит, она затопила бы и Петрухину квартиру на втором этаже, если бы он жил триста лет назад.

Потом Ксюша долго стояла у другой картины, той самой, про которую рассказывала мама – неизвестного художника. Маму рассмешил висящий на шпиле царь. А ведь на картине вокруг шпиля Петропавловки беспомощно барахтались в невской воде кони, люди, даже лев из последних сил тянул морду к небу. Видимо, это были животные из затопленного зоосада. Но внимание Ксюши было приковано не к самому изображению, а к надписи, которую художник поместил в нижнем правом углу. Ксюша до конца не дочитала, трудно было пробираться через «яти», но стало понятно, что это предсказание. И картина, конечно же, совсем не смешная. Все тонут. Настоящая «Живопись катастроф»…

– Сначала на Малую Садовую, а потом на мост, – захлёбываясь от возбуждения, тараторила первая тётка. – Представляю, что скажут в новостях! Опять врать будут с три короба.

– Ну если украли, чего тут врать? Провокация, наверное. Юбилей хотят сорвать, не иначе.

Две тётки решительно переходили трамвайные пути. Ксюша, держа Петруху за руку, шла за ними. «Какие кошки, кони? О чём они, причём тут Малая Садовая?»

Через несколько минут всё стало ясно. Петруха быстро сообразил, в чём дело.

– Слушай, я ещё на прошлой неделе копейку в кошку кинул. Мы в кино с ребятами ходили. А теперь кошки нет.

– Вот уж умник! В кошку кидать. И кто это придумал! – на бегу проворчала Ксюша.

Добежав до Аничкова моста, ребята остановились. На мосту стояла толпа. Все что-то шумно обсуждали. Тётки тоже влились в толпу. Первая стала что-то кричать, размахивая руками. Ксюша уже была готова к тому, что именно увидит, и всё же сиротство оставшихся без коней укротителей потрясло её.

– Пошли.

– Куда?

– Обратно в музей.

– Пошли, – сказал Петруха. Именно этим настоящие друзья отличаются от всех прочих. Настоящие никогда не задают лишних вопросов.

* * *

Бывшие скульптуры очень неуютно чувствовали себя в сыром, заброшенном доме. Утолив первый в их жизни голод, они ненадолго погрузились в странный, отупляющий сон. Не хотелось ни двигаться, ни думать, ни волноваться. Видимо, их организмы, не привыкшие к такой продолжительной жизненной нагрузке, потребовали отдыха. К счастью, шум большого города не дал им заснуть надолго. Первым встрепенулся Чижик-Пыжик. Взлетев к потолку нижнего этажа, на котором находились все кони, быки и верблюд, он пронзительно заверещал. Пьетро открыл один глаз, потом другой, в недоумении стал озираться, не понимая, где находится. Но, увидев чижа, вспомнил события прошедшей ночи и быстро разбудил всех остальных.

Около полудня в воскресенье в доме на Фонтанке начался военный совет.

– Мы не можем просто ждать. Наш долг сделать всё возможное, чтобы спасти город, – сказал Пьетро.

– Вперёд! К победе! – это заржал только что проснувшийся конь с арки Главного штаба.

– К победе! К победе! – забили копытами остальные пятеро.

Тут проснулась вся упряжка Славы с Нарвских ворот.

– К славе! К славе! Вперёд! – не разобравшись, что происходит, взвились шестеро скакунов.

– Какие горячие молодцы, – сказал Николя коню Александра Невского. – Каждый раз спорят с победоносцами, мол, что важнее – победа или слава.

– Куда вперёд? – сердито сказал Алессандро. – Это вам не парады сверху смотреть. Думать надо.

Чижик-Пыжик хмыкнул и полетел на верхние этажи, чтобы позвать ещё кого-нибудь. С крыши прилетели совы, орлы и голубь. Спустились с десяток львов. Подошла Урсула, следом приплёлся Заяц. Он выглядел усталым и несчастным. Во-первых, ему ужасно хотелось есть. Кошки до сих пор не вернулись. Мясные деликатесы, принесённые львами, он есть не смог, поэтому оказался единственным голодным стражем. Даже Чижик-Пыжик и голубь «заморили червячка», склёвывая сухарную панировку с котлет по-киевски. Во-вторых, на глазах у него все звери и птицы, один за другим, стали погружаться в необоримый сон. Он же просидел несколько часов, забившись в угол и трясясь от страха. Враждебный мир был полон шорохов, вздохов, даже стонов. Стоило зайцу закрыть глаза, как перед ним всплывала ужасная Химера, её слова впивались в беззащитный мозг. К моменту, когда зачирикал Чижик-Пыжик, несчастный Косой был близок к нервному срыву.

– Я думаю, что мы должны привлечь внимание городского головы, – торжественно произнёс Пьетро.

– Зачем нам городская голова? – спросила ящерица, вынырнув из-под его копыт.

– Мы же решили спрятаться? – поддержал ящерицу Заяц и опять затрясся.

– Нам не обойтись без помощи людей. Кто-то должен понять, что с нами случилось, – ответил Пьетро, глядя на почти слившееся с землёй юркое существо, которое он чуть было не раздавил.

– Люди давно не верят в сказки, Пьетро, – сказал Мельп. – Им никогда не догадаться, что мы просто ожили.

– Да, – это было первое слово, произнесённое Верблюдом с того момента, как звери оказались в убежище.

– Да, – повторил Верблюд и смачно выплюнул очередную порцию жвачки. Его любимый чертополох рос вдоль стены дома.

– Надо им как-то намекнуть, – заволновался Терп и даже начал пританцовывать. Ящерица опять чудом не попала под копыта.

– Художники, скульпторы, поэты догадаются, – авторитетно заявил Тал.

– Вот, вот, вся надежда на интеллигенцию, – заголосил Чижик-Пыжик, прямо в ухо второму флегматичному быку. Тот в ответ только тряхнул тяжёлой головой.

– Надо обратиться к рабочему классу. С воззванием, – медленно произнёс Конь Чапаева.

– На каком языке, позвольте спросить, вы к ним обратитесь? – зло лязгнул зубами лев Ростовский. Настроение у Ростовского было хуже некуда. Последние два часа у него очень болел хвост, перебитый ещё в войну осколком артиллерийского снаряда. Конечно, хвост был отреставрирован, но оказалось, что старые раны у скульптур болят, как у людей. Чувствовать боль было настолько непривычно, что лев просто места себе не находил. Во сне он стонал (это его стоны так напугали Зайца), а после пробуждения ходил по лестнице с одного этажа на другой, рычал и, время от времени, лязгал зубами. Его брат-близнец Лобанов был лишён этой возможности: другим осколком ему во время блокады повредило челюсть.