Текст книги "Желание зверя"

Глава 12. Надежда

Я ходил туда-сюда по комнате, пытаясь сбросить напряжение, которым налились мышцы – все, что осталось от привычной боли, мучившей месяцами. Но даже это уже не устраивало. Девчонка оказалась лучшим лекарством. И я убеждал себя изо всех сил, что люди мне должны, и я взял то, на что имел право. Только было тошно…

Зверь дергался внутри, будто снова был в клетке и не находил покоя.

Я же не смогу ее держать здесь. Девчонка лечила меня – я больше не нуждался в обезболивании, только в ней. Но ресурс не вечен. Люди не живут в пустоши. Им нужно много всего – семья, друзья… Все то, что так редко нужно мне. Если она заскучает, затоскует о родных и загнется тут у меня, то и лечения больше не будет.

Зверь зарычал на эту мою потребительскую мысль, и я уперся кулаками в стол. Не могу ее держать тут насильно… Кого я обманываю? Я же насмотрелся на это до тошноты, никогда не смогу так же. Но и без нее мне, кажется, не жить больше нормально. Что-то рычало об этом внутри, дергало за живое и не давало покоя.

Мой зверь – одиночка. Если его не устраивает положение дел, то мне и подавно не найти покоя.

С губ слетел смешок. Пройти через все, что едва не убило, и в итоге проиграть без борьбы. Я растянулся на кровати и прикрыл глаза. Наверху мела метель – я слышал завывание ветра в трубах. Иногда казалось, что в нем пульсирует волчий вой. Перед глазами снова неслась поземка, уши забивало рычанием и криком.

Мне было пятнадцать, когда мы с матерью, охотясь, попали в засаду. Я пытался защитить ее, но волков было слишком много, и не зубы они использовали для того, чтобы взять меня в плен. Мне тогда прострелили ноги, а на шею надели ошейник с шипами внутрь. Белоглазые севера – изощренные твари, безжалостные и беспринципные. Несмотря на то, что большинство оборотней живут цивилизованно, эти просто не умеют. Никогда не видел таких бездушных монстров…

На долгие десять лет стая Разии стала моей семьей. Семьей, которую я ненавидел каждой порой. Снег был кровавым грязным месивом, крики стали тишиной… Иногда казалось, что прежняя жизнь мне привиделась – детство с матерью в Климптоне, школа, мечты о будущем… Я был цепным псом Разии, ее персональной смертельно опасной игрушкой… и самцом. Мне доставляло удовольствие делать ей больно в постели, оставлять глубокие раны от зубов и метки. И она позволяла. Никто не понимал почему, но она носила мои метки так, будто я ей бриллианты дарил вместо очередной глубокой отметины на шее. Сколько раз хотелось перекусить ей горло, но не мог – убить ее тогда, когда не могла защититься, казалось мне верхом низости, а я и так был втоптан в грязь по горло…

Мне казалось, что те уродства затянулись в душе, но теперь видел их так ясно, будто их оставили вчера. И невыносимо тянуло к девчонке – показывать их снова и снова, все до единого. Пусть смотрит, кого вздумала спасать…

Сознание уплывало, образы размывались, и вот я уже сжимал Разию за горло, подминая под себя податливое тело. Волчица привычно рычала и огрызалась, но послушно подставляла мне зад.

– Ненавижу тебя, тварь, – рычал ей в шею, яростно насаживая на член. – Убью тебя…

– Не сможешь. Никогда не мог, – скалилась она, болезненно морщась. Мокрое тело скользило под пальцами, и я безжалостно выпустил когти. Ноздри забивало резким неприятным запахом мокрой псины и крови. – И теперь не сможешь, Киан!

Она смеялась, извиваясь подо мной, а я хладнокровно следил, как в груди скапливается ярость такой силы, которую не смогу сдержать. Удар зубов по вене был таким стремительным, что я опомнился лишь тогда, когда в пасть ударила теплая струя крови. Тело подо мной дернулось, пальцы заскребли по полу… и к ногам упала Лали с порванным горлом.

Я вскинулся на кровати с колотящимся сердцем, весь мокрый до кончиков волос. Машинальный взгляд на часы дал знать – раннее утро. Нервы дернуло – как там Лали? Только память подкинула ее лицо в крови и мертвый взгляд.

– Твою мать, – прорычал и вывалился в коридор.

Слух сразу же уловил движение в кухне. Девчонка обнаружилась за столом с чашкой кофе и каким-то журналом. На меня даже глаз не подняла, будто не заметила. Только волоски на голых руках встали дыбом. Я развернулся и побрел обратно в свою комнату – похоже, безнадежно все между нами. Все, чем я руководствовался вчера – звериными инстинктами. Присвоить и затащить в берлогу. Прекрасно. А дальше-то что? Легенда о ее долгах мне теперь потеряла всякую актуальность. На ее лице тоже не заметил следов чувства вины.

Горячий душ – настоящее благословение в это время в этом месте. Отсутствие боли казалось наваждением, временным облегчением, передышкой, напоминанием о той жизни, которую давно не заслуживаю…

В кухню я вернулся таким вымотанным, будто не спал вообще. Девчонка нашлась на месте. Такая маленькая, хрупкая, она ежилась на стуле, как снегирь на ветке. Наши взгляды встретились, и по телу расползлось осознание – ей не место здесь. Не место в моей жизни. Все мои проблемы – только мои. Я сам попался людям, я сам оставил на ней метку… и разгребать буду сам. Жил же как-то все это время… проживу как-нибудь и дальше. Так даже спокойнее. Правильней. Меня ждали новые вызовы ледяного мира, а ее – кто-то там…

При мысли, что это вполне может быть оборотень, оставивший на ней отголоски запаха, в груди похолодело и задрожало от звериного несогласия. Лали вжалась в спинку стула. Я прошел к крану и налил стакан воды – мне нечем было облегчить ее мысли. Не думал, что не смогу совладать с… ревностью? Черт…

– Кто он? – потребовал, не глядя на нее.

– Друг, – прозвучало тихо, но твердо.

– Просто друг?

– Просто снова разложишь на столе?

Я обернулся. Она встретила мой взгляд своим колючим исподлобья. И я усмехнулся – такая же волчица. Даром что человек. Вот и как ее отдать кому-то другому, если вся она моя?

– Не хочешь на столе – разложу, где скажешь.

– Сволочь, – процедила она.

– Мягко сказано, – брякнул стаканом.

– Еще бы. Хорошим быть трудно. А вот сволочью – легко.

– И с чего ты взяла, что я – сволочь? – направился к ней медленно.

– Пользуешь меня, как шлюху…

– Беру свою самку.

Я подтянул стул и уселся вплотную, уложив руки на спинку. Лали съежилась, но позиции не сдавала. И мне это нравилось.

– А ты только «брать самку» можешь? А любовью заниматься не пробовал?

– Не доводилось.

Доставляло удовольствие гнуть ее взглядом. Тем более что у меня плохо выходило.

– Мне тоже. Но я точно знаю, что так… – она указала небрежным жестом на стол, – это… дикость!

Щеки девчонки порозовели, а сама задышала чаще, вызывая сомнения в словах. Дикость ей, похоже, нравилась.

– Мне жаль, что так вышло.

Азарт загнать ее в угол и заставить меня спровоцировать прошел. Я ясно видел, что сил у нее на это не осталось – вся зажата, дрожит…

В душе шевельнулось нехорошее предчувствие, а ее запах затанцевал приторной горчинкой на языке. Я быстро вскинул руку и коснулся ее лба. Горячий.

– Ну и какого ж ты тут сидишь? – сдвинул я брови.

Незнакомый страх быстро покрыл все в душе коркой льда – она больна.

– Кофе пью, – съежилась еще больше. И кашлянула. Нехорошо так, сухо и надтреснуто.

– А ну в постель пошла! – прорычал. И, не дожидаясь действий, дернул со стула к себе в руки. Горела. – Там, внизу, есть аптечка…

– Разве? – удивленно вздохнула. – Думала, выгребли все.

– Видимо, быстро убегали, как и ты, – огрызнулся, толкая двери в ее спальню.

А тут все расцвело ее запахом. Если раньше его отголоски хранили только простыни, то теперь все просто благоухало девчонкой.

Я положил ее на кровать, придавив взглядом:

– Лежать. Все, что захочешь, принесу.

Она молча съежилась и обняла себя руками, а я направился в лабораторию. Много всего тут оставили. Я таскал Юджину то, на что не нашел описания, но наркоты там не осталось, само собой. Самое безобидное только: обезболивающие, антибиотики и прочая стандартная человеческая хрень, которой доверия не было. Вернувшись, я высыпал добычу на простынь:

– Знакомо что-то?

– Я врач, – тяжело села она и опустила взгляд на упаковки. – Да, все что нужно.

– Отлично.

И я присел перед ней на корточки. Ничего отличного не было. Как же я проморгал? Ей же вчера уже было плохо. Но я был занят собой.

– Принеси воды побольше, пожалуйста.

Лали выудила один пузырек, другой, высыпала из каждого таблетку и бросила в рот, морщась. Снова закашлялась.

– И что за диагноз у тебя, доктор? – не шевельнулся я.

– Пока что трахеит… А в перспективе – воспаление легких.

– Таблетки помогут? – пристально глядел на нее.

– Должны, – ее голос прозвучал неуверенно.

Я принес ей воды, потом вернулся на кухню и приготовил большую чашку клюквенного чая – все, что у меня было из того, что могло помочь. На чай она настороженно глянула, но с моим взглядом уже спорить не пыталась.

– Клюква. Мед, – констатировал раздраженно. – Я не собираюсь тебя травить.

– Это было бы странно…

– Ну так и не морщи нос.

Я снова улучил момент и коснулся лба. Таблетки сбили жар, лоб остыл.

– Не кутайся.

– Мне холодно, – съежилась она, когда стянул с нее одеяло.

– Ты же врач, – огрызнулся и завернул на нее край простыни. – Должна знать…

Я смотрел, как она прикрывает глаза, и чувствовал, как страх бьет по рукам. Я не могу дать ей пострадать, не говоря уже о том, чтобы позволить умереть тут.

– Я наружу. Вернусь через полдня.

Она только приоткрыла глаза, в которых ясно читалось – боится. Видимо, лекарств может оказаться недостаточно. Поэтому больше сидеть я тут не собирался. Если эта врач себе не поможет, придется ее лечить мне.

У нас не было человеческих лекарств в стае, но волки ни одной девчонке не позволили протянуть ноги – слишком дорожили каждой отвоеванной у человеческого мира душой. Женщины тоже часто простужались, а от страха иммунитет не справлялся, казалось, даже с самыми простыми хворями. И тогда ими занималась Нелхе – старая ведьма, шаманка стаи. Она всегда вызывала во мне желание перебить ей позвоночник. Но в то, что она делала, я предпочел вникнуть – мало ли придется бороться за собственную жизнь. Мы договорились, что я приношу ей редкую водоросль со дна океана, а она делится со мной рецептом.

Разия рычала тогда и щерилась на эти наши договоренности с шаманкой – боялась меня потерять. Не зря. Чувствовала, что чем старше, тем опаснее, сильней и хитрее я становился. И что все равно не сможет удержать, как ни старалась.

Волки сделали все, чтобы сбежать я не мог – рубили единственную полынью в округе, чтобы я мог нырнуть и вынырнуть только в одном месте. Но однажды это им не помогло…

Глава 13. Лечение для двоих

Не было страха. Только какая-то тупая обреченность. И это было плохо. С одной стороны, все необходимое для лечения Киан мне достал… Но собственное состояние мне не нравилось. Нужны были внутривенные инъекции, но таких антибиотиков тут не осталось. Я послушно выпила чай, чувствуя, как сдается температура… но ненадолго. Не прошло и двух часов, а меня снова начало знобить. Я чувствовала, как дышится все тяжелей. Вскоре появились хрипы даже при простой попытке вдохнуть. Лекарства, конечно, помогут… Только если я не сдамся раньше…

Не знаю, сколько времени прошло, когда меня разбудил Киан.

– Лали.

Его холодный голос ни черта не остудил нервы.

Я попыталась ответить, но все не удавалось проснуться. И было так жарко, будто вот-вот расплавлюсь.

Он больше не звал. Подхватил на руки и куда-то понес. Когда по коже вдруг ударило резким порывом ледяного ветра, я вскрикнула и едва не задохнулась колючим воздухом. По глазам ударило ослепительным светом, а легкие запекло при попытке наполнить их. Я с трудом осознала, что лечу прямо в снег!

Секунда, вторая… Крик застыл в груди. Третья… Киан одним движением растер снег по коже. Четвертая – подхватил на руки и, закутав в плед, занес и захлопнул двери наружу.

– Что т-т-ты делаешь?! – вскричала, ошалев.

Но он не слушал. Вернул в комнату и, усадив на кровать, принялся растирать сначала в одеяле, потом укутал шерстяным пледом. Пока кожа не покраснела – не отстал.

– Пей жаропонижающее, – скомандовал сурово и куда-то ушел.

А я сгребла стакан с тумбочки и принялась жадно пить. Шоковая терапия сработала странным образом – я пришла в себя, а гипертермия пошла на спад.

Когда Киан вернулся, я уже передумала возмущаться.

Да и не было сил. Адреналин схлынул, оставив после себя дрожь и слабость.

– Садись, – подошел он к кровати. По комнате распространился пряный запах от чашки, с которой присел рядом. – Пей.

– Что это? – прошептала. Сил не было даже чтобы подать голос.

– Это то, чем лечат в моем мире таких как ты…

– От чего? – Руки дрожали, когда стиснула пальцами чашку.

– У тебя пять минут. Надо пить пока не остыло. – Не удостоил ответа, как обычно.

– Что это? – упрямилась я.

– Это «неро линеа», черная водоросль, – процедил он, злясь все больше. – Остынет – не подействует. А я могу не успеть снова нырнуть в океан за новой.

Я уставилась на него удивленно. Он нырял в ледяную воду ради меня вот за этим?

– Пей, – зарычал. Черты его лица заострились, черные глаза зло блеснули. Уговаривать он не умел, поэтому жутко бесился, что приходилось. Киан сейчас делал что-то непривычное для себя… и удивительное для меня.

Первый глоток обжег горло, и я закашлялась. Вкус оказался очень необычным – остро-сладким, обжигающим, выбивающим слезы. Но, на удивление, язык не обожгло. И я послушно принялась глотать, отмечая, что плечи Киана расслаблено опустились, хоть взгляд остался встревоженным и колючим. Он устало вздохнул и прикрыл глаза.

– Ты нырял в океан? – И я облизала горькие губы.

– Ты все допила? – приоткрыл глаза он.

Я демонстративно перевернула пустую чашку, надеясь на ответ, но он только взял ее из моих рук и вознамерился удалиться.

– Не уходи, – вырвалось у меня. – Ну… если нет дел и ты поел, выпил чаю, принял душ… – Слова дались мне тяжело, и я обессилено сгорбилась. Мысль о том, что он только что сдирал с меня мокрое белье, прокатилась горячей волной от солнечного сплетения в ноги, и стало вдруг уютно. И спокойно. И вообще как-то легко…

– Есть дела, – холодно сообщил. – Пей дальше свои лекарства и ложись в постель.

Когда он вышел, я хотела послушать отголоски пустоты, что осталась после его ухода, но глаза начали слипаться, и я быстро проглотила таблетки, запила водой… и отключилась, едва донеся голову до подушки.

* * *

Ночь прошла тяжело. Меня снова знобило и трясло, выматывала невозможность очнуться от болезненного забвения. Я только чувствовала, что Киан рядом, хоть почти не просыпалась, едва справляясь со слабостью. Только послушно открывала рот и глотала все, что он в меня вливал. Казалось, только он держал меня в реальности – его прикосновения и напряженное дыхание над ухом стали всем моим миром.

Я вдруг подумала, что надо ему сказать о ребенке. Если я не справлюсь, он должен узнать. И я пыталась ему об этом сказать, но каждый раз понимала – все сон. В одном он меня не понимал, хотя внимательно слушал. В другом – никак не среагировал и просто ушел. И я продолжала метаться по мокрой постели и стонать.

Только в какой-то момент меня поймали жесткие уверенные руки, и тело вжалось в чужое. Я слушала его сердце, дыхание и будто сама вспоминала, как дышать заново. Уткнулась носом в грудь, скользнула губами по коже, слушая одобрение в низком грудном рычании.

– Спи, – недовольно приказал хриплый уставший голос.

И агония с кошмарами закончилась. Стало тепло, спокойно и уютно, как было когда-то во сне. Где-то завывала вьюга, и я сильней жалась к теплу, чувствуя, как ожили чужие пальцы на шее – зарылись в волосы, скользнули по скуле вместе с горячим протяжным выдохом. Кажется, я слабо улыбнулась… и спокойно уснула…

…Проснулась в тепле, закутанная в чистую простынь. Ноздри дразнил знакомый терпкий запах.

– Давай просыпайся, – послышалось рядом.

Я приоткрыла глаза насколько смогла. Киан сидел рядом на кровати, уперевшись локтями в колени, и держал чашку.

– Ты все таки нырнул снова? – прохрипела я, приподнимаясь на локтях.

– Одного раза было достаточно, – вздохнул он устало. – Как себя чувствуешь?

Этот вопрос был настолько неожиданным от него, что я даже растерялась.

– Как… человек с шансом на завтра.

– Ты так и пациентам своим говоришь? – и он протянул мне чашку.

– Я не работала толком с пациентами – не успела, – поспешила я схватиться за ручку, чтобы он не обжег ладони. Понятия не имела, интересно ли ему, но мне не хотелось снова молчать или вступать в пикировки – не было сил. – Я занималась исследованиями, писала диссертации…

Он ничем не дал понять, что попытка продолжить разговор его раздражает. А я смотрела на его профиль… и хотела прикоснуться. Таким он казался сейчас холодным и далеким, но в то же время тем, к кому хотелось тянуться. От него зависела моя жизнь с самого первого шага в его сторону. И он ведь не подвел ни разу. Даже когда был далеко, все равно приходил во сне…

– Я видела тебя во сне все это время, – прошептала зачем-то.

Говорила ему ведь уже. Как и он мне. Но мы не слышим друг друга…

– Это был не сон. – Он смотрел перед собой, будто терпел меня рядом. – Я был с тобой… сегодня.

Еще и не понимаем то, что слышим.

– Не только сегодня.

Он перевел на меня взгляд, и я замерла, задержав дыхание. Как ему удавалось смотреть так пронзительно? А мне захотелось, чтобы отвернулся снова.

Я бы так и смотрела на него незаметно, как на огонь…

Но когда Киан отвел взгляд, стало холодно, несмотря на то, что очередной глоток его напитка привычно обжег. Кажется, я простила ему за эту ночь все. Он спасал меня, не бросил. И этот уставший взгляд говорил о том, что не позволил себе отдыха. А уж нырять на дно океана ради меня…

– Ты можешь отдохнуть. – Я попыталась стряхнуть напряжение, искрившее в воздухе, опустила плечи и прикрыв глаза. – Меня не нужно больше караулить.

– Попробуй работать с пациентами, а не диссертациями, – вдруг беззлобно заметил он. – Может, будешь знать, когда стоит караулить. – Мне показалось, или он не хотел уходить? – Есть хочешь?

В груди согласно заныло.

– Хочу. – Вышло ярче, чем планировала.

Он даже усмехнулся, но как-то по-новому – без ехидства.

– Допивай. Я принесу. Только… – он обернулся от двери и, мне показалось, смущенно добавил: – без изысков.

С каких это пор ему захотелось кормить меня изысканно? Я осталась с этим вопросом один на один. Захотелось взглянуть на себя в зеркало – что там его сподвигло на изыски? – но встать не получилось. Голова пошла кругом, ноги предательски задрожали, и я медленно опустилась на кровать. Пришлось пока смириться с тем, что дано, а это уже немало: я иду на поправку и не собираюсь больше умирать. Хотелось смыть с себя всю ночную борьбу за жизнь, но придется отложить.

Киан вернулся с подносом. Одна тарелка.

– А ты? – подняла на него взгляд, когда он поставил поднос на кровать.

Как дикий зверь – замер настороженно на вдох, будто я его приманиваю в какую-то западню.

– Я поел.

Ну уже прогресс – не напомнил, что это не мое дело. Но меня все равно взбесило:

– Ты со мной спать больше не собираешься?

Я немного забыла, как быстро он звереет и возвращает себе доминирующие позиции, отказываясь меня слушать. Эти звериные сложности изматывали. Как разложить на столе, поддаваясь желаниям – так нет проблем. А признаться себе в слабостях – так целое дело.

– А ты соскучилась? – предсказуемо зло оскалился он.

«Хрен тебе! – зло подумала я. – Будешь нести ответственность!».

– Может, и соскучилась, – пожала плечами. – Но у меня есть оправдание – моя жизнь от тебя зависит. А у тебя какое?

Он удивленно замер, не спуская с меня взгляда.

– Хочешь моих оправданий? – опустил угрожающе голову.

– Хочу понимать, что меня ждет, Киан. Ты – мой единственный мужчина. Я знаю, что ты не человек и не пользуешь меня из мести. Но чувствовать себя объектом постоянного срыва тоже не хочу. Мне важно понимать, чего ждать.

– А если я захочу остаться единственным? – жесткие губы дрогнули в усмешке.

– А ты захочешь? – я пыталась не проиграть борьбу взглядов.

– Ты не сможешь жить со мной. – Он выпрямился, высокомерно поднимая голову. Очевидно, противоречия рвали моего медведя на части. – Ты чуть не умерла вчера.

– Я чуть не умерла из-за тебя. – Слабо соображала, успеваю ли я поворачивать в нужное мне русло переговоров. Уговариваю его меня оставить? А план был таким? – Ты гнал чертов снегоход, не давая передышек!

– Да, гнал, – рявкнул он со злостью, но следом опустил плечи, сдаваясь: – Я чуть не убил тебя. Хочешь дальше играться со смертью? Или начнешь умолять отпустить тебя?

– А есть смысл?

Он не знал. А я не знала, что у него просить. Свитер? Или его самого?

– Ты мне нужен, – обреченно выдавила я.

Понимала, что взваливаю ответственность на себя, и не факт, что он ее разделит… Но ребенок важнее.

– Хочешь остаться здесь?

Злая усмешка затаилась тенью в уголках его губ, хотя лицо казалось спокойным.

– Нет, – мотнула головой.

– Я отвезу тебя в Климптон, как поправишься и стихнет буря, – вдруг тихо заключил он. – Не могу понять только, какого черта ты вернулась сюда и что такого важного тут оставила, чтобы так рисковать…

Я посмотрела в его глаза. Тебя я тут оставила.

Но он не дождался ответа. Забрал чашку и вышел.