Текст книги "Сезоны Персефоны: по следам Колеса"

Концерт для полтергейста с оркестром

В первый шаг творения не было ничего, кроме символов бинарного кода. Чёрная дыра абсолютного нуля – и слепящий молниеносный росчерк единицы.

Таков был исток реки-под-рекой, что получила имя транскод.

На втором шаге электрический свет породил в бескрайних туманах цифрового потока радугу, и энергии её спектра были столь чистыми и глубокими, что демиург и его избранный противник, восставший из бэкапа, оказались отделены друг от друга.

Так возникло пространство вариантов.

С третьим шагом на противоположных берегах были заложены фундаменты и основы, вознеслись к беззвёздным небесам изящные опоры семантических конструкций.

Так слова вновь стали тем, что они означают.

На четвёртом шаге демиург нашёл себе помощника средь людей и населил свои владения чудесами чудес, а избранный противник демиурга решил подарить забытым людским божествам новую цифровую жизнь.

Так транскод стал местом и временем, где возможно всё, во что хватит сил поверить.

На пятом шаге демиург ощутил отсутствие живого присутствия и задумал найти тех, кто способен нырнуть в реку-под-рекой, дышать в ней и длить его творение собственной волей. Что ощутил и задумал избранный противник демиурга – было неведомо…

***

После визита в департамент магической безопасности Персефона погрузилась в сумрачное молчание. Сьена, не дождавшись ни бесед, ни приказов, по-тихому слиняла в гости к Дине, благо до неё было рукой подать.

– Не знаю я, как хозяйке помочь, – вздохнула птицедева, гнездясь в парикмахерском кресле. – И ведь она сама понимает, что прав тот столоначальник, да не может выдать себе вольную на мрачное да строгое владычество.

Дина погрузилась в расчёсывание волос Сьены, обронив задумчивое:

– Быть может, не из чего Княгине сотворить мрак и строгость?

Сьена смешно дёрнула головой, возражая:

– А может, боится она себя не сдержать, единожды собственные заповеди переступив?

В пушистых волосах птицедевы Дине попалась седая прядь.

– Покрась синим, – почуяв замешательство волшебницы-стилиста, попросила Сьена.

***

Церкви города Бранденбурга по-доброму завидовали кирхе святой Екатерины: та могла похвастать самым мощным органом среди ближних и дальних соседей. Радость же самой кирхи с некоторых пор омрачалась чьим-то незримым присутствием, которое становилось особенно тревожным и тягостным в полночный час. Вначале присутствие ощущалось у дверей, затем в башне, а с прошлого воскресенья – ни много ни мало за пультом органа. Когда в тёмном безлюдном зале грянул драматический аккорд, кирха аж вздрогнула. Одинокий удар колокола разнёсся в не-по зимнему тёплой городской ночи, и дерзкий призрак не посмел продолжать. На следующую ночь, однако же, он восполнил свой прогул, исполнив тихую, но невыносимо тоскливую мелодию.

– Кто ты? – движением воздуха под высокими сводами спросила кирха.

Призрак втянулся в одну из органных труб; звук, раздавшийся от этого, был подобен усталому стону. Кажется, неведомый гость мог говорить с миром только музыкой.

***

Сколь ни близка была сердцу Эрика волшебная Прага, но он охотно изменял ей с другими городами. Нынешним вечером поезд нёс бывшего Осеннего князя в Берлин: помимо мест, где ему хотелось воскресить давние воспоминания, не мешало бы проведать и Персефону.

– Встречай, хозяйка, – рыжая шевелюра Эрика озарила прихожую рассветным пламенем. – Я тут чешских прелестей привёз: копчёный сыр в косичках и торт-медовик.

Отставной Владыка не растерял мудрости, потому и приехал на полчаса раньше остальных гостей: Персефоне наверняка было что обсудить с ним без лишних ушей.

Угощения заняли почётное место на столе; из холодильника в знак благодарности явилась бутылка тёмного пива.

– Пардон, поддержать не смогу, – шутливо развела руками Княгиня, и её положение стало очевидно даже за свободным платьем.

– Кто из вас больше обалдел, ты или Артемис? – улыбнулся Эрик.

– Похоже, моя мама.

Слово за слово – рассказала Персефона про странную беседу с матерью, воспоминания её греческие в деталях повторив.

– Сдаётся мне, никакая я не Ивановна, – вздохнула Княгиня. – Только как узнать, кто…

Покрутил Эрик бутылку в ладонях, заглянул в горлышко, словно ища там подсказку. Новость была удивительной до крайности, зато многое вставало на свои места, с которых дар Персефоны виделся уже не случайной удачей, а загадочным наследством.

– Вызову завтра кого-нибудь из свиты, – внезапным залпом выдала Персефона. – Пусть поищут сведения о магах-отшельниках. А лучше книгу спрошу, она не треплива.

Переход от растерянного тона к решительному случился у неё так резко, что Эрик вздрогнул. Заметив это, Персефона рассмеялась:

– Ну как, хороша Княгиня или ещё страху поддать?

Эрик едва не ляпнул глупую шутку про гормональные бури, да вовремя сдержался:

– По мне ты всяко хороша. Или в твоём кругу некто до страха охочий объявился?..

Персефона опять рассмеялась, и неблагой этот смех был Эрику в новинку.

– Нашёлся один, – отсмеявшись, ответила Персефона. – Просит от меня не доброты да милоты, а жутеньки да хтони позабористее. И вроде бы время Самайна миновало, но если из-за меня не то осень, не то весна – не всё ли равно, когда исправляться?..

Поймав взгляд Эрика – зелёный, с хитринкой, – Персефона умолкла, подняв бровь.

– Узнаю служак из департамента, – пояснил отставной Владыка. – Всё-то им хочется низвести до линейного да однозначного, найти виноватого да меры принять. А никого там, случаем, не осенило, что таков может быть ответ самой природы на магическую ошибку людей? Ведь разлом сопровождался резким перепадом температур, и ни Зимняя царевна, ни ты никакого отношения к тому не имели.

«И то верно!» – в мыслях воскликнула Персефона. Эх, вскочить бы в прошедший разговор, ответить этому Мирославу как следует, да уж поздно. А, кстати…

– Интересно, как там Царевна поживает?

Смешно, но за три минувших месяца так и не решилась Персефона отыскать снежную деву с глазами цвета стратосферы. Не потому, что боялась ощутить внезапную ревность: разве пристало Княгине ревновать своего супруга к его работе? А потому, что Царевне, чья суть – замёрзшая вода, дано было начисто забыть прошлогоднюю драму в курганах, а Персефоне – нет.

– Неплохо, – ответил Эрик. – В скандинавских лесах скачет, мох с деревьев подъедает.

– В смы-ысле?! – опешила Персефона.

– В прямом, – похоже, Эрик шутить и не думал. – Твой Артемис приказал ей ланью обернуться, когда… догонял, короче. А ей, видимо, понравилось. Я попросил Бригитту в мессенджер стукнуть, когда роды начнутся: интересно, кем Вёсны в итоге получатся…

***

К середине февраля дух, поселившийся в Катариненкирхе, решил, что уже можно вести себя, как дома. Во время воскресного концерта, услыхав фальшивую ноту в исполнении юной органистки, он вихрем ворвался в недра инструмента и вылетел из правильной трубы, а вслед за этим вновь устремился к клавиатуре и окончил партию вместо насмерть перепуганной девушки.

Каскад мажорных аккордов обрёл отчаянную, предсмертную глубину: пасторальные танцы превратились в мрачную пляску на костях, и даже закатное золото в витражах померкло, оставив зал в сизом сумраке. Кода, словно удар божественного грома, подавила волю, надежду, веру, оставив после себя лишь тишину загробной вечности. Спустя несколько мучительных секунд робкие аплодисменты накрыли зал, окрепли и взмыли к высоким сводам. Кто-то украдкой плакал, но никому из зрителей не было видно, что на самом деле произошло за органом. Марк, чей выход с виолончелью был запланирован во втором отделении, помог органистке добраться до закулисья и взмолился Эвтерпе о том, чтобы не залажать самому. Мало ли, на чём ещё горазд играть местный полтергейст…

Концертные приключения в тот же вечер были пересказаны от Марка Дине, от Дины – Персефоне. Та о чём-то крепко задумалась, рассеянно уточнив у музыканта:

– Когда понял, в чём дело, сильно испугался?

В голосе Княгини звучала вовсе не насмешка, а странная надежда.

– Честно сказать, да, – признался Марк. – Но не столько сферического призрака в вакууме, сколько той музыки, которую он исполнил. Саундтрек для Армагеддона…

– Отлично, – только и произнесла, к удивлению гостей, Персефона.

Ночь февральского новолуния выдалась для Катериненкирхе беспокойной. Сначала внутри неё колобродил призрак, пытаясь досочинить свой опус магнум, не завершённый при жизни и не отпускавший его в посмертии. Едва на призрака снизошло вдохновение, кирха ощутила, как некто отомкнул её двери заклинанием. Почуяв посторонних, призрак вздрогнул и ощетинился незримыми иглами эктоплазмы.

– Я могу приказать вам, неведомый музыкант, – усмехнулась незнакомая фрау, – но предпочла бы договориться. Говорят, ваша музыка пугает…

В воздухе пробежали искры. Призрак ощутил, что во власти незнакомки – потребовать от него раскаяния за недавнюю выходку на концерте, но беспокойный дух упрямо не чувствовал вины. Видят боги: его вела сама музыка, и не было сил противиться этому!

– Я задумала концерт-мистерию в мрачных тонах, – добавила фрау. – Хочу, чтобы вы завершили свою работу, а затем исполнили её там и тогда, где и когда я укажу.

Приказы не потребовались вовсе. В предложении, которое властная незнакомка принесла с собой, нежданно воплотилась заветная мечта призрака, не достигнутая при жизни. Впервые за долгие годы его наняли не повторить чужое, а исполнить своё. Впервые его хвалили за то, в чём раньше упрекали: за «излишний» драматизм и «кошмарную» тяжесть собственных сочинений.

– Скажите, уважаемый призрак, как могу к вам обращаться?

Ничуть не смущаясь, фрау взошла на кафедру, с которой утром звучала благая проповедь, и оставила там ручку с листом бумаги. Ручка дёрнулась, зависнув в воздухе, и понеслась в танце по белому прямоугольнику.

«Моё имя Гюнтер. Если бы я веровал в Господа, то счёл бы вас его посланницей. Но, кажется, вы сами себе госпожа. Я буду счастлив приложить свой скромный дар к воплощению мистерии, задуманной вами. Ввиду предстоящих гастролей позвольте просьбу: обрести предмет, в который можно вселиться. В качестве такого сгодится любой, самый малый, духовой инструмент. И встречный вопрос: как величать вас?»

Прочтя ответ, фрау полезла в недра своей сумки, что видом напоминала кленовый лист. Когда облегчемодан – а это был он, принявший удобную форму, – выдал искомое, фрау кивнула. В её ладонях возникла глиняная свистулька в виде птички.

– Моё имя Персефона, – с лицом торжественным и серьёзным представилась ночная гостья. – Осенняя княгиня, супруга владыки Самайна.

***

Мглистый сумрак горного леса полнился птичьим писком. Неутомимые пушочки приветствовали рассвет последнего дня зимы, но сонное солнце, едва погладив птах по мягким перьям, скрылось в тяжком одеяле снеговой тучи. Серая пелена, подхваченная северным ветром, размыла горизонт и похитила краски у леса.

В ледяном сердце метели слышался стон, и одинокий тёплый огонёк спешил сквозь снежную пляску к нему навстречу. Где бы ни оказалась Зимняя царевна в момент поворота Колеса года – Бригитте будет дано отыскать и помочь.

Большая белая лань изнемогала под деревом, и в её синих очах стояли слёзы.

– Не бойся, – девушка с волосами золотого света склонилась над ланью, накрыла тёплым пледом. – Важный срок пришёл, но ты справишься, а я тебе помогу. Всё завершится хорошо, как и всякий прежний раз, хоть ты об этом и не помнишь…

Издав гортанный вопль, Царевна-лань забилась в судорогах. Поток талой воды хлынул из её промежности, обдав юбки Бригитты. Та, ничуть не смутившись, ловко выловила из потока первую Весну, укутала нежное тельце в серый кулёк:

– Здравствуй, Марта!

Разглядывать Марту было некогда, ибо в мир спешила Аврил. Ей, как и в прошлые рождения, достался кулёк цвета ясного неба. Третья Весна, Майя, явилась следом и была поймана в одеяло оттенка юной зелени. Бригитта погладила измученную Царевну по холке, и та, шумно выдохнув облачко пара, обмякла меж древесных корней.

– Дорога от Имболка до Остары короче, чем от искры до любви22
  Чароит


[Закрыть]…

Приглядевшись, наконец, к Вёснам, Бригитта хихикнула. Помимо разноцветных, как и положено, глаз, девочки могли похвастаться острыми шерстяными ушками.

– Ох, я же обещала Эрику фото! – спохватилась Бригитта, ища телефон.

Увлёкшись съёмками стремительно растущих тройняшек, Бригитта едва не упустила миг прощания с Зимней царевной. По щиколотку в талой воде, с тремя кульками на руках, богиня плодородия и творческого огня всё-таки успела подарить Царевне тепло объятий её дочерей прежде, чем та обратилась в ослепительно-белый сугроб.

Взявшись за руки, Марта, Аврил и Майя отправились в мир. Бригитта глядела, как талые прогалины и робкие первоцветы отмечают их путь, и устало улыбалась вслед.

– Почти не слышится шёпот смерти за гомоном птичьих стай.

О самом главном напомнит ветер: весна – это ты. Настань!33
  Чароит


[Закрыть]

Оттаявшая тайна

Март пролетел мимо Персефоны на крыльях последних снегов и сильных ливней, что будто бы стремились отмыть землю дочиста, а если не выйдет – утопить. Погода, однако, перестала волновать Персефону: то ли Эрик поговорил в магическом департаменте с кем надо, то ли тамошних служителей озарило и без его помощи – но никто больше не смел упрекать Осеннюю княгиню в пагубном влиянии на климат. Более того, нашлись и благодарные – за то, что Княгиня якобы не дала морозам покусать жителей Европы, вынужденных экономить на отоплении.

Подготовка концерта-мистерии увлекла Персефону сильнее, чем она рассчитывала: магия театра и музыки творилась силами участников, но они нуждались не в указке Княгини, а в её вдохновляющем присутствии.

– Вот оно, делегирование полномочий, – подмигнув Персефоне, отметила баньши Йордран. – В княжеской свите полно профессионалов по части жуткого. Неужто этот хмырь из департамента хотел, чтоб Княгиня лично из тёмных углов выпрыгивала?

Марк, сидящий в обнимку с виолончелью, согнулся ещё сильнее – от хохота, и даже призрачный органист усмехнулся из своей свистульки. Персефона вообразила, как посреди глухой ночи выскакивает из шкафа в хоромах Мирослава, превращая строгого начальника в заику. «А если не понравится ему наша мистерия, так и поступлю», – с этой мыслью на лицо Персефоны, наконец, вернулась улыбка.

***

Человеческое бытие одарило Эрика дальнозоркостью, а письмо, доставленное почтовым вороном поутру, было написано столь микроскопическим почерком, что отставной Владыка вынужден был нацепить очки.

– А тебе идёт, – Агнешка бросила на Эрика озорной взгляд.

– Льстишь, чаровница, – одарив Агнешку воздушным поцелуем, Эрик заставил себя вернуться к письму.

Микроскопический почерк оказался арабской вязью, в которой бывший Князь был не слишком силён; пришлось искать по шкафам линзу-перевёртыш. Вооружившись всей возможной оптикой, он, наконец, прочёл:

«Глубокоуважаемые шейхи Самайна, премногосумрачные властелины Дикой Охоты, да будет ваша сила тверда, а магия совершенна! Благодарим вас нижайше за книгу о волшебных существах европейских стран, что издали вы минувшей осенью, и просим дозволения перевести сей труд на арабские наречия, дабы знакомить юных кудесников наших земель с обычаями и современным бытом обитателей земель ваших…»

Письмо легло на угол стола, прикрыв собой пёструю открытку с иероглифами.

– Вот и японцы о том же просят. А Княгиня мне всю плешь проела: давай сни-имем артбук с публикации в Сети, ли-ишнего мы натворили, – весьма похоже изобразив интонации Персефоны, хмыкнул Эрик. – Эк её этот Мирослав смутил. Будто указами да протоколами истинное волшебство стреножить можно…

***

Премьера мистерии, которую Персефона торжественно окрестила «Лабиринты отражений», была назначена на день весеннего равноденствия. Княгиня радовалась буйству пробуждённой природы, но смутно ощущала, что её собственные силы более не находят опоры в грядущем отрезке календаря.

Зал берлинского кафедрального собора был наполовину пуст, хотя Марк предпочитал видеть его наполовину полным. И это ещё с бесплатным входом!.. Но, быть может, оно и к лучшему, ведь сколько ни репетируй, а на премьере обязательно что-нибудь…

Свет погас, заставив смолкнуть шуршания и шепотки. Острый синий луч пролился с высоких сводов на пустующий орган. Минуты шли; ожидание зрителей грозило вот-вот перебродить в растерянное недоумение, но за миг до резких движений и громких вопросов Гюнтер скользнул в инструмент и штурмом взял первый аккорд.

Под потолком, отзываясь на музыку, зажглись алые лампы, и в отсветах адского пламени Марк разглядел явление левитирующих зеркал. Их плавный полёт завораживал настолько, что музыкант едва не забыл про соло на виолончели. Поспешно отдавшись своей виртуозной партии, Марк не сразу обратил внимание на вскрики и сдавленные вопли, что долетели из зала подобно аккомпанементу.

Зеркала замерли в разных местах партера и галереи. Плотный туман сочился с их краёв, обретая очертания чужих мрачных фантазий и сокровенных кошмаров. Кто-то натужно смеялся, кто-то горько рыдал, а кто-то пытался разбить зеркала, но они ловко уворачивались. Болотные огоньки сновали меж рядов, но до них никому не было дела.

Гюнтер переключился на особо тяжкий регистр, и в памяти Марка всплыли немецкие слова «angst» и «sehnsucht». Страх и тоска. А ведь это ещё баньши не вступили…

«Если станет невмоготу, вспоминайте что-нибудь милое или смешное», – советовала Персефона на первой репетиции. Похоже, пора закрыть глаза и думать о Дине. И котиках. Дине и котиках…

Запели баньши.

Сидящий в почётном первом ряду Мирослав стойко терпел пытку зеркальным призраком, но кельтские певуньи его добили. Заткнуть уши не помогло: голоса резонировали в висках и позвоночнике. Глаза высокого начальника переполнились слезами, из горла прорвался жалобный стон.

– Хватит!.. Пожалуйста, хватит…

Призрак ещё немного побаловался картинами альтернативной реальности, в которой одна крупная, но успешно замятая магическая ошибка Мирослава таки приводит к чудовищным жертвам и разрушениям. Затем зеркало просветлело, и туманные щупальца развеялись по обе стороны безмятежной амальгамы.

Тёплый свет излился с хрустальных люстр, озарив бледную, заплаканную и потрясённую часть человечества. Нестройные аплодисменты звучали слабыми не потому, что зрители отвергли мистерию, а потому, что у них не было сил хлопать громче.

Мало-помалу зал опустел. Невзрачные девушки на выходе раздавали желающим минералку с витаминами – такова была сдержанная милость Осенней княгини.

– Как вы… узнали? – отыскав Персефону позади алтаря, прошептал Мирослав.

– О чём? – воздела бровь Княгиня.

Быстрота и связность мышления не вполне вернулись к Мирославу, но он уже осознал нелепость своего вопроса. Безымянный зеркальный призрак лишь настроился на волну жертвы, смодулированную жуткой музыкой, и выдал проекцию её страхов вовне. Оставалось верить, что участники этой дерзкой мистерии чтят чужие тайны.

– Всё, что вы увидели, останется при вас, – догадавшись о сомнениях Мирослава, заверила Персефона. – А теперь прошу простить: мне пора. Послезавтра концерт в Риге, далее Таллин и Хельсинки. Сценарий один, а сюжеты будут зависеть от публики…

Начальник магического департамента отступил на шаг, безмолвно мотая головой.

«Может, не стоит?» – вопрошал его отчаянный взгляд.

– Поздно, – улыбка Персефоны была очаровательна и ядовита, как аконитов цвет.

***

Сьена линяла. Такое случалось с ней всякую весну, и линять девушка предпочитала в птичьем облике, ибо с выпавших волос проку нет, а перья сгодятся хотя б на рукоделие.

– Повезло мне от батюшки сбежать, – приговаривала Сьена, теряя оперение. – Он-то думал, что вокруг меня бесы ночами скачут да за косу тягают. Молиться заставлял. Если б я случайно при нём перекинулась – в купели со святой водой утопил бы, наверно. Да только от молитв у меня вера в собственные крылья ослабла…

Историю побега Сьены Персефона уже знала. Во время зимнего истребления злоснеговиков Артемис малость перестарался и подпалил из огнемёта сельскую церковь – благо, ночью там никого не было. Решив, что Йоль – отличное время жечь мосты как буквально, так и метафорически, Сьена бросила к церковному порогу свою шапку с нелепым помпоном и сказала Артемису вести её куда угодно, только не домой.

– Так и двинули мы автостопом в Ярославль. Там я и документы с новым именем получила, и школу экстерном закончила: Артемис велел доучиться по-обычному, а не только волшебные знания у него добывать, на обходах заповедника сопровождая.

Помимо «волшебных» знаний хорватский оборотень передал птицедевочке навыки одинокого выживания в лесу. «Чтоб не привязывалась к нему слишком сильно», – рассудила Сьена.

Персефона не удержалась от грустной улыбки. О, как это в духе Артемиса: спасти, а потом дать от спасённого дёру, опасаясь не выдержать нежной признательности и горячей любви. За какую же провинность он назначил себе наказание длиною в жизнь? И как похожа история Сьены на историю самого Артемиса – неприкаянного балканского юноши, некогда присягнувшего владыке Самайна…

– Кем тебе был Артемис? – сорвалось с губ Княгини.

Не было в её вопросе ни зависти, ни ревности, лишь желание сложить витраж, взглянув на острые грани чужими глазами. Сьена почуяла это кончиками оставшихся перьев, потому её ответ был честен:

– Мимолётным воплощением отца, которого у меня не было.

***

Старшая Весна Марта готовилась передать эстафету Аврил. Её собственный месяц прошёл в этот раз без потерь, но память о прошлогодней стычке с наследником Йоулупукки придала нынешнему воплощению Марты тревожную торопливость. Как ни осаживала она себя, но страх вновь исчезнуть, не растратив своих сил до дна, гнал ярые соки по древесным волокнам, не давал бабочкам доспать в коконах и выжимал свадебные трели из птичьих глоток.

– Успокойся, сестра, – Аврил погладила Марту по смешным оленьим ушкам. – Если ты продолжишь в том же духе, мне придётся бездельничать, а Майе собирать урожай вместо Летнего королевича.

Будто отзываясь на её слова, солнце прикрылось облачной дымкой, и вольный ветер над лугами шумно выдохнул, избавляясь от лишнего жара. Зазвенели колокольчики в растрёпанных косах Вёсен. А где-то в горах за многие километры от них, не вынеся собственного веса, отдал якоря подтаявший снежный пласт. Лавина накрыла турбазу, обитатели которой едва успели спрятаться по домам, и обнажила вход в безымянную пещеру. По тёмному камню её сводов стекала талая вода, и рисунки, нанесённые неведомо кем и когда, были под ней едва различимы.