Текст книги "Счастье рядом"

Коктейль из креветок

Теплый голос Оскара звучит эхом в моей голове, а его взгляд как навязчивая песня бродит по извилинам. Сейчас начало шестого, и я наконец-то заползаю в кровать. Глаза жжет, желудок пустой. Коктейль из Оскара и голода.

Я только легла, как на подоконнике завибрировал телефон, и мое сердце тут же наполняется радостью. Оскар. Я тянусь за ним, а по лицу расплывается широкая улыбка, настолько широкая, что не умещается на лице.

Оскар Зальцман:

Креветка? Ты еще не спишь?

Тесса ван Кампен:

Еще нет.

Оскар Зальцман:

Спасибо за эту ночь.

Тесса ван Кампен:

Спасибо тебе.

Оскар Зальцман:

Увидимся завтра?

Тесса ван Кампен:

Не знаю, получится ли. У моей сестры завтра день рождения. (Ну, точнее сказать, уже сегодня.)

Оскар Зальцман:

Может, вечером?

Тесса ван Кампен:

Я думаю, мы пойдем куда-нибудь поужинать, но, возможно, я смогу смыться оттуда.

Оскар Зальцман:

Я мог бы пойти с вами?

Тесса ван Кампен:

Ты пошел бы? Серьезно?

Оскар Зальцман:

Я хочу увидеть тебя.

Тесса ван Кампен:

Я тоже хочу тебя увидеть.

Оскар Зальцман:

Мне тебя уже не хватает. (Это не по-мужски – признавать подобное?)

Тесса ван Кампен:

Откуда мне знать? Я семнадцатилетняя девственница без водительского удостоверения.

Оскар Зальцман:

Эй, не говори так про мою Креветку.

Я влюбленно ухмыляюсь, как будто немного пьяна.

Оскар Зальцман:

Ты считаешь, что это не по-мужски?

Тесса ван Кампен:

Я считаю это замечательным. Как и тебя.

Оскар Зальцман:

И мужественным?

Я смеюсь.

Тесса ван Кампен:

Да, и мужественным.

Оскар Зальцман:

Фух.

Тесса ван Кампен:

Фух? Что это значит?

Оскар Зальцман:

Прочитай это вслух, произнеси по-английски. Это звук облегчения.

Я читаю вслух и смеюсь.

Оскар Зальцман:

Ну?

Тесса ван Кампен:

Действительно. Звук облегчения. Потрясающе.

Оскар Зальцман:

Но это не мое. Я украл его.

Тесса ван Кампен:

Но ТЫ мне его показал.

Оскар Зальцман:

Тебе сейчас лучше поспать, завтра важный день. Я просто хотел пожелать тебе спокойной ночи, Креветка. Ну, еще разок.

Тесса ван Кампен:

Но я не хочу спать.

Оскар Зальцман:

А если я тебе пришлю идеальное супероружие для сна?

Тесса ван Кампен:

Нет.

Утреннее солнце чертит яркие линии на одеяле. Лучшая ночь моей жизни не должна заканчиваться. Я хочу, чтобы она длилась бесконечно. Наверняка так же думала Золушка, когда проклятые часы на башне сделали первый удар.

Оскар Зальцман:

Поверь, ты хочешь, чтобы я прислал его.

Я делаю глубокий вдох и выдох.

Тесса ван Кампен:

Ну, супер, ты меня заинтриговал. Теперь мне слишком интересно, чтобы сказать «нет». Отправь мне супероружие.

Оскар Зальцман:

Хе-хе-хе.

Тесса ван Кампен:

Пообещай мне, что мы встретимся в наших снах.

Оскар Зальцман:

Куда же я денусь.

Тесса ван Кампен:

Окей.

Оскар Зальцман:

Ты готова?

Тесса ван Кампен:

Да, готова.

«Оскар Зальцман набирает сообщение»…

Оскар Зальцман:

ПАМ!

Рядом с его «ПАМ!» появляется файл. Я открываю его дрожащими пальцами. Это просто усталость. Ха-ха. «Загрузить?» – «Да».

Оскар Зальцман:

Пришло?

Тесса ван Кампен:

Загружается.

Оскар Зальцман:

Тебе понравится.

Конечно, это же от тебя. Когда загрузка завершилась, мой телефон вибрирует. Запись MP3. Я тянусь за наушниками, подключаю их и нажимаю на кнопку Play. У меня перехватывает дыхание, и я сажусь на кровать. Дождь. Летняя гроза, тяжелые капли дождя. Прекрасная колыбельная. Я пялюсь в недоумении на экран, а затем восторженно начинаю набирать ответ.

Тесса ван Кампен:

ОТКУДА У ТЕБЯ ЭТО?

Оскар Зальцман:

Нравится?

Тесса ван Кампен:

Шутишь?!

Оскар Зальцман:

Я слушаю это каждый вечер.

Тесса ван Кампен:

Ты же сейчас не всерьез?

Оскар Зальцман:

Без звука дождя мои мысли слишком громкие.

Я таращусь на его слова, в то время как капли падают на мои барабанные перепонки.

Оскар Зальцман:

Тогда встретимся во сне?

Тесса ван Кампен:

Жду тебя там.

Оскар Зальцман:

До скорого, Креветка.

Нет, я не хочу, чтобы эта ночь заканчивалась. Мне хочется, чтобы она длилась вечно. Но если ей суждено закончиться, то только словами «До скорого, Креветка».

Следующий вечер

Звонок будильника разрушает тишину, и я вскакиваю. Мне требуется пара секунд, чтобы осознать, где я и откуда исходит этот ужасный шум, который стоит у меня в ушах. Я в растерянности пытаюсь нащупать телефон. Мои глаза сухие, и при каждом моргании веки словно наждачкой трут по глазному яблоку. Каждое движение требует усилий, и координация будто оставила меня. Я закрываю лицо от яркого солнечного света, зажмуриваю один глаз, чтобы хоть как-то найти телефон, и наконец-то выключаю будильник. Слава Богу. Мое сердце скачет галопом по грудной клетке, ладони вспотели. Я пытаюсь собрать мысли в кучу, но слышу, как стучат в дверь, и поэтому растерянно смотрю в ее направлении.

– Доброе утро, милая, – говорит мама. Она настолько бодра, что мне даже сложно разглядеть ее. – Все в порядке?

– Да, – кряхчу я. Но это неправда. Я чувствую себя как в палате после операции. Мама носится по комнате. Хотя, может, она и не носится, но мне так кажется, и я прикладываю все усилия, чтобы отследить ее передвижения.

Ее взгляд падает на пакет с подарком для Лариссы, который лежит на полу рядом с кроватью, и этот взгляд все говорит за нее.

– Мне нужно было самой упаковать его, – бормочет она себе под нос.

– Почему? – спрашиваю я и тру глаза, пытаясь проснуться. – Что с ним не так?

– Что с ним не так?

– Он все-таки не совсем ужасен.

– Тесса, я прошу тебя! – сердится она.

– Черт, мама, это всего лишь дурацкая упаковка!

– Да, именно так это и выглядит, – возмущается мама. – Я утром испекла два пирога, сходила за покупками и упаковала все подарки, а ты не можешь довести до конца одно единственное… – она обрывает предложение на середине и шокированно смотрит на меня. Будто она забылась, и тут ей вдруг вспомнилось, что я могу в любую секунду умереть, а последние слова, которые она мне сказала, будут неприятными. Первый раз за несколько месяцев она снова была настоящей. Как до того, когда я получила пожизненный абонемент. – Я… – шепотом начинает она и качает головой.

– Что?

– Я еще раз упакую его. Тогда он будет гармонировать с другими.

– Нет, ты не будешь этого делать, – говорю я спокойно.

– Что, прости?

– Ты хотела, чтобы я его упаковала, – я это сделала.

– Но не так!

– Для тебя недостаточно идеально? – сердито спрашиваю я и отбрасываю одеяло.

– Достаточно идеально? – улыбается она снисходительно. – Этот пакетик далек от идеала, для него даже сложно подобрать слово!

– Это «замечательно», – говорю я и встаю с кровати. – Правда замечательно.

– Ты считаешь это красивым?

Я разочарованно качаю головой.

– Какая вообще разница? – спрашиваю я раздраженно. – Ларисса разорвет эту дебильную упаковку и отправит в мусорное ведро. – Я смотрю на нее ядовитым взглядом. – Это не что иное, как симпатичный мусор! Прям как я!

Лицо матери каменеет. Как будто мои слова были ножом в ее спину.

– Как ты можешь говорить такое?

– Ну, потому что это правда, – отвечаю я. – Может, у тебя есть время накрахмаливать салфетки и красиво упаковывать подарки! – кричу я. – У меня нет времени!

– Я… – снова начинает она, но не заканчивает, а вместо этого наклоняется за подарком, и я в этот момент решительным шагом отступаю на другой конец комнаты. – Как это понимать? – она шокирована. – Ты совсем из ума выжила?

– Я сказала тебе, оставь все как есть, – отвечаю я спокойно. – Так было задумано.

Тишина. Она делает шаг назад и смотрит на меня. Так, будто не видела вечность. Как будто я чужой человек, похожий на ее дочь, но не она.

– Что я тебе сделала?

– Что ты мне сделала? – спрашиваю я, качая головой. Обманывала меня всю жизнь.

– Почему ты так злишься на меня? – ее глаза ищут объяснений в моем взгляде. Даже если грустит, она все равно прекрасна. Мы так, черт возьми, похожи, но я не такая, как моя мать. Я только выгляжу как она. – Тебе нужен кто-то, кого бы ты могла ненавидеть? Так?

– Нет, это не так.

– А что тогда?

– Я потратила свою жизнь впустую, – говорю я. – А ты это допустила.

– А что мне оставалось делать? – растерянно спрашивает она. – Вынуждать тебя выходить на улицу?

– Может, и так.

– Я всегда тебе говорила, что ты должна жить здесь и сейчас! Что ты должна пользоваться моментом и пережить как можно больше событий, – ее голос полон отчаяния. – Я хотела, чтобы ты веселилась!

– Если бы я каждые выходные куда-нибудь ходила, это не стало бы проблемой? – спрашиваю я и приподнимаю брови. – Мне можно было бы приводить мальчиков домой и напиваться?

– В меру это было бы нестрашно.

– Так почему же ты тогда хвасталась перед другими, что я у тебя такая?

– Что? Какая?

– Что я никогда не доставляю проблем и правильно расставляю приоритеты, – я выделяю слова «правильно расставляю», так как она говорила именно так своей подруге. – Ты рассказывала всем, что я перепрыгнула класс, – говорю я, и она уводит взгляд. – При первой возможности ты упоминала, что я буду учиться в престижном университете и закончу школу, будучи лучшей ученицей в классе…

– Хорошо, так действительно было, – сдается она. – Но я никогда не говорила, что ты должна делать! – Единственная слеза катится по ее щеке. – Конечно, я гордилась тобой и до сих пор горжусь, но я никогда не ждала от тебя, что ты перепрыгнешь класс или будешь получать только высокие оценки. Для меня все это было неважно!

– Да, конечно, – пренебрежительно говорю я.

– Я заставляла тебя учиться? Запрещала тебе встречаться с подругами?

– Нет, но…

– Нет, я этого не делала! – кричит она. – Я никогда не запрещала тебе гулять и никогда не настаивала на том, что у тебя должны быть только хорошие оценки! – Я хочу кое-что сказать, но она качает головой и поднимает руку. – У Лариссы никогда не было хороших оценок, и она делает все, что ей вздумается! Разве я пыталась ее изменить? Нет! – она с яростью смотрит на меня. – Ты всегда все схватывала быстро, и поэтому у тебя были хорошие оценки! Это никак не связано со мной!

– Ну конечно! Я хотела, чтобы вы мной гордились!

– Чушь! – качает она головой. – Это ты хотела поступить в престижный университет, ты хотела во всем быть лучшей, – она захлебывается словами. – Ты всего этого хотела!

Я стою и пытаюсь найти аргументы в свою пользу. Но их нет. Она права. Каждое слово – правда. Я не хотела выходить из дома. Я хотела читать и размышлять. Скучные мысли мне казались увлекательнее, чем мир, который меня ждал. В нем не было ничего для меня. На улице только мальчишки из моей школы, больные на голову. Незрелые идиоты с проблемной кожей. А все эти гнилые тусовки были только лишь предлогом для плохого секса. Но я не хотела плохого секса, я хотела отличного секса. Идеальный первый раз, с подходящим мальчиком в нужное время. Но я его пропустила, как и все остальное. Внезапно я увидела это. Четко и ясно. Правда режет глаза. Я сама себя ограничивала, загнала в угол и обрекла на одиночество. У меня было слишком много целей и очень мало времени.

– Веришь ты мне или нет, – шепчет мама в тишину, – я всего лишь хотела, чтобы ты была счастлива, – ее голос дрожит, а грудная клетка поднимается от каждого вдоха. Я не хочу верить ее словам, но делаю это. Я вижу это в ее глазах. Она хотела, чтобы я была счастлива, но мне хотелось быть необычной.

– Ты права, – говорю я тихо. – Я так хотела. Хотела выделиться. Хотела построить свою жизнь.

– Я знаю, дорогая, – говорит она и сглатывает. – Я знаю.

– Знаешь почему?

Она вопрошающе качает головой.

– Нет. Почему?

– Потому что большую часть детства я думала, что скоро умру… – Я прокашливаюсь. – Потому что так часто лежала в больнице и ждала смерти. – Слезы накатывают на глаза и стекают по лицу. – Я думала, что смогу победить болезнь. Думала, у меня будет время! – Я чувствую, как внутри нарастает ярость, поэтому сжимаю руки в кулаки и дрожу от напряжения. – Но у меня не было времени. Я могла так же ходить на вечеринки, принимать наркотики и спать с первыми встречными. Или водить машину пьяной или без прав! – Не хочу снова плакать, но дамбу прорвало. – Я все всегда делала правильно, и именно это было неправильным, – всхлипываю я. – Я могла делать все что угодно, но не делала ничего! Совсем ничего! – кричу я изо всех сил, и мама вздрагивает от страха, поэтому заставляю себя дышать спокойнее. – Я не знаю, что останется после меня… – Она видит мои глаза, полные слез. – И в этом виновата ты!

– Что? – спрашивает она дрожащим голосом. Пару секунд мы смотрим друг на друга, как будто пытаемся что-то найти. Любовь. Доверие. Нет ничего, что было раньше. – Раньше мы были так близки, ты и я, – шепчет она, и от ее взгляда что-то глубоко внутри меня сжимается. Мое сломанное сердце пускает по телу адреналин, а в животе ком, такой, как обычно выглядит куча сырых вещей, которую только что достали из стиральной машинки. – Что случилось с нами? – ее голос срывается. – Или когда это началось?

Я вытираю слезы с лица, а затем отвечаю:

– Если быть точным, восемь недель и шесть дней назад.

Смотрю на мать, но она не может уследить за ходом моих мыслей, и я сомневаюсь, что ей удастся подобрать ответ.

– Что?

– Ровно восемь недель и шесть дней назад, когда я искала прививочный паспорт. Помнишь, доктор Майнфельдер просил меня принести его на следующий прием? – Я вспоминаю, как копалась в многочисленных папках в кабинете отца. – Я спросила, можешь ли ты мне помочь, но ты спешила. – Я смотрю на нее. – Ты направлялась к двери, я думаю, тебе нужно было что-то забрать, уже не помню что, но что-то очень важное. Ты была одета в темно-синий костюм, вышитый бисером. – Она разглядывает меня и сглатывает. – По какой-то причине тебе нужно было срочно уйти, ты еще разговаривала по телефону, помнишь?

– Смутно, – говорит она шепотом.

– У тебя было плохое настроение, а я раздражала тебя своими вопросами.

– Я не помню этого.

– Ты направлялась к машине и сказала, что мне нужно поискать в гараже, – говорю я тихим голосом. – Там-то я все и нашла.

Услышав эти слова, она закрывает глаза. Теперь ей все стало понятно.

Сплетни

Настроение как будто выброшено в мусорное ведро. Такое ощущение, что я прыгнула в свинцовых ботинках в фонтан. Что за идиотский день. И судороги внизу живота не делают ситуацию лучше. Я тону. Возможно, все мы тонем в этой печальной попытке сделать вид, что все хорошо. Снаружи это выглядит так, но внутри меня разворачиваются настоящие бои. Как будто за столом сидят наши оболочки. Они нацепили счастливые маски и играют маму, папу, детей. Все улыбаются, но каждый на самом деле в своем мире. Наши мысли кружат вокруг наших проблем, как кружит коршун над умирающим животным.

Ларисса и Бастиан, очевидно, рассорились, мама старается не смотреть на меня, а папа каждые две минуты заглядывает в проклятый телефон. Было бы неплохо, если бы иногда он тратил на нас хотя бы половину того времени, которое он тратит на эту дурацкую штуковину. Мне кажется, если бы он стоял перед выбором, кого вытаскивать из пожара, меня или телефон, он бы на секунду задумался, ведь мне осталось недолго, а его iPhone практически новый.

– Кто-нибудь хочет еще кофе? – спрашивает мама практически шепотом, так что стук вилок по тарелкам почти заглушает ее голос.

Мне даже становится жаль ее в какой-то момент. Она делает столько работы по дому. И во все, что она делает, вкладывает свою любовь. В декорирование стола, в украшение торта, в то, как она расположила кучу разноцветных свечей. Любовь чувствуется в каждом кусочке собственно испеченного пирога и кропотливо уложенных салфетках. Мой взгляд падает на подарки, расположенные на краю стола. Они искусно оформлены, словно для витрин очень дорогого магазина. Несмотря на это, все чувствуют себя несчастными. Ларисса со злостью жует кусок пирога, и то, как она смотрит на Бастиана, не оставляет сомнений в ее желании, чтобы это был кусок его самого. И я даже не хочу думать, какой именно. Мама подкладывает Бастиану добавки против его воли, а папа как дикий стучит по экрану телефона. Внезапно он откладывает мобильный и улыбается Лариссе. Сейчас он либо произнесет отцовское праздничное поздравление, либо извинится и снова сбежит в офис.

– Ларисса, сокровище, ты знаешь, что я представляю интересы твоей учительницы по немецкому в одном неприятном деле, – говорит он и бережно кладет свою руку на ее. – Почему ты сама не рассказала нам, что у тебя самое лучшее сочинение в классе? – Он достает что-то из внутреннего кармана пиджака. Это два листа бумаги, сложенные пополам. – Я еще не успел прочитать его, но сейчас это исправлю…

Вилка Лариссы со звоном падает на тарелку, перебивая его слова, отчего наша мама вздрагивает, а я смотрю на Бастиана, который сейчас с удовольствием находился бы в другом месте.

– Что? – резко спрашивает Ларисса.

– Да, госпожа Йохимсен отправила мне твое сочинение, – растерянно говорит он. – Я распечатал его в офисе, чтобы мы с мамой могли его прочитать, – он с удивлением смотрит то на Лариссу, то на маму. – Госпожа Йохимсен считает, оно написано для Т…

– Нет! – рассерженно орет Ларисса и наклоняется над столом. – Я не хочу, чтобы вы его читали!

Мне даже становится интересно, когда у Лариссы открылись способности к письму, потому что до этого она была средненькой, но я решила не произносить этого вслух, ведь сегодня как-никак ее день рождения. Несмотря на то, что, окажись в такой ситуации я, она бы совершенно точно не оказала мне такую услугу. Ларисса хватается за вилку.

– Но, дорогая, – подбадривающе говорит мама, – это же замечательно, госпоже Йохимсен настолько понравилось твое сочинение, что она решила сообщить о нем твоему отцу. – Она гордо улыбается. – Мы бы с удовольствием прочитали его.

Ларисса хватает вилку как орудие убийства и отвечает дрожащим голосом:

– Я не хочу, чтобы это сочинение было прочитано кем-то, ни при каких обстоятельствах!

Она смотрит на отца, но я не обращаю внимания на все, что она говорит, потому что от обеденного стола меня отрывает внезапная вибрация моего телефона и переносит мысли к Оскару.

Новое сообщение на «Фейсбуке».

Оскар Зальцман:

Я должен раскрыть тебе тайну.

Я, улыбаясь, смотрю на окошко «Сообщение» и отвечаю.

Тесса ван Кампен:

Какую?

Оскар Зальцман:

Ты точно хочешь знать?

Тесса ван Кампен:

Точно.

Оскар Зальцман:

Извини, но ты меня не убедила.

Мое сердце напоминает метроном, который контролирует Оскар. Удары слишком быстрые.

Тесса ван Кампен:

Пожалуйста, раскрой мне тайну.

Оскар Зальцман:

Я скажу только одно слово.

Я жду и пялюсь на экран.

Тесса ван Кампен:

Ну?!

Оскар Зальцман:

Хе-хе-хе-хе. Ты правда хочешь знать?

Тесса ван Кампен:

…

Оскар Зальцман:

Мне нравится, когда ты нетерпелива.

Тесса ван Кампен:

ОСКАР!

Оскар Зальцман:

Хорошо, хорошо. ПОДЪЕМНИК.

Я резко отодвигаю стул и быстро встаю. Скрип ножек заставляет обратить на себя и, конечно, на меня внимание четырех пар глаз. Мама бледнеет, отец сглатывает слюну, и даже Ларисса озадачена, а может быть, благодарна за то, что мы больше не обсуждаем ее сочинение. Отец отпускает ее руку и с опаской смотрит на меня.

– Милая, все хорошо?

– Я… – показываю в сторону коридора, но не могу собрать мысли в кучу. Они только о подъемнике. О тайне, которая ждет меня там.

– Что с тобой? – напряженно спрашивает мама. – У тебя что-то болит?

Живот сводит судорогой, и я слышу свой ответ:

– Нет, мне нужно в туалет… – и, ничего больше не объясняя, разворачиваюсь и бегу наверх.

Я тяну старый канат, и колесо ужасно скрипит. Когда дотягиваюсь до жестяной банки, вижу в ней маленький пакетик. Сажусь на крышу и открываю его. Там два конверта. Тонкий и толстый. На тонком стоит цифра один, а на другом – два. Я делаю глубокий вдох и открываю первый.

Его почерк плывет у меня перед глазами, а к горлу подступает ком. Я целую его имя. Может быть, Бог существует. И он, должно быть, меня действительно любит, раз подарил мне Оскара.

Гадание на картах

Я сажусь на колени, расправляю карту и кладу ее перед собой на крышу. Слезы текут по лицу и падают на бумагу, пока я следую взглядом по красной жирной линии, которую Оскар начертил маркером.

«Оскаровский маршрут путешествия» проходит от Мюнхена до Флоренции, далее в Рим, а затем через Неаполь в Бари. Рядом с Бари приклеен огромный стикер с названием:

Я переворачиваю стикер.

Тесса, у нас есть все, что нам нужно. У меня есть машина и права, у нас есть время, палатка и спальные мешки. Не хватает только тебя. Остальное можно купить. Я положил начало, составив маршрут, добавь туда все, что захочешь. Обратная дорога будет принадлежать тебе. Если ты закончила все свои дела, позвони мне, пожалуйста. Я хочу услышать твой голос. И да, Креветка, захвати с собой маркер и пиши нашу историю.

Именно это я и делаю. Отмечаю новые места и провожу линии, рисую наш путь. В отрезок от Мюнхена до Флоренции я добавляю Милан и обвожу озеро Гарда. Я склоняюсь над картой, ставлю маркер на Бари и провожу линию по автобану в направлении Сан-Марино, мимо Римини, затем до Падуи и Венеции. С каждым сантиметром нашего путешествия улыбка на моем лице становится все шире, и я спрашиваю сама себя, как же это будет на самом деле, когда мы отправимся в путь, если даже путешествие маркером по карте доставляет мне столько удовольствия.

Меньше чем час назад моя усталость и судороги в животе могли испортить мне настроение, но сейчас все по-другому. Я другая. Счастливая. Невероятно счастливая. Как будто кто-то просто удалил плохие мысли из головы. Они так далеко, что почти не чувствуются, словно это был всего лишь сон, после которого я только что проснулась. Как будто нет никакой дыры в сердце. Как будто все хорошо.

Я наклоняюсь через окно за ноутбуком, который лежит у меня на кровати, и включаю его. Открываю Google Maps и ввожу наш маршрут. Солнце с безоблачного неба пускает блики на поверхность бассейна, пока я просматриваю бесчисленные картинки пляжей и красивых городов, захожу на блоги путешественников, делаю записи и сохраняю ссылки. Я отдаюсь мечтаниям, которые скоро станут явью. Думая об этом, я беру телефон и ищу номер Оскара. Он дал мне его в тот вечер после концерта, и я сразу же сохранила его в «Избранном», но еще ни разу не звонила. Я нервно болтаю ногой, сердце бьется так быстро, и мне становится страшно, что оно может остановиться в любой момент. Гудок, второй, третий, и Оскар наконец снимает трубку.

– Тесс? – у него одышка, как будто он бежал. – Наконец-то.

– Привет, – я хочу сказать больше, но слова комом встают в горле.

– И? – спрашивает он шепотом, и я, услышав его теплый голос, закрываю глаза.

– Да, – шепчу я в ответ.

– Мы едем?

– Мы едем.

Вообще-то я хотела сказать что-нибудь другое, но было бы слишком пошло произнести это вслух. Я чувствую, как в моем рту собираются слова. Что-то очень глубоко во мне хочет произнести их, ведь мне нечего терять, но язык не двигается, словно парализован. Мне хочется сказать, что каждая секунда моей оставшейся жизни, проведенная рядом с ним, имеет смысл. Я хочу сказать ему, что влюблена в него, но лишь дышу в трубку и молчу.

– Давай, подумай вслух, – тихо говорит он.

– Когда мы поедем?

– Я должен сперва объяснить все родителям, – говорит он, и я буквально слышу его ухмылку. – Как насчет завтра?

– Я бы с удовольствием поехала сегодня.

– Тогда поедем сегодня.

Я на секунду задумываюсь, а потом отвечаю:

– Нет, лучше завтра.

Возникает пауза, мы оба дышим в трубку. Больше ничего. Я снова закрываю глаза. Воздух, выходящий из легких, хочет сказать ему, что я чувствую к нему и что не могу ни о чем другом думать. Но он бессмысленно покидает мое тело. Он не говорит ему, что рядом с ним я не чувствую себя девочкой со сроком годности. Он умалчивает, что впервые за целую вечность я снова стала собой и что мне этого достаточно.

– Когда я смогу тебя увидеть? – шепчет он мне в ухо, и с закрытыми глазами мне кажется, что он сейчас здесь. Но нет его прекрасного запаха. И тепла, которое излучает его тело. И ощущения его рук на моем теле. – Что там с сегодняшним вечером?

– Мне нужно спросить маму.

– Что тебе нужно спросить?

Ее голос за моей спиной напугал меня до смерти. Я вздрагиваю, открываю глаза и рассерженно смотрю на нее.

– Подожди секунду, – говорю я Оскару, поворачиваюсь к маме и тихо фыркаю: – В этот раз ты точно не стучалась.

– Нет, – отвечает она, ее глаза зло сверкают. – Я хотела удостовериться, что ты не упала в обморок в туалете. – В ее взгляде можно заметить мысли о тысяче вещей, но прежде всего страх. Каждую секунду нового дня она ждет, что потеряет меня. Скоро это произойдет. Но не сегодня.

– Я болтала с Оскаром, – говорю я и кусаю нижнюю губу.

В ее глазах мелькает улыбка, хотя уголки рта остаются неподвижными. Зато появилось выражение лица «Боже, моя дочь влюбилась». Хотя, может быть, она просто рада, что я еще жива. – Ты хотела меня о чем-то спросить?

– Ах да, – киваю я головой. – Можно Оскар поужинает с нами сегодня?

– Это не самая лучшая идея, – она делает шаг назад.

– Почему?

Она показывает на телефон.

– Оскар еще тут? – Я киваю и смотрю на нее в ожидании. – Ларисса и Бастиан поссорились, – отвечает она шепотом. – Он не придет сегодня вечером.

– И?

– Наверное, было бы лучше пообедать в кругу семьи. Только мы вчетвером, – последнее она подчеркивает как волшебное слово, которое заставляет меня замолчать на секунду.

– А для кого так было бы лучше? – спрашиваю я и поднимаю брови. – Точно не для меня.

Я слышу, как Оскар что-то говорит мне. Что-то вроде «Креветка, я могу зайти позже».

– Тесса, дорогая, послушай, я… – мама смотрит на меня, и я понимаю, что она ищет пару убедительных аргументов, ведь Оскар ни при каких обстоятельствах не должен подумать о ней плохо. Мама будет не мама без желания всегда создавать видимость идеала.

– Я тоже должна идти?

– Тесса, это день рождения Лариссы.

– А я хочу, чтобы Оскар был рядом, – упрямо настаиваю я.

– Эй, Креветка, я загляну к тебе после ужина, – теперь громко и отчетливо слышу я слова Оскара.

– Обещаешь? – спрашиваю в трубку.

– Да, обещаю, – отвечает он.

Я поворачиваюсь к маме.

– Хорошо. В семейном кругу.

– Что? – растерянно спрашивает она. – Вот так просто? Я имею в виду, даже спорить не будешь?

С того момента, как я нашла бумаги в гараже, казалось, это было моим любимым занятием – измываться над мамой. Я всегда говорила «нет». Иногда даже на те вещи, которыми мне хотелось бы заняться.

– Да, – отвечаю я. – Без споров.

Мама смотрит на меня так, будто я только что призналась ей, что покончила с коксом и начинаю новую жизнь. В ее глазах я вижу облегчение. Она светится и улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Не знаю, что изменилось. Я больше не злая. Больше не хочу ссориться. Может быть, это Оскар. Или мысли о нашем путешествии. Может быть, это потому, что ей известно, что я все знаю, или я насмешливо улыбаюсь, потому что через пару часов снова увижу Оскара.

– Спустишься вниз? – осторожно спрашивает она, как будто не хочет, чтобы случился переизбыток счастья. – Было бы здорово, если бы ты тоже присутствовала при распаковке подарков.

– Что? Мой подарок-катастрофа еще не был распакован?

– Нет, – отвечает она и пытается сдержать улыбку. – Мы… э-э, мы ждали тебя.

– Окей, – говорю я. – Я скоро приду.

Ее глаза сияют. Как и мои. И это хорошо, потому что по-настоящему. Нет масок. Нет притворства. Это отталкивает мысли, которые обрушились на меня как снег на голову. Может, это снова я, а не жалкая попытка быть собой. Сияние в ее глазах не удивило меня, мне тепло от него. С того момента, как я начала тихо умирать, ее улыбка была другой. Отстраненной. Как солнце в ноябре, которое скрывается в густой пелене тумана. Оно вроде светит, но не греет. Так же как у меня.

Я смотрю, как она выходит из комнаты, а затем говорю в трубку:

– Ты еще тут?

– Да, – отвечает Оскар. – Я буду тут всегда.