Текст книги "Первые леди Рима"

В этом отношении Ливия и Антония делали не меньше, чем ожидалось делать от каждой хорошей римской матери для ее сыновей. Хотя не слышно было о большой привязанности между матерями и сыновьями, что позднее станет видно из переписки между императором Марком Аврелием (II в.) и его матерью Домицией Луциллой, римских женщин обычно и не хвалили за безумную любовь и нежность. Вспомните неодобрение Сенекой Октавии за то, что та слишком эмоционально отреагировала на смерть Марцелла. В глазах римских моралистов лучшее, что мать могла сделать для своего сына, кроме самостоятельного вскармливания грудью, – это отвратить его от соблазнов и направить на подходящие интеллектуальные занятия. Достижением было уже то, что чествовалась Корнелия и что она стала образцом, с которым будущие матери римских императоров пытались соревноваться. При явном разрыве между яркими сценами картин жизни на Палатине, нарисованными Светонием и другими биографами и официально пропагандируемыми женскими идеалами, Ливия удостоилась похвалы в официальных документах во время правления Тиберия за ее строгое наблюдение за образованием Клавдия{292}292
  Senatus Consultum de Cn. Pisone Patre: см. Griffin (1997), 253.


[Закрыть].

Хотя в некотором смысле Ливия и Антония делали одно дело, Антония имела гораздо более скромное общественное положение, чем ее свекровь, что отражало ее меньшую важность для мужчин семьи. В то время как более сотни дошедших до нашего времени статуй и монет могут быть с определенной долей уверенности идентифицированы как изображающие Ливию, то же самое можно сказать лишь про тринадцать портретов Антонии – и в отличие от постоянно изменяющегося образа Ливии, они сохраняют только один неизменный прототип{293}293
  Wood (1999), 160 and 175.


[Закрыть]. Образцом его является так называемая «Антония из Уилтон-хауса», названная так в честь резиденции ее владельца, Томаса Герберта, восьмого графа Пемброка и Монтгомери. Когда Герберт купил этот бюст в 1678 году, сходство изображения Антонии с древними монетами было столь велико, что название «Антония» уже было выцарапано на левом плече бюста, увековечив ее личность{294}294
  Erhart (1978), 194.


[Закрыть].

Голова, которая сейчас находится в Саддер-Музее в Гарварде, изображает женщину не первой молодости, но все-таки не сильно идеализированную, учитывая, что Антония хорошо сохранилась к своим пятидесяти годам, времени создания портрета – с резко индивидуальными чертами: тонкими, сжатыми губами и подбородком, который слегка выступает вперед, если смотреть сбоку{295}295
  О портрете Антонии из Уилтон-хауса см. Erhart (1978); Wood (1999), 158–62; Kokkinos (2002), 122–5; Kleiner and Matheson (1996), 60.


[Закрыть].

Еще один портрет Антонии, похожий на бюст из Уилтон-хауса, был найден в 1934 году во время раскопок древнего североафриканского города Лептис Магна в современной Ливии. Благодаря сопровождающей плите с надписью в неопуническом стиле мы можем заключить, что он принадлежал к внушительной скульптурной группе, созданной в честь императорской семьи и установленной на платформе городского храма Августа и Ромула. Хотя скульптура Антонии является одной из немногих найденных статуй этой группы, надпись позволяет реконструировать ее первоначальный состав, который на первый взгляд кажется великолепным семейным портретом семейства Тиберия, изображавшим ее как единое целое и в натуральную величину. В центре располагались статуи Германика и Друза Младшего – приемного и биологического сыновей и наследников Тиберия в указанном порядке. Два юноши окружены статуями их матерей и жен – следовательно, Антония стоит рядом со своим сыном Германиком и его супругой Агриппиной Старшей. Позади наследников, возвышаясь над младшими членами семейной группы, стояли несколько увеличенные по сравнению с реальностью статуи Ливии и Тиберия. Уцелевшая голова статуи Ливии имеет высоту 68 см, а у ее покойного супруга она еще больше – 92 см. Это дает некоторое представление о колоссальных масштабах группы и не оставляет сомнений в ранге изображенных на ней{296}296
  О скульптурной группе из Лептис Магна: Kokkinos (2002), 109–10; Wood (1999), 110–11; Barrett (2002), 208; C.B. Rose (1997), 29. Друз Младший находился в окружении своей матери Випсании и жены Ливиллы.


[Закрыть].

Изображающая двух многообещающих государственных деятелей, Германика и Друза Младшего, в обществе их матерей, а не отцов, группа из Лептис Магна выглядит весьма необычно{297}297
  C.B. Rose (1997), 30.


[Закрыть]. И если все в ней действительно сохранилось в целости, то выходит, что эта скульптура прекрасно схватила в мраморе сложный, перекрещенный клубок взаимоотношений, соперничества и обид, которым суждено было разрушить династическое наследование Августа и Ливии и разорвать семью на части.

Когда Август перетасовал колоду династии в 4 году н. э., заставив Тиберия усыновить старшего сына Антонии Германика в качестве условия его возможного наследования, он посеял семена нового набора соперников и обид. Едва выйдя из подросткового возраста и уже представляя собой яркий контраст со своим несчастным младшим братом Клавдием, Германик в 5 году н. э. женился на своей кузине Агриппине Младшей, дочери Юлии и Агриппы, которой было тогда около девятнадцати лет, – довольно поздний возраст замужества для девочки из императорской семьи{298}298
  О дате рождения Агриппины Старшей см. главу вторую.


[Закрыть]. Этот брак имел впоследствии огромное значение и временно соединил две ветви семьи Юлиев-Клавдиев – так как любой отпрыск, которого они могли произвести, стал бы правнуком обоих – и Августа, и Ливии.

Полностью осиротев в возрасте двенадцати лет, когда Юлию сослали на Пандатерию во 2 году до н. э., Агриппина смогла избежать скандальных ловушек, в которые попали ее мать и младшая сестра Юлия Младшая. Подрастая, она превратилась в любимицу своего деда Августа, который поддерживал с ней приятную переписку и хвалил в письмах за интеллигентность, хотя одновременно советовал ей принять более простой стиль письма и речи, такие, как нравились ему{299}299
  Suetonius, Augustus 86. «Senatus Consultum de Gn. Pisone Patre» также комментирует достоинства Августа для его внучки Агриппины: см. Griffin (1997), 253.


[Закрыть]. Для многих древних (да и современных) авторов Агриппина, по контрасту со своей бесчестной матерью, представляла собой образец идеальной римской матроны. Описание ее Тацитом как «решительной и весьма чувствительной» смягчалось уверенностью в ее «преданной верности мужу». Для историка XIX века Элизабет Гамильтон, которая в 1804 году опубликовала трехтомную биографию Агриппины, ее героиня являла собой пример значимости для общества образованной женщины – хотя Гамильтон и не одобряла того, что воспринимала как амбициозное стремление Агриппины разделять славу своего мужа{300}300
  Hicks (2005a), 68; Rendall (1996). Tacitus, Annals 1.33.


[Закрыть].

По той же сюжетной линии, по какой развивалось замужество ее матери Юлии с Марцеллом, Агриппина с Германиком быстро стали золотой парой династии Юлиев-Клавдиев. Хотя сонаследник Германика, Друз, сын Тиберия, взял в жены сестру своего приемного брата Ливиллу, они не вызывали симпатий своих современников. Германик стал популярным образцом изящного рыцарства, а Агриппина показала себя прекрасной рекламой материнства, родив в должный срок не менее девяти детей, шестеро из которых пережили младенчество{301}301
  См. Tacitus, Annals 2.43.6 – о плодородии Агриппины.


[Закрыть]. Среди них было двое близнецов, которые со временем займут высокое положение среди enfant terrible римской истории: сын Гай, более известный как Калигула, и дочь Агриппина Маленькая (Агриппина Младшая).

Германик пережил блестящий взлет по политическим и военным рангам, заработав назначение консулом в 12 году н. э., в прекрасном возрасте двадцати шести лет. Впоследствии он стал проконсулом, командующим легионами в Галлии и Германии. Агриппина сама приехала к нему на место службы, где к ним позднее присоединился двухлетний Гай, получивший от войск своего отца прозвище Калигула, что значит «маленький сапожок». За несколько месяцев до смерти старый император написал своей любимой внучке письмо, в котором советовал, какие ей сделать приготовления перед отъездом и что он лично сделал для безопасности поездки Калигулы: «Посылаю его с одним из моих рабов, врачом, которого, как я сообщил Германику в письме, не нужно возвращать мне, если он окажется полезен вам. До свидания, дорогая Агриппина! Будь здорова на пути к своему Германику»{302}302
  Suetonius, Caligula 8–9.


[Закрыть].

В 14 году н. э. новость о смерти Августа дошла до войск, стоявших на границе по Рейну и Дунаю. Вспыхнул мятеж. Солдаты заявили о своей лояльности Германику через голову Тиберия, требуя в то же время лучшей оплаты службы и улучшения ее условий. Среди возникшего хаоса Германик решил срочно отослать беременную жену и сына в безопасное место. Но, говорят, Агриппина презрительно отвергла предложение сбежать, оставив мужа: «в ней кровь божественного Августа, и она будет жить согласно ее зову, какова бы ни была опасность». Наконец готовый расплакаться Германик уговорил ее уехать, она отбыла под конвоем вместе с другими женами солдат; маленький Калигула сидел у нее на руках. Ее отъезд впечатлил солдат, они с волнением вспомнили о ее знатном происхождении и ее «славе как жены и матери». Солдаты были смущены тем, что римские женщины вынуждены искать где-то убежища. Непосредственный кризис прошел, а эта история послужила подтверждением положения Агриппины как героини в историях о женщинах-миротворицах – положения, еще недавно занимаемого Октавией{303}303
  Tacitus, Annals 1.41. См. O’Gorman (2000), 71–2 – о сходстве между этим сообщением и Velleius Paterculus 2.75.3, где Ливия бежит с малолетним сыном Тиберием на руках. Ср. с альтернативными версиями этой истории в: Suetonius, Augustus 48 и Cassius Dio, Roman History 57.5.2.


[Закрыть].

Трудности возникли снова на следующий год во время попытки ищущего славы Германика вторгнуться на территорию тевтонских племен и расширить имперские границы. Когда вторгшиеся римские войска были окружены, распространилась паника и контратакующие германские племена стали угрожать переходом через мост, который римляне построили через Рейн. И опять Агриппина приняла участие в событиях, проявив себя при обороне крепости и действуя как сестра милосердия для раненых, будучи при этом беременна дочерью, Агриппиной Младшей{304}304
  Barrett (1996), 27 о беременности Агриппины.


[Закрыть].

«Некоторые в панике предложили позорную идею разрушить мост. Но Агриппина не допустила этого. В те дни эта женщина с великим сердцем действовала как командир. Она сама распределяла одежду нуждавшимся солдатам и бинтовала раненых. Плиний Старший, историк германских кампаний, пишет, что она стояла в начале моста, чтобы благодарить и поздравлять возвращавшихся солдат»{305}305
  Tacitus, Annals 1.69.


[Закрыть].

Представление жизни Агриппины в кино неизбежно превратило ее в отважную героиню. Но для римской аудитории образ жены солдата и будущей императрицы, следующей за военным барабаном, подменяющей мужа в бою и помогающей предотвратить военную катастрофу, вызывал гораздо более противоречивые эмоции. Для начала тут возникал вопрос о праве поездки Агриппины за границу. Второй вопрос, нужно ли позволять женщинам сопровождать своих мужей на фронте или на политическом посту в далекой стране, давно возбуждал сильные чувства среди определенной части членов правящей элиты. Во время дебатов в Сенате при обсуждении выбора новых губернаторов для Африки и Азии пятью годами позднее сенатор Авл Цецина Север предложил дополнение к закону: чтобы ни одному из назначенных правителей не позволялось брать с собой жен:

«Правило, которое запрещает брать женщин в провинции или зарубежные страны, полезно. Общество женщин возбуждает сумасбродства в мирное время и робость в военное. Женщины не только хрупки и легко устают. Ослабь контроль – и они становятся жестокими, амбициозными интриганками, шныряющими между солдат, приказывая командирам. Недавно женщина командовала парадами и обучением легиона!.. Они прорываются сквозь старые узаконения Оппиана и другие законы, и руководят везде – в доме, в судах, а теперь еще и в армии»{306}306
  Tacitus, Annals 3.33.


[Закрыть].

Сварливую тираду Севера быстро отразили другие сенаторы, которые настаивали, что неспособность отдельных мужей контролировать своих жен не есть причина лишать всех общества супруг – а Друз Младший напомнил, что Август часто путешествовал на восток и на запад с Ливией. Но хотя слова Севера не получили поддержки слушателей, дебаты эти показали, что частичной причиной держать женщин рядом с собой было недоверие к слабому полу. Как было сказано: «Браки едва выживают даже на месте – а что случится после нескольких лет фактического развода, когда мужа рядом нет?»{307}307
  Tacitus, Annals 3.34.


[Закрыть]

К тому же реальная роль Агриппины на поле боя вызывает сомнения. Возмущенное описание Севера на обсуждении в Сенате недавнего проведенного обучения войск женщиной, возможно, не относилось к самой Агриппине – существовали и другие женщины, такие, как жена Антония, Фульвия, которые в недалекие годы становились мишенью подобных нападок. Такое предубеждение против женщин на передовой часто тесно переплеталось со страхами, что женщины начнут осуществлять подобные же вторжения и на политическую арену{308}308
  См. Santoro L’hoir (1994).


[Закрыть].

То, что такие же мысли приходили в голову и Тиберию, видно в его реакции на события на германской границе:

«Что-то стояло за этим вниманием к армии, чувствовал он; и оно не объясняется лишь опасностью со стороны врага. Работа командира – это синекура, если заменившая его женщина проверяет отряды, разворачивает знамя и распределяет деньги… Положение Агриппины в армии уже, кажется, затмевало положение офицеров империи; она, эта женщина, подавила мятеж, который уполномоченный императора не смог обуздать»{309}309
  Tacitus, Annals 1.69.


[Закрыть].

Следующие четыре года пламя ревности к популярному молодому подчиненному и перспективному наследнику продолжало тлеть. Германик оставался на Рейне еще два года, нанеся тевтонцам серию военных поражений, пока не был отозван императором в Рим для участия в триумфе 30 мая 17 года, запланированном как процессия через весь город, – на нее, как говорят, вышло посмотреть все население столицы. Соблюдалась старая республиканская традиция, когда сыновья триумфатора должны были сопровождать отца на параде. Но по новым поправкам сопровождали его также и дочери – в данном случае шестнадцатимесячная Агриппина Младшая и ее малышка сестра Друзилла, которые обе родились в конце кампании Германика. Теперь они тоже ехали в колеснице отца, рядом со своими тремя братьями{310}310
  Tacitus, Annals 2.41. См. Flory (1998) – об участии женщин в римских триумфах, esp. 491–2 – о триумфе Германика.


[Закрыть]. Это было продолжением мудрой стратегии Августа демонстрировать себя и в роли семейного человека, и в роли сильного защитника государства.

Последовавшее далее решение Тиберия отправить Германика в сопровождении Агриппины и остальных членов его семьи в дипломатический тур по восточным провинциям империи с мандатом Сената на maius imperium (высшая власть) над всеми провинциями часто интерпретируется как попытка отодвинуть соперника и отделить его от преданных ему легионов{311}311
  Tacitus, Annals 2.42.


[Закрыть]. Воспоминание об Антонии наверняка предостерегало от появления соперника на Востоке, и вскоре память об этой войне вновь была освежена. В 18 году н. э. императорский кортеж сделал остановку недалеко от места великой морской битвы при Акциуме, так что Германик смог посетить расположение бывшего лагеря своего деда Антония. Позднее семья посетила старое владение Клеопатры в Египте и осуществила круиз по Нилу, осмотрев пирамиды, Колосс Мемнона – статую, которая, как говорят, пела в лучах восходящего солнца, – и другие руины древней фиванской цивилизации. Во время пребывания в Александрии Германик не только гулял по городу пешком, но и осуществил популярные меры, такие как снижение цен на зерно. Вдоль их маршрута обнаруживались надписи, посвященные лично Антонии, восхвалявшие ее за «полнейшее осуществление высочайших принципов божественного семейства», демонстрирующие, что она тоже воспринималась частью императорской семьи{312}312
  Kokkinos (2002), 17 and 43.


[Закрыть].

Трудно избежать подозрений, что статуя трех поколений главного врага Августа – Антония, осматривающих достопримечательности в старых охотничьих угодьях своих опозоренных родственников, была создана намеренно, чтобы взбесить Тиберия{313}313
  Wood (1999), 145 – об этом понятии.


[Закрыть]. Он почти вынужден был сделать выговор Германику за игнорирование приказа о том, что ни один сенатор или знатное лицо не должен въезжать в Египет без разрешения от императора{314}314
  Tacitus, Annals 2.59.


[Закрыть].

Тем временем, покинув мыс Акций, свита вскоре остановилась на острове Лесбос, где в начале 18 года Агриппина родила свою третью дочь и последнего ребенка – Юлию Ливиллу. Ситуация напоминала ее собственное рождение в этом регионе более тридцати лет тому назад, когда ее мать Юлия сопровождала Агриппу в его путешествиях. Как горькое эхо шагов ее матери вокруг Средиземного моря, надписи, появившиеся на Лесбосе, хваля Агриппину за доблесть при деторождении, награждают ее титулом karphoros, или «приносящая плоды», – точно таким же, какой получила Юлия{315}315
  C.B. Rose (1997), 24–5.


[Закрыть].

Плодородие Агриппины стало рекламой режима. Это выразилось в портретах, изображающих женщину с сильными, правильными чертами лица, решительным подбородком и чувственным ртом. Ее лицо обрамляла прическа, которая значительно отличалась от моды, созданной ее предшественницами. Центральный пробор, ставший модным благодаря Ливии и делавший портрет классическим, все еще сохранялся – но остальное в прическе Агриппины стало совсем другим: густые кудри отведены назад изогнутыми волнами и уложены локонами на висках, как скрученные кремовые трубочки. Эти локоны, в свою очередь, тщательно уложены и проколоты в центре сверлом скульптора, чтобы дать представление о техническом умении, – но кудри в классической традиции скульптуры говорят также о молодости, эмоциональности и плодовитости. Это было прекрасным способом обессмертить прославленную мать шестерых детей, один из которых, по всей видимости, станет наследником венца Юлиев-Клавдиев{316}316
  Wood (1999), 217–37 – о типах портретов Агриппины. О вьющихся волосах и плодородии см. Wood (1999), 130–1 and 228.


[Закрыть].

Ливия и Агриппина, два главных цветка семьи Юлиев-Клавдиев, как говорят, сильно не любили друг друга. Несколько сплетен до нас донес Тацит, доступ которого к утерянным мемуарам дочери Агриппины, Агриппины Младшей, придает правдоподобие его сообщениям{317}317
  Tacitus, Annals 1.33 and 2.43.


[Закрыть]. Появление необычных новых изображений, посвященных Агриппине, не облегчало этого напряжения. Сквозь дымку наших источников трудно утверждать, какие члены дома общались друг с другом искренне, а какие – по обязанности. Очевидно, что Ливия регулярно общалась с Антонией по поводу обучения детей под их общим наблюдением, и, как говорят, она была близка со своей внучкой Ливиллой{318}318
  Das Senatus Consultum de Cn. Pisone Patre: см. Griffin (1997), 253. См. также Tacitus, Annals 4.12.


[Закрыть]. Она также собрала вокруг себя более широкий круг женщин, как Саломея из Иудеи, которой однажды дала прагматический совет, когда последняя выразила нежелание выходить замуж за человека, выбранного для нее братом, королем Иродом. Ливия посоветовала подруге отбросить мысли о браке с человеком, которого она действительно хочет в мужья, арабом Силлаем, чтобы избежать серьезных проблем внутри царского дома Иродов. В этом был весь прагматизм Ливии – ведь она еще в детстве усвоила легенду о сабинянках, этих героинях ранней римской истории, которые смирились с насильственными браками, дабы не стать причиной войны{319}319
  Наш основной источник по этой теме – Иосиф Флавий (Josephus), хотя он дает несколько различных версий в Antiquities (17.1.1) и в Jewish War (1.28.6); в последней Ливия фактически выполняет роль посредника в просьбе Саломеи к Ироду, что ей было разрешено вступать в брак с Силлаем, но Саломея в итоге была вынуждена выйти замуж за выбранного Иродом Алексаса против своей воли.


[Закрыть].

Многие годы поддержка Ливии была необычайно полезной для женщин, которые оказывались в неловкой ситуации. Через два года после смерти Августа императрица вмешалась в спор между своей подругой Плавтией Ургуланией и бывшим консулом по имени Луций Кальпурний Пизон, настойчивым критиком коррупции в судах, которому Ургулания должна была деньги. Ургулания укрылась у Ливии на Палатине, чтобы избежать вызова Луцием в суд. Тупиковая ситуация, угрожавшая стать неприятностью для Тиберия, разрешилась, только когда Ливия заплатила долг за Ургуланию{320}320
  Tacitus, Annals 2.34.


[Закрыть]. Ее дружба с Ливией позволила Ургулании пользоваться большим почетом – этот факт ее внук, Плавций Сильван, позднее испытал на своем опыте, когда попытался неумело скрыть убийство своей жены Апронии, которую он выбросил из окна. После того как были назначены судьи для слушания дела, Ургулания послала Сильвану кинжал. Благодаря близкой дружбе его матери с Августой, Сильван воспринял это как приказ с самого высокого уровня – и использовал кинжал на себе{321}321
  Tacitus, Annals 4.22.


[Закрыть].

Некоторые пытаются рассматривать Ливию с точки зрения современного феминизма – как защитницу своего пола, ограждающую подруг от любителей охоты на ведьм, а не как лицо, злоупотребляющее своим положением матери императора. Но более строгий взгляд древних комментаторов, таких как Тацит, показывает, что близкие отношения Ливии с подругами зачастую ставили их над законом. Это неприятное наблюдение особенно важно в свете скандала, который вот-вот готов был разразиться{322}322
  См. Fischler (1994), 126f – об отношении к вмешательству женщин в судебный процесс.


[Закрыть].

Несмотря на энтузиазм, с которым Германика и Агриппину приветствовали на различных остановках по их восточному маршруту, политические проблемы в Сирии, одной из провинций под началом Германика, угрожали испортить все путешествие.

Сирия недавно получила новое руководство – Тиберий назначил ее наместником Кальпурния Пизона, чья богатая жена, Мулатия Планцина, была, как и Ургулания, старой подругой Ливии. Пизон был назначен Тиберием под предлогом помощи Германику, пока тот выполнял задание на востоке – но, согласно Тациту, некоторые считали, что он оказался там, чтобы совать палки в колеса Германику, а Планцина была проинструктирована Ливией, «чья женская ревность была направлена на преследование Агриппины». В результате отношения между лагерями были крайне раздраженными. Пизон выказывал мало уважения к полномочиям Германика, а Планцина, которая, как сообщали, явно «вышла за рамки женской респектабельности, посещая учения кавалерии», словесно оскорбляла противную сторону. Когда Германик вернулся в Сирию после завершения поездки в Египет, вражда снова вспыхнула из-за отказа Пизона выполнять распоряжения Германика{323}323
  Tacitus, Annals 2.43 and 2.55


[Закрыть].

Осенью 19 года, все еще находясь в Антиохии, Германик внезапно заболел. Подозревая, что Пизон отравил его или навел порчу, Германик вызвал к себе друзей и обвинил сирийского губернатора, а также отдельно его жену Планцину в вероломстве, сказав, что он стал «жертвой женского коварства». Он попрощался со своей женой Агриппиной, попросив ее «помнить о нем и их детях, забыть гордость, подчиниться судьбе и, вернувшись в Рим, избегать провоцировать более сильные личности, чем она, соревнуясь с ними в силе». А после отдельно, уже наедине, он предупредил ее, что ей следует быть как можно более осторожной. 10 октября, в возрасте тридцати трех лет, Германик умер. Известию о его болезни и смерти потребовалось несколько недель, чтобы достичь Рима. Оно вызвало шок недоумения и горя во всем городе, вспыхнули гневные демонстрации тех, кто подозревал здесь грязную игру. Их ярость подогревалась тем, что Планцина отпраздновала кончину Германика, надев праздничные одежды вместо темных цветов, требуемых для скорбящих.

Тем временем Агриппина, медленно прокладывавшая путь к побережью Италии через холодное, зимнее море, наконец спустилась на берег в порту Брундизий, к сочувствующей толпе сослуживцев и почитателей Германика, сжимая урну с кремированными останками мужа. По словам Тацита, она была «измотана горем и нездорова, но желала устранить любые проволочки в отмщении»{324}324
  Tacitus, Annals 2.71–75.


[Закрыть].

Когда подозрительное отсутствие среди скорбящих и императора, и его матери вызвало беспорядки в толпе, Тиберий даже был вынужден издать постановление, повелевающее людям вести себя с достоинством в их горе. Но воздух все равно был насыщен подозрениями. Люди вспоминали смерть отца Германика, Друза, и повторяли старые слухи, подозревая, что Германик был убит из-за намерения восстановить Республику. Говорят, что Ливия тем временем тайно провела «личную беседу» с Планциной. На похоронной церемонии отсутствовала также мать скончавшегося, Антония, – по крайней мере, по словам Тацита, который сообщает, что не нашел записей в официальных отчетах и рассказах о ее присутствии. Он возлагает вину на Тиберия и Ливию, которые заставили ее остаться дома, чтобы не делать их собственное отсутствие еще более заметным{325}325
  Tacitus, Annals 2.82; 3.3 and 3.6.


[Закрыть].

Пизон был действительно обвинен в убийстве и со временем предстал перед судом в Риме. Надежды на то, что Тиберий вмешается и спасет его, не оправдались – он был найден с перерезанным горлом еще до вынесения вердикта. У Планцины, однако, все сложилось по-другому. Защита ее Ливией, по-видимому, была засчитана как веский довод. На Планцину, как и на ее мужа, также обрушилось общественное презрение – но «она имела большее влияние [и] к тому же было сомнительно, что Тиберий посмеет далеко зайти против нее». После двухдневного «притворного расследования» касательно ее участия в убийстве Планцину пощадили по личной просьбе Ливии{326}326
  Tacitus, Annals 3.10–15.


[Закрыть].

Благодаря нескольким замечательным открытиям в 1980-х годах всплыли два новых важных свидетельства, которые пролили дополнительный свет на это событие. Сравнение их с рассказом, оставленным Тацитом, позволяет более точно реконструировать картину событий 19–20 годов, включая роли Ливии, Агриппины и Антонии в этом деле. Первое из этих свидетельств появилось в 1982 году, когда в римской провинции Бактрия (Андалусия) на юге Испании при помощи металлических детекторов был найден кусок бронзовой таблички. Озаглавленная «Tabula Siarensis», она содержала фрагменты двух декретов, изданных римским сенатом в декабре 19 года н. э., через два месяца после смерти Германика. Декреты перечисляли посмертные почести, которые должны были быть ему оказаны. Через шесть лет после этой находки в том же регионе исследователи наткнулись на золото (или бронзу), вынув из земли еще несколько табличек, – на этот раз с несколькими копиями одного из самых важных когда-либо открытых римских официальных текстов: полный текст из 176 строк другого декрета Сената, датированного 10 декабря 20 года, через год после смерти Германика. Эта находка была озаглавлена «Senatus Consultum de Cn. Pisone patre» и объявляла провинциальным подданным императора о приговоре суда Пизону и Планцине за убийство Германика{327}327
  Об открытии этих табличек см. Eck, Caballos and Fernández (1996); также Griffin (1997), 249–50; общий обзор – Eck, Caballos and Fernández by Harriet Flower, in Bryn Mawr Classical Review 97.7.22.


[Закрыть].

По сути, обе – и «Senatus Consultum de Cn. Pisone patre» (или SC), которая была разослана в столичные города провинций и командованию армейских легионов, и «Tabula Siarensis» – подтверждали описание событий, данное Тацитом, – хотя последняя слегка изменяет заключение Тацита в том, что мать Германика, Антония, не участвовала в похоронных ритуалах{328}328
  См. Griffin (1997), 258 and Flower (2006), 250 – о фактической точности Тацита; а также Kokkinos (2002), 38.


[Закрыть]. А SC предоставляет интригующий взгляд на роль Ливии в итогах суда над Планциной. Описывая личное вмешательство Ливии по поводу Планцины, Тацит писал: «Честные люди в душе все с большим возмущением критикуют Августу – бабушку, которая, очевидно, получила право увидеться и поговорить с убийцей своего внука и спасла ее от Сената»{329}329
  Tacitus, Annals 3.17.


[Закрыть]. Это сильное обвинение. Но SC на деле доказывает, что Сенат открыто и всенародно признал, что настоящей причиной для оправдания Планцины стала просьба Ливии к Тиберию:

Наш Принцепс часто, оказывая давление, просил из Дома, чтобы Сенат удовлетворился наказанием сен. Пизона Старшего и пожалел его жену, как он пожалел его сына М [арка], и умолял сам за Планцину по просьбе его матери, представившей ему справедливые резоны для удовлетворения ее просьбы… Сенат считает, что для Юлии Авг [усты], которая сослужила государству величайшую службу, родив нашего Принцепса, а также благодаря ее великим услугам мужчинам любого уровня, и которая справедливо и заслуженно может иметь право просить Сенат, но которая пользовалась этим влиянием умеренно, а также с высшей почтительностью к матери нашего Принцепса, поддержке и опоре, он должен выразить согласие и решает, что наказание Планцины следует отклонить{330}330
  Trans. M. Griffin (1997), 252: lines III-120.


[Закрыть].

Эти несколько строк, написанные на бронзе, – одно из самых важных свидетельств статуса Ливии в римской общественной жизни. Хотя было бы неразумно считать, что высокопарные речи Сената, касающиеся ее «влияния» на Сенат, следует принимать за чистую монету – как женщина, она все-таки не могла войти в палату – они доказывают, что сенаторы, по крайней мере публично, озвучивали идею, что Ливия могла обладать такой властью, если бы захотела{331}331
  См. также повторение той же самой идеи в Consolatio ad Liviam 47–50.


[Закрыть]. Слова «великие услуги мужчинам любого уровня» также предполагают реальное свидетельство влияния Ливии, подчеркивая ее текущую роль как могущественного связующего звена за спиной имперской бюрократии.

В целом строчки укрепляют тот идеал, о котором публике напоминают посвященные ей после смерти ее сына Друза статуи, так как Ливия «послужила» государству, дав жизнь принцепсу – таким образом, ее служба сравнялась со службой, осуществляемой великими государственными мужами и полководцами. Короче, они не оставили места для сомнения, что политическое влияние Ливии, пусть даже до некоторой степени лишь символическое, принималось очень серьезно.

«Tabula Siarensis» утверждает, что Ливия, Антония, Агриппина Старшая и младшая сестра Германика Ливилла – хотя их на деле и не допускали в Сенат – были вовлечены в процесс составления краткого списка похоронных почестей для Германика. Тиберий имел финальное слово, и Сенат по-деловому разослал указание всем римским колониям и городам с самоуправлением, что в честь Германика должны быть построены три арки: одна в горах в Сирии, где Германик последний раз занимал место командующего, одна на берегу Рейна, возле памятника, воздвигнутого в память о его отце, Друзе, и одна в самом Риме, возле портика Октавии и театра Марцелла.

Хотя до этой даты триумфальные арки возводились только для мужчин и по четким правилам, кому позволено появляться на них, был издан декрет, что на римской арке будет установлена статуя Германика в победной колеснице в обрамлении статуй одиннадцати членов его семьи, включая его родителей, жену Агриппину и всех сыновей и дочерей – отражая участие всей семьи в реальном триумфе Германика 17 года н. э. Арка стала также первым примером женских статуй, помимо статуй Ливии и Октавии, поставленных внутри самой столицы{332}332
  C.B. Rose (1997), 26 о том, что арка станет вехой для женщин; см. также Flory (1998), 491–2; and Kokkinos (2002), 37–9.


[Закрыть].

Несмотря на обещание такой революции, SC напоминает нам и о другом. Восхваляя вдову Германика Агриппину, его мать Антонию и сестру Ливиллу за сдержанность при столь тяжелой утрате и отдавая в то же время должное Ливии за обучение покойных сыновей, табличка повторяет набор хвалебных эпитетов: Агриппина – плодовитая жена, Антония – целомудренная вдова, а Ливилла – послушная дочь и внучка:

Сенат выражает крайнее восхищение: Агриппиной, чтящей память о божественном Августе, очень ее почитавшем, и о ее муже Германике, с которым она жила в необычайной гармонии и родила много детей в их замечательно удачном союзе… Кроме того, Сенат выражает свое крайнее восхищение Антонией, матерью Германика Цезаря, с ее единственным замужеством за Друзом, отцом Германика, которая благодаря своим великолепным моральным качествам подтвердила, что достойна быть в таком близком родстве с божественным Августом; и Ливиллой, сестрой Герм [аника], к которой ее бабушка и ее свекр, являющийся также ее дядей, наш Принцепс, испытывают высочайшее уважение – такое уважение, что даже если бы она не принадлежала к их семье, она могла бы заслуженно хвалиться, и делает это, так как она дама, связанная такими семейными узами: Сенат крайне восхищается этими дамами в равной мере за их необыкновенную верность своему горю и их сдержанность в этом горе{333}333
  Trans. M. Griffin (1997), 253: lines 136–146. Я внесла изменения в перевод, заменив «Ливия» на «Ливилла», поскольку очевидно, что сказанное относится к сестре Германика.


[Закрыть].

Однако между строк честного сенатского панегирика коллективным добродетелям этих женщин, как и за скульптурными строениями, демонстрирующими семейное единство, многие люди видели, что не было гармонии в семейном доме Юлиев-Клавдиев, как хотел бы их уверить режим Тиберия.

Напряжение между Агриппиной и ее родственниками из-за подозрительной смерти ее мужа не исчезло после окончания дела против Пизона и Планцины. В день похорон Германика Тиберий был взбешен приемом, оказанным людьми Агриппине, которую они назвали «славой страны, единственным настоящим потомком Августа»{334}334
  Tacitus, Annals 3.4.


[Закрыть]. Затянувшаяся антипатия между ними устойчиво росла в течение нескольких последующих лет. Их вражду обостряли козни Луция Элия Сеяна. Ветеран военных кампаний Юлиев-Клавдиев в Германии и на Востоке, Сеян был в 14 году назначен Тиберием на пост префекта претория, то есть главы императорской личной гвардии, и в этой должности начал приобретать все большее влияние. После смерти Германика биологический сын Тиберия Друз Младший стал де-факто наследником трона. Но его смерть в 23 году в возрасте тридцати шести лет – при обстоятельствах, приведших позднее к обвинению в отравлении его женой Ливиллой, которая, как говорят, имела связь с Сеяном, – снова отклонила маятник наследования в сторону семьи Германика. Теперь надежды опирались в основном на троих сыновей Германика: Нерона Цезаря, Друза Цезаря и Калигулу{335}335
  Младший сын Друза, Тиберий Гемелл, был четвертым возможным соперником, хотя см. Tacitus, Annals 4.3, где Тиберий утверждает, что он призовет сыновей Германика, чтобы обеспечить себе поддержку во время его правления.


[Закрыть].