Текст книги "Лампёшка"

Взаперти

Ветер несёт издалека запах моря. И ещё кое-что: стук молотков. Кто-то вбивает в дерево здоровенные гвозди.

Лампёшка не знает, что это за стук, – а это толстыми брусьями заколачивают дверь маяка. Август остался внутри и выйти наружу уже не сможет. Заперт с семилетним запасом спичек, которыми он каждый вечер должен зажигать лампу на башне.

– Это с моей-то ногой?

– До твоей ноги нам нет никакого дела, Ватерман. А каждое утро свет положено гасить.

– Это я и так знаю, я уже десять лет этим занимаюсь.

– Твоя дочь занималась, а это не одно и то же.

Шериф смеётся собственной шутке. Его помощники тоже хихикают, продолжая забивать гвозди.

– А что мне есть? Или я спички жрать должен?

– Еду тебе будут приносить каждый вечер, – отвечает шериф. – Но никаких деликатесов, ха-ха, не надейся.

Август выглядывает в дверное окошко. Но оно маленькое, через него мерзавцев не достанешь.

– А как же моя дочь?

Ответа нет.

– Как она будет без меня? Что с ней станется? Эй! – Август бессилен, ему остаётся только плеваться в стоящих под окошком людей. Огромными, полными ненависти плевками. – Эй! Я вас спрашиваю!

Последний удар молотком, и помощники торопливо собирают инструменты. Брезгливо морщась, они стирают августовы слюни со своих воротников и по тропе возвращаются в город.

Август шлёт им в спину проклятия.

– Отвечайте! Когда я увижу мою дочь?

Шериф не замедляет шага.

– Это ещё надо заслужить, Ватерман! – кричит он через плечо. – Вот заслужишь, тогда и посмотрим.

Марта

Чёрный дом построили недалеко от города, на прибрежном утёсе, – с видом на бухту. Но в последние годы деревья в саду так разрослись, что совсем закрыли море, и теперь из окон видны лишь ветви да листья чёрного плюща, обвивающего дом. Надо бы кому-нибудь хорошенько их подрезать, но никто этим не занимается. В зарослях плюща всё шуршит и копошится: там совы и пауки, жуки и ночные птицы.

А люди-то в доме живут? Не похоже. Сердито и угрюмо повернулся дом спиной к морю, ставни закрыты, двери заперты, вокруг – высокая чугунная ограда с заострёнными прутьями. «Не суй свой нос куда не надо, – говорит дом. – Не подходи!»

 
Чёрный дом, жуткий дом.
Чудовище есть в доме том.
 

Лампёшка, спотыкаясь, бредёт по ухабистой дороге. Мисс Амалия намного выше её, и, чтобы не отставать, девочка то и дело переходит на бег. Наволочка с одеждой бьёт её по ногам, и Лампёшка чуть не падает.

А в голове у неё не умолкает считалочка:

 
Тебя порвёт и загрызёт,
И кровь рекою потечёт
Будь ты трус или храбрец,
Страшный ждёт тебя конец!
 

И вот они у ограды. Высокие ржавые прутья заросли вьюнами, крапивой и бог знает чем ещё. Мисс Амалия дёргает ворота. Те не поддаются.

– Заперто… – сердито говорит она и дёргает ещё раз. – И ни звонка тебе, ничего. Как же туда попасть?

В кустах раздаётся шорох, и по другую сторону ограды внезапно появляется человек – худой, в длинном плаще из порыжелой кожи. Не говоря ни слова, он отпирает ворота и, впустив посетителей, запирает опять.

– Благодарю вас, – громко говорит мисс Амалия. Из кустов испуганно вспархивают птицы. – Скажи «спасибо», Эмилия.

– Спасибо, – бормочет Лампёшка, оборачиваясь, но человек уже исчез.

Они шагают к дому по тропе между двумя высокими живыми изгородями. Мисс Амалия звонит в дверь, другая её рука крепко держит Лампёшку за плечо. Где-то далеко, в глубине длинного коридора, дребезжит колокольчик. Они ждут, но никто не открывает. Учительница нетерпеливо звонит ещё раз. Снова треньканье колокольчика, потом то ли вой, то ли лай. И чей-то сердитый голос. Но приближающихся шагов не слыхать.

– Да что же это!

Пальцы учительницы нетерпеливо барабанят по воротничку Лампёшки. Мисс Амалия пытается заглянуть в прорезь почтового ящика на двери; когда и это не удаётся, отступает, спускается с крыльца и задирает голову:

– Я же ясно слышу: там кто-то есть.

Лампёшка тоже задирает голову: сквозь плющ на неё таращатся три этажа чёрных окон. Словно злые глаза.

«Уходи, девочка, – говорит дом. – Тут тебе не место. Здесь живут секреты – тёмные, жуткие…»

– Люди! – Мисс Амалия возвращается к прорези почтового ящика. – Кто-нибудь мне откроет? Я стою тут с ребёнком!

Она раздражённо оборачивается к Лампёшке, словно это её вина.

Может, не откроют, надеется Лампёшка. Тогда, глядишь, ей не придётся здесь жить. Ведь деньги можно и по-другому заработать – дома, например, или в лавке у мистера Розенхаута, если она очень аккуратно и без ошибок будет…

В замке поворачивается ключ, большая дверь медленно, со стоном, приоткрывается, в дверной щели появляется женское лицо. Сердитое и с красными глазами.

– Наконец-то! – восклицает мисс Амалия. – Добрый день! Я…

– Нам ничего не нужно, – бормочет женщина. – Приходите на той неделе. – Она хочет захлопнуть дверь.

– Минуточку! – Мисс Амалия ухватилась за ручку и держит дверь. – Я вам не мясник. Я девочку привела. Вот эту. Эмилию Ватерман. В точности так, как договорено, вот письмо…

Женщина снова пытается закрыть дверь.

– Вы очень не вовремя, – говорит она. – Нет-нет!

Мисс Амалия машет белым конвертом.

– Это письмо – для господина Адмирала, и я бы хотела с ним…

– Хозяина нет дома.

– Когда он вернётся?

– Когда, когда… Нескоро. – Женщина делает ещё одну попытку закрыть дверь. – Я же говорю: вы не вовремя, сегодня никак нельзя.

– Ну, знаете ли… не вовремя! – Мисс Амалия резко распахивает дверь. – По меньшей мере, вы могли бы нас впустить! На этот холм пока заберёшься… Эмилия, проходи.

Она проталкивает Лампёшку мимо изумлённой экономки внутрь, в Чёрный дом.

Девочка ступает в прихожую. Там холодно, в темноту уходит длинная вереница дверей. Стены на ощупь холодные и влажные, Лампёшка проводит по ним пальцем, на нём остаётся белый налёт. Мисс Амалия тут же шлёпает её по руке.

– А ну не трогай! Что о тебе подумают?

Женщина в чёрном не смотрит ни на Лампёшку, ни на её палец. Она берёт письмо из рук учительницы и рассеянно уходит с ним куда-то в глубь дома.

– Я передам хозяину, – говорит она, – когда он вернётся. Но сейчас его нет. И вы явились не вовремя.

– Может, и не вовремя, – разносится по коридору голос мисс Амалии. – Но я оставляю эту девочку здесь, под вашей опекой… миссис…

– Марта, меня Мартой зовут.

Она сердито указывает посетителям на выход, но мисс Амалия ещё не договорила.

– И я уверена, уважаемая Марта, что у вас найдётся, чем её накормить и куда уложить. Не так ли? И, возможно, какая-нибудь одежда, потому что у девочки в гардеробе одни лохмотья. Стыдиться тут нечего, но и любоваться, конечно, тоже не на что. Сможете устроить?

Марта удивлённо смотрит на неё:

– Вы что, собираетесь…

– Одним словом, всё изложено в письме. Поручайте ей побольше, она справится, от работы ещё никто не умирал.

– Не нужна мне никакая девочка. Что мне с ней делать?

– Ну как же… – Мисс Амалия проводит взглядом по потолку. Всё в паутине, в углах черным-черно. – Лишняя пара рук вам явно не помешает. Разве нет? Будет вам подмога с… генеральной уборкой, скажем так.

Марта гневно вспыхивает.

– Это не то, что… Это из-за того, что…

– Меня это совершенно не касается… – Мисс Амалия жестом показывает на пыль, грязь, потрескавшуюся плитку под ногами. – Мне всего лишь показалось, что тут будут рады любой помощи.

– Всё, всё свалилось на мои плечи! – Голос Марты срывается. – Все сбежали, никто тут не задерживается, а уж теперь и…

Из глубины коридора опять доносятся те же звуки. То ли плач, то ли лай, то ли… что?

Лампёшка проверяет, не выпал ли из кармана осколок маминого зеркала. Она проводит по нему пальцами. Нет, мама! Нет-нет! Здесь я оставаться не хочу.

Марта делает пару шагов по направлению к звукам.

– Довольно! – кричит она. – Ленни, приструни их! – Воцаряется тишина, и экономка, тряся головой, возвращается к посетителям. – Я же говорю вам: вы не вовремя! – По её щеке стекает злая слеза. – Мне ещё переодеться надо, не в этом же идти на похороны! – Она кивает на свой замызганный фартук. – И помощи ни от кого не дождёшься!

– Так вот же! – радостно восклицает мисс Амалия. – Эмилия как раз и поможет. Она послушная девочка.

Учительница похлопывает Лампёшку по плечу.

– Я уверена, ты здесь приживёшься, Эмилия. Семь лет пролетят как один день.

– Что?! Какие ещё семь лет? – Марта переводит взгляд с Лампёшки на учительницу.

Хоть Лампёшка и терпеть не может мисс Амалию, сейчас ей больше всего хочется прижаться к учительнице всем телом и попросить забрать её с собой, обратно, в чистый дом с ласковым котом.

– Но если здесь живёт чудовище, – тихонько говорит она, – оно же меня съест?

Мисс Амалия добродушно смеётся, смех эхом отражается от стен.

– Ты и вправду ещё ребёнок, Эмилия. Работай, не ленись, и все страхи улетучатся. – Она поворачивается к двери. – Можете меня не провожать, – говорит она Марте, которой и в голову не приходило её провожать. Учительница бросает последний взгляд на Лампёшку. – А ты, девочка, можешь меня не благодарить. Не ради этого стараюсь…

Она открывает дверь и выходит на крыльцо. На мгновение на плитку прихожей падает закатный луч и выхватывает тысячи кружащихся в воздухе пылинок. Потом дверь захлопывается.

Девочка оборачивается, но Марты уже нет. Лампёшка осталась одна. Она понятия не имеет, что ей делать, куда идти.

Часть 2. Чёрный дом

Похороны Йозефа

Лампёшка шагнула в первую попавшуюся приоткрытую дверь. Кухня – просторная, тёмная и не очень чистая. Никого здесь нет: ни чудовища, ни Марты – ни души. В печке горит огонь, от него слабо веет теплом, потолок низкий, с чёрными грубыми балками. Куча немытой посуды – на столе, у раковины, даже на полу. Наверное, надо её перемыть и расставить по местам, ведь это её работа. Начать, что ли? Или подождать? Чем раньше начнёшь, тем быстрее пролетят семь лет.

Какое-то время Лампёшка стоит, переминаясь с ноги на ногу. Ничего не происходит. Никто не появляется.

Лампёшка кладёт наволочку со своими вещами на стул, берёт со стола чашку и подходит к раковине. Её глаза уже ищут кран, чайник, тазик, но тут за спиной скрипят половицы и на кухню заходит Марта. Обе они вздрагивают от испуга. Лампёшка роняет чашку, и та, с отбитой ручкой, подкатывается прямо к ногам Марты. Лампёшка закусывает кулак:

– Ой, простите, пожалуйста! – Мисс Амалия словно брюзжит ей в ухо: «Что о тебе подумают?» – Я… я хотела помыть посуду…

Экономка непонимающе смотрит на Лампёшку, будто совершенно забыла о её существовании.

А она и забыла. Она меряет кухню шагами и бормочет себе под нос. Ребёнок на кухне, откуда ни возьмись! Можно подумать, за день на неё мало всего свалилось! Сперва этот ночной вой, потом пригоревший завтрак, и никого, кто бы решился подняться в комнату наверху. А сама она боится, а Йозефа больше нет… Как же она теперь, без Йозефа? А сейчас вот ещё и девочка появилась откуда ни возьмись, белая как полотно, с посиневшей щекой и с наволочкой этой…

– Так я помою посуду? – спрашивает девочка.

Ещё чего не хватало!

– Ах, не до тебя мне! Я всё тебе расскажу, но не сейчас. Не сегодня. Сегодня нам надо… надо… – Марта хочет присесть, но не садится, хочет расплакаться, но не плачет. Уж лучше рассердиться.

– Ну же, девочка, чего стоишь? Вон из моей кухни и живо к себе в комнату! – Она толкает Лампёшку к двери.

– Мисс, я не знаю, где моя комната.

– Марта! Мартой меня зовут!

– Марта.

– Да… откуда тебе знать? – Марта раздражённо взмахивает рукой. – Наверх по лестнице, вторая дверь налево… нет, третья, возьми себе лучше ту комнату – там постелено. А теперь с глаз долой, нам надо… мне ещё надо переодеться. Чего застыла?

Деревянные ступени скрипят, третья дверь слева тоже. Лампёшка заходит в свою комнату и оглядывается. Здесь холодно и слегка пахнет плесенью. Стул, столик, шкаф.

Выходит, здесь ей придётся жить. Одной. Семь лет. Она мотает головой. Держать эту мысль в уме ещё можно, но понять – нет.

Незавешенное окно выходит в сад. Из окна видна широкая заросшая лестница, а за ней – джунгли изгородей, кустов, крапивы и суковатых деревьев, тянущих ветви во все стороны. Малюсенький кусочек неба. Ни моря, ни горизонта. Начинается дождь, сначала мелкий, потом сильный.

Но в комнате стоит ещё и кровать – медная, блестящая, с мягким белым покрывалом. Оно намного мягче и намного белее, чем дома. Лампёшка проводит по покрывалу рукой, приподымает уголок и слабо улыбается – впервые с тех пор, как вошла в этот дом. Какая белизна! Какая чистота!

– Я помою ноги, – шепчет она постели. – Чтобы тебя не замарать.

На улице хлопает дверь. Лампёшка подходит к окну и, опираясь локтями на подоконник, смотрит вниз. Двое мужчин выносят из дома чёрный гроб. Впереди шагает худой человек в длинном плаще – тот, что отпер им с учительницей ворота. Позади – высоченный, здоровенный парень. Дождь барабанит по крышке гроба, оба носильщика тут же промокают до нитки.

Марта тоже выходит из дома, раскрыв зонтик и набросив на плечи чёрную шаль. Она сердито машет тем двоим. Ну же, шевелитесь! Вперёд!

Маленькая процессия спускается с парадного крыльца по лестнице. Один из носильщиков высокий, другой обычного роста, им приходится держать гроб наперекос. Марта суетится сзади, пытается прикрыть зонтиком здоровенного парня, но не дотягивается.

Тот, что идёт впереди, худой и в плаще, едва не роняет гроб. Марта визжит:

– Разиня! Поосторожней!

Она забегает вперёд и подставляет плечо под гроб. Зонтик падает в траву, прямо под ботинок парню, и троица скрывается за изгородью.

Лампёшка ждёт и ждёт, но они не возвращаются. Зонтик так и валяется в траве. Постепенно сгущаются сумерки, наступает ночь.

Она не знает, как зажечь лампу, – спичек нигде нет. В доме мёртвая тишина.

И никто не приносит ей поесть.

Ночь

Заболев, мама Лампёшки потеряла голос. Ходила она уже давно с трудом, опиралась на руку дочери, а когда и это стало не по силам, просто больше не вставала. Руки её слабели, она часто роняла вещи, а потом и язык перестал её слушаться: понять, что она говорит, было уже невозможно. Никто не знал, в чём причина. Но ничего поделать было нельзя. Странные звуки шариками выкатывались у неё изо рта, речь походила на лепет пьяного или бормотание сумасшедшего. И она замолчала. Лежала на подушке и всё смотрела, смотрела.

Но голос её по-прежнему звучал у Лампёшки в голове. А когда мама умерла, голос остался. Обычно он обращается к ней ласково. Иной раз строго.

– А ну-ка, живо! – говорит мама сейчас. – Надела ночнушку, помыла ноги – и в постель! Хватит копаться!

Девочка не обижается: когда мама строгая, ей, Лампёшке, кажется, что за ней по-прежнему кто-то присматривает. Стягивая платье, она находит в кармане осколок зеркала. Девочка проводит по нему пальцем и кладёт на прикроватный столик. Она наклоняется, чтобы развязать шнурки, но тут в коридоре раздаются какие-то звуки. То ли шарканье, то ли сопение. Лампёшка вздрагивает и испуганно поднимает голову, но звуки затихают. Может, послышалось?

Ей не хочется думать о чудовищах, её голову распирает от всего того, о чём ей не хочется думать. Но на улице стемнело, за окном ничего не видать – как тут удержишься? Лампёшка сдаётся и начинает думать. О своей собственной кровати. О том, как вокруг маяка шепчет море. И как храпит по ночам отец. Лампёшка теребит неподдающиеся шнурки и так сильно не думает об этом, что ей кажется, будто она всё это слышит. А может, так оно и есть?

Она слышит, как в глубине дома кто-то храпит.

Или рычит.

– Мама? Это же не чудовище, правда?

Мама смеётся.

– Чудовище? Нет, конечно, что за глупости?! Почему тогда оно не сожрало Марту и тех двоих, что несли гроб?

«А кто, собственно, лежал в том гробу?» – задумывается Лампёшка. Может быть, девочка, такая же, как она? А сама она – следующее лакомство для чудовища, для монстра, который питается только девочками? Когтистого и клыкастого, с мохнатыми лапами… с шестью мохнатыми лапами… и без капли жалости… Что только не приходит ей на ум!

Лампёшка дёргает всё сильнее, но шнурки не развязываются. Узелка в темноте не видно, руки дрожат. И пахнет в комнате теперь как-то иначе. Похоже на дохлую протухшую рыбу.

Так пахло от единственного чудовища, которое она видела своими глазами. Его поймал один рыбак, и поглазеть на улов сбежалось полгорода: клубок чёрных змей на верхней палубе, посерёдке – два больших мёртвых глаза. В толпе ужасались – «ах», «ой!», «фу!», – а воздух темнел от мух.

А что, если это чудовище не издохло? Что, если у этих мёртвых рук есть мышцы… и они утянут её за собой, в ночную мглу?

– Довольно, Эмилия! – вмешивается мама. Если мама зовёт её Эмилией, значит, шутки кончились. – Хватит. Разувайся, мой ноги и немедленно спать.

– Да, но, мама, я и вправду что-то слышала.

– Глупости! Чудовищ не бывает.

Рычание перерастает в хриплый лай. Где-то далеко. Или уже ближе?

Лампёшка боится мыть ноги. Боится раздеваться. Даже в постель лечь боится. Вместо этого она заползает под кровать – в одном башмаке и в одном носке. Если оно всё-таки проникнет в комнату, то, глядишь, и не найдёт её.

Лампёшка не спит. Опять.

Она лежит на холодном полу, поворачивается к своему страху то одним боком, то другим, и прислушивается. Лай приближается, и вдруг уже рядом, в коридоре, – тяжёлая поступь чьих-то лап, цокот длинных когтей. Грозные звуки уже у самой двери, девочка съёживается, отползает в дальний угол и прижимается спиной к стене.

Ну почему она не проверила, запирается ли дверь? Так сюда может ворваться кто угодно! Но лапы удаляются, цокот исчезает в глубине коридора. Снова воцаряется тишина.

Лампёшка отправляется искать ракушки – на пляже у себя в голове. Ей попадаются прекрасные: розовые, зелёные, мокрые и блестящие. Она смывает с них песок и кладёт на валун сушиться на солнце.

Когда на валуне уже не остаётся места, она наконец засыпает.

Семь лет… День первый

– Вот тебе и на! – восклицает чей-то голос, и Лампёшка просыпается. Пространство под кроватью залито бледным утренним светом. У кровати топчутся чьи-то ноги, на них чулки в рубчик и чёрные туфли.

– Вот тебе и на! – повторяет голос. – Так это мне всё-таки приснилось? Или нет?

Ноги подходят к окну, кто-то трясёт раму за ручку. Окно не открывается.

«Чьи же это ноги? – думает Лампёшка. – И почему я не дома? Ах, да! Ах, да – Марта».

– Что ж, может, оно и к лучшему, – говорит Марта.

Она подходит к стулу, на котором лежит Лампёшкина наволочка, и вытряхивает её. Девочка видит, как её одежда вываливается на пол. Один носок клубочком откатывается подальше.

– Всё-таки нет… – бормочет Марта. – Девочка всё же была. Но где она тогда? Не может же быть, чтобы её… В первую же ночь? Нет, не может быть…

– Здесь я, – подаёт голос Лампёшка и выползает из-под кровати.

Боже, как же Марта пугается! Словно Лампёшка – змея или крокодил какой. Или чудовище. Марта хватается за сердце и ловит ртом воздух.

– Это всего лишь я, – успокаивает её девочка.

– А вот этого я не люблю! – сердито отвечает женщина. – Когда прячутся и выползают из углов. В этом доме лучше так не делать, ясно? – Она порывисто подходит к Лампёшке и окидывает взглядом её платье. – Ты что, на полу спала? Прямо в одежде? Ну и ну!

«Мне было страшно, – хочет ответить Лампёшка. – Я что-то слышала в коридоре». Ей хочется спросить: здесь правда живёт чудовище? Его не держат на привязи? Оно меня съест – для этого меня сюда взяли, да? На языке вертится миллион вопросов. Но в утреннем свете такие разговоры кажутся нелепыми. И взгляд у Марты уж очень суровый, едва ли не грознее вчерашнего. И глаза по-прежнему красные.

– А другой одежды у тебя нет?

– Есть.

Лампёшка указывает на валяющуюся на полу кучку. Марта выуживает из неё пару вещей – платье и сорочку.

– М-да… Это, конечно, никуда не годится. Сошью тебе что-нибудь. Ох, можно подумать, у меня и без того дел мало!

Она берёт Лампёшку за подбородок, поворачивает её лицо к свету и рассматривает щёку. Девочка чувствует, что краснеет, хочет отвернуться. Щека ноет сильнее, чем вчера, так всегда бывает.

– Прочла я то письмо, – говорит Марта. – Я просила совершенно о другом, но так уж они, видно, порешили. Со мной, конечно, никто не посоветовался… как обычно. – Она вздыхает. – Не уверена я, что это правильное решение… м-м-м… Амалия. Тебя ведь так зовут?

– Эмилия! – испуганно восклицает Лампёшка. – Меня зовут Эмилия.

Амалия! Ещё чего не хватало.

– Хорошо, пусть так. Мы завтракаем на кухне, Эми-лия. – Марта поворачивается к двери. – Ты собак боишься?

– Э… – колеблется Лампёшка. – А они большие?

Очень большие. Когда девочка заходит на кухню, они подбегают к ней, спотыкаясь и пуская слюни, и лают, обдувая её тёплым собачьим дыханием. Лампёшка, крепко зажмурившись, даёт им понюхать свои ладони. Псы легко могли бы их откусить, но не откусывают. Здоровенный парень, которого она вчера видела в саду, оттягивает их за ошейники и шлёпает по мощным головам. Его они тоже не кусают, а лижут ему руки, с облегчением видит Лампёшка. Псы позволяют ему себя отпихнуть, отходят, клацая когтями, к камину и лениво разваливаются на ковре. Так это они так цокали в коридоре прошлой ночью? Самые обыкновенные собаки, самые обыкновенные звери? Не чудища?

– Это мой сын Ленни. – Марта слегка подталкивает парня к Лампёшке. – Пожми ей руку, Ленни. – Парень, заливаясь краской, не двигается с места, и Марта повторяет просьбу, на этот раз погромче. – Ну же, не робей!

Ленни намного выше и крупнее матери, но взгляд у него как у ребёнка. На его щеках уже пробивается щетина, но он страшно застенчив и боится даже поднять на девочку глаза. Тогда Лампёшка сама берёт его большую руку и слегка пожимает её:

– Приятно познакомиться, Ленни.

Дверь за её спиной отворяется.

– Неужели, – сердито ворчит Марта. – Явился-таки!

Человек в кожаном плаще молча усаживается за кухонный стол, подтягивает к себе тарелку и наливает кофе.

– Это Ник. – Марта снимает с плиты кастрюлю и несёт её к столу. – Он вроде и сам разговаривать умеет, но по нему не скажешь. Ник, задержись ненадолго, хочу тебя кое о чём попросить.

Ник размешивает сахар в чашке. Услышал он Марту или нет – поди пойми.

– Это Ама… нет… Эми… Как там тебя?

– Эмилия, – отвечает Лампёшка. – Точнее, э-э-э… Лампёшка, так меня прозвали… – Она хочет сказать «дома», но у неё сжимается горло.

– А вот и перловка.

Марта со стуком ставит кастрюлю на стол и принимается раскладывать кашу.

Ложки дзинькают по тарелкам и позвякивают в чашках. Сидящие за столом отхлёбывают кофе, глоток за глотком. Чавк-хлюп-дзинь – все молчат. В глубине кухни повизгивают во сне псы.

Лампёшка толком не знает, куда смотреть: на чужие лица, на жующие рты, на большие голубые глаза Ленни, которые то поглядывают на неё из угла, то упираются обратно в тарелку. Марта кормит его, как маленького, а заметив, что девочка наблюдает за ними, бросает на неё ледяной взгляд. Лампёшка опять отводит глаза и рассматривает тарелку. Пятна на скатерти. Свою полную каши ложку.

Ну и гадость! Вслух она этого не говорит, но думать – думает.

– Это же перловка! – восклицает у неё в голове мама. – Раньше ты её обожала.

Лампёшка ей не верит. Каша капает с ложки. Как слизь.

– Я каждый день её тебе готовила, когда ты была малышкой, неужто не помнишь? Ну же, попробуй – м-м-м!

Худой мужчина напротив засовывает себе в рот огромные ложки этого варева, каша стекает у него с подбородка. Лампёшка опускает ложку в тарелку. Её желудок на замке, он не хочет эту кашу.

– Надо хоть немного поесть, – не сдаётся мама. – Ну давай же. Наберёшься смелости для нового дня.

«Для первого дня, – думает Лампёшка. – Это только первый день первого года из семи. Каждый день этот завтрак. Эти молчаливые люди. Эти жуткие псы. Эта гадкая каша».

– Ну что же ты? – говорит мама. – Куда подевалась моя храбрая девочка?

Лампёшка сжимает зубы и пытается сдержать слёзы, но одна всё-таки выскальзывает и падает в тарелку.

Кап.

В кухне так тихо, что все вздрагивают от неожиданности.

Ленни разевает рот. Его губа дрожит.

«О!» – показывает он пальцем и тут же начинает всхлипывать вместе с Лампёшкой. От испуга её собственные слёзы тут же высыхают.

– Ах, да что ж такое… – Марта со вздохом ставит чашку на стол. – Вот тебе и на… – Она развязывает салфетку у Ленни на шее и утирает его слёзы. – Приступай уже к работе, девочка. – Ленни шмыгает носом и всхлипывает ещё пару раз. – Ты же посуду хотела помыть?

Лампешка пожимает плечами и, дрожа, кивает. Не то чтобы очень хотела, но с чего-то ведь надо начинать.

– Я тебе тазик выдам. – Марта жестом показывает сыну, что надо высморкаться, и опять оборачивается к Лампёшке. – И поешь хоть немного: наберёшься смелости для нового дня.

Лампёшка поднимает на неё глаза, и Марта не отводит взгляда. Не такой уж он у неё и неприветливый. Потом женщина поворачивается к Ленни, который уже забыл плакать и теперь шлёпает ложкой по тарелке. Каша брызгами разлетается во все стороны. Марта пытается отобрать у него ложку. Это непросто: Ленни – сильный парень, а брызги – это так весело. С другой стороны стола за их борьбой наблюдает Ник. Он засовывает в рот последнюю ложку каши, соскребает с тарелки остатки и встаёт. Слегка подмигнув Лампёшке, он разворачивается и молча выходит из кухни.

– Постой! – кричит Марта ему вслед. – Ник, я хотела… ты должен…

Но его уже и след простыл.

Марта принимается сердито вытирать салфеткой кашу и сопли с лица Ленни. И со стола тоже: еда разлетелась повсюду.

Не самая приятная картина, но Лампёшка всё же съедает ложечку перловки. И ещё одну. Ей становится немного теплее. Пожалуй, вкус и правда напоминает ей о прошлом.