Текст книги "Меч Тристана"

У них сегодня все было впервые. И по легенде, и на самом деле. Они стеснялись раздеваться на глазах друг у друга, и Иван отворачивался, пока журчала в углу сладкой музыкой струйка воды из огромного кувшина. Наверное, ей было бы гораздо удобнее, если бы он подержал тяжелый сосуд, но и она стеснялась попросить. И он лежал уже совсем нагой, когда она в ажурной, почти прозрачной ночной рубашке пошла к нему. Она держала в руке высокий серебряный кубок, и он наполнил его едва ли не до краев ароматным золотисто-коричневым напитком и глотнул первым. Потом глотнула она и закашлялась.

– Боже, я и не думала, что это так крепко!

– Ну, знаешь, – промямлил Иван, – они тут, наверное, тоже травки на спирту настаивать умеют.

– На спирту? – переспросила Маша. – Да они его еще перегонять не научились. Не было спирта в десятом веке. Понимаешь?

– Не может быть! – проворчал Иван. – Ты, главное, пей. Это дело полагается выпить целиком.

– А может, это и не спирт, – проговорила Маша после второго куда как более удачного глотка. – Вкусно.

– Еще бы, – согласился Иван. – Знатное пойло. Допиваем.

И они допили. И Маша напрочь забыла про свое ужасное настроение, и нырнула под одеяло, и зашептала:

– Милый! Какой ты милый! Иди ко мне… Скорее… скорее…

И он, то ли робея, то ли просто подсознательно растягивая удовольствие, делал все нарочито медленно, постепенно, не сразу. Целовал ее в губы, в шею, потом в набухшие, отвердевшие соски, а руки опускались ниже, ниже и поднимали ей рубашку, и он все-таки откинул одеяло, перестав наконец стесняться, и увидел ее всю в дрожащем свете тихо потрескивающих факелов. И она таяла от нетерпения и уже начала тихо стонать, раскрываясь ему навстречу, и его пальцы удивленно и смешно путешествовали по тому, что выглядело столь понятным и знакомым на цветных фото в польских журналах, но здесь и сейчас, в реальной жизни, оказалось почему-то таким таинственным, восхитительно сложным, путано-трепетным. И еще смешнее он тыкался чуть позже, уже не пальцами, и все никак не мог попасть, а она тихонечко и совсем не обидно смеялась и помогала ему, направляя нежными легкими прикосновениями…

Иван задыхался от восторга, и, конечно, все кончилось быстро-быстро, почти не начавшись, но Маша нисколько не удивилась, не расстроилась, она просто ждала, даже не открывая полностью глаз, легонько постанывала, обхватывая его ногами, осыпая поцелуями лицо и стараясь не упустить, не упустить волшебное ощущение зарождающегося внутри тепла. А ему так не терпелось исправиться, что за какие-то считанные минуты он полностью вернул себе весь растраченный пыл и слился с нею в единое прекрасное целое, теперь уже уверенно и точно, и они закачались, и закачался корабль, и волны стали вздыматься все круче и круче, качался весь мир, мир падал куда-то, и этому не было конца, потому что волны любви бушевали вне времени, потому что любовь принадлежала вечности… А потом вспыхнуло огромное жаркое солнце, и они оба закричали.

Иван и Маша лежали рядом, оба на спине, и было уже просто нелепо закрываться друг от друга. А еще им было жарко, и Маша даже рубашку не опускала.

– Какая ты красивая! – прошептал он.

А она посмотрела на задранные к самому подбородку кружева и сказала в ответ:

– Знаешь, как старшая сестра подарила младшей на свадьбу вместо ночной рубашки шарфик? Младшая удивилась, а та говорит: «Какая разница? Все равно к концу ночи на шее будет».

– Славная история, – улыбнулся Иван. – Тоже из древних кельтских сказаний?

– Не исключено, – сказала Маша. – О происхождении анекдотов филология умалчивает. Эх, покурить бы сейчас! – добавила она вдруг мечтательно.

– Не трави душу. Я-то в прежней жизни не так, как ты, курил. Меня тут поначалу буквально ломало. Но на нет и спроса нет. Сумел отучить себя от самой мысли о курении. А вот ты взяла да напомнила. Эх, Манюня!.. А впрочем… Подожди меня здесь.

– Боже мой, что ты придумал?

Голос ее был томным, и в нем слышалось радостное предвкушение.

Только в абсолютно пьяную голову, да еще одурманенную чарами любви, могла прийти такая безумная идея – отправиться в трюм на поиски сигарет.

И тем не менее сигареты там были – пачка светлого «Соверена» лежала в соломе на дне того самого ящика, где давеча он обнаружил скотч. А вот квадратная бутыль как раз пропала. Или он сам швырнул ее за борт? Иван не мог вспомнить. Да и не важно это. Главное – чудо свершилось. Пачка сигарет – буквально по щучьему веленью, по моему хотенью. Что дальше будем просить, а, Иванушка-дурачок?

Однако он почувствовал, что надо знать меру, и ничего просить не стал.

А Маша тоже не удивилась, только обрадовалась:

– Смотри-ка, настоящие, английские! Я вот по этим надписям различаю.

– Известное дело, – протянул Иван, сладко затягиваясь. – Ты у нас признанный специалист по всяким надписям. Одно слово – филолог.

Маша блаженно улыбалась. Окутанная клубами дыма, абсолютно голая, с распущенными пышными волосами, в небрежной, можно сказать, откровенной позе… Увидел бы кто – здесь и сейчас, – точно назвали бы ведьмой. А Иван любовался, и голова его шла кругом, то ли от никотина с долгой отвычки, то ли от этой немыслимой, действительно потусторонней красоты.

– Слушай, филолог, а вот скажи мне, ты-то как попала в Ирландию? Насчет съехавшей крыши я уже понял, ты мне по фактам расскажи: когда, что и как.

Маша рассказала, и Иван поделился своими воспоминаниями о последних днях в Грозном и Моздоке, а также обо всех бурных событиях здесь, в Британии и Ирландии. После чего оба тяжко задумались.

– Ты полагаешь, это путешествие во времени? – спросила наконец Маша вполне серьезным тоном.

– Вот уж во что никогда не верил! – фыркнул Иван. – Я очень уважаю логику, простую и строгую. Режьте меня, но причина не может быть раньше следствия. Это по Герберту Уэллсу можно во времени туда-сюда колесить, а Брэдбери со своей раздавленной бабочкой, по-моему, всех этих любителей «хрононавтики» раз и навсегда на место поставил. Это же элементарно, Ватсон. Помнишь рассказ «И грянул гром…»?

– Да, было что-то такое, – вяло откликнулась Маша. – Но с другой стороны, мир, в котором мы оказались, очень мало похож на царство теней.

– Не спорю, тени, как правило, друг друга в капусту не шинкуют. Но зачем так однозначно интерпретировать иную реальность. Царство теней – это у древних греков, что ли, было? Существует же куча других представлений о загробном мире. А согласись, ведь не приходится сомневаться, что там, на нашей Земле, мы умерли. А значит, как ни крути, мы теперь на том свете. Точнее, мы прошли через тот свет и вынырнули еще где-то. Понимаешь?

– Ничего я не понимаю, – сказала Маша. – Ты зануда. Или – как это сейчас говорят? – негатив.

И тут их опять потянуло друг к другу, хотя, казалось, уже слипаются глаза, и, чтобы устранить это противоречие, Иван предложил:

– А давай еще по маленькой приворотного зелья. Хорошо забирает!

– Давай! – обрадовалась Маша. – Действительно хорошо.

которая знакомит читателя с новым и очень важным для нашей истории персонажем – традиционным добрым волшебником, человеком почти всемогущим, но даже после встречи с ним Тристан и Изольда, ни чуточки не смутившись, продолжают заниматься все тем же – любят друг друга

Им довелось провести вместе еще две ночи, прежде чем корабль причалил к берегам Корнуолла, и были они не менее, а может, и более прекрасными, да только помимо ночей случаются еще в жизни дни, и об этом тоже нелишне рассказать.

Поутру Тристан удалился к себе и спал до полудня. А когда встал и вышел на палубу, оказалось, что проснулись они с Изольдой минута в минуту, и вот она тоже открывает дверь и, перешагивая через комингс, идет к нему с сияющей улыбкой на лице. И Тристан почувствовал себя совершенно счастливым. И в этом одновременном пробуждении увиделся ему перст Божий, и надежда великая на всепобеждающую радость. Ни ему, ни ей еще никогда не было так хорошо. Море, солнце, крики чаек, теплый попутный ветер, уютное поскрипывание мачт и шуршание просоленных канатов оснастки – все пробуждало искренний восторг в душе.

Такими их и увидела Бригитта. И сразу все поняла без слов. И не расстроилась, не обиделась, а тоже улыбнулась широкой ясной улыбкой. Такова была сила этого чувства – оно выплескивалось из любящих сердец наружу, потому что переполняло их, выплескивалось и охватывало всех окружающих. А впрочем, уж не волшебный ли напиток сыграл свою роль в настроении Бригитты?

– О госпожа, – метнулась камеристка к Изольде. – Тристан сделал так, чтобы я спала всю ночь. Но я и во сне всегда вижу вас, госпожа. Каюсь, не уберегла кувшин с любовным зельем, доверенный мне самой королевой Айсидорой, не воспрепятствовала вам, когда вы дерзнули взять его, признаюсь, госпожа моя! Вот почему я видела во сне, как вы любили друг друга.

«Складно звонишь, чувиха!» – подумал про себя Тристан и сказал:

– Ах, Бригитта, как же тебе не стыдно лгать! Разве так каются перед лицом Господа нашего Иисуса? А ну-ка рассказывай всю правду. Или я все-таки позову Курнебрала, ведь не пристало благородному рыцарю отрубать голову простой негодной девчонке.

– Пощади! – взмолилась Бригитта и разрыдалась в голос.

А потом, еще растирая по щекам слезы, проговорила:

– Рассказывай теперь, не рассказывай – конец один. Ведь госпожа моя Изольда, если узнает все, обязательно велит казнить. Она такого простить не сумеет.

Изольда потемнела лицом, глаза ее превратились в щелочки, кулаки сжались так, что костяшки побелели.

– Обещаю простить. Слово принцессы ирландской. Говори все, как было.

Чего она ожидала услышать, каких ужасов смертных, потом и сама вспомнить не могла, но обещание это далось ей тогда с трудом, потому что не забылась еще, не стерлась из памяти безобразная сцена в бане, сцена, по понятиям Изольды, ни в какие ворота не влезающая и ни одним хронистом или поэтом ни в одной стране не описанная. Изменой со стороны Тристана Изольда тот случай считать не могла, все-таки он находился в очень пикантном положении, да и состояние его физическое многое оправдывало, а вот к Бригитте испытывала она даже не то чтобы ревность, а скорее зависть. Подумать только: двадцатилетняя девственница с легкостию необычайной на глазах у хозяйки исполнила то, что для самой Изольды, безусловно, стало бы серьезным барьером. И главное, о чем было стыдно вспоминать: ведь помимо зависти и высокомерной злости, она испытала тогда сильнейшее возбуждение, и ей понравилось(!) смотреть на них, ей было приятно(!). Ну да, это было, как дома в постели запустить по видику порнушку. Только в роли порнозвезды – ее любимый, и не на экране, а живьем. Боже! Да ведь это же грех большой…

Ну а когда Бригитта покаялась, в голове у Маши-Изольды образовался уже полнейший винегрет. Смутно припоминалось ей из уроков матери Айсидоры, что для оказания весьма сильного действия на человека требуется совсем немного приворотного зелья, буквально капля. И эту каплю ее Тристан, ее Ваня, безусловно, выпил с Бригиттой. А поскольку разоткровенничалась не только служанка, но и любимый ее, то думала она теперь и о других каплях – о каплях, оставшихся на дне кувшина, благополучно смешавшихся с виски и сделавших-таки свое черное дело.

Однако в действительности ни один из них троих на данный момент не чувствовал в себе никаких изменений. Иван и Мария любили друг друга не менее страстно, чем всегда, Бригитта честно призналась, что по-прежнему мечтает о любви с Тристаном, в чем, разумеется, ей было отказано. И потому, что доблестный рыцарь не ощущал в душе ответного чувства, и потому, что Изольда оставалась для Бригитты хозяйкой, а преданность своей госпоже камеристка намерена была хранить свято и в этом казалась искренней.

Курнебрал же все еще спал богатырским сном – очевидно, в сочетании с пивом снотворная травка действовала сильнее, – однако было ясно, что и его придется посвятить в случившееся, во всяком случае, частично. Там, при дворе короля Марка, и ей, Изольде, и Тристану позарез нужны будут союзники, то есть люди, которым можно довериться.

– Вы теперь не проживете друг без друга, – констатировала Бригитта со всей ирландской прямотой и юношеским максимализмом.

– Ты в этом уверена? – позволил себе усомниться Тристан.

– Еще бы! Мудрая королева Айсидора черпает рецепты своих снадобий из самого Аннона, а для любовного напитка не существует противоядий. Те, кто испил из этой чаши, так и умрут влюбленными друг в друга. Я это знаю наверняка. И госпожа моя Изольда тоже знает.

Изольда почла за лучшее промолчать, а Тристан спросил:

– Ну а что же случится, если этот напиток выпьют сразу несколько человек?

– Не знаю, – растерялась Бригитта. – Наверное, они просто сойдут с ума…

И Тристан подивился живости ее ума.

– Это страшно, – проговорил он.

– Страшно… – повторила Бригитта, словно эхо, и вдруг закричала: – Но ведь ты не пил этого зелья! Ты же все выплюнул!

– Конечно, милая девочка, конечно, – успокоил он ее. – Клянусь, я не проглотил ни капли.

Они помолчали, затем Бригитта сказала:

– Может, вам лучше вернуться обратно в Ирландию?

– Нет, – твердо сказал Тристан. – Это опять война. Ведь рано или поздно Марк обо всем узнает. Уж если бежать, так в далекие южные страны, подальше от этих берегов.

– Нельзя никуда бежать, – заговорила вдруг долго молчавшая Изольда. – Я стану женою короля Марка.

– Почему? – вздрогнул Тристан от ее голоса, сделавшегося внезапно холодным и чужим.

– Ничего уже нельзя изменить, – произнесла Изольда тем же замогильным тоном. – Я должна стать женою короля Марка и королевой Корнуолла. Так надо.

И в этот момент на палубе появился сладко потягивающийся Курнебрал.

– Земля, – сообщил он, – по левому борту земля. Вы разрешите причалить к острову, мой господин?

– Позволь узнать для начала, что это за остров, – сказал Тристан.

– Глаза мои уже различают знакомые очертания скал, и если не изменяет мне память, это Остров Людоеда. Дикое недоброе место, – начал объяснять Курнебрал. – Но говорят, что всякий честный рыцарь, оказавшийся рядом при свете дня, не должен проплывать мимо, ибо на острове могут быть люди, нуждающиеся в помощи. Ночью людей на острове не остается, людоед непременно съедает всех, кто попал ему под руку, а сам с наступлением темноты удаляется в глубочайшую пещеру – оттуда его уже не выкурить.

– И много ли рыцарей пыталось победить людоеда?

– Да уж немало, – откликнулся Курнебрал. – Ну что, причаливать будем?

«Опять двадцать пять за рыбу деньги, ядрена вошь! – выругался про себя Иван. – Проклятый текст легенды, которому здесь нужно следовать, ну прямо как Программе Партии в далекие доперестроечные времена моего детства!»

– Конечно, я сойду на берег, я не могу поступить иначе, – произнес Тристан, стараясь вложить максимум торжественности в свой усталый и равнодушный голос.

И когда уже спустили на воду лодку, он поймал на себе совершенно отсутствующий взгляд Машиных серых глазищ. Нет, не страх и не отчаяние читались в них, а напряженная, сосредоточенная работа ума. Маша даже губу покусывала, как на экзамене, когда мучительно ищешь в памяти правильный ответ, которого там никогда не было, которого знать не знал. Ну конечно, она пыталась вспомнить, по какой же из версий ее любимой легенды двинулись они теперь: Готфрида Страсбургского или Пафнутия Мухосранского.

Островок-то оказался скорее мухосранским. Маленький – за полчаса весь обойти, – скалистый, унылый. В жалкой лачуге на краю леса Тристан обнаружил женщину почти без чувств. Побрызгал ей в лицо холодной водою и узнал, что было их всего пять человек, на остров выбросило штормом, корабль разбился о прибрежные скалы и затонул. И вот теперь мужа людоед убил, детей сожрал уже, а за нею обещал прийти на закате. «Что ж, тетенька, – подумал Тристан, – повезло тебе, не придет твой людоед на закате».

Ступая вверх по тропинке, усеянной людскими костями, обломками копий, истлевшими щитами и ржавыми остатками мечей, Тристан без труда вышел к самому логову всеобщего мучителя и супостата. Людоед еще облизывался, доедая, очевидно, последнего ребенка, когда славный рыцарь Лотианский и Корнуолльский окликнул его. Волосатый урод был огромен, сутул, можно сказать, приземист и более всего походил на орангутана из московского зоопарка, но в руке он крепко держал тяжеленную суковатую дубину, каковою дубиной при виде незваного гостя и начал вертеть над головой с фантастической скоростью – ни дать ни взять Брюс Ли с боевыми нунчаками. «Вот этим-то единственным фокусом и одолевал ты всех доблестных рыцарей Британии и Ирландии?!» Тристану даже скучно стало. Пару раз увернувшись и послушав, как обиженно ревет эта дикая обезьяна, похоже, не говорящая ни на одном из человеческих языков, он наконец размахнулся мечом пошире и снес людоеду голову.

Из лачуги Тристан женщину вынес, а до лодки она вызвалась идти сама. Женщину звали Медб в честь легендарной ирландской королевы, и было это красиво и символично – спасти от смерти жену самого Айлиля, почувствовать себя этаким Фергусом. Впрочем, у них ведь там, кажется, жена важнее мужа считалась. Ну и хрен с ними!

На том бы вся история и закончилась, да только еще один сюрприз поджидал Тристана возле самого берега. Сгорбившись и подперев голову руками, на плоском камне у воды сидел монах, весь в черном, капюшон его был надвинут на глаза, а голос звучал глухо:

– О славный морской конунг – а я вижу, что ты юноша знатного рода, – не сможешь ли ты взять и меня на свой корабль?

– Отчего же не смочь, божий человек? Места на корабле достаточно, да и пресной воды у нас еще много. Мы держим путь в Корнуолл и будем причаливать в гавани Тинтайоля. Устроит ли тебя такой маршрут, божий человек? – спросил Тристан.

– Вполне, – ответствовал монах.

И они поплыли к кораблю.

– Но как же, божий человек, уцелел ты на Острове Людоеда, если чудище это пожирало всех без разбору? – поинтересовался Тристан, не слишком рассчитывая на внятный и честный ответ, скорее из вежливости и чтобы разрядить неловкое молчание.

– А он не видел меня, – сообщил монах просто и загадочно, но по-прежнему тихо, не поднимая лица, прикрытого капюшоном.

Он и взойдя на борт сидел в уголку все так же согбенно, задумчиво и безмолвно.* * *Корабль шел прямым курсом на Тинтайоль. Солнце клонилось к западу. Курнебрал, убедившись, что все в порядке, выпил очередной бочоночек пива и ушел отдыхать. Бригитта занялась каким-то рукоделием, расположившись на корме среди мешков с шерстью – и мягко, и ветер не задувает – хорошо! А Тристан, посовещавшись с Изольдой и найдя в ее лице поддержку, решил все же подойти к человеку, скрюченному, словно знак вопроса на носу корабля, под самым коньком.

– Прости, божий человек, – Тристан первым обратился к нему, – не мог бы ты…

Тристан недоговорил, потому что монах откинул капюшон и наконец поднял глаза.

И никакой это был не монах. Лицо его оказалось очень загорелым и обветренным, как у старого рыбака, и украшала это лицо добрейшая, сразу располагающая к себе улыбка, и мелкая сетка морщин разбегалась вокруг рта и в уголках глаз, а глаза его, прищуренные от еще яркого, хоть и закатного солнца, были изумрудно-зелеными, глубокими, как лесные озера, и знакомыми – знакомыми! – и Ивану, и Маше.

– Ну здравствуйте, ребятки, – тихо сказал он по-русски. – Давно ищете меня?

– Вообще не ищем, – честно признался Тристан.

– И это правильно, – заметил «монах-рыбак».

– Но поговорить-то мы не откажемся, – вступила Изольда, словно испугавшись, что зеленоглазый исчезнет так же внезапно, как и появился.

– И я не откажусь. Для того и пришел.

Все-таки улыбка его была обворожительна. «Улыбка спасителя, – подумалось Ивану. – Ведь он действительно спас нас обоих».

– Кто же вы? – задал свой первый вопрос Иван, машинально переходя на «вы».

– В терминах, привычных этому миру, я волшебник, добрый волшебник. Меня зовут здесь Мырддин.

– Мерлин, – невольно проговорила Маша, словно бы поправляя старика, беседа-то шла на русском.

– Да, англы и саксы станут произносить мое имя как «Мерлин», но какое это имеет значение? Ведь у меня много, очень много имен. Они вам не нужны. Просто отвечая на вопрос, добавлю, что в терминах другого мира, того, который вы покинули, я, конечно же, не кудесник и не маг, а представитель иного мира, иной реальности, иного, более высокого уровня бытия. Вот примерно так.

– Ну и зачем же мы понадобились вашей высокоразвитой цивилизации? – агрессивно поинтересовалась Маша. – В качестве подопытных кроликов?

– Любое самое доброе дело можно обозначить гадкими словами. Вам как филологу это должно быть особенно хорошо понятно. Хотите быть кроликами – будьте ими. Но дело совсем в другом. Ты, Мария, увлекалась медиевистикой, особенно ранним средневековьем, бредила им. Я исполнил твою мечту и, заметь, после смерти, то есть не нарушив никаких твоих планов. Ты, Иван, по натуре воин и борец за справедливость, так что лучшей доли, чем эта, для твоего второго воплощения просто не найти. И наконец, между вами зародилось однажды чувство величайшей красоты и силы, какое встречается во Вселенной не часто. Но на той Земле обстоятельства разлучили вас и не позволили этому чувству реализоваться. Мог ли я пройти мимо такой несправедливости? Мог ли не дать вам еще одного шанса прожить полноценную жизнь и явить миру образец великой любви и страсти?!

Я сделал это, и вот вы здесь. Какие еще ко мне претензии, ребятки?

Только плеск волн, рассыпающихся на тысячи брызг, только вой ветра в ушах да скрип старых мачт были ему ответом. Надолго замолчали молодые любовники. А потом созрел вопрос.

– Так, значит, мы и есть те самые Тристан и Изольда, о которых со временем узнает весь мир? – выпалил Иван ошарашенно.

– А вот на этот вопрос я предпочел бы пока не отвечать, – улыбнулся Мырддин.

Иван стал глупо шарить по одежде в поисках привычных (когда-то давно привычных) карманов, потом осознал всю нелепость этих телодвижений и сказал:

– Курить охота. Сил нет!

– Двадцать три года не курил, и вдруг так охота, что сил нет! – съязвил Мырддин.

– Не смешно. Подождите. Я сейчас. – Иван уже повернулся, чтобы идти, когда волшебник окликнул его:

– Не надо никуда ходить. Там уже нет вчерашней пачки. Но я вас угощу. Только с условием: прекратите разбрасывать анахронизмы где попало. Тоже мне умники нашлись: о Брэдбери рассуждают, бабочку им, видишь ли, раздавить нельзя! Да если б эту несчастную бабочку давить было запрещено, представляете, что бы от вашей лимонки с миром будущего сделалось? Ни меня, ни вас – никого!

– Это, простите, была ваша лимонка, а не моя, – жестко поправил Иван.

– Да? – Мырддин состроил умильную рожицу. – Ну допустим. Только бросал-то ее ты.

– Бросал, – признался Иван трагическим голосом. – Что было, то было.

А Маша спросила:

– Так и что же получается? Бабочек, значит, можно давить, если с умом?

– Какие вы дотошные, ребята, – улыбнулся Мырддин самой широкой за весь вечер улыбкой. – Пойдемте все-таки покурим. В вашей каюте. Грешен, люблю подымить табачком. Да здесь вроде нехорошо как-то. Люди увидят. А к тому же смотрите, холодать начало. Вам не кажется?

Но Мырддин не многое соизволил объяснить им в тот раз о путешествиях во времени и иной реальности. Говорили они больше о том, возможно ли идти наперекор судьбе, удастся ли Изольде отказаться от брака с Марком, а Тристану – от службы у короля, о планах на ближайшие дни в связи с этим тоже поговорили. И получалось, что выбора-то у них и нет. Все будет в точности так, как предначертано.

– Стеклянный лабиринт, – пробормотал Тристан.

Этот образ он вычитал в какой-то книжке, и иногда страшная картина являлась ему в ночных кошмарах: идешь, словно в чистом поле, видно во все стороны до горизонта, а свернуть никуда нельзя, точнее, поворачиваешь все время туда и только туда, куда ведет узкий душный коридор между стеклянными невидимыми стенами.

А ведь это не кошмар никакой – это просто жизнь, с той лишь разницей, что в жизни эти тонкие стеклянные стены еще и схлопываются за твоей спиной – ведь назад-то тоже нельзя.

– Да, Иванушка, – сказал Мырддин, – стеклянный лабиринт. И если ты попробуешь наложить на себя руки сегодня, вода не примет тебя, огонь не опалит, острейший меч не причинит вреда твоему телу. В сущности, тебе проще, ты не знаешь, что ждет вас впереди. Ну так и живи, наслаждайся жизнью, мечтай! Машеньке посложнее – она у нас начитанная, судьбу свою изучала во множестве вариантов, помнит эти варианты и в стихах, и в прозе на десятках разных языков. А кто же не знает, что великое знание рождает великую скорбь. Но я как-то беседовал с царем Соломоном, сыном Давидовым, и он согласился, что есть еще большее знание, Высшее Знание, которое возвращает радость Человеку Знающему. И ты это поймешь, Изольда, ты это поймешь, Мария. Трудно только поначалу. Почему-то принято считать, будто от знания собственной судьбы жизнь становится печальной. Но все немножечко сложнее. И например, в Западной Европе десятого века – кстати, тебе, Маша, это должно быть хорошо известно – к предсказанию будущего относятся с большим пиететом и даже дату смерти собственной узнают с радостью. Я-то в этих британских королевствах уже не первый век кручусь и все не устаю удивляться идеальной управляемости здешних жителей. Скажешь королю Артуру, великому и всемогущему Артуру, Артосу: «Поступи так». Он так и поступит. Скажешь каким-нибудь злодеям нечестивым: «Не убивайте доброго человека, Бог за это накажет!» И они слушаются! Как хорошо воспитанные дети, как солдаты, как фанатики. Падают на колени передо мной и все исполняют в точности. Удивительная страна эта Логрия!

– Постойте, постойте, – не удержалась Маша. – Но разве Логрия существует на самом деле?

– Ах, милая девушка! Не задавай мне лишних вопросов. Всему свое время. Тебе еще действительно трудно смириться с реальностью происходящего. Но скоро ты перестанешь перебирать в памяти версии позднейших историков и поэтов и тоже научишься жить сегодняшним днем. Так надо. И в первую очередь для вас самих. Вы это поймете. Оба.

Иван посмотрел на Машу, Маша – на Ивана, и они почувствовали без слов, что больше всего на свете хочется им теперь остаться вдвоем.

– Вот так, – подытожил Мырддин. – А теперь, с вашего позволения, я спустил бы на воду одну из шлюпок этого корабля (при случае обещаю вернуть) и поплыл бы в гордом одиночестве к корнуолльскому берегу, несмотря на кромешную тьму. Я прекрасно ориентируюсь в здешних местах, а вот в Тинтайоле, куда вы прибудете на рассвете через сутки с небольшим, появляться мне пока не след. Меня там слишком хорошо знают. И не прощайтесь со мной, мы еще обязательно встретимся!

Скрипнула дверь, и зеленоглазый маг растворился в ночи.

Они сразу начали целоваться. А потом Иван чуть было все не испортил.

– Погоди, – сказал он, – я только хотел обсудить один вопрос. По поводу Бригитты. Ты что же, действительно намерена в первую ночь подложить ее королю Марку вместо себя, как советует этот всезнающий Мырддин?

– Ну конечно, а что еще нам остается делать. Я ведь тебе объясняла, что Бригитта – настоящая девственница, несмотря на все свое внешнее распутство. А кроме нее, нам довериться некому.

– Но ведь это жестоко по отношению к девушке.

– Ах, вот что тебя волнует в первую очередь! – наполовину в шутку, наполовину всерьез возмутилась Маша. – А меня так больше всего тревожит возможный провал всей нашей авантюры.

– Как же может случиться провал, если все это уже произошло во время уно и закончилось благополучно? Стеклянный лабиринт, мэм!

– Дурик ты! Иванушка-дурачок. Ничего еще не произошло и не закончилось. Все еще только начинается. А вариантов легенды существует столько!.. Знаешь, некоторые ленивые авторы так сокращали сюжет, что, согласно их версиям, король Марк вполне может разоблачить нас в первый же день и казнить прилюдно.

– Ё-моё! Так, может, лучше все-таки тебе самой изобразить непорочность?

– Ну ты и хам, Ванюша! А если он все-таки догадается? В этом случае я даже ноги унести не успею. Они же тут совершенно дикие люди! Схватится за меч и…

– Да погоди ты! С какой стати он догадается? У твоей матушки ирландской столько всяких средств в аптеке. Неужели не найдется чего-то подходящего? Мне в институте рассказывали, что девчонки такие вещи в элементе исполняют. Имитация полная, даже опытные мужики покупались.

– Нет, Ваня, – решительно возразила Маша. – Этот номер здесь не пройдет. У этих кельтов лишение девственности – необычайно торжественный ритуал. Старина Марк наверняка собаку съел в этом вопросе. Так что надо следовать традициям местного населения. А за Бригитту не переживай – она, глядишь, еще и удовольствие получит. Король-то, говорят, несмотря на возраст, мужчина хоть куда.

– Не знаю, не пробовал, но с виду пожалуй что и так, – раздумчиво проговорил Иван. – Меня еще другое волнует. Ведь король Марк, очевидно, захочет иметь от тебя наследника. Иначе зачем ему вообще жениться? Так неужели ты…

– Успокойся, – сказала Маша, – диагноз «бесплодие» поставили мне очень хорошие специалисты.

– А если они все-таки ошиблись? А если «тамошние» болезни здесь напрочь пропадают? Я же в Корнуолл без гангрены явился!

– Это другое, Ваня, совсем другое. Понимаешь, ни в одной версии легенды о Тристане не говорится ни слова о детях Изольды. С Марком ли, с Тристаном ли – никаких беременностей. Она, то есть я, наверняка бесплодна. Так что могу куролесить сколько угодно и с кем угодно. Понятно? Между прочим, венерических болезней у них здесь тоже пока нет. Полнейшее раздолье для свободной любви и секса!

Иван вдруг почувствовал, как Машина рука игриво крадется вверх по его бедру.

– Ванька-встанька, ты скотина! От этих разговоров я уже сама не своя.

– А я, думаешь, чей?

– Ты?! Думаю, что мой!

И сплетаясь в объятиях, они начали раздевать друг друга.* * *Вторая ночь любви получилась у них совершенно волшебной. Они не выпили ни глотка вина на этот раз, но были под утро в тысячу раз пьянее просто оттого, что за разом раз открывали друг в друге все новые и новые сокровища.

Поверьте, этих восхитительных тайн им хватит вполне и на третью ночь, и еще на много-много ночей.