Текст книги "Молния"

3. Азы мастерства

В летние месяцы лучше всего шла продажа окаменелостей, а в зимние – их поиски. Обычно в шторм волны размывают почву, обнажая сокровища, припрятанные на побережье, а потом вновь скрывают их – не успеешь глазом моргнуть! Вот почему искать нужно в любую погоду. Хотя это очень опасно.

Если не заметить начала прилива, волна того и гляди унесет вас в море. А земля в любую минуту уйдет из-под ног! Но хуже всего, если обрушатся скалы – тогда вас никто не найдет до самого отлива, волна утащит за собой камни и ил… и будет слишком поздно.

А меня опасности поджидали даже дома. Однажды ночью, когда я была еще совсем крохой, море вышло из берегов и обрушилось на наш дом вместе с градом камней. Мощный поток воды ворвался внутрь, снес лестницу, и мы оказались заперты на втором этаже. Признаться, я мало что помню о той ночи, но Джозеф не раз рассказывал, как на рассвете нас всех вытащили через окно спальни, да и матушка нередко вспоминала об этом «морском визите».

И все же море – не только безжалостное чудовище, но и добрый друг искателя сокровищ. Оно смывает с берега грязь и мусор, облегчая поиски, и сбрасывает окаменелости с высоких скал, до которых самому искателю ни за что не добраться. Если бы море не размывало слои береговой почвы, наш улов был бы далеко не таким щедрым. Так что мы и боимся этой стихии, и благодарим ее от всей души.

Отец брал нас с Джозефом на поиски окаменелостей при любой возможности. Даже в Рождество мы как-то раз отправились на берег, вооружившись молотками и корзинками. Вязаные шарфы не спасали от холода, и тогда мы с Джозефом затеяли шутливую драку, изо всех сил стараясь хоть немного согреться. Отец смеялся над нами: от холода наши зубы стучали так громко, что соседняя скала чуть не обрушилась прямо на нас! Мы неустанно трудились несколько часов кряду, пока не закончился световой день. Казалось, что удача, не покидавшая меня с нашей первой вылазки, теперь навечно меня оставила. В тот день нам попадалась по большей части «мелочовка», как называл ее отец. Хотя весной даже на ней можно было немного заработать. И потом, как опять же справедливо замечал отец, всяко лучше, чем ничего.

А вот матушка была в отчаянии.

– И о чем ты только думаешь, Ричард?! Рисковать жизнью единственных наших детишек, да еще в Рождество! – причитала она, пока мы собирались на берег.

– Но мы и сами хотим пойти, – подал голос Джозеф. – Это ужасно интересно! К тому же всегда полезно немного прогуляться.

Не только матушку возмущали наши походы. Той же зимой к отцу подошла незнакомая женщина – наверное, она недавно переехала в Лайм-Риджис – и ткнула его в грудь своей тростью. Вероятно, она шпионила за нами, потому что накинулась на отца с обвинениями.

– Вы бы хоть постыдились, а!

– А чего мне стыдиться? – с изумлением переспросил он. – Что я такого сделал? Вы, часом, не обознались?

– Как же! – злобно проворчала она. – Превратили детей в прислугу и строите из себя саму невинность. Да будь они рабами в Новом Свете, там бы и то обращались с ними поласковее! Каждый день рисковать детскими жизнями, а все ради чего? Чтобы потуже набить свои карманы, будь они неладны!

Она еще разок с силой ткнула его тростью и решительно зашагала по Брод-стрит, недовольно что-то бормоча себе под нос.

Отец, совершенно потрясенный случившимся, застыл как вкопанный.

– Вы и впрямь считаете, что я делаю из вас прислугу? – спросил он. – Ваш старик в самом деле обходится с вами дурно?

– Нет! Нет! – наперебой заголосили мы.

Даже смерть страшила меня куда меньше, чем мысль о том, что отец больше не возьмет нас с собой к морю.

Мне очень нравились наши вылазки. В любую погоду. Я знала, что отец охотно дневал и ночевал бы на берегу, если бы не работа плотника. Ему часто приходилось на несколько дней отвлекаться от поисков окаменелостей, чтобы доделать какой-нибудь изысканный предмет мебели для очередного толстосума, которому некуда было девать деньги и который к тому же не желал платить за работу по справедливости.

– Куй железо, пока горячо, – любила повторять матушка, когда у отца появлялся достойный заказ.

В ответ отец только ворчал и становился мрачнее тучи, хоть и понимал, что работу и впрямь надо выполнить.

И все же нам было за что благодарить напыщенных аристократов, которые съезжались в наши края из Лондона и Бата с приходом тепла. Они важно расхаживали по залам городской ассамблеи. Прогуливаясь по Лайм-Риджису, они зажимали носы у пристани и брезгливо морщились при виде ящиков с дорогущей рыбой, которая только им одним и была по карману, тогда как нам приходилось довольствоваться лишь жалкими остатками. Разодеты они были в шелка с оборками – более нелепые костюмы и вообразить сложно. Чего ради наряжаться в нежно-розовое платье, если его подол волочится по грязной земле? Зачем нужна шляпка с ленточками и перьями, если первый же порыв ветра непременно унесет ее вдаль? Если б пришлось выбирать между восхитительным нарядом и захватывающим приключением, я не задумываясь предпочла бы второе.

Конечно, мне никто и не предлагал выбирать. Справедливости ради стоит сказать, что, когда город наполнялся этими глупыми созданиями, наши диковинки наконец начинали продаваться и заработанных денег хватало, чтобы на какое-то время избавить матушку от волнений. Слухи об отце разлетелись далеко за пределы нашего города, и покупатели, живущие за много миль от Лайм-Риджиса, съезжались к нам, чтобы поглядеть на сокровища, разложенные на столике у входа в мастерскую. Мы с Джозефом страшно гордились, что среди них есть и наши находки. Разумеется, знатные гости трогали окаменелости не снимая перчаток, потому что страшно боялись грязи и пыли. Вот ведь бедняжки!

Впрочем, здравомыслия у них явно было куда больше, чем у тех безумцев, что приезжали в Лайм-Риджис зимой по совету некоего доктора Крэйна из Уэймута, который настаивал на том, что купаться в море в январе и феврале «чрезвычайно полезно для здоровья»! Ох и хохотала же я, глядя, как они, несмотря на страшный холод, сбрасывают одежду и бегут по камням в море, повизгивая, словно щенки! Как, вскрикивая от боли, ныряют в серую воду и сперва синеют от холода, а потом краснеют, точно вареные раки. Надолго они у нас не задерживались, уж поверьте, что же до пользы для здоровья… Чаще всего уезжали они от нас в деревянном гробу, а не в нарядном экипаже, так что «польза», как видите, налицо. Спроси они меня, я бы им сразу сказала, что ни к чему хорошему эта затея с купаниями не приведет, а денег за свой совет взяла бы куда меньше любого доктора. Порой я просто диву даюсь, сколь велика людская глупость!

Встречи со знатными богатеями меня мало интересовали, но была среди них одна, воспоминания о которой греют мою душу до сих пор. Я никогда не забуду тот день, когда состоялась моя первая сделка. Мне тогда было лет восемь, не больше. Незнакомый пожилой джентльмен взял со столика крошечный «бараний рог», который я отыскала на побережье и который потом отец отполировал до ослепительного блеска. Я стояла и наблюдала за тем, как он с нескрываемым восхищением вертит в руках эту окаменелость. Мое сердце колотилось как бешеное.

Я невольно потянулась к «змеиному камню», висевшему у меня на шее на кожаном шнурке. Это был тот самый камень, который подарил мне отец в наш первый поход к Черной Жиле. Он распилил его вдоль, одну из половинок отполировал до блеска с обеих сторон и проделал маленькую дырочку для шнурка рядом со змеиной головой. В лучах солнца украшение сияло золотисто-коричневым светом и, наверное, действительно приносило удачу. Во всяком случае, пожилой джентльмен успел заметить его золотистый блеск, прежде чем обратиться ко мне.

– Плачу за рог два пенса, – объявил он и протянул мне монетки.

– Он стоит шесть! – недолго думая, выпалила я.

Отец удивленно посмотрел на меня, не веря своим ушам. Сказать по правде, «бараний рог» тянул пенса на три, не больше.

– Высоковата цена для куска старого камня, юная леди, – заметил пожилой джентльмен.

– Никакой это не кусок старого камня! – возразила я. – Это настоящее сокровище! И я, рискуя жизнью, добыла его возле Черной Жилы, чтобы богатеи вроде вас могли на него как следует поглазеть!

Джентльмен рассмеялся. С виду он был человеком добрым и великодушным и совсем не походил на манерных, напыщенных лондонцев, с которыми мне нередко доводилось встречаться.

– Сговорчивой вашу дочурку не назовешь, – повернувшись к отцу, заметил он. – Но зато она понимает всю важность происхождения!

– Что такое «происхождение»? Это что-то вроде Провидения? – спросила я.

Конечно, с моей стороны приставать к джентльмену с расспросами было большой дерзостью, но меня всегда ужасно интересовало точное значение слов.

Покупатель вновь улыбнулся.

– Происхождение, моя милая, – это история возникновения кого-нибудь или чего-нибудь. Вот твои шесть пенсов. За них тебе нужно благодарить Провидение. Поешь на эти деньги досыта и накорми семью. – И обратившись к моему отцу, сказал: – Повезло вам с ней, сэр. Храбрая девчушка, ничего не скажешь! – Он убрал «бараний рог» в карман, приподнял шляпу и откланялся.

Казалось, сердце мое вот-вот взорвется от радости! У меня впервые купили окаменелость, да еще на глазах у отца! Теперь-то он поймет, как ловко я могу торговать диковинками!

Рассмеявшись, отец взъерошил мне волосы.

– Ну что же, Молния Мэри, малышка моя, вот ты уже и отца превзошла! Видит бог, скоро мы разбогатеем!

Нет, мы не разбогатели. Да и как тут разбогатеть, когда все покупатели были удивительно скупыми людьми. Они придирчиво разглядывали наши находки, неодобрительно цокали языками, узнав о цене, а мои прямота и решительность трогали их далеко не всегда. Зато отец при желании мог уговорить кого угодно. Так что совместными усилиями нам удавалось заработать на хлеб, молоко и даже мясо.

– Эти богатеи, Мэри, только и думают, как тебя обвести. Всегда стой на своем! Смело гляди им в глаза и не верь всей той чуши, которую они несут! По-другому с ними нельзя, запомни! Впрочем, не мне тебя учить! Ведь передо мной самая упрямая торговка во всем Дорсете!

И он взъерошил мне волосы – как и всегда, когда хотел похвалить. И это было едва ли не единственное прикосновение, от которого совсем не хотелось уворачиваться.

4. Торговка и шпион

Игрушки и куклы никогда меня не интересовали. Главными сокровищами для меня были молоточек да кулон со «змеиным камнем». Я частенько гладила его, закрыв глаза, и представляла, как в одиночку или с отцом высматриваю на берегу среди водорослей, камней и грязи заветные окаменелости. Этот ритуал всегда меня успокаивал.

В воскресной школе меня (впрочем, как и всегда) дразнили обидными стишками:

 
Мэри Эннинг! Хлеба нет?
Что ж, ешь камни на обед!
Мэри камни есть не хочет
И о кости зубы точит!
 

Мои обидчики страшно собой гордились, придумав очередной стишок. Но, думаю, на самом деле им попросту было завидно, что у меня есть сокровища, а у них – нет.

Впрочем, мы и впрямь часто голодали. Но не мы одни – голодали все, кроме фермерских детей. Никогда не понимала, что же так манило сюда завоевателей-французишек, ведь в Лайм-Риджисе кроме грязи, умирающих от голода младенцев и бедняков, еле-еле сводящих концы с концами, поглядеть-то было не на что, особенно зимой!

Однажды в воскресенье – дело было в марте, за пару месяцев до моего десятилетия, – я решила после школы пойти на Черную Жилу одна. На расспросы девчонок я не обратила никакого внимания. Насмешки и издевки мальчишек пропустила мимо ушей. Оставив обидчиков далеко позади, я промчалась по городским улицам и свернула за церковью на тропинку, ведущую к берегу.

Меня вдруг охватило волнение. Казалось, что сейчас непременно повезет, и я найду нечто грандиозное и восхитительное, и никто меня не остановит!

Я нисколько не сомневалась, что отыщу окаменелость в два счета – и так оно и вышло! Очень быстро я наткнулась на большой ком глины – он будто нарочно поджидал меня на самом видном месте. Уверенными движениями я счистила слой ила и грязи и высвободила камень. Размером, да и гладкостью, он напоминал яйцо. Два бережных удара молоточком – и моему взору предстал один из прекраснейших «бараньих рогов», какие я только видела в жизни. Я радостно вскрикнула, а потом огляделась, боясь, как бы меня кто не услышал. Хотя на самом деле подслушивать было попросту некому: Джозеф помогал отцу в мастерской, а других охотников до окаменелостей, кроме нас, в городе попросту не имелось. И все же краем глаза я уловила какое-то движение, а потом за камнем мелькнула чья-то белокурая голова.

– А ну, выходи! – крикнула я. – Я все вижу!

Но на мой зов никто не вышел. Послышались торопливые шаги, которые с каждым мигом становились все тише и тише: похоже, таинственный шпион, следивший за мной, убрался восвояси.

– Трусишка! – крикнула я вслед, гордясь тем, что прогнала чужака.

Я принялась разглядывать свою чудесную находку – ребристый и лихо закрученный «бараний рог» – такой и у настоящих баранов редко сыщешь!

Многие верят, что Господь и впрямь сотворил мир и его обитателей за шесть дней, как написано в Библии. Но, по словам отца, это все выдумки: ученые выяснили, что слово «день» не стоит воспринимать буквально и на самом деле Сотворение мира заняло куда больше времени – аж шесть тысяч лет, а то и все семьдесят пять, как считают некоторые. Мне было трудно представить столь долгий период, ведь порой даже один-единственный день тянется нестерпимо медленно.

Такие разговоры мы заводили только на берегу или в скалах, где нас не могли подслушать, – горожане, чего доброго, сочли бы отцовские идеи «клеветою бесовской», попирающей Слово Божие. Очень многое в Библии было (и до сих пор остается) мне непонятным, заставляя задуматься, все ли в этой книге правдиво. В Писании сказано, что Бог создал все и сразу, но почему же тогда некоторые существа в какой-то момент исчезли с лица земли? Почему мы сейчас находим «змеиные камни», скелеты древних каракатиц и так далее? Зачем творить существ, которым рано или поздно придет конец? Да еще таких прекрасных? Вот чего я никак не могла взять в толк.

И почему же камни не таят в себе человечьих, лошадиных, бараньих костей? Их останки встречаются только на берегу – временами море вымывает их из почвы, забирает себе, чтобы накормить своих подводных обитателей, а потом вновь выбрасывает на берег блестящими и гладкими, словно очищенный картофель. Глубоко под землю эти кости так и не уходят. Но почему тогда камни в свое время дали приют останкам древних существ? Как это произошло? Вот ведь загадка!

Я бережно погладила находку и понесла ее к воде, чтобы смыть остатки грязи. «Бараний рог» оказался размером с ладонь.

Он был так прекрасен, что я надолго замерла в восхищении, рассматривая свой улов.

Но потом меня захлестнула волна страха. Солнце уже село. Море подобралось угрожающе близко к берегу и щелкало своими огромными холодными челюстями у моих ног. Раньше надо было уходить! Успею ли теперь?

Я кинулась бежать что было силы, прижимая к груди находку. Пронеслась по скользкой тропе, взобралась на берег и влетела на кладбище при церкви, радуясь твердой земле под ногами. Но стоило мне обогнуть последнюю могильную плиту, как я врезалась в незнакомую даму, разодетую в пышное платье, и уронила свое сокровище… Прямо ей на ногу!

Дама тихонько вскрикнула, но до меня донесся и другой звук. Смех! Кто-то сдавленно хихикнул! Щеки мои залила краска, и я торопливо огляделась. Кто это надо мной хохочет?!

– Бог ты мой, да ты, никак, страшно спешишь? Да, малышка? – ласково спросила дама.

– Простите меня, госпожа, – едва слышно пробормотала я, уставившись на ноги незнакомки.

– Ну-ка, ну-ка, что тут у нас… – проговорила дама, нагнулась и подняла «бараний рог». – Какая красота! Откуда он у тебя?

Я окинула ее взглядом. Было понятно, что передо мной весьма благородная особа. Довольно юная. Ее наряд, судя по всему, стоил совсем недешево. На моем лице застыло серьезное выражение, которое, впрочем, соответствовало обстановке, ведь мы с незнакомкой столкнулись не где-нибудь, а на кладбище.

– Я не воровка, – сказала я и выхватила «бараний рог» у нее из рук.

– Разве я в чем-то тебя обвинила? – отозвалась дама и улыбнулась. Взгляд у нее потеплел. Наверное, она была доброй.

– Я нашла его сама. На берегу. На Черной Жиле. Впрочем, вам туда ходить не советую. Для таких, как вы, там слишком опасно. Да и… – я покосилась на ее симпатичные кожаные туфельки, – слишком грязно. Там ужас как грязно. Тем более в прилив.

Незнакомка рассмеялась.

– Какая ты забавная! Уверяю тебя, я вовсе не желаю рисковать ни жизнью, ни туфельками. Зато очень хочу себе эту диковинку. За сколько продашь? Шиллинга хватит? – спросила она и внимательно поглядела на меня. – О, по глазам вижу, что маловато. Тогда, может, полкроны? Устроит?

Полкроны! Я тут же представила, на сколько чудесных вещей можно потратить эту сумму. Во-первых, можно будет купить вдоволь еды, во-вторых, отец станет мной гордиться, в-третьих, Джозеф просто с ума сойдет от зависти и, наконец, в-четвертых, такой заработок порадует и успокоит матушку, которая наверняка устроила бы мне взбучку, узнав, что я одна ходила на Черную Жилу. Теперь-то уж точно она не станет меня наказывать!

– Хорошо, я уступлю вам рог за полкроны, но только потому, что уронила его вам на ногу и мне совестно, – ответила я. – А так он стоит пять шиллингов.

В кустах кто-то шумно ахнул, и я тут же обернулась.

Но дама, казалось, ничего не заметила. Она вновь рассмеялась, запрокинув голову так, что стали видны белоснежные зубы, – обычно знатные леди не позволяют себе ничего подобного! Потом засунула руку в свою шелковую сумочку и достала большую серебряную монету, которая легко утолила бы все матушкины печали.

– Держи, детка. Ты, как я погляжу, торговаться умеешь, несмотря на юные годы! Далеко пойдешь, помяни мое слово!

– Отец может расколоть рог надвое и отполировать. Как мою змейку, – показав из-под шарфа свое украшение, сообщила я даме.

– О нет, мне эта диковинка нравится в своем первозданном виде. Такой, какой ее сотворил Господь. Такой, какой ее нашла ты.

– Едва ли Господь сотворил ее мертвым камнем, – заметила я. – Там внутри наверняка кто-то жил – улитка или еще кто-нибудь.

– И все же пусть остается такой, как сейчас. Спасибо тебе, детка. Как же тебя зовут?

– Мэри. Мэри Эннинг. Мэри Первая сгорела и умерла. А мне уже почти десять. В детстве меня ударило молнией, но я выжила.

Сама не знаю, зачем я ей все это выложила, но мой рассказ, судя по всему, ее впечатлил.

– Ну и ну! Вот это история, Мэри! Что ж, тогда понятно, откуда в тебе эта сила духа! Смотри только, как бы она не довела тебя до беды! – с этими словами дама погладила меня по голове, словно собаку (признаться, это меня страшно разозлило), и ушла.

– Выходи сейчас же! Эй ты, негодяй! – крикнула я тут же, вновь повернувшись к кустам.

Из-за укрытия показалась уже знакомая белокурая голова. У моего преследователя было чистое лицо, залитое легким румянцем, – такие лица бывают у детей из богатых семей, где на мытье не жалеют воды и мыла. На меня смотрел мальчик в синей бархатной куртке, старше меня года на два, а то и на три. Глаза у него были круглые, навыкате, как у кролика или скумбрии. Он уставился на меня как дурак, раскрыв рот. А потом бросился наутек. Опять!

– Трус! – крикнула я ему вслед уже второй раз за день.

* * *

Впрочем, меня и саму охватил страх, когда я пробралась домой через черный ход и сбросила перепачканные башмаки.

Матушка на кухне чистила репу. Лицо у нее было мрачнее тучи.

– И где это вы изволили пропадать, юная леди?

Она с такой яростью вонзила нож в репу, будто хотела ее прикончить.

Я достала монету, и она сверкнула у меня на ладони, точно зеркальце в лучах солнца. И тут же, словно по волшебству, матушкино лицо просветлело – так светлеет небо над Коббом, когда ветер разгоняет грозовые тучи.

Но радость оказалась недолгой.

– Где ты взяла эти деньги? – тут же строго спросила матушка.

Меня охватило чувство гордости.

– Я продала окаменелость! Нашла и продала! – вызывающе ответила я.

– Ты совсем стыд потеряла? Торговать находками в воскресный день! – вспылила матушка.

– Я совсем забыла про воскресенье, да и моя покупательница тоже. Это была знатная дама, и ей было все равно. Она выглядела очень довольной и сказала, что я далеко пойду!

– О, это уж точно, – мрачно съязвила матушка. – Далеко-далеко, прямиком в рундук Дэви Джонса![3]3
  То есть отправишься в могилу моряков. Дэви Джонс – злой дух, принимающий мертвых моряков в свой рундук (океан).


[Закрыть] Во всем виноват твой папаша! Говорила я ему, что незачем брать вас на Черную Жилу да искать эти ваши камни! Добром это не кончится! Помяни мое слово!

– А разве… разве полкроны – не добро, матушка? По-моему, очень даже! Можно я завтра куплю немного баранины к ужину? Уж что-что, а торговаться я умею!

Матушка невольно улыбнулась, хоть и старалась сохранять грозный вид.

– Ладно уж! Может, эта твоя покупательница права и ты в самом деле далеко пойдешь. Вот только всегда смотри под ноги. Черная Жила, поди, не кусками баранины усеяна, а кое-чем похуже, верно, юная леди? И не надо мне тут рассказывать про останки овец, упавших с утеса. Довольно с меня. Займись лучше делом и убери грязь, которую ты развела у порога.

* * *

На следующий день мы с наслаждением лакомились вкуснейшей тушеной бараниной, а все благодаря мне и моей драгоценной находке! Меня так и распирало от гордости, пускай это и грех. Было ли мне стыдно, спросите вы? Ничуть!

Вот только радость моя длилась недолго. Пока мы мыли и вытирали посуду, Джозеф то и дело больно пихал меня под ребра и заговорщически подмигивал. Судя по всему, мой братец и сам был неплохим шпионом. Когда матушка на что-то отвлеклась, он прошептал мне на ухо:

– Ба, да у тебя завелся поклонник!

Я собралась толкнуть его в ответ, но он, звонко смеясь, торопливо выскочил из кухни. Я кинулась следом – нужно было выяснить, что же ему известно.

Джозеф признался, что видел, как мальчишка-шпион бегал за мной, будто щенок, а потом принялся задавать мне дурацкие вопросы, которые я изо всех сил старалась пропускать мимо ушей. Понравился ли мне его бархатный наряд? Очаровали ли меня его кудряшки? Захотелось ли мне его поцеловать?

При этом Джозефу было прекрасно известно, что у меня нет времени на наряды и что франтоватые мальчишки казались мне еще глупее разряженных девчонок. А уж поцелуи… Бр-р-р! Я стукнула Джозефа кулаком и заявила, что мне нет никакого дела до того, кто прячется по кустам и шпионит за мной, и что я ничегошеньки о нем не знаю.

Когда матушка выглянула из столовой, я грозно посмотрела на брата и провела указательным пальцем по шее – намекая, что с ним будет, если он все ей расскажет.

Джозеф ухмыльнулся и снова подмигнул.

Ох уж эти несносные мальчишки!