Текст книги "Успение Пресвятой Богородицы. Антология святоотеческих проповедей"

Святоотеческие проповеди на Успение: умерла или уснула?

Именно такой – обновленный и благой – смысл христианской смерти оказался явлен человеческому роду в славном и блаженном Успении Богородицы. Поэтому преподобный Иоанн Дамаскин во «Втором похвальном слове на Успение» утверждает: «Безмерно дорого преставление Божией Матери». Умаление власти в искупленном Христом человечестве смерти, что действует в верных уже не как безысходность могильного истления, но как краткий и блаженный сон, открылось всем нам именно в Успении Пречистой Девы. Но вместе с тем образ преставления Богоматери настолько отличается от образа земной кончины всех прочих людей, что, по убеждению ряда святых отцов, славное отшествие Марии вообще не заслуживает этого имени – «смерть». Тот же Дамаскин во «Втором похвальном слове» торжественно провозглашает: «Сегодня Сокровище Жизни, Бездна Благодати – не знаю, как сказать это дерзновенными и бестрепетными устами, – покрывается живоносной смертью, и безбоязненно приступает к ней Та, Которая в чреве носила Ниспровержителя смерти, если вообще допустимо именовать смертью всесвященное и животворное Ее отшествие». Святой праведный Иоанн Кронштадтский в проповеди «Победа над смертью. Слово в день Успения Пресвятой Богородицы» также наставляет: «Церковь кончину Божией Матери называет не смертью, как обыкновенно мы называем кончину людей, а Успением или, что все равно, упокоением или мирным сном, и не только не скорбит, не плачет при гробе Ее, а, напротив, поет радостные, торжественные песни Ее исходу».

Следует отметить, что, говоря о земной кончине Богородицы, святые отцы здесь используют – помимо понятий «успение», «сон» – и различные другие: «преставление», «преложение», «отшествие», «перемещение», «перехождение», «водворение у Господа». Так, например, преподобный Иоанн Дамаскин, обращаясь к Богоматери в «Первом похвальном слове», говорит: «…не смертью назову священное Твое Успение, но преставлением или отшествием или, точнее сказать, водворением. Ведь выходя из тела, Ты водворяешься у Господа (ср. 2 Кор. 5: 8)».

При знакомстве с содержанием ряда древнейших святоотеческих проповедей на Успение может показаться, что в них выражается мысль о том, что Пречистая Дева в день Своего Успения вообще не умерла, избежала физической смерти и была – после краткого, лишь кажущегося смертным, глубокого духовного сна – взята Своим Сыном живой на Небеса. Например, подобное впечатление возникает при обращении к гомилиям святителя Германа Константинопольского, который говорит Богоматери в «Слове втором на святое Успение»: «мы считаем жизнью и Твое Успение». Тот же святитель Герман в «Слове третьем» заявляет, что Богоматерь в Успении «испускает, как во сне, дух, лучше же сказать, в бодрственном состоянии отлучается от тела, соделав Свое тело свободным от тления». Затем святитель обращается к Самой Богородице: «Смерть не похвалится Тобою, ибо Ты носила во чреве Жизнь…» А в «Слове первом» святитель Герман добавляет, что «девственное тело» Богоматери «все свято, все непорочно, все – жилище Божие, потому и свободно от разрешения в прах. Как человеческое, оно преложилось [перешло, переменилось] к высшей жизни нетления, но [остается] цело и преславно, совершенно живо и не усыпает». В Богоматери пребывает «дух жизни, постоянно дышащий», а Ее «тело – свободно от тления и разрушения в прах…». Чуть далее, обращаясь к Богородице, святитель Герман говорит: «Да и не могло быть, чтобы соделавшаяся Сосудом, воспринявшим [в Себя] Бога, Ты рассыпалась в прах истления: ибо поскольку Умаливший Себя в Тебе был Бог от начала и Жизнь Предвечная, то и Тебе, Матери Жизни, надлежало стать Сожительницей Жизни и принять Успение – как сон и преставление – как пробуждение». Похожие высказывания характерны и для преподобного Феодора Студита, который в «Похвальном слове на Успение» также настаивает на том, что о Богоматери следует говорить «„уснувшая“, а не „умершая“ потому, что перенесена, но не перестала покровительствовать роду человеческому». Смерть, «прикоснувшись» к Пречистой Деве, сама оказалась «умерщвлена». Потому-то Ее Успение и не сопровождалось обычным признаком людской телесной смерти – истлением плоти во гробе, ибо Богоматерь «по справедливости имеет в животворном Успении… нетление… души и тела».

Однако святые отцы, в том числе и только что упомянутые, все же решительно утверждают: Богоматерь подлинно умерла – в том значении слова «смерть», что Ее душа в определенный момент оставила тело, разлучилась с ним, а тело Богородицы лишилось единства с Ее душой как животворящим началом. А что есть смерть, как не разлучение души и тела, когда плоть бездыханна, а дух существует отдельно от тела? Именно об этом говорит в «Слове на Успение» священномученик Сергий Мечёв: для всякого человека «смерть тела есть исполнение Господнего повеления: Земля еси и в землю отыдеши (Быт. 3: 19). Это закон, которому подчиняется все живое до дня всеобщего воскресения. Не избегла этого закона и Матерь Божия, ведь и Она, так же как и все, умерла». И потому тот же святитель Герман, который, как мы только что видели, чаще, чем прочие святые отцы, сравнивает преставление Богоматери со сном и даже прямо именует его «жизнью», в «Слове третьем на святое и честное Успение» ясно говорит, что Богоматерь «по общему признанию… предала Свой непорочный дух Христу и Богу, Ее Сыну по плоти». Да, Пресвятая Дева, по убеждению Константинопольского предстоятеля, «испускает, как во сне, дух, лучше же сказать, в бодрственном состоянии отлучается от тела», но при этом («Слово первое на всечестное Успение») Она «преставилась от земного» именно как «Подлежащая необходимым законам естества… самому требованию назначенного для жизни времени» и будучи «не могшей избежать наступления общей для людей смерти». И хотя Ее гроб и может именоваться «живоприятным», однако он «принял [в себя Ее] тело отнюдь не призрачно», как «не призрачно… принял… вкусившего по плоти подобную же смерть» Христа и Его «животворящий гроб». Тем самым святитель Герман здесь утверждает важнейшую истину: Богородица должна была подлинно, реально и «непризрачно» умереть именно потому, что Она была Матерью Умершего – Распятого плотью и Убиенного на Кресте Сына Божия. Христос умер, и это означало, что и Его Матери, жившей с Ним единой духовной жизнью на всем протяжении Ее земного пути, надлежало умереть общей с Ним нетленной смертью – как с Тем, Кто, вкусив ради нас Смерть, затем возлег бездыханным во гробе. Святитель Герман в «Слове первом на всечестное Успение», обращаясь к Богородице, развивает эту мысль так: Ты «преставилась от земного» в Успении ради того, «дабы не призрачно подтвердилось таинство страшного Вочеловечения, дабы через Твое отшествие от земного и временного уверовали, что Рожденный от Тебя есть Бог, происшедший, как совершенный Человек, от истинной Матери… И как Твой Сын, Бог всяческих, вкусил по плоти… смерть, совершив [затем] дивные дела [неистления] в Своем животворящем гробе – [так же сходное с этим произошло] и в живоприятном гробе Твоего Успения, ибо и тот и другой [гробы] приняли тела отнюдь не призрачно и [при этом] совершенно не произвели действия тления». Ту же мысль о смерти Богоматери в силу Ее единства с Сыном по Его человечеству развивает в «Похвальном слове на Преставление Святой Владычицы нашей Богородицы» и святитель Климент Охридский: «Если же кто, помышляя в Своем уме недолжное, скажет: „не прилично было Ей, Породившей Жизнодавца Бога, вкусить смерть“, то мы таковым дадим следующий ответ: поскольку Адаму по преступлении было сказано ибо ты – земля и в землю отойдешь (Быт. 3: 19 по Славянской Библии), и поскольку от того мы получаем начало [земного] бытия, а равно и кончину, то и Господь наш Иисус Христос пришел на землю и принял смертную плоть, и ради нас вкусил смерть плотью, а не Божеством – ибо Божество всегда было бесстрастно и бессмертно. Но поскольку Он двойственен естеством – Бог и Человек, то Он вкусил смерть человечеством, а не Божеством и, как бессмертный, воскрес и воскресил с Собой первозданного Адама и прочих умерших после него праведников. Поэтому и Эта Пречистая Госпожа и Приснодева Мария, Матерь Божия, вкусила плотью смерть».

Итак, Богоматерь в день Успения воистину умерла, Ее душа отделилась от тела, плоть Пречистой Девы лишилась жизни. Как ясно говорит в «Слове первом на Успение Пресвятой Богородицы» святитель Андрей Критский, «Превознесенная и Прославленная… честью пред Создателем и Промыслителем всего Богом явилась Лежащей на ложе с угасшими силами… Матерь Жизни погребена; привыкшая к Божественным глаголам лишена голоса; Воспринявшая Жизнь во чреве, как бы в ковчеге, лежит на ложе мертвой и без всякого дыхания». Святые отцы поясняют, что смерть Богоматери оказалась для Нее неизбежной, так как Мария, при всей высоте Ее личной святости и присущих Ей благодатных даров, принадлежала по естеству к тому людскому роду, чей общий удел – смерть. И пусть Богоматерь родила Саму Жизнь-Христа, Она все равно оставалась наследницей грехопадения прародителей – Адама и Евы – и потому находилась под властью общего закона умирания, неизбежного и для Нее разлучения души и тела. Святитель Андрей Критский в «Слове первом на Успение Пресвятой Богородицы» утверждает: Приснодева «подчинилась одному и тому же с нами естественному закону» смерти. Она, «Восхваляемая ныне, как» достигший предельной святости и совершенства «человек, исполнила один и тот же с нами естественный закон, хотя, конечно, более сверхъестественным образом». Со святителем Андреем согласен и святитель Герман, который в «Слове первом на всечестное Успение» поясняет: Богоматерь была «подлежащей необходимым законам естества, определению Божьего повеления и самому требованию назначенного для жизни времени», как «имевшая тело одинаковое с другими женами и» потому «не могшая избежать наступления общей для людей смерти…». О том же учит во «Втором похвальном слове на Успение» и преподобный Иоанн Дамаскин, задающийся вопросом и тотчас на него отвечающий: «Как могла стать подвластной смерти Излившая на всех истинную жизнь? Она подчиняется законоположению Рожденного Ею, как Дочь ветхого Адама подпадает под ответственность отца, ибо и Сын Ее, Который есть Сама Жизнь, не отверг этого закона». В «Первом похвальном слове на Успение» преподобный Иоанн прибавляет: «Та, Которая в Рождестве [Христовом] поднялась выше пределов естества, подпадает ныне под его законы, и смерти подчиняется непорочное тело! Ибо надлежит ему отложить саму смертность и облечься в нетление (1 Кор. 15: 53), ведь и Сам Господин Ее не отвратился испытания смертного; Он умирает по плоти – и Смертию разрушает смерть, тлением дарует нетление и умерщвление делает источником Воскресения».

Тем самым тело Богородицы осталось на время пребывать мертвым во гробе, в то время как Ее пречистая душа была взята Господом на Небеса. При этом со смертью Богоматери в Ней в первую очередь оказался умерщвлен именно тот закон смерти, что прежде властвовал в Марии, как и в прочих людях. Говоря об этом в «Третьем похвальном слове на Успение», преподобный Иоанн Дамаскин удивленно восклицает: «Сколь дивно! Источник Жизни, Господа моего Матерь умерла. Надлежало, чтобы образованное из земли возвратилось в землю и затем переселилось на Небо, приняв в земле дар чистейшей жизни через оставление в ней тела. Надлежало, чтобы плоть, оставив земную и не имеющую света отягченность смертности и сделавшись в горниле смерти нетленной и чистой, сияющей светом нетления, восстала от гроба».

Итак, по прошествии трех дней после Успения Богоматерь была воздвигнута воскрешающей силой Божией от временной смерти к вечной жизни. Потому-то, по убеждению преподобного Иоанна Дамаскина («Второе похвальное слово на Успение»), для Богородицы Ее «смерть» подлинно послужила «переправой к бессмертию». Именно благодаря совершившемуся тогда воскресению Богоматери мы и можем, по мысли святителя Филарета Московского («Слово в день Успения Пресвятой Богородицы» 1851 года), подлинно «уразуметь… почему телесная смерть Божией Матери названа „успением“… Она [смерть Богородицы] имеет ту отличительную черту сна, что вскоре окончилась пробуждением, то есть совершенным воскресением в жизнь вечную. В слове „успение“ скрывается указание на церковное предание, что Божия Матерь на третий день по Своем преставлении от земли явилась апостолам в небесной славе и – то был не один дух Ее, но купно с воскресшим телом, которого потому уже и не обрелось во гробе Ее».

При этом (следует вновь подчеркнуть эту святоотеческую мысль) священное тело Богородицы, в отличие от тел прочих умерших людей, не испытало во гробе истления – как разложения, уничтожения, умаления меры прежней целостности, лишения полноты физического существования.

Размышляя о таинственных причинах неистленности тела умершей Марии, святые отцы вспоминают и о нетленном девстве Богородицы, сохраненном Божественной силой в Ее безмужном Зачатии, а затем – в Девственном Рождении, благодаря чему Она явилась Приснодевой. По убеждению преподобного Иоанна Дамаскина, два этих присущих Марии образа Ее нетления – в Рождестве и во гробе – друг с другом тесно взаимосвязаны. Как поясняет Дамаскин во «Втором похвальном слове на Успение», «надлежало, чтобы Сохранивший в Рождестве [Ее] девство нерушимым соблюл и по смерти [Ее] тело нетленным».

Кроме того, по мысли святых отцов, рассуждающих о духовных причинах телесного неистления Богородицы во гробе, его верным и надежным залогом оказалось чревоношение Богородицы. Ведь Тот, Кого Она прежде носила в утробе, есть Начало и Надежное Основание всякого существования, и потому Мария, всегда неизменно пребывая с Ним в единстве союза Материнства и Сыновства, по благодати восприняла и Его непоколебимость в нетлении – как извечно присущую Сыну и ныне усвоенную Его Матерью. Тем более естественным, вслед за неистленностью во гробе, оказалось и Ее скорое телесное воскресение – трехдневное восстание и возвращение плотской природы Пречистой Девы к обновленной физической жизни. Свидетельствуя об этом, преподобный Иоанн Дамаскин в «Первом похвальном слове на Успение», обращаясь к Богоматери, вопрошает: «Какое же имя дадим таинству, совершившемуся над Тобой? Смерть? Но если и отдаляется по законам естества Твоя священнейшая и блаженная душа от преславного и непорочного Твоего тела и [само] тело предается законному погребению, то оно все же не остается в области смерти и не разрушается тлением. У Той, у Которой после Рождения девство пребыло нерушимым, и тело по преставлении сохранилось невредимым; и [ныне] оно переходит к лучшей и божественной жизни, которая уже не пресекается смертью, но пребывает в бесконечные веки веков». Во «Втором похвальном слове на Успение» преподобный Иоанн даже приводит молитву, с которой могла бы обратиться к Своему Сыну незадолго до Успения Пречистая, – прошение о том, чтобы Он соблюл нетленным во гробе то девственное тело, в котором прежде изволил воплотиться и пребывать: «Сохрани целым [тело], в котором Ты благоволил обитать и которое, по Рождестве Твоем, сохранил девственным». Ту же мысль о нетленности во гробе тела Богородицы развивает автор «Проповеди на Успение», приписываемой блаженному Августину. При этом он подчеркивает, что нетление тела Пресвятой Девы в смерти совершилось именно благодаря Ее теснейшему и неразрывному духовному единству и союзу с Божественным Сыном в Его Воплощении: ведь Богородица даровала Богу Слову по Его человечеству Свою материнскую людскую природу, а также носила Его – Саму Жизнь – в Своем чреве, и потому не подлежала, по дару благодатной силы Христовой, силе истления. Тем самым непреходящая связь и единство Сына и Матери, образовавшиеся в день Вочеловечения Слова, оказались неразрывными и после Рождества Господа, наделяя естество Девы свободой от законов истления даже и во гробе. Автор «Проповеди» говорит: «Что же можно сказать о Ее смерти…? Памятуя о природе человеческой, мы не боимся провозгласить, что Пречистая Дева претерпела смерть в сем веке. Но если мы начнем утверждать, что Она была подвластна всеобщему истлению, червю и праху, то следует рассмотреть, подобало ли это столь великой Святыне, избранной Обители Божией. Мы знаем, что праотцу было сказано: ибо прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3: 19). Но Тело Христово, не подверженное тлению, избежало этого. Таким образом [человеческая] природа [Господа], взятая Христом от Девы [в Воплощении], избежала [в Его Смерти] всеобщего приговора [истления во гробе]. Этого же избежала [в смерти] и Мария, что и предрек пророк Давид: ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление (Пс. 15: 10)… После смерти Она не была предана тлению – участи рода человеческого, червю и праху, ибо Она родила Спасителя Своего и всех человеков. Если Божественная воля решила сохранить невредимыми одежды отроков, пребывавших в печи огненной (см. Дан. 3: 94), то мог ли Господь отказать Собственной Матери в том, что соблаговолил совершить с теми одеждами? По милосердию Своему Он сохранил невредимым Иону во чреве кита (см. Ион. 2: 1), так неужели же Он по благодати не сохранил невредимой Свою Матерь? Даниил был сохранен среди голодных львов (см. Дан. 6: 22), так не должна ли быть хранима Мария, одаренная столь великими заслугами? Нам известно, что все перечисленное сохранилось не благодаря природным [законам]. Поэтому мы не сомневаемся, что нетление присуще Марии более в силу благодати, чем по природе. Христос соделал так, чтобы Мария возликовала душой и телом в Нем, Своем Сыне. Он не позволил, чтобы тление коснулось Той, Которая родила такого Сына. Он пожелал, чтобы без порока навеки оставалась нетленной Та, на Которую излилась столь великая благодать, чтобы жила без истления Та, Которая родила Жизнь для всех совершенную и беспорочную, дабы пребывать с Тем, Кого понесла во чреве, Кого родила, взлелеяла и вскормила – Мария, Бога Родительница, Служительница и Хранительница».

Некогда Богоматерь родила Путь и Истину и Жизнь (ср. Ин. 14: 6) – Сына Божия, Господа Иисуса Христа. И теперь Богоматерь через посредство Своей смерти – Успения – возводится Этой Рожденной Ею Жизнью к Жизни Небесной. Как говорит автор проповеди, приписываемой святителю Модесту Иерусалимскому («Похвальное слово на Успение Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Mapии»), Богоматерь есть «Та, Которая родила Жизнь всех и ныне преселилась к Ней, Рожденной прежде веков от Отца и Сущей Богом…». Потому-то, по мысли святого праведного Иоанна Кронштадтского («Победа над смертью. Слово в день Успения Пресвятой Богородицы»), мы находим в Богородице «самый очевидный пример торжества над смертью… Она склонилась в гробе только для краткого отдохновения плоти. Говорим „для краткого“ потому, что, по свидетельству предания, на третий день после Ее смерти уже не найдено в гробе пречистого тела Ее – оно воскрешено и взято было на Небо, где вместе с душой стало наслаждаться блаженством небесным».

Итак, святые отцы настаивают, что преставление Богоматери стало для Нее отнюдь не тем умиранием, где смерть овладевает жизнью и ее побеждает, уничтожает, но уподобилась недолгому сну – оказалась именно Успением, в котором даже пребывание во гробе есть лишь тот краткий миг, когда принцип тления преодолевается нетлением, а кончина – вечной жизнью. Именно по этой причине в святоотеческих проповедях на праздник Успения Пресвятой Богородицы столь органично и естественно звучат, казалось бы, невообразимые словосочетания и невозможные понятия: «праздник смерти», «радость смерти», «блаженство смерти», наконец, «живоносность смерти». Так, например, преподобный Иоанн Дамаскин в «Первом похвальном слове на Успение», обращаясь к Богородице, удивленно восклицает: «О, чудо подлинно сверхъестественное! О, дела, наполняющие изумлением! Смерть, прежде отвратительная и ненавистная, ныне прославляется и ублажается… Ты сотворила смерть светлой, освободив ее от уныния и наполнив ее радостью». И святитель Григорий Палама вторит Дамаскину в «Слове 37-м. На всеблаженное Успение»: «Конечно же живоносна… смерть Ее [Богородицы], переводящая» Пресвятую Деву «в небесную и бессмертную жизнь; и воспоминание» этой смерти «есть радостный праздник и всемирное торжество».

Здесь становится понятной и подлинная природа кажущегося противоречия, что зачастую видится читателю успенских гомилий, между святоотеческими высказываниями, где решительно утверждается, что Богоматерь, как и всякий другой человек, подлинно умерла, и теми из них, где церковные писатели, отлагая в сторону слово «смерть», настойчиво говорят не о кончине Девы, а именно о Ее Успении-сне, о преставлении, перемещении, отшествии, преложении Богородицы.

Так умерла ли Богоматерь? Подлинно умерла, ибо душа Марии в Успении изошла из Ее сделавшегося бездыханным и лишившегося животворного начала тела! Но была ли Она побеждена смертью? Нет, не была, ибо смерть в природе Богоматери оказалась вскоре низринута нетлением, воскресением и восшествием на Небеса! Так чем же явилась смерть для Марии? Началом воскресения и вечной жизни в Небесном Царстве! В день Успения в телесном естестве Богоматери не угасала умирающая жизнь, но, напротив, ярко пламенела животворящая смерть. Смерть Марии стала для Нее не вечной темницей гроба, но трехдневной свободой Неба. Да, Богородица действительно умерла, и, значит, закон смерти на три дня над Нею возобладал. Но затем эта смерть преложилась, преобразилась в новую силу Божественной и святой жизни, в славу обожения; будучи лишь временным сном, преставление Марии стало для Нее пробуждением в вечность. Потому-то святитель Андрей Критский в «Слове первом на Успение» одновременно говорит и о сходстве, и об отличии смерти Богоматери от той обычной смерти, что приступает ко всем нам. При этом он припоминает описанное в Книге Бытия сотворение Евы из ребра Адама, совершённое Богом во время наведенного на первого человека некоего таинственного сна, зачастую уподобляемого святыми отцами, толкователями Священного Писания, именно образу сна смертного: И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа (Быт. 2: 21–23). Святитель Андрей говорит: «Относительно таинственного и преславного Успения Пресвятой Приснодевы должно признать, как было и на самом деле, что к Ней пошла навстречу естественная смерть, – впрочем, не та, которая покорила и удерживала нас, как бы в темнице. Нет, но Приснодева испытала сон такой, каков (к примеру сказать) был тот первый сон, которым уснул первый человек [Адам], при изъятии ребра для восполнения рода человеческого (см. Быт. 2: 21). Таким же, конечно, образом и Она, естественно уснувшая, вкусила смерть лишь для того, чтобы исполнить закон природы (но, разумеется, не оставалась во власти смерти Та, Которую все промыслительное Провидение соделало крепкой); а еще для того, чтобы сделать известным тот способ, каким Она изменилась из тления в нетление». Да, Богородица умерла. Но смерть Девы, которую можно сравнить с временным сном, дарующим Ей новую жизнь (как и Адаму во сне была дарована та жена – Ева, имя которой как раз и означает в переводе «Жизнь»), оказалась для Богородицы не вечным пленением гроба, но Ее естественным переходом от жизни земной и временной к жизни небесной и бесконечной.

Эту мысль святителя Андрея продолжает автор полемической «Беседы сарацина с христианином», приписываемой преподобному Иоанну Дамаскину, – гипотетического литературного богословского спора-диалога, который мог бы состояться между мусульманином и православным: «Если спросит тебя сарацин: „Та, Которую вы зовете Богородицей, умерла или жива?“, говори ему: „Не умерла“, полагаясь на доказательство из Писания. Ибо говорит об этом Писание (ср. Быт. 2: 21): Пришла и к Ней естественная смерть человеческая, но не заключив и не покорив, как нас, – нет, – но как если сказать: первый человек уснул и лишился ребра»[6]6
  Очень схожую с этой фразой формулировку мы находим и в аналогичном по содержанию сочинении «Опровержение сарацин» арабского христианского писателя Феодора Абу Курры (около 750 – около 830), считавшего себя учеником преподобного Иоанна Дамаскина: «[Варвар]: „Та, Которую вы называете Богородицей, умерла или жива?“ Христианин: „Не умерла, и это говорю я, веруя в то, что доказывается из Писания. Ибо, как сказано, первый человек заснул и лишился ребра (см. Быт. 2: 27), так же и Ее всесвятая душа как бы во сне предалась Богу“».


[Закрыть].

Подведем итог: Богородица встретила и приняла естественную человеческую смерть, однако эта смерть не стала для Нее смертью гроба, но смертью восстания из гроба, не смертью тления, но смертью нетления, не смертью мертвящей, но смертью обновляющей и возводящей к жизни. И хотя Ее душа и отделилась от тела, хотя Она и возлегла во гробе, хотя и была на три дня запечатана в могиле, Богоматерь при этом ни на миг не теряла связи и единства с началом жизни во Христе и потому постоянно имела в Себе ее твердый залог. Именно поэтому Богоматерь по Своем воскресении ныне жива такой полнотой жизни, которой не имеет никто из нас, пребывающих на земле. Эту мысль непрестанно развивают святые отцы, авторы проповедей на Успение. Так, преподобный Иоанн Дамаскин, именуя в «Первом похвальном слове на Успение» Богоматерь «Источником Жизни», как Родившую и Приведшую в наш мир Жизнь-Христа, в восхищении задается недоуменным вопросом перед лицом удивительного таинства смерти Марии: «О, как Источник Жизни приводится к жизни через посредство смерти?!» Во «Втором похвальном слово на Успение» преподобный Иоанн прибавляет к сказанному, обращаясь уже к Самой Богоматери: «Радуйся, Поправшая смерть и Введшая [для нас] Жизнь!…Для Тебя смерть является жизнью; и при этом жизнью лучшей и нынешнюю жизнь несравненно превосходящей».