Текст книги "Другие времена. Антология"

Впереди нас сверкала разноцветными огнями громадная футуристическая постройка.

– Это что?

– Чудесное место. Нордринг. Перекресток миров…

– Понятно. Это наша цель?

– В настоящий момент – да. Тебя там ждут.

– Кто меня тут может ждать?

– Не прибедняйся, ты человек известный. Если не ошибаюсь, предпоследняя твоя новелла называлась «Марсианские ликоподы». Так вот, ее прочитали, сочли небезынтересной и… материализовали и оживили все описанные тобой персонажи. В естественном, так сказать, окружении. Тебя ждут для того, чтобы ты сам… выпустил их на волю, перерезал ленточку.

– Простите, но моя книжонка – это всего лишь ужастик, легкое, развлекательное чтиво. Почти что пародия. В какую больную голову пришла мысль материализовать летающих электрических угрей и гигантских демодексов? К тому же существующих только в воображении моих героев, сходящих с ума от радиоактивного излучения.

– Именно, именно, в твоем тексте действуют не только электрические угри, но и астронавты, ученые, специалисты по паранормальным явлениям. Мужчины и женщины. Милые персонажи, надо отдать тебе должное.

– Да, но это условные, упрощенные до функции характеры, облегченные литературные конструкции. Ничего общего не имеющие с живыми людьми. В финале они сами превращаются в чудовищ.

– Не собираюсь вступать с тобой в литературоведческие споры. Вот и двери в шлюз. Входи, не стесняйся. Все, что ты встретишь в этом здании – придумал ты сам. Не забывай об этом! Живи своей мечтой, как завещали древние. А я удаляюсь, адьё, терпеть не могу эти командировки!

Он исчез, а я подошел ко вторым дверям… не дверям, а высоким тяжелым воротам с рельефными изображениями распятых обезьян на левой и правой створках.

Из-за ворот доносились яростное рычание, жалобный визг, чавканье и хруст разгрызаемых мощными челюстями костей.

Ворота медленно открылись, и я шагнул в неизвестность.

Владимир Бережков / Москва /

Владимир Бережков родился 26 февраля 1947 в Москве. Окончил Московский государственный педагогический институт им. В. И. Ленина (1978). По специальности филолог. Песни пишет с 1963 г., преимущественно на свои стихи. В 1968 г. стал лауреатом Новосибирского фестиваля авторской песни. В 1987 г. У Бережкова вышла книга «Мы встретились в раю», изданы также одноимённые аудиокассета и компакт-диск.

* * *

Проснусь на утренней заре —

Туман выделывает штучки,

Петух горланит кукаре,

Ни облачка вокруг, ни тучки.

Росой покрытый, замер сад,

Но над крыльцом уже висят

Две наглых стрекалки-летучки.

В туман не опуская крыл,

Над речкой тихо ястреб плыл,

Как нарисованная птица,

И солнцем полная луна

Совсем не думала садиться;

Венера к ней прикреплена,

Поскольку ведает она,

В какую сторону светиться.

Как чист их отражённый свет —

Уже нигде ни складки мрака,

И петуху поет в ответ

В мажоре верная собака.

Я времени заметил грань

И задержался на крылечке,

Мне хорошо в такую рань

В июле, на земле, у речки.

Чего искал я столько лет?

Какого не хватало знака?

Я сам – как отражённый свет,

Во мне – почти ни складки мрака.

Пахра

Люсе

До лета, глядишь, не помру,

Развеется снежная замять —

И выйду на речку Пахру,

На скрытую ветлами заводь.

Там звуков не слышно других —

Журчанье в древесной запруде;

Там в желтых кувшинках нагих

И лилиях белых, как груди,

Неспешно – ведь все впереди! —

Река, словно девичья шея

Тонка, глубиной до груди —

Затянет меня, ворожея.

Я видел твой плавный изгиб,

Где даже речная крапива,

В которой едва не погиб,

Пышна, зелена и красива.

Там стаи нахальных мальков,

Подплыв к незабудкам небесным,

Глядят, не боясь башмаков,

В открытую синюю бездну.

А к ночи взойдет соловей;

Черемуха в клочьях тумана;

И ветром, слетевшим с ветвей,

Потянет тревожно и пьяно.

Русалка мелькнёт за рекой

Вся в лилиях, белых, как груди…

И если б не снег над Москвой,

Не жёлтый каток мостовой —

Остался бы с нею, в запруде.

1997 – Москва

Кадаши

Осталась церковь в Кадашах,

Где мы компанией гуляли,

В розлив портвейн стаканом брали

И говорили во дворах.

Дома московского ампира,

Канал, вчерашняя вода…

Гремела варварская лира —

Я пел по-сво́ему тогда.

Замоскворецкие цветы,

Осенний палисадник яркий

И церковь тихой красоты,

Где мы во дворике под аркой.

Не замечая дней своих,

Мы ждали будущее наше…

Под кирпичом кремлёвских башен

Оно прошло, и шум утих.

Сегодня истина не с нами —

Мы проворонили года;

Летят окурки именами

В канал, где старая вода.

Тогда и надо было жить!

Кто знал, что дальше будет хуже,

И нам затянет горло туже

Времён связующая нить.

И осеняет лишь теперь

Меня, уехавших, ушедших

Та наша арка, словно дверь

Времен живых и сумасшедших.

1985 – Москва

* * *

Герой арены ломает стены,

Стилист искусно плетёт роман.

Чей голос слышится нам со сцены

И кто диктует в тетрадь обман?

Ему – хватает вчерашней пены,

Она – внимает четвёртым снам…

Но очень редко ангел белый,

А не лукавый слетает к нам.

Сгущает тьма промежуток букв,

Скрывает ритм удар хвоста,

Счастливый автор колотит в бубен,

Перо цепляет узор листа,

Он одержим вдохновеньем тела —

Уже нет дела, чей выдох там…

Ведь очень редко ангел белый,

А не лукавый слетает к нам.

* * *

Зацвёл ручеёк-ручей,

Живая ушла вода,

В землю ушла,

Как не была…

Лей, дождичек, лей!

Я вышел в лес на край болотца —

Какая топь лежит, дыша!

Подземный ключ с натугой бьётся,

Но застревает в камышах.

Не подойти и не умыться,

Но – красота, и запах – мёд!

Большая птица суетится,

Кричит, что знает, зачем живёт.

Зачем, зачем? За тем болотцем

Она живёт, где проскакал

Весной ручей, рождённый солнцем,

Юлил, всё камушки искал.

И я – на берегу излуки

У переставшего ручья…

Шумят слова – лесные звуки,

Их перевод не знаю я.

Зацвел ручеёк-ручей,

Живая ушла вода,

В землю ушла,

Как не была…

Лей, дождичек, лей!

* * *

На станции Тайнинка

По Яузе-реке

Вела меня тропинка,

И шёл я налегке.

И посреди моста я

Застыл, оторопев —

Там диких уток стая

Качалась нараспев…

Как вы сюда попали —

Ведь здесь в реке – мазут,

Трава жива – едва ли,

В кустах – дорожный зуд.

И, поседев от пыли,

Пчела сидит в цветке…

Как вы сюда приплыли

По Яузе-реке?

И я им хлеб бросаю

С бетонного моста —

Но равнодушно стая

Скрывается в кустах.

Их, видно, кормят лучше

Пивные мужики.

По Яузе, по луже

Плывут мои куски.

Река мой хлеб уносит,

Мой хлеб, гляди, не мил!

Не так я что ли бросил,

Да крупно отломил…

Но вот одна склонилась

И хлеб у ней в руке…

На станции Тайнинской,

На Яузе-реке.

1980 – Москва

* * *

Нет проще ничего, нет ничего обычней,

Начало всех начал – звучит он по земле —

Крик боли – этот воздух – сжатый и привычный,

И без него нам как без соли на столе.

Он человеку дан с его дыханьем Богом,

А всё, что не болит – мертво, чем не зови,

Но как бы жили мы на выдохе без вдоха? —

И нам оставлена соломинка любви.

И что нам в дебри лезть и спрашивать ответа —

Прислушайся, гляди – ответ на всех один,

Ведь в каждом что-то есть от солнечного света,

И каждый ищет сам, как этот свет найти.

Я руку протяну – тебе – ну что ж, бывает!

Всё будет хорошо… я, как и все – дышу.

А если что болит – то, значит, заживает…

Соломинка струною – я её держу.

Что дальше судьба нам предложит —

Глоток – я никак не отдышусь!

Оставь мне соломинку, Боже,

Уж я за неё удержусь.

1982 – Москва

* * *

Ах, жизнь – мне заданный урок —

Я до сих пор тебя не сделал…

А ну назавтра выйдет срок —

Учитель спросит: «Где ты бегал?».

И я с испугом оглянусь

На тех, с кем мы давно в завале,

И прошепчу, и улыбнусь —

А я не знал, что задавали…

1979 – Москва

Дмитрий Гаранин / Нью-Йорк /

Дмитрий Гаранин – США, Нью-Йорк (также Германия, Баден-Баден). Родился и вырос в Москве в годы брежневского застоя. Окончил МФТИ, защитил диссертацию по теоретической физике. В 1992 эмигрировал в Германию, работал в университетах. С 2005 года – профессор на физическом факультете Lehman College CUNY в Нью-Йорке. Писал стихи в 1978–82 и 1988–89 годах, затем с конца 2012 года. Автор многих книг стихов, изданных под собственной маркой Arcus NY. Публикации: «Крещатик», «Слово/Word», «Журнал Поэтов», «Дети Ра», «45-я параллель», «Зарубежные задворки», «Сетевая словесность», «Золотое Руно», «Черепаха на острове», «Мастерская», Антология «70», «Литературная Америка», «Черновик-онлайн», «9 Муз», «Asian Signature» (Индия, на английском).

Деколумбизация

Скоро укажут: евреев отправить в Египет,

в Африку чёрных, а белых – обратно в Европу!

Суд состоялся, коктейль справедливости выпит.

Вещи собрать и грузиться на лайнеры скопом.

Освободим для индейцев простор этих прерий.

Негры в саваннах пускай, что хотят, учиняют.

Всех, кто в «плавильный котёл» по ошибке поверил,

примет история древнего мира седая.

Тихо поселимся в дальних провинциях Рима.

Игры в рабов и господ поведём на природе.

Бред, что нашествие варваров неотвратимо!

В планах богов повторения не происходит!

Baden-Baden, 7 September 2020

* * *

Ни над чем нельзя смеяться, всё свято.

Под улыбки тонкой кожей – страданье.

Их комфорта строевые солдаты,

если что, под томагавки мы встанем.

Мы усядемся в цепях на галеры —

исторически обиженных свозим.

Принимаем трибунал высшей меры,

что в поддержке озабоченных грозен.

Мы по-прежнему хотим быть полезны —

сознаём всю переломность момента,

по-над краем вулканической бездны

растянувшись полицейскою лентой.

New York, 25 October 2020

* * *

Политкорректно признаться в любви ко всем,

никого особо не выделяя,

не затрагивая остроугольных тем,

и без места, на подножке трамвая

мимо заварухи проехать на голубом глазу,

если что, в кювет незамедлительно спрыгнуть,

сигнализируя «иду на грозу»,

хоть и, в сущности, всё это уже обрыдло.

Быть неукоснительно настороже,

с авиабилетом в кармане, с запасом бензина

для форда, внешне потрёпанного, в гараже,

и с годящейся для снега резиной.

Потому что в сезон революции надо бдить,

ясно видеть, до какого всё доходит до края,

когда те, кому чужда в спасении прыть,

все, как мухи осенние, замирают.

New York, 25 October 2020

Октябрьская песнь

По закону Бернулли в воронке давление падает.

Чуть в трубу затянуло – под ложечкой засосёт.

Половину всех нас это по-настоящему радует.

Долгожданный случился Октябрьский переворот!

Здесь доходчивый рэп нам звучит Аппассионатою,

и воинственной пляски круженье колышет костры.

Собираются в скорый отъезд, кто бесцветьем запятнаны —

жирных пингвинов стаи – как минимум, до поры.

Победителей спор разгорится, кто был угнетённее

и кому надлежит в компенсацию поугнетать.

Пусть на бирже к зиме насовсем побуреют зелёные —

жнём энергию ветра, электрификации мать!

На последние вольты во тьме осветим наши лозунги.

По девичьим ланитам катится мужская слеза.

Интерсекции, вспрянув, пошли друг на друга с угрозами.

Для движенья открыта ухабистая полоса.

New York, 9 November 2020

* * *

Светильник разума угас

И расплодились тараканы

Не догоняют мысли странны

Усатый их иконостас

А мне всё хочется дойти

Куда-нибудь сквозь сон чудовищ

Бредёшь и пьяный пеленг ловишь

В надломе воли и кости

Быть может повернуть назад

Стремясь нашарить пуповину

Склониться головой повинной

Разоблачённый казнокрад

В существованье обделён

Самим рожденьем без согласья

Мне электрическим ненастьем

Покажет молнию неон

И если есть ещё права

Податься ль по цепи направо

Пусть слева курится отрава

Слежались волглые слова

30 November 2019, 6 November 2020

* * *

На обрыве звучанья речи

Раздаёт свои краски осень

И пока всё ещё не вечер

Мы помедлить её попросим

Пусть уходит на слом эпоха

Но не сразу покой нарушат

Нас привычно пьянит риоха

Удивительно сладки суши

Не особо спешат агенты

Распыляя в мозгах отраву

Оцепляя нас красной лентой

И прессуя морально слабых

Дан истории ход обратный

К поворотам она привыкла

Нам грядёт изучать цитатник

Нам костёр пионерский вспыхнет

New York, 3 November 2020

Песнь справедливости

Ты не можешь ничем возразить

Когда властно зовёт справедливость

Это просто как жаждущим пить

Наливаешь раз сердце забилось

К ним сочувствием если ты добр

И тогда не пройдёшь мимо входа

В лучший мир отрицающий вздор

Привилегий твоих и свободы

Распахни же в слепящее дверь

И поддайся весеннему чувству

Будь как все и увидишь поверь

Как точны инструменты Прокруста

Справедливость маячит вдали

И достичь её верное дело

Лишь бы в ногу напарники шли

И ярмо как влитое сидело

New York, 5 November 2020

Dominion

Кладу свой голос на алтарь

Голосовательной машины

То мой народовластью дар

Вдруг он закаркал беспричинно

Внутри побайтно проходя

Рядами странных трансформаций

И будто спрашивал куда

И собирался с кем-то драться

На пыльной тыльной стороне

С трудом нащупав узкий выход

Он появился чуждый мне

И злобой классовою пыхал

Потом завыл через оскал

Кривых зубов заточки острой

И к зиккурату зашагал

На жуткий рёв таких же монстров

New York, 17 November 2020

* * *

За власть бюрократической машины

сражалась рать, где каждый – голова.

Там были все, и белые мужчины

свои низвергли белые права.

И протрубили СМИ победу —

закончен век неравенства, треклят!

Сейчас комфорт придёт реформ по следу,

и только слышно – головы летят.

New York, 21 November 2020

* * *

Заснуть качаясь на весах

Сном разума хотя б на время

Чтоб не накатывался страх

Чтоб не видать пришельцев племя

Средь благодатной темноты

Скрываться от чудовищ стаи

Не слышать рёва тамады

Дремать пока грехи считают

До времени как приговор

Неумолимой формой складен

Объявят честно и в упор

Ты взвешен был и лёгким найден

New York, 6 November 2020

* * *

Не вешай носа пионерка

И галстук на груди не комкай

Как белые подруги ломкой

Пусть не найдёт тебя проверка

И пусть добавят адвокаты

Недостающих привилегий

Тебе для достиженья неги

И пропуск для вхожденья в страты

Чтобы на сессии коленной

Поднять настрой задорным свистом

Завоевать любовь сексиста

Стать запевалой в жизни тленной

И не теряя ни минуты

Хоть мир-волчок отныне сбрендил

Примерить утром новый гендер

Всех отношений сбросив путы

Царить с корнями вырвав рабство

Политпросвет увидеть первой

И к этой щели тропкой верной

Хоть через тернии продраться

New York, 17 February 2021

* * *

Ещё чуть-чуть, и станет жизнь зелёной.

Через асфальт побеги прорастут.

И красоту не только сквозь айфоны,

а наяву увидим там и тут.

Мы за едой пройдём тропой животных —

законом все уравнены в правах.

Не будет гетто, населеньем плотных,

и разницы – левак или правак.

А в небесах орлы расправят крылья,

и заповедник дроны обозрят.

Центральный мозг расскажет сказку былью —

реальностью, усиленной стократ.

New York, 22 February 2021

* * *

Строится Город Солнца

Через четыре года

Взлелеянное потомство

Примет новую моду

Получат набор гениталий

Чуть-чуть математики спорной

О климате трали-вали

Расы от бурой до чёрной

Гордые разнообразьем

Свободы пронизаны светом

В масках от хвори заразной

В ряд в униформы одеты

New York, 5 March 2021

Cultural Appropriation

Если чёрные мне нравятся —

это, видимо, расизм.

У костра затею танец ли,

свой потешить атавизм,

где все голые и дерзкие,

барабаны вводят в раж,

где полезу без задержки я

на культурный абордаж.

New York, 19 March 2021

* * *

А искусство сидит на заборе и поплёвывает.

Ведь не дело царей – воспевать суету безбашенных!

Для него не предмет, что искусственно тут намалёвано,

и за плакатом вдали перспективы страшные.

Это всё для него суета суэцкая,

от которой полглобуса разобьёт гемикрания,

и в пыли суеты прорастёт советское,

где и в зелени ростков окостенение и отмирание.

Не об этом оно, и его предмет ограниченный,

тот, который ласкает художника взор участливый —

без концепций, без примесей – органический.

Отдельные существа в поисках мелкого счастия.

В объективе искусства жизнь макроснимковая —

вон там жук по засохшему стеблю следует.

Так и люди средь песчаных дюн песчинками

сеются перед ним без закона и ведома.

New York, 23 November 2020

* * *

Морозец устало покусывает

Цвета всевозможные кожи

Шубейки сверлит безыскусные

Но к телу пробиться не может

Немного уже остаётся

Тиранить бредущих Бродвеем

С Дедами-Морозами сходства

Достичь мы навряд ли сумеем

И местным снегурочкам чёрным

Скорей по фигурам бикини

Ведь скоро конечно же скоро

Зима скоротечная схлынет

New York, 28 February 2019

Инна Иохвидович / Штутгарт /

Родилась в Харькове. Окончила Литературный институт им. Горького. Прозаик, эссеист, литературный критик. Публикации в литературных сборниках, альманахах, и пр. Победитель и финалист различных литературных конкурсов. Лауреат международной премии «Вольный стрелок: серебряная пуля» издательства Franc-tireur USA. Живет в Штутгарте (Германия).

Великий сказочник и его последовательница

«Ах, мой милый Августин, всё прошло, всё…»

Слова из песенки

Сегодня ей исполнилось семьдесят! Срок жизни человека по Библии. В семьдесят скончался псалмопевец Давид, в семьдесят же умер и он, её любимый Сказочник – Ганс Христиан Андерсен!

Она смотрела на его старинное фото, купленное лет двадцать назад на блошином рынке. Не только сегодня, в безрадостно юбилейный день, а всегда оно притягивало её. И всегда она садилась за непотребно белый письменный стол, купленный в «Икее» (компания будто бы торговали мебелью для больниц и госпиталей) и подолгу смотрела на его лицо. И обычным было это, какое-то родственное чувство странной связи между ними! Притом, что со временем не улетучивалось оно, а крепло. Она догадывалась, в чём дело. Множество «НЕ» связывало их! Не-казистость, неуклюжесть, не-обычность или, по-современному, нестандартность (даже во временных рамках совершенно разных сообществ), не-способность к учёбе, в конце концов – не-красивость, не только внешности, но и самого образа жизни!

Детство, правда, было разным: у него после смерти отца-башмачника, когда мать пошла в прачки, непроходимая бедность. У неё обошлось без этого.

Но оба с детства нервные, эмоциональные, болезненно восприимчивые. Еврейство его миновало, в отличие от неё. Но учился он в школе, где не было физических наказаний, то ли в «еврейской», то ли в «благотворительной», куда принимали и евреев. То есть, и он с детства был меченым!!!

И, им обоим, уже взрослым, в ночных кошмарах виделась школа. Гансу Христиану являлся строгий ректор, издевавшийся над ним. Для него школа так и осталась самой мрачной порой. А ей – либо урок математики и она у доски, готовая сжевать мел, либо классный руководитель, неведомо за что ненавидевший её. Она называла школу «тюрьмой народов!»

И у неё, как и у него, был хороший от природы голос, внятная красивая дикция. Это качество дано было им вроде компенсации. Но, если у Андерсена голос пропал в театре, когда он на второстепенных ролях напрягал голосовые связки, то она свой довела до хрипоты «запойным» курением. Ведь когда-то давно она нуждалась в общении, а сигарета была средством коммуникации…

Любви, как её понимали окружающие, ни у неё, ни у него не было. Зато была Мечта о Ней. И сама эта мечта была больше людской «любви»! Так что, не правильно был назван фильм об Андерсене «Жизнь без любви». Это ж надо было придумать такое о человеке, который травинку малую, и ту любил!

Похожесть сквозила даже в мелочах. Если у Андерсена в руках всегда был носовой платок (об это свидетельствовали его современники, жители датской столицы), то у неё в руках бумажные салфетки «Tempo» – так их называют в Германии, по известной марке салфеток. Ведь у неё из-за синдрома «сухих глаз» из покрасневших глаз лились слёзы, и нос тоже постоянно был на «мокром месте».

И его день рождения, второго апреля, она всегда отмечала рюмкой водки в привычном и совсем не тягостном одиночестве. Люди бы только мешали ей писать сказки…

Она писала «Сказки для всех»: и для детей, и для взрослых. Вот так, в разных временах, в разных жизненных обстоятельствах сосуществовали их души – сказочников, в этом она была уверена, как и в том, что солнце ежедневно восходит на востоке…

Она, в отличие от него, писать начала поздно, лет под тридцать. Из-за невозможности «сердцу высказать себя»! Из-за того, что некому было «поведать о печали своей»! Одна, одна, вне компаний, неформальных сообществ, всем не своя, чужая.

Но сказки, как и Андерсен, стала сочинять поздно, лет через двадцать пять от начала своего писания «в стол».

Да и нынче, к семидесятилетию, на её счету был один лишь диск со сказками. Она и этому была рада.

С тех пор, как стало ей ведомо о том, как пришёл к своему концу великий сказочник, она сама начала опасаться спать у края кровати или дивана.

Ведь Ганс Христиан упал с кровати и расшибся!

И три длинных года он промучился…

Андерсен был одинок, но, человек, всемирно известный и отнюдь не бедный, он провёл годы, умирая, на собственной вилле.

Она же не имела права на падение! Тоже одинокая, жила она в современной каморке, в комнате, что была одновременно спальней, столовой и кухней. Получая «пособие по старости» да имея немецкое удостоверение «тяжело больного инвалида». В своём упорном противостоянии валившимся на неё болезням она сама себе определила «программы минимум и максимум». Максимум заключался в том, чтобы не умереть слепой (а она продолжала слепнуть), и оставаться на своих ногах. Чтоб не слечь и не быть никому в тягость!

Потому, каждое утро, вставая, она благодарила Господа за то, что дал дожить ей до этого дня, и за то, что защитил от травмы, не дал разбиться, как это случилось с Гансом Христианом!

К тому же она тоже пыталась достигнуть Андерсеневского результата: написать, как и он, сто пятьдесят пять сказок! Он, мужественный, продолжал писать и в постели. Когда он скончался, то в постели его нашли почти дописанную новую сказку. Это его мужество воодушевляло её.

Часто она пела песенку из сказки про «Свинопаса». Эта песня была то ли сказанием, то ли легендой про некого Августина, жившего во времена чумы в Европе. Вот он вроде бы и сочинил её. Про то, что «всё проходит, что и чума пройдёт, и всё-всё…». Когда-то давно она прочла, что в 70-х годах восемнадцатого века в России, в Москве, на Спасской башне Кремля тоже была мелодия Августина, совпавшая с чумными годами…

Но сегодня, в свой юбилей, возможно, и последний, она пела эту песню на свой лад: «Ах, любимый Андерсен, всё пройдёт, всё пройдёт!» Неслышно пела, внутренним своим голосом, почти «про себя». Словно кто-то мог услышать её…

И удивлялась себе, некой своей глубинной успокоенности от немудрёной песенки, усмирявшей душевное смятение не меньше, чем любимая книга Экклезиаста из Библии, которая первой поведала ей, что «всё проходит».