Текст книги "Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции."

Тогда над долиной пронесся скребущий за душу крик, заглушивший шум битвы. Скифские кони взвились и шарахнулись назад.

Шерсть на них поднялась дыбом. Их с трудом обуздали и заставили возобновить погоню. Но только успели настигнуть добычу, кони опять на всем скаку повернули обратно, заслышав ужасный крик. Ревели ослы. Агелай собрал их вместе и велел нещадно бить палками. Об их рев, как о невидимые скалы, разбивались скифские волны.

Тем временем персы достигли обоза и образовали защитный вал из повозок. Сюда, как овцы в загородку, сбегались обезумевшие войска.

Натиск степняков прекратился.

Фесенко (урожд. Святенко) Татьяна Павловна
(1915–1995) – поэт, прозаик, критик

Родилась в Киеве. Детство пошло в провинции. После окончания ею седьмого класса, семья вернулась в Киев, где Татьяна закончила факультет иностранных языков Киевского университета (1939) и аспирантуру (1941). Студенткой работала в Институте языкознания Академии наук Украины. После получения высшего образования три года была литературным редактором Медико-биологического издательства, затем вернулась в университет.

Перед приходом немцев в Киев отец был арестован. В 1943 в результате поголовного выселения немцами киевского населения с мужем Андреем Фесенко (поженились в 1941) и матерью вывезена в Верхнюю Силезию (Германия) в лагерь для остербайтеров. С 1945 супруги Фесенко жили в лагере ди-пи в американской оккупационной зоне в Западной Германии и, как писала сама Фесенко, «прошли страдный путь “перемещенного лица”». О своей жизни в Киеве и Германии Т. Фесенко подробно рассказала в книге прозы «Повесть кривых лет». Некоторые подробности жизни в Германии нашли отражение в стихотворении «Лесной царь».

В 1950 году все трое эмигрировали в США, где благодаря знанию иностранных языков Татьяна Павловна 12 лет проработала каталогизатором в Библиотеке Конгресса. Ею составлена и научно описана коллекция редких книг 18 века из собрания Г. Юдина, лежавшая в Библиотеке с 1906 года (каталог издан Библиотекой в 1961 году). Перейдя в 60-е годы в издательский отдел магазина Виктора Камкина (крупнейшего книгопродавца и издателя русских книг), Фесенко подготовила и издала Антологию «Содружество» (1966), куда вошли стихи и автобиографии 75 поэтов двух первых эмиграций. О работе над этим трудом уже начинавшая болеть поэтесса сказала в стихотворении «Знаю – муза ко мне не бывала щедра…»: «Я читаю стихи, а стихов не пишу / Согреваясь талантом чужим». Безупречный художественный вкус помог Фесенко убедить Камкина выпустить воспоминания И. Одоевцевой, сборник стихов Н. Моршена «Двоеточие» и двухтомник Владимира Корвин-Пиотровского «Поздний гость». С ее участием вышла книга избранных стихов И. Елагина «Тяжелые звезды» – последняя, которую поэт держал в руках.

Собственные стихи Фесенко непритязательны (что она неоднократно признавала и сама: «Старомодно? / Пусть старомодно. / Говорите, что вам угодно – / Я пою, как поется мне»), но искренни. В одних звучат воспоминания эмигрантки о родине («Я себя обману, что мы в лодке / По днепровской несемся волне»; «Киев с каштана в Париже / Посылает знакомый привет»; на Капри «лиловая, словно русская, в плотных гроздьях у дома сирень»). Другие посвящены памяти о любимой маме («Улыбаешься нам из тьмы – / Ты жива, пока живы мы») и встрече с ней там, где «уже уготован дом, / где мы будем всегда втроем»). Пожалуй, ни у одного поэта послевоенной эмиграции нет такой спокойно-философской готовности уйти в мир иной. Не случайно два раздела из ее второго сборника названы «Возраст потерь» и «Вечерняя заря». Еще одна тема стихов поэтессы – любовь. Это и романтическая несостоявшаяся любовь, когда через много лет лирическая героиня Фесенко встретилась с тем, с кем ее разлучила война («Почему-то не верится мне…», «Как сплетать темноту с тоскою…», «Под знойным небом Аргентины»). Впрочем, немало стихов посвящено и состоявшейся любви – к мужу. Супруги не имели детей, и свои жизни целиком посвятили друг другу. Каждый из них, по воспоминанием В. Синкевич, даже говорил о себе во множественном числе «мы».

В качестве прозаика Т. Фесенко, как уже говорилось, – автор интересных воспоминаний и книги весьма благостных путевых очерков «Глазами туриста». Впрочем, путевые впечатления гораздо интереснее переданы в стихах «В Баварии», «Бургундия», «В Ла Манче», «В Вермонте».

Незадолго перед смертью уже слепая Фесенко выпустила книжечку воспоминаний об Иване Елагине (100 экз.), но была недовольна помещенными в ней фотографиями и надписями под ними.

Сочинения

Повесть кривых зеркал. – Нью-Йорк, 1963

Глазами туриста. – Вашингтон, 1966

Пропуск в былое. – Буэнос-Айрес, 1975

Двойное зрение. – Париж, 1987

Сорок лет дружбы с Иваном Елагиным. – Париж, 1991.

Публикации

Борис Крюков //НЖ. 1971. № 105.

Возвращение //Возр. 1971. № 229.

Гишпанская затея камергера двора//НЖ. 1974. № 114.

Детство золотое // Совр. 1974. № 26 / 27.

Живой как жизнь. (Письма К.И. Чуковского.) //НЖ. 1970. № 100.

Книга о печальных концах//Совр. 1969. № 19.

Леся Украинка//НЖ. 1971. № 105.

«На руках появились пятна…» // Совр. 1970. № 20 / 21.

Немолкнущие голоса//Совр. 1972. № 24.

Огненное перо // Совр. 1974. № 26 / 27.

По закатным дорогам // Совр. 1972. № 24; 1973. № 25.

Послевоенный год //Мосты. 1959. № 3.

Производство ненависти //НЖ. 1952. № 29.

Проф. Ф. Богатырчук и его книга //НЖ. 1979. № 137.

Радиш//НЖ. 1973. № 111.

Русские сокровища Библиотеки Конгресса // Отклики. Сборник памяти Н.П. Ульянова. – Нью-Хейвен, 1986.

«Старомодно…» // Совр. 1974. № 26 / 27.

Стихи //Возр. 1971. № 229.

Стихи //Встречи. 1977. № 1983.

Стихотворения //Возр. 1969. № 215.

«Я не забуду, нет, я не хочу забыть… Пятая книга стихов Игоря Чиннова // Совр. 1973. № 25.

Отзывы о книгах

Алла Цивчинская. Незабвенное, немеркнущее //НЖ. 1964. № 76.

Андрей Седых. Звездочеты с Босфора//Совр. 1973. № 25.

Архиеп. Иоанн Шаховской. Биография юности //НЖ. 1978. № 132.

В. Богдан. Студенты первой пятилетки //НЖ. 1974. № 117.

В. Петров. Завершение цикла //НЖ. 1976. № 123.

Василь Барка. Жовгмй князъ //НЖ. 1964. № 75.

Г. Селегень. Прехитрая вязь //НЖ. 1969. № 95.

Е. Рубисова. Огни на дорогах четырех частей света//Совр. 1971. № 22 / 23.

Заметки Читателя. Юрий Иваск. Золушка//Совр. 1971. № 22 / 23.

Зинаида Аксеновская. Хрустальный звон // Совр. 1972. № 24.

Irop Качуровський. Сгрофмса //НЖ. 1970. № 101.

Ирина Сабурова. О нас // Совр. 1972. № 24.

Несколько слов о музе музыканта. Третий сборник стихов В. Дукельского // Совр. 1967. № 16.

О. Жигалова. Шалая Кассандра //НЖ. 1974. № 117.

Украiнсъка муза, под ред. Коваленка //НЖ. 1976. № 124.

А. Steininger. Literatur und Politik in der Sowietunion. -НЖ, 1967. № 87.

Лесной царь, 1944

 
Мелкие росинки словно слезы
На засохших стебельках травы.
Сорван ветром с белых плеч березы
Плащ нарядный золотой листвы.
Передам нехитрые игрушки —
Клеил их усердно весь барак,
 
 
Чтобы пленным родина приснилась,
Чтоб у елки стал теснее круг…
С передачей я поторопилась
До морозов и слепящих вьюг.
 

«Я знаю все, печальное и злое…»

 
Я знаю все, печальное и злое,
Что, не скупясь, нам родина дала.
Я из дому в недобрый час ушла,
И вот живу в довольстве и покое,
Трудом упорным оплатив сполна
Все, что дала чужая сторона.
 
 
Листвой опавшей пахнет на рассвете,
Но рыжий дуб еще глядит в окно.
И вы сплетаетесь, сливаетесь в одно,
И вам двоим дарю я строки эти —
Листвой опавшей пахнет на рассвете,
Но рыжий дуб еще глядит в окно.
И вы сплетаетесь, сливаетесь в одно,
И вам двоим дарю я строки эти —
Мой край родной, где корни глубоки,
И край иной – свершений и тоски.
 

«Шуршат в обгоне шины…»

 
Шуршат в обгоне шины
И схватывает нас
Из мчащейся машины
Блестящий темный глаз.
 
 
Собакам, видно, нравится
Смотреть так из окна:
Вот и река-красавица
Сквозь заросли видна.
 
 
Дорога прямо стелется,
Закат горит огнем.
Владелец иль владелица
Скучает за рулем.
 
 
А псы глядят внимательно
В любую пору дня.
Для них все занимательно,
Совсем как для меня.
 

«Я уже собираюсь в дорогу…»

 
Я уже собираюсь в дорогу,
Где движенье в одну лишь сторону,
Но отправиться в путь не спешу:
Жизнь просматриваю понемногу,
Отложу ненужное в сторону,
Спрячу то, чем еще дорожу,
Чтобы взять с собой непременно,
Все, что памятно мне и ценно.
Не удастся спросить мне совета,
Как спускаться, нагруженной, с горки
В темь, откуда заказан возврат.
Мне послужит источником света
Взгляд твой милый, веселый и зоркий,
И родной, затуманенный взгляд.
Груз любви не оттянет руки,
За чертой не будет разлуки,
 
 
Так чего же бояться мне?..
 

«Почему-то не верится мне…»

 
Почему-то не верится мне,
Что живешь ты в далекой стране
И уже примирился давно
С тем, что встретиться нам не дано.
 
 
Примирился?
 
 
А, может, нет?
Может, в сердце оставила след
Та дорожка, которой не шли
На другой стороне земли?
Может, помнится скрытая боль,
На губах черноморская соль,
Вереница студенческих дней?
И не сделало время бледней
Рыжеватую мягкую прядь…
Как узнать?
Впрочем, лучше не знать.
 

Indian summer[101]101
  Indian Summer (англ.) синоним бабьева лета


[Закрыть]

 
… краснокожей осени сады.
 

Иван Елагин

 
Нас, рожденных в стране березовой,
Тешит красок набор небывалый —
Этот сумах багряно-розовый,
Этот клен вызывающе-алый…
И когда дорогами горными
Будем снова мы осенью мчаться,
Нам с индейцами непокорными
Доведется еще повстречаться.
Ведь, гордясь родными просторами,
Каждый год, на короткое время,
Поражает живых уборами
Всё индейское мертвое племя,
Но стрелы не услышим свиста мы —
Устарели романов страницы:
Краснокожие только листьями
Осыпают теперь бледнолицых.
 

«Когда ты спишь и долетает мерно…»

 
Когда ты спишь и долетает мерно
Негромкое дыхание твое,
Я становлюсь на полчаса неверной
И покидаю теплое жилье.
 
 
Как легок путь в четвертом измеренье!
Как облик свой меняют города!
В беззвездном небе всходит на мгновенье
То белая, то красная звезда.
 
 
Я прохожу под самым краем тучи,
Закрывшей абрис милого Ковша,
И здесь меня так по-земному мучит
Привыкшая к сомнениям душа.
 
 
Как без тебя томительно пространство!
Скорей домой, в привычный мой уют,
Где две руки с чудесным постоянством
Озябшую беглянку обовьют.
 

Филиппов (настоящая фамилия Филистинский) Борис Андреевич
1905–1991) – прозаик, поэт, литературовед

Первую мировую войну. Его мать в советское время стала зубным врачом. Некоторое время учился в Московской классической гимназии, но полное среднее образование получил в Ставрополе. В 1927 году был впервые арестован на 2 месяца за участие в религиозно-философском кружке С.А. Аскольдова[102]102
  Аскольдов (наст. фамилия Алексеев) Сергей Алексеевич (1871–1945) – русский религиозный философ. В 1928 арестован и отправлен в Соловецкие лагеря, с 1935 – в ссылке в Новгороде. После оккупации немецкими войсками Новгорода выехал в Германию. Умер в Потсдаме во время ареста сотрудниками советских органов госбезопасности.


[Закрыть] «Братство св. Серафима Саровского». Закончив два ленинградских института (восточных языков в 1928-м и промышленного строительства в 1936-м), Филиппов работал в различных строительных учреждениях Ленинграда, а в 1936 году подвергся вторичному аресту и отправлен в Ухто-Печерские лагеря ГУЛАГа. Освободившись в 1941 году, оказался в оккупированном немцами Новгороде. Конец второй мировой войны встретил в Германии в беженских лагерях. Сотрудничал в «Гранях», «Возрождении», «Новом журнале», в русских газетах. С 1950 года жил в США: сначала, как и многие эмигранты, занимался физическим трудом, затем преподавал русскую литературу в различных университетах, работал для «Голоса Америки», печатался во многих периодических изданиях русских эмигрантов.

В поэзии Б. Филиппов говорит о любви, создает цикл «Музыка», пишет стихи об Италии, его вдохновляют псковские храмы и древнерусские легенды. Говоря о «горечи беспредельной вольной доли» эмиграции, о «любовной острой боли», о «страстью захлебнувшейся речи», поэт, тем не менее, утверждает, что и это «беспредельно много» и заслуживает благодарности.

Многочисленные стихи и поэмы Б. Филиппова, несмотря на высокую культуру стихосложения (поэт владеет мастерством версификации, умело использует различные лексические стили: от фольклорно-былинных до изысканной речи серебряного века), явно уступают прозе Филиппова.

Уже в одном из первых своих рассказов «Духовая капелла Курта Перцеля» (1946) показана более чем сложная картина войны, созданы неоднозначные характеры немцев, поднята проблема нравственной ответственности каждого человека. Филиппов убежден, что каждый должен нести в себе нравственные понятия и отвечать за свои поступки. Творческой удачей стала фигура всю жизнь проведшего в России немца-переводчика Бергфельда (рассказ «Gott mit uns»), отказавшегося уехать с отступающими немецкими войсками. Ему в уста вложил Филиппов русскую мысль о долге интеллигента быть с народом (то, что Бергфельд немец, для автора абсолютно несущественно: в рассказах Филиппова не раз приводится евангельское «несть еллина, ни иудея»). «Я остался страдать и радоваться, умирать и воскресать со своим родным народом, на своей родной земле», – бросает Бергфельд эмигранту Ключаренко, вернувшемуся в Россию с испанскими частями и на первых порах высокомерно пытавшемуся поучать Бергфельда. Писатель настойчиво проводит мысль, что самые бесчеловечные догмы фашизма или коммунизма не могли полностью развратить русский народ. Тот же Ключаренко, на чьих глазах были расстреляны красными отец и дядя, сохранил любовь к родине и сумел увидеть и оценить жизнестойкость и патриотизм русских людей. «Мне казалось, – рассказывает он, – что все мужики должны быть какими-то особенными, насквозь озверелыми большевиками или сплошными мучениками….И вдруг люди как люди: веселые, радушные, простые… И еще: встреча с первыми пленными… Первый, с кем я разговаривал, был молодой парень, из рабочих, видать, коммунист. И – мне стыдно вам признаться, господа, – мне было трудно отвечать ему: выходило так, что не я его, а он меня допрашивает, а я оправдываюсь: – “Да не против России мы пошли, поймите вы”, – кричу я ему. А сам думаю: – а ну, как он прав? А что если, действительно, против родины? А?».

Проблема восприятия жизни и личной ответственности нашла свое продолжение в повести «Счастье» (1948). Здесь впервые появился наделенный автобиографическими чертами рассказчик Андрей, чей образ проходит почти через все произведения писателя. «Где и как встретил я своего героя? – задавался автор риторическим вопросом, предваряя свое “Избранное” (1984), и сам отвечал: – Прежде всего в самом себе. Знаешь-то как следует только себя – чужая душа потемки – и меришь тоже только на свой аршин». Но тут же предупреждал, что рассказы сборника не дневник Андрея или автора: «в них сплав дневника и выдумки, наблюдений и пережитого, своего и чужого». «Андрей, – заканчивал предисловие Филиппов, – живет жизнью своего народа, а жизнь эта неустанно бросает его из семьи в семью, из столицы в лагеря и тюрьмы, из города в город, из профессии в профессию, из страны в страну». Именно так складывается сюжет повести «Счастье». В центре произведения сложные отношения поэта Андрея Софронова с женой русской поэтессой Марией (прообразом которой послужила первая жена Б. Филиппова поэтесса и автор прекрасной монографии о Мандельштаме Ирина Бушман). Действие повести происходит в послевоенной Германии и носит несколько мистический характер: отношения с русской поэтессой Марией, обладающей неуемной страстью к действию; судьба сожженной в 15 веке красавицы Марии, страстной любовью совращавшая монахов и потому признанной ведьмой; и знакомство с современной хранительницей ключей от бывшей темницы Марии фрау Мария Холке провоцируют Андрея на размышления о счастье. Потомок приговорившего средневековую Марию к сожжению монаха историк доктор Зигель из рода Зигелей фон Штейнбург князей Химмельсхаймских, чтобы оправдать своего предка утверждает, что «счастье недостижимо», а жизнь всегда «добыча смерти». Доказательство тому: попытка его предка построить Город Счастья не увенчалась успехом. Напротив, русские персонажи повести утверждают, что жизнь вечна, а «распад ее, и элементы смерти, наличные в ней, – от нашего отъединения, самозамыкаания, отпадения от Полноты Вечного, от Вечной Полноты». Надо лишь одержать «победу над самим собой и низшим своим “я”», проникнуться любовью к каждому человеку. «Чем больше думаем мы о счастье для всего сущего, всего человечества, тем больше бездушия к нашим ближним проявляем мы. К человеку, к личности, к отдельному лицу», – рассуждает Андрей Сафронов. Характерно, что над этим же задумывается герой пишущегося примерно в те же годы в СССР романа «Доктор Живаго». Другое дело, что в отличие от Б. Пастернака Б. Филиппову не удалось создать художественно цельное произведение. Наряду с яркими страницами и выразительными фигурами, доктора Зибеля, философа-эмигранта Александра Александровича Васильевского в повести много внехудожественных рациональных рассуждений героев. Недостаточно убедительно прорисован образ возлюбленной героя – русской поэтессы Марии. Тем не менее, мысль о необходимости «просветлять жизнь», «устремляться к недостижимому» (этими словами завершается повесть) резко выделяет произведение Филиппова из общего еще очень сильного в литературе первого десятилетия послевоенной эмиграции пессимистического мировосприятия.

Значительной удачей Б. Филиппова стал цикл рассказов о ГУЛАГе. Повествование вновь ведется от лица молодого человека Андрея. Если автора сборника «Тайга» С. Максимова привлекают сюжеты повседневной жизни узников, то в поле зрения Б. Филиппова чаще попадают события драматические, необычные.

Писательское кредо Филиппова уже было выражено в повести «Счастье»: «Не перечерните только, дружище: жизнь и так уже достаточно темновата, не стоит ее сажей замалевывать, а даже и в среде гепеушников встречались великие чародеи и неплохие, в своем роде, человеки». «Человека рисуйте, Андрей Алексеевич, а не плакат для пропаганды».

«Человеки» в их многообразном отношении друг к другу и к жизни и составляют главный интерес писателя. Персонажи лагерных рассказов – люди яркие, самобытные[103]103
  Характерно, что Борис Андреев и в личной жизни тяготел к необычным ярким людям. Такой была его мать Лидия Андреевна, до самой смерти сопровождавшая сына в чужедалье. Незаурядным сильным и страстным характером и неистовой религиозностью обладала его вторая жена талантливая поэтесса Ольга Анстей, мучавшая его тем, что долго не давала развода. Сильной личностью и сложным характером отличалась и его третья супруга Евгения Жиглевич, с которой он жил до своих последних дней.


[Закрыть]. Писателя интересуют принадлежащие к разным сословиям и национальностям герои. Так в рассказе «Курочка» в домике у буровой собраны вместе заключенные (механик, бывший архиепископ, старовер-начетчик, еврей-часовщик, страстный эсперантист) и очень неплохой человек чекист-геолог. В новелле «Несть еллин ни иудей» писатель сводит чукотского шамана, «осужденного за саботаж и антисоветскую религиозную пропаганду на пять лет»; профессора, бывшего князя Николая Борисовича; еще одного князя старика-грузина Вассо Григорьевича; бывшего гвардейского офицера Николая Павловича; бывшего комсомольца Сережу Новицкого и армянского писателя Вагана Христофорыча, «переименованного» заключенными в Вагона Семафорыча. А в качестве эпизодических персонажей действуют механик и часовщик управленческого лагпункта Самуил Исакович Перовский и о. Агафангел. Еще более плотно «населен» рассказ «О любви, ревности, смерти и других романтических вещах».

Писателю удается создать не только внешние портреты, но и привычки, передать манеру говорения своих персонажей. При этом весьма часто используются и юмористические детали, штрихи. Шаман перед арестом клялся, что он «православный, большевик». Николай Павлович и Вассо Григорьевич обожают спорить о регалиях разных полков царской армии. Ваган Христофорыч «нервно дергается», когда Вассо поет любимую песню Сталина «Сулико».

Сюжеты рассказов Филиппова внешне незамысловаты и общечеловечны. Филиппов называл их осколками, в которых «отражается как-то мир, отражается и солнце». Условия лагеря, неволи вносят в эти в основном бытовые ситуации трагический оттенок, ведут к разрушению норм жизни и тем более жутковатым финалам, чем более подробно и юмористично показана повседневная жизнь. Рассказ о том, как в песнопении Воскресенья объединились к общем порыве православные, иудеи и даже чукотский шаман, «обильно вымазавший и пасхой, и мясом, и яйцами обоих идолов» своей веры, завершается рассказом о последствиях этого события и предшествующего празднования еврейской Пасхи: «неприметный, худой и сутулый местечковый раввин и тишайший о. Агафангел были осуждены выездной сессией суда Коми АССР за лагерную пропаганду и расстреляны».

И все же в финале (а иногда и в пейзажных зачинах) каждого из лагерных рассказов утверждается мысль о продолжении жизни.

Характерен финал рассказа «О любви…», где автор иронически пародирует возможную критику своей книги: «Но где же композиция в вашем рассказе? Да вы совсем не владеете техникой писательства! Чехов говорил, что ружье, висящее на стене в начале произведения, должно обязательно выстрелить в его конце… А вы… А то – все случайные лица… Да и не определишь: рассказ ли это, очерк или фельетон, мемуары? Ералаш какой-то! – возмутится квалифицированный читатель. Да и не определяйте жанра этой вещи, господин доцент литературоведения! Ведь и жизнь-то наша – порядочный ералаш!».

Три названных рассказа написаны в 1945–1950 годы. Позднее писатель вновь обратится к лагерной тематике в новеллах «В тайге» и «Любовь» (1965), «Мотив из “Баядерки” (1970), «Радость» (1971). Все они отличаются предельной краткостью. Не случайно редактор «Нового русского слова» А. Седых называл Б. Филиппова «Мастером короткого рассказа» (НРС, 1974, 3 нояб.), а критик Б. Нарциссов – «мастером сказа» («Русская мысль», 1975, 14 авг.). Краткость не изменила характерной для творчества Филиппова приверженности к сложным характерам. Рассказы передают его благословление жизни как крестного пути к добру и любви. Не случайно в итоговом прижизненном «Избранном» они помещены под общим заголовком «Кресты и перекрестки».

Творчество Филиппова многогранно и многопланово. Рассказы об эмиграции соседствуют с жизнеописаниями советских людей в довоенную пору, с рассказами об арестах, побегах, страданиях, с «Преданьями старины глубокой» (именно так назвал писатель свою книгу, вышедшую в Вашингтоне в 1971 году). В уже упомянутом итоговом сборнике «Избранное» этот цикл составил последний раздел книги.

К значительным произведениям Б. Филиппова, бесспорно, относятся короткие автобиографические рассказы 70-х годов «Из записок Андрея». Филиппов мастерски передает здесь исконно присущую детям доброту и наивность – качества, которые сохраняют и любимые персонажи его «взрослых» рассказов.

Трудно переоценить вклад Б. Филиппова в публикации произведений русских писателей. Им совместно с Г.И. Струве изданы в США 4-хтомные собрания сочинений Б. Пастернака (1959–1961) и Н. Гумилева (1962-68); 3-хтомники О. Мандельштама (1964-69), и А. Ахматовой (1965-83); 2-хтомные собрания сочинений Н. Клюева (1969) и «Стихотворения и поэмы» М. Волошина (1982-84). Точность и полнота справочного аппарата каждого из названных изданий позволяют отнести к самому Филиппову характеристику, данную им Г.П. Струве: «ученейший академический литературовед».

Сочинения

Град невидимый. Стихи. – Рига, 1944.

Кресты и перекрестки. Рассказы. – Вашингтон, 1957.

Ветер Скифии. Стихи. – Вашингтон, 1959.

Непогодь. Стихи. – Вашингтон, 1960.

Сквозь тучи. Повесть. – Вашингтон, 1960

Пыльное солнце. Рассказы. – Вашингтон, 1961 с.

Бремя времени. Стихи. – Вашингтон, 1961.

Рубежи. Стихи. – Вашингтон, 1962.

Полустанки. Рассказы. – Вашингтон, 1962.

Музыкальная шкатулка. Повесть и рассказы. – Вашингтон, 1963.

Стынущая вечность. Стихи. – Вашингтон, 1964

Кочевья. Рассказы. – Вашингтон, 1964.

Живое прошлое. Литературные очерки. (Кн.) 1. – Вашингтон, 1965.

Живое прошлое. Литературные очерки. (Кн.) 2. – Вашингтон, 1973.

Тусклое оконце. Рассказы. Стихи. Очерки. – Н.-И., 1967.

Ветер свежеет… Стихи и проза. – Вашингтон, 1969.

Мимоходом. Рассказы. Легенды. Стихи. – Вашингтон, 1970.

Преданья старины глубокой. Рассказы. Легенды. Стихи. – Вашингтон, 1971.

За тридцать лет. Стихи. Избранное. 1941–1971. – Вашингтон, 1971.

Миг, к которому я прикасаюсь. Рассказы. Очерки. Стихи. – Вашингтон, 1973.

Ленинградский Петербург в русской поэзии и прозе. – Париж, 1973.

То же. 2-е изд., пересмотренное и дополненное. – Париж– Мюнхен, 1974.

Память сердца. Рассказы. – Вашингтон, 1974.

Сквозь тучи. Изд. 2-е, переработанное и дополненное. – Вашингтон, 1975.

Шкатулка с двойным дном. – Вашингтон, 1977.

Мысли нараспашку. (Кн. 1). – Вашингтон, 1979.

Мысли нараспашку. (Кн. 2). – Вашингтон.

Статьи о литературе. – Лондон, 1981.

Избранное. – Лондон, 1984.

Влекущие дали дорог. Стихи. – Вашингтон, 1987

Публикации

Богдан. Памяти Богдана Ивановича Сагатова – Леонида Богданова // Грани. 1961. № 50.

Бродяги //Грани. 1952. № 15.

Бывало //Возр. 1970. № 225.

Веер нараспашку. Ведьма. Уши //Возр. 1970. № 224.

Владислав Ходасевич //Грани. 1961. № 49.

Встречный (рассказ) //Мосты. 1961. № 8.

Вячеслав Иванов //Грани. 1973. № 89 / 90.

Глухие времена стенанья //Грани. 1951. № 21.

«Жестянкой ржавой зачерпнул воды…» // Грани. 1955. № 24.

Заметки к поэме А. Ахматовой //Возд. пути. 1961. № 2.

Заметки о поэзии Бориса Нарциссова //Грани. УТЛ. № 105.

Золотые яблоки //Лит. совр. 1954.

Идиллия. Мотив из Баядерки. Сыновья //Возр. 1970. № 221.

Из книги Музыкальная шкатулка //Грани. 1961. № 49.

Из рассказов Т. Осадчука, персонального пенсионера //Возр. 1970. № 219.

Из старой записной книжки //Возр. 1971. № 233.

Из цикла-стихов «Песни»: Чудодей песни. Наброски о Н.А. Римском-Корсакове //Грани. 1947. № 3.

К. Леонтьев и эстетика жизни //Грани. 1955. № 24.

К столетию со дня рождения М. Волошина. Поэт контрастов и мятежей. – Вестник. 1977. № 120.

Кресты и перекрестки //Возр. 1951. № 16.

Курятник радости //Мосты. 1966. № 12.

Лимонарь псиный (рассказы и стихи) //Мосты. 1970. № 15.

Мив//Возр. 1971. № 231.

Монастырь //Грани. 1950. № 9.

Музыкальная шкатулка. Повесть // Грани. 1960. № 47.

Не лира, но кисть //Грани. 1973. № 89 / 90.

Не мир, но меч. Заметки о Достоевском //Возр. 1971. № 235.

Николай Клюев //НЖ. 1948. № 19.

Николай Клюев //Возд. пути, 1965. № 4.

О замолчанной. (Несколько слов о поэзии Марии Шкапской.) – Вестник. 1971. № 100.

О многом. (Из книги Кресты и перекрестки.) II Грани. 1951. № 12.

О прозе Пастернака //Возр. 1971. № 228.

О рецензии Георгия Иванова на Собрание сочинений Осипа Мандельштама // НЖ. 1956. № 45.

Памяти А.В. Тырковой //Грани. 1963. № 53.

Паозер //Возр. 1971. № 230.

Переиздания книг Бердяева // Возр. 1971. № 236.

Петроград-Ленинград. (Литературный комментарий к Медному всаднику.) II Грани. 1950. № 10.

Под звездою Майр и солнцем Ленина. К 50-летию со дня смерти Ф. Сологуба. – Вестник. УТЛ. № 123.

Политический эмигрант //Грани. 1952. № 15.

Поэт теургического действа //Грани. 1960. № 48.

Природа и тюрьма. (О творчестве Абрама Терца и Николая Аржака.) // Грани. 1966. № 60.

Пыльное солнце. Рассказы //Грани. 1960. № 45.

Радость //Возр. 1971. № 229.

Разговор по поводу и без повода //Грани. 1959,№ 44.

Разговоры обо всем понемногу //Мосты. 1970. № 15.

Растрелли //Грани. 1948. № 4.

Святое Паозерье //Грани. 1950. № 9.

Сказание о простеце, его жене, калеке и псе верном //Возр. 1970. № 222.

«Скрипнула лестница. Ангел вошел...»ИГрани. 1955. № 24.

Стена //Грани. 1954. № 22.

Стихи //Грани. 1959. № 44.

Стихи //Встречи. 1979, 1982, 1984–1986, 1988, 1991.

Страстное письмо с неверным адресом //Мосты. 1962. № 9; 1963. № 10.

Счастье //Грани. 1953. № 18.

Цыганский романс //Грани. 1965. № 57.

Это только мучительный шум //Грани. 1960. № 45.

Отзывы о книгах

A. А. Боголепов. Русская лирика от Жуковского до Бунина //НЖ. 1952. № 31.

Анна Ахматова. Избранные стихотворения //НЖ. 1953. № 32.

B. Марков. Приглушенные голоса//НЖ. 1952. № 31.

Михаил Коряков. Освобождение души //НЖ. 1952. № 30.

Неизданный Гумилев //НЖ. 1952. № 31.

Погорелыцина. Н. Клюев //Грани. 1957. № 34 / 35.

Р.В. Иванов-Разумник. Тюрьмы и ссылки //НЖ. 1953. № 33.

Ю. Елагин. Укрощение искусств //НЖ. 1952. № 30.