Текст книги "Соборище. Авангард и андеграунд новой литературы"

Невыразимость

Шестое чувство седьмого неба,

Восьмое чудо девятого света…

 
Как же сладко я ночью плакала!..
Это ты, мне родной по крови,
Утешал меня взглядом ласковым,
Усыплял меня тихим словом…
Так бывает в часы безмолвия:
Изливается дух на волю,
Если сердце разбито молнией
Неподвластного звукам горя,
Если руки летят, зовущие,
К серебристому свету Веги…
Только ты мог прочесть беззвучие,
Властелин темноты и снега.
Хоть на миг погостить в бессмертии.
Быть скиталицей слишком страшно.
Я проснулась, а снег все вертится
В круглом куполе черной башни.
 

Песнь дракулы

 
Отсюда, из башни высокой моей
Я вижу – бегут облака.
Я вижу внизу табуны лошадей,
Ущелье, где вьется река…
Я вижу в долине цыганский костер,
Я вижу пастушьи стада.
Вечерний туман опускается с гор,
И церкви звонят в городах…
И я устремляюсь к ущелью. Туда,
Приникнуть к сырой глубине!
Пусть травы свивают венки, чтоб отдать
Холодной лиловой волне.
Мне чудится шепот, дыхание в ней…
И падает тихо слеза,
Она солонее кровавых морей.
А где-то грохочет гроза,
И полночь-цыганка колдует в окне,
Монистами капель звеня.
Там небо чужбины рыдает по мне,
Там сны воскрешают меня!
Я – птица, пронзившая холод вершин,
Я – рыба в расщелине скал,
Я – хищник, бегущий в еловой глуши,
Охотничий длинный кинжал,
Я – эхо среди остывающих крыш,
Я – ропот пугливых овец,
Дыхание леса, летучая мышь,
Биение спящих сердец.
Легенда и тайна, и призрачный звон,
На глади озерной круги…
Я знаю, что вечность короче, чем сон.
Мне жаль просыпаться другим.
 

Ночь

 
Полночный час. Незримый ритуал.
Поблескивает в неба полынье
Луна, словно мифический омфал.
Свершается мистерия теней:
 
 
Богиня мановением руки
Спускает свору страхов с поводка,
И лижут сердце песьи языки…
Где след слюны – там завязи цветка:
 
 
Лиловый зев открытого окна,
Росистые извивы органзы,
И в складках – лик. Не спрятать, не прогнать.
Не вырезать осколками слезы.
 
 
Укрыться от себя… куда, куда?
Так память нам рисует миражи…
Так ярко обнажает темнота
Двуличие предметов… и души.
 

Елисейские поля

 
Как светел ты, мой темный сад,
Постель из легких сновидений,
Где притаился водопад
В объятиях тугих растений,
Где нежится в нагом смятении
Нагретый солнцем виноград…
Где синяя печаль дорог,
Где топчет нежные фиалки
Серебряный единорог,
Где ручеек, что нить от прялки,
Сверкает в пальцах у русалки,
Где в небе – ониксовый рог…
Где тихо плещется у ног
Прозрачный океан мечтаний,
И тростниковый ждет челнок,
Чтоб провезти меня над тайной.
Я отворю ворота в дальний,
Бескрайний, царственный чертог.
 

Письмо с того света

 
Ваше Величество, Вам донесение с флота.
В целях проверки открыты секретные пломбы.
Вот содержимое: текст – две страницы – и фото.
Как Вам угодно. (Сама… ну конечно… еще бы…)
 
 
«Ваше Величество, кланяюсь низко, до гроба.
Судно лежит на мели у зулусского порта.
Гроб заказали. Дождитесь. Мы будем к Вам оба —
Гроб, вероятно, живым. Я, конечно же, мертвым.
 
 
Ваше Величество, очень прошу Вас не плакать.
Судно достанется морю. Матросы убиты.
К чести державы, мы все-таки бросили якорь.
Берег похож на родной. Только крепко забытый.
 
 
Ваше Величество, море – опасная штука.
Я наблюдал его в зоне сплошных аномалий.
Лодка похожа на горсть, а точнее – на руку.
Впрочем, о чем я сейчас – Вы уже догадались.
 
 
Ваше Величество, здесь погибает сильнейший.
Слабый плывет вдалеке от открытого моря.
Это – пространство, в котором мне чудятся вещи,
Сходные вкусом и запахом только с любовью.
 
 
Ваше Величество, гибель какого-то флота
Значит не больше, чем след, утонувший в метели.
Я научился сражаться с ненужной зевотой
Силою мысли о Вашем заснеженном теле.
 
 
Впрочем, забудется. Вот впечатления плена:
Видел русалок в период вечернего клева.
Был на концерте прославленной местной Сирены.
Словом, отсюда мне многое видится новым.
 
 
Я благодарен за этот билет в бесконечность.
Море синеет, и глаз наполняется цветом.
Я не прощаюсь. Надеюсь на новые встречи.
Ваш Адмирал. (Попрошу – не спешите с ответом,
 
 
Почты здесь нет, но сие не предмет для истерик.
Письма в бутылках – бутылки я шлю Вам на фото —
Раз в сотню лет океан доставляет на берег.
«Warte nur, balde», и далее – прямо по Гете)».
 

Письмо на тот свет

В ответ на «Письмо с того света»

 
Господин Адмирал, Вам изволит писать
Королева. Вот новости, вкратце:
Я отправилась в море, желая спасать
Вашу жизнь. Постарайтесь дождаться.
 
 
Мне известно, что Вы оказались в плену.
Государство радеет о флоте,
Бережет его кадры. Я буду тонуть
Как монарх, – на монаршей работе.
 
 
А ведь все начиналось почти хорошо.
Выходили из нового порта, —
Канонада, салют. Отдыхали с душой:
Развлечения – покер и портер.
 
 
Наш корабль летел, обгоняя ветра,
Но судьбу не настигнешь, – пустое…
Настигает она. И однажды с утра
Все приборы вдруг вышли из строя.
 
 
Мы плывем второй месяц. Висят паруса.
Я просила идти только прямо.
Ну, а прямо – циклон. Ночью будет гроза.
Капитан стал ругаться при дамах.
 
 
Нет, он предан отчизне и явно не трус,
Но сказал, что я «дура в квадрате».
Я ему доверяю, он знает наш курс.
Но квадрат не указан на карте.
 
 
Что о картах, – играем теперь без купюр, —
Над водой поднимается ветер,
Одевая волну в серебристый гипюр.
Доверяем всю ставку монете, —
 
 
У нее, как известно, лишь две стороны,
Выпадает орел или решка.
Там, где путь в неизбежность, все шансы равны.
Что судьба? Отвечает усмешкой.
 
 
Небо смотрит сюда, но глазами слепца.
Облака, – словно мертвые бельма.
Скоро полночь сожрет нас, и будут мерцать
Грозовые посланники Эльма…
 
 
Мне есть смысл прощаться со словом «земля»,
Но не с Вами. В лазоревой бухте
Вы увидите тень моего корабля.
Будет повод сказать себе «ух ты»!
 
 
Вы шагнете на палубу, крикнув: «жива»!
Но кто выплыл из смерти – тот мертвый.
И я буду молчать. Что слова? Жернова.
Мелют ложь, и последнего сорта.
 
 
Я пишу Вам сейчас, ведь потом немота
Отсечет эти правды и кривды.
Одиночество – это такие врата, —
Пострашнее, чем Сцилла с Харибдой.
 
 
Кто проплыл через них, – тот открыл небеса,
И нашел среди следствий причину.
Вот и все, Адмирал. Я кончаю писать.
Я бросаю бутылку в пучину.
 

Письмо к…

 
Что значит выстрел?
Скажите даме,
Поручик, искренне.
Победа близко
Для ваших армий,
И мне не выстоять.
 
 
Все – лишь скрещенье
Из двух парабол —
Любви и бренности.
Мир с упоеньем
Встает на грабли
Закономерностей.
 
 
Матрасу радость
Вдруг стать поляной,
Узнать вкус свежести,
Матросу надо
Быть капитаном
В потопах нежности:
 
 
Ворваться в рубку,
И на вершине
Скрестить параболы:
Рука под юбкой —
Как Ламборджини,
К тому же Дьябло.
 
 
Откуда стимул
У этой прыти —
Нелепо спрашивать.
Поручик сгинул,
Снимая китель,
Чтоб стать фельдмаршалом,
 
 
А может даже
Владыкой мира
И Повелителем…
Однако важно,
Что честь мундира,
Нашивки кителя
 
 
С последним стоном
Горят в пожаре,
Сжигая звания.
Земля в ладони,
Как синий шарик.
Конец сознания.
 
 
Теперь ты: воздух,
Большое древо,
Залив взлохмаченный,
Дождинки в розах,
На небе сером
Звезда прозрачная,
 
 
Вино в кувшине,
Котенок шустрый
По кличке Дьябло,
И Ламборджини —
Вся в перламутре,
Как рыба камбала.
 
 
Вас, – генерала
Небесных армий,
Завоевателя,
Сейчас не стало.
Земля – под Вами,
И шарик катится
 
 
К носку ботфорта…
Ах, это мячик.
Поручик, мысленно
Бросаю: к черту!
Я стала зрячей
Пред Вами – истинным.
 

Иголка

 
Вышивала его имя
Нитями, да золотыми,
Да по алому,
 
 
А иголка своим жальцем
Обожгла вдруг мои пальцы,
И убежала.
 
 
Я свечу зажгла в светлице,
Да искала в половицах, —
Но не сыскала.
 
 
Что теперь мне сердце колет
И до крови, и до боли,
Знать бы, – тоска ли?..
 
 
Волос жгу я над лучиной:
Ворон полночи, примчи мне
Того, чье имя
 
 
Вышивала я по шелку.
Он найдет мою иголку,
И ее вынет.
 

Без логики

 
Порезавшись о тонкий угол глаза,
Безвольно покачнуться… и пропасть.
Сознание исполнено приказов,
Но губы знают только слово «всласть».
 
 
О, руки за спиною – с первой встречи —
Чтоб не коснуться близкого плеча, —
И рот кровавым заревом помечен
В мучительных попытках промолчать,
 
 
Когда слова становятся все глуше,
Когда глаза безумны и сухи,
И тело, словно мягкая игрушка,
Покорно очертанию руки,
 
 
Тогда в нас воскресают наши тени,
Тогда мы узнаем, что значит «власть».
Пусть мир идет дорогой совпадений,
А у звезды есть только шанс упасть.
 

По-Вертински

 
«Пора, малыш, пора», – Вы тихо отвечали.
Как будто птица, из раскрытых рук
Рубашка белая метнулась вдруг
На плечи, вкруг…
Я поняла давным-давно, давным-давно:
Вас вещи похищали.
 
 
Часы, Пальто, Авто – как воры эти бли́зки!
Вот Вы ушли, и опустела ночь.
Кричал Ваш блюз, желая мне помочь…
Не знает слова он «жамэ»,
Но я твержу – «жамэ, жамэ, жамэ, жамэ»
И плачу по-вертински.
 

Мираж-синема

 
Убиваем время.
 
 
Бархатные шоры,
Топкие диваны,
Манкие актеры…
Майская Лозанна,
Зимняя Равенна…
Вырваться из плена —
 
 
Убиваем время.
 
 
Вырваться из плена
Времени и места…
Ракурсы и сцены.
Экшены и квесты.
В лености дурмана,
В саване экрана —
 
 
Умираем сами.
 
 
Бархатные топи
Покидаем молча.
Выпиваем опий
Обморочной ночи.
Скорость, магистрали
Сколько нам осталось
 
 
Времени… так мало?
 
 
Сколько нам осталось,
Если свет погашен…
Мы бежим, спасаясь
Не от жизни даже —
От густой печали,
От пустых молчаний…
 
 
В белизну экрана.
 

Гончие любви

 
Тверже камня
Небо над нами.
Касание губ.
Ты – этот ветер,
Стегающий плетью
Истерзанный дуб,
Бьющийся в ставни —
Бесправный, бесправный…
Я отпускаю
Руки. Ласкаю
Вспыхнувший шелк —
Великое с малым,
Черное с алым,
Волчица и волк —
Обьятия ночи
Непрочны, непрочны…
Небо другое —
Купол дугою
Сияньем течет.
Ветра напевы,
Танец для девы —
Бранль со свечой.
Воск льется в ладони,
Все тает, все тонет…
Стиснули пламя
Глаза мои ланьи.
Огниво в груди
Искрами полнит
Сумрак бездольный
На Млечном Пути.
Осталось огнище…
Пусть ищут, пусть ищут…
Гончие. Стая.
В травах растаял
Дымчатый след…
Месяц двурогий
Ведет нас дорогой
В туманный рассвет,
В поля нашей тайны
Бескрайней. Бескрайней…
 

Arcana

 
Туман, собора острие,
Литые черные ограды,
Модерна тонкие лампады —
Какое арт-нуво, mon dieu!
 
 
О, кружевные жемчуга!
Одетая в шелка принцесса,
Слегка наигранная пьеса,
Картины Климта и Дега…
 
 
Паденье снега, сад и розы.
Блейк в переводах Маршака.
И для актерского манка
Во тьме играет Lacrimosa…
 
 
А в небе лунная река,
И звезды служат литургию,
И мы стоим, совсем другие,
И ночь раскрыта, как рука.
 
 
Туман, собора острие,
Литые черные ограды,
И алых витражей лампады…
Какое таинство, mon dieu!
 

Бегство

 
Любовь моя, пора!
Там полночь за стенами,
Беда летит за нами,
Как искры от костра…
Любовь моя, пора!
 
 
Уже дрожит мой конь —
Он чувствует погоню,
И лижет страх ладони,
Как факельный огонь…
Он весь дрожит, мой конь!
 
 
Вот чаша серебра
Застывший лик твой ловит.
Блестит, как сгустки крови
На деревах кора…
Пора бежать, пора…
 
 
Пусть лошади хрипят!
Пусть вырвутся на волю!
Уносят пусть от боли
И от самой себя…
Пусть лошади хрипят…
 

«В небеса взлетело пламя…»

 
В небеса взлетело пламя —
Под крылья птиц,
И птицы яркими огнями
Срывались вниз,
В поля несжатые пшеницы,
Где я спала —
На эти влажные страницы…
И жгли дотла.
Я протянула руки к стае
И к вышине,
И пошептала: «Я сгораю…
Гори во мне!»
 

Дмитрий Бозин

Дмитрий Бозин

Поэт, засл. арт. РФ, ведущий актер Театра Романа Виктюка.

Актерский диапазон максимально широк: он мастерски перевоплощается в любую роль, неважно, женская она или мужская; он танцует, поет, читает стихи. Его творчество откровенно, эмоционально и всегда неповторимо.

 
Мы поселились в наших объятьях…
И бродим там, не встречая пределов…
 

«На замках печати не стронув…»

 
На замках печати не стронув
Просочились они насквозь
В эту комнату томных стонов
И забилось, разорвалось
И не сшить лоскуты в знамена
Распоясались небеса
В этой комнате томных стонов
Заблудились их голоса
И путей потерянных нити
Ариадны плетут, и рвут
В лабиринты войти – не выйти
Минотаврами станут тут
Одиссеями – что плывут…
Пенелопами – что не ждут…
Пенелопами – что плывут…
Одиссеями – что не ждут…
 

Фатиме

 
Храни ее, город, ранимую.
Прямую дорогу дари.
Мимо опасного
милую властно
пусть проведут фонари…
И сердце стен твоих, укрытое Кремлем,
оно же бьется? Бьется!
Так пусть следит за поступью ее,
догонит и сквозь улицы коснется
ее пугливых пяток. Мудрый мой,
мой старый город, я прошу охраны
для той, кто бродит сквозь тебя
для той,
внутри которой бродят океаны.
Но ты останься мудрым стариком
и проведи от дома прямо к дому.
Ведь и тебе с ума сойти легко
и разыграться, словно молодому,
раздвинуть улицы, кварталы развернуть,
когда она твою проходит грудь.
 

Заклинание ребенку

 
Мне свою боль – дай.
За мной твоя боль – вдаль.
По мне твоя боль – вдоль.
Вдосталь, а я – сталь.
Тело мое – меч.
Меч тает в тебе – печь.
Можно ли? Можно.
Лезвие в ножны,
И в темноте – течь.
Я без тебя чахну,
Чадо моих чар.
Меня врачевал грач,
Клюв – ключ – плач.
Клювом-ключом он открыл мою грудь
И выклевал все червоточинки,
Чтобы в чистую грудь
Твою боль завернуть
И сжечь ее там —
Моя доченька.
 

Демоны

 
Можешь ли ты знать
О чем поет моя кровь
Когда ты прижата к стене
Грудью моей и губами
И руки вползают между
Кожею и одеждой
И шорох ладоней греет
Скрытый в изгибах стон
И…
 
 
Крылья крови в реве рвут затворы,
Разрывая груди целомудрых,
Бредом крыши сорваны и горы,
Хрипнет вихрь хмурым прахом пудры,
Когти, клювы, клетки, клешни, шлемы
Шлют на шалости, лишая и шалея,
И желают жизни, не жалея,
И, спеша, не спрашивают:
Где мы?
Кто мы?
Демоны
Мы.
 
 
Тетивою губы стянуты в улыбку,
Скулы скалами, колени, локти – в клочья,
Очи ночь учуяли воочью,
Мочи нет очам и плечи – в скрипку,
Пальцы цепко в пуговицы – дверцы,
К цели рвутся и лицо оцепенело,
В глубине, во пламени созрело
Сердце
Сердце
Сердце.
 

Ты – упрямая

 
Ты – упрямая,
Но не ты, не ты,
И не я, не я.
Одеяния
Стянем с темноты
И в нее, в нее
Допусти нас, тень,
Мы в тебе плывем
Мимо скал и стен,
На стенах стихи,
Да стихия в снах,
Да насмешной хитростью – истина
Стереги, стреножь,
Замани, обвей,
Но не трожь, не трожь
И не стань моей
Что постель без тел?
Что тела без тайн?
Как стелили – пели
А легли – и растаяли…
Сквозьтекущие…
Сквозьлетящие…
Стонут лучшие…
Тонут спящие…
 

Кража

 
Без совести, без сожалений, без ножа,
Без спросу, без угроз, без дележа
Твою живую кожу-жизнь сжирает
Кража.
Горе…
Двери скрипят.
Воры…
И двери скрипят.
Что ж это, Господи?
Двери скрипят.
Волчею поступью
Ноющий взгляд.
 
 
Дым по дому – дыхание давит
Дырою в душе.
Никто не поможет, ничто не исправит —
Не выжить уже.
Выжжена жизнь на железе,
Зверем завистливым лезет,
Тащит мне душу наружу —
Ужасстужа.
Милая не отними…
Милая не отними…
Милаянеотнемилаянеотнемилая…
Без совести, без сожалений, без ножа,
Без спросу, без угроз, без дележа
Твою живую кожу-жизнь сжирает
Кража.
 

«Ты ко мне в комнаты…»

 
Ты ко мне в комнаты
Окна и ты.
Окна нам ночь обратит в зеркала.
Я – отраженье твоей красоты.
Я – лишь «спасибо за то, что пришла».
Но неосторожен, небрежен и дрожен
Нежный кинжал для твоих междуножен.
 
 
То ли тела, то ли талые латы,
Каплями соль да на теплую сталь.
Вдыхаю ладонью твои ароматы,
А рамы оконные – лунный Версаль.
Ночью заточенный, в логово вложен,
Лижет кинжал берега междуножен.
 
 
Рамами сжаты костры-отраженья,
Автопилот приступает к сниженью.
И мы приземляемся, без напряженья,
На встречную полосу, против движенья.
И ни кинжала уже, ни межножен.
Мы, жаднокожие.
Мы же похожи.
И окружая нас окнами-нами,
Ночь отраженьями жрет наше пламя…
 

«Череп мой черепаховый…»

 
Череп мой черепаховый…
В нем пахучие чахнут масла —
Мысли
Крепкие крылья, размах аховый,
Я зарыл до поры,
Чтобы крысы не сгрызли.
Не беру я игру,
Не приемлю игры…
Четвереньками пру —
От горы до горы.
Обрасти бы корнями,
И шкуру в кору,
Чтобы просто костями
скрипеть на ветру.
Но я пру…
Я тропы тру.
Я тропы тру.
Я тропы тру.
 

«Ты порхаешь, вдыхая чужие сны…»

 
Ты порхаешь, вдыхая чужие сны
Я плыву, воплощая мои мечты.
Никогда мы друг другу не будем нужны.
Это только я – это только ты.
Ты не знаешь – откуда берется твой взгляд,
Ты не ведаешь – что твой рождает вздох.
Но твоими глазами миры горят,
Но твоею грудью вдыхает Бог.
Я же буду повешен на первом столбе
И меня проведут сквозь ударов рать.
Мне не так легко, как легко тебе,
Я все вынужден рыть, я все вынужден брать.
Я не буду учить тебя страсти,
Нам с тобой одинаково мало лет.
У меня есть власть – у тебя есть власть.
Если да – то да. Если нет – то нет.
Остальное – бред.
 
 
И когда в пресловутой своей тишине
Ты захочешь узнать, где рождается свет,
Приходи ко мне, прибегай ко мне,
Прилетай, потому что я знаю ответ.
И тогда я зарою топор войны,
И тебя усажу я напротив огня.
Из огня для тебя я достану сны,
Но не слушай, не слушай, не слушай меня!
Я не должен учить тебя страсти,
Мы с тобой живем милионы лет.
У тебя есть власть – у меня есть власть.
Если да – то да. Если нет – то нет.
Остальное – бред.
 
 
Я не знаю тебя, мне неведомо, что тебе свято,
Что таится за вздохом твоей столь прекрасной груди,
Но я в утро нырну без возврата,
Так что лучше сейчас уходи.
Но когда, уходя, в своем теле уносишь истому,
Ту истому, что скрыта в спокойном объятьи моем,
Ты тогда понимаешь, что служишь тому же закону —
Что досталось нам даром – мы даром другим отдаем.
 

«В лето – с лету, лето – влет…»

 
В лето – с лету, лето – влет.
Осень с летом – в переплет.
Осень ливни, листья шлет.
Гонит лето, платье шьет.
Платье – пламень, платье – плен.
Площадь плитами запела…
Звон венца из свитых вен
Смел смятенье смехом смелым
Спелой плотью,
Свитой плетью.
Пляшет платье —
Лету плачущему вслед плетя объятья.
И кровавая трава,
И листва —
Рвутся с веток и с земли,
Чтобы голые плели
ветви петли для любви.
Да ли…
Нет ли…
Позови…
 

«Ревность? Мне на ревность наплевать…»

 
Ревность? Мне на ревность наплевать.
Я тебя безропотно люблю.
Утоплю и камнем привалю.
Буду приплывать, тебя любить,
А потом влюбленно уплывать.
Плыть и плакать…
Но не ревновать.
 

«Не отнимаю тебя я у ночи…»

 
Не отнимаю тебя я у ночи,
Просто луна за окном и дорога.
Просто мне памятью кожу щекочет
Немного.
 

«Снежнопленная ель-еле-еле…»

 
Снежнопленная ель-еле-еле…
И чуть-чуть непричаленный челн.
Глубиною Лениной лени
Мальчик чаянный уличен.
 
 
Не начала, и не венчалья,
И не будет глуби конца.
Уличая учить причалью
Малолетнего мудреца.
 
 
Дале дале, да в даль байкалью
Далай-ламы, да лай, да вой
Полоненной луною спальнью
Спеленали тебя в покой
 
 
То не талые боги снежны,
То нетленные срубы – Русь.
Неожиданную вечнонежность
Обереживать не берусь.
 
 
Берега не нужны: небрежно…
Обезбреженна – не жена…
Уплывет из объятий нежность…
Из тумана плывет луна…
 

«Ветром сорванные сучья…»

 
Ветром сорванные сучья
В кучу.
Разлучил, не различая,
Случай.
Мне загадывать – запрет,
Я знаю.
Но я, зная о запрете,
Загадаю.
Раз отказывают слезы
Глазам,
Исцеленья поцелуй
Не несет,
Значит, звезды расписав,
Звездочет
Расставлять их в небеса
Станет сам.
Просто просьбу папироской
Скручу.
Плачут камни, над веками
Скорбя,
В щель меж ними прошепчу, что
Хочу
Загадать себе навеки
Тебя.
В тебе тысяча и одна
Ты,
Я убил бы любую,
Но
Руку сжег ятаган
И застыл.
 
 
Иероглиф твоей красоты
Разгадать не дано.
Вот такой вот разрез
Глаз.
Вот такой вот изгиб
бровей,
И ты ходишь, зараза,
Привязанный к Ней.
 
 
И дрожь, что пробегает по костям
Хрустальными искрами растворяясь в крови,
И становится кровь неистовой,
И по горло в любви.
И стихов мне писать не хочется,
Потому что вранье.
Потому что стихи– это только, чтоб в муках не корчиться,
Когда ночь, или день, или час без Нее.
Я не знаю других тел,
Тех, что светятся в темноте,
Только Ее одну —
Она кожей впитала луну…
 

«Черепаха очарованно неспешна…»

 
Черепаха очарованно неспешна,
Сила нежная под тяжестью покоя,
На земле она задумчиво потешна,
Но летает невесомо под водою.
 
 
В тяжести рояля бесконечность
Арфою легла на дно лагуны,
Дрогнут души, выплывут навстречу,
Но обратно их затягивают струны
В лакированное черное молчанье.
 
 
Черепаха помнит изначалье,
Первый шаг по тяжести земной,
Черепаха любит тишиной…
 

«СтихиЯ…»

 
СтихиЯ.
Стихи.
Я – не поэт,
Я колдовать люблю.
И не актер я по той же причине.
Это Игра.
Я знаю.
Это игра моего вдохновения.
 
 
Мы – ветры.
Мы – боги и богини греко-римские.
Мы были и будем – обнаженные не могут
Быть современными – они вечны.
 
 
И в зрачках у них – ночь.
 
 
Моя четырехлетняя Дарья знает
Воображаемое и верит в него.
А ты – нет? Мы – взрослые?
Дар Ветер – имя души моего волшебника.
Я люблю вдохновенно и благодарен за это чудо
Милой моей Фатиме,
Нежной моей жене.
 

Ты

 
Я не знаю других тел,
Тех, что светятся в темноте,
Только Ее одну —
Она кожей впитала луну…
 

Анастасия Мурзич

Анастасия Мурзич

Поэт, писатель, журналист.

Матерь творческого союза одиночек «Соборище».

Основатель и генеральный директор арт-медиа агентства «Мурка-post».

Я не считаю себя современным человеком, я и человеком-то себя считаю с трудом. Современность – это что?.. Я живу здесь и сейчас, в настоящем. Я люблю эту маленькую жизнь. Но я живу в своем собственном мире, не имеющем почти никакого касательства к современной действительности. Мои розовые очки неплохо меня от нее защищают. Современный человек – это тот, кто идет в ногу со временем. Я вряд ли иду с ним в ногу. Мне хочется думать, что я живу вне времени. Более того, я часто утверждаю, что времени не существует. Современный человек соответствует времени, хотя бы формально: он правильно одевается, использует правильные электронные игрушки, правильно себя позиционирует. Я – нет. «Я уродина, лишняя в стае. Уродилась такая – ни к селу, ни к городу, ни к лесу, ни к полю – вечная влюбленная дура». Есть у меня такие стихи. И тут как раз можно плавно перейти к современности в творчестве. «Вечная влюбленная дура». Видимо, это мое литературное кредо. Я пишу только о любви. К счастью, эта тема всегда современна.