Текст книги "Уйти. Остаться. Жить. Антология литературных чтений «Они ушли. Они остались». Том III"

Живу только ради живого Слова

и перерабатываю в стихи всякую гадость.

Богу – богово, а козлу – козлово.

А вам, мои милые, чего надоть?

Яков Бунимович (1962–1994)

Родился в Минске. Окончил Минский радиотехнический институт, работал программистом в проектной организации «Центральный научно-исследовательский и проектно-технологический институт организации и техники управления» (ЦНИИТУ). Переехав в Москву, пытался поступить в ГИТИС на режиссёрский курс Анатолия Васильева, но на экзамене поспорил с мэтром о путях современного театра, забрал документы и перешёл на театроведческий факультет. После окончания ГИТИСа работал корреспондентом в журнале «Театр» – ездил по СССР и писал статьи о спектаклях. Умер во сне от остановки сердца. Единственная книга (срисунками Андрея Майорова) вышла в 1999 году в минском издательстве «Надежда».

© Наследники Якова Бунимовича, 2023

Музыка возможности

Звуковое письмо

Музыка возможности

Звонок

Слово полёт

Полёт слова

Пространство где ты слышишь свой голос

Не как тень но как музыку ветра

Шелестением листьев ветви движением

Встречает поток молчания

И это человек и его мир

И это имя которое можно произнести

И это человек и его миф

Который до времени – в неизвестности

А миф – это слово

А слово – это полёт и звук

это рука и буквы (которых не видишь ты)

А слово – это далёкий друг

Свет возникающий из темноты

Музыка возможности

* * *

Имя этой девушки – девушка

подумал я и это хорошо

стоя под тёплым душем

можно продолжить думать об этом

но всё равно ничего лучше уже не придумаешь

* * *

И вот я остаюсь один в комнате

с открытым окном

на белом листе бумаги отпечатывается

белый стих

незаметный отпечаток грусти

опасение опечаток

делает меня внимательным элегичным

добавляю пробел опасаясь неразборчивости

лишний пробел

Печальная судьба этого стихотворения

похожа на нашу сегодняшнюю встречу

которая не состоялась

потому что ты мне не позвонила

и не звонишь даже сейчас

когда ожидание

наполняется

неровным стуком машинки

в закрытую дверь тишины

Судьба этого стихотворения печальна

Изначально

* * *

пишущая машинка на завтрак

за неимением телефона

доброе утро говорит АВТОР

доброе утро говорит ворона

ищущий пишущую машинку

находит пишущую машинку

окно телевизор чужую комнату

но это лишь повод

а может быть всё может быть ещё проще

утренний рисунок твоих движений

и может быть даже сама невнятность

как часть чистовика однако

без единого препинания знака

паузы однако вздохи пробелы

доброе утро говорит лист белый

доброе утро говорит рифма

доброе утро РИФМА

по графику графика осени поздней

по первому снегу уже не впервые

однако как прежде поэзия в прозе

на завтрак на чай принимай чаевые

* * *

Уснул листок на дереве

уснул листок бумаги

и я на самом деле

наверное уснул

И снится ветер дереву

а листьям снятся флаги

спят мальчики и девочки

и деревянный стул

* * *

Во сне я запускал буквы в небо.

Буквально. Как воздушных змеев.

Буква «А» напоминала на просвет

тонкую льдинку дневной луны.

Появление рядом буквы «Б» напоминало эпос,

Встречу Одиссея и Пенелопы.

Что-то правильное складывалось

из покачивания пяти воздушных шариков

«С», «Л», «О», «В», «О».

Как название магазина «СВЕТ».

* * *

Но кто же проснётся

  и кто же займётся

   снопами лучей поутру

    как солнце пораньше поднявшись

Если не я и не ты

      Я и Ты

Кто поднимется с солнцем

  Сегодня соединяя

   истоки лучей

Если не ты и не я

      Ты и Я

* * *

Сидел у памятника. Каркали вороны.

Сквозило. Поднимал от ветра воротник.

Курили девушки вокруг нецелеустремлённо.

«Я памятник себе, – он говорил, – воздвиг!..»

Не таял снег, весною и не пахло,

но в сердце подо льдом уже журчал родник…

Встречались возле Пушкина, как возле телеграфа,

и ахали все женщины, и хохотал шутник.

* * *

Ужас шастает во мне

Заблудившийся, ужасный

Слышит что-то в глубине —

Затаится, дышит часто.

Устаёт, шатается,

Всё же дожидается

Перевёртыша:

Пелся ужас, ясен уже и ежу

Неся сажу, я слеп.

* * *

Парус

или комната

или хлопает дверь машины

пиши на листке

или на хлопке

             одной ладонью

Поэт всегда поэт со своей паутиной

или с чашкой

как мастер чая в Японии

* * *

Не грусти, как негр среди расистов,

как кирпич в руках у каратистов,

и даже, каждым суставом устав,

как после тяжёлой охоты удав,

или же – в цирке эквилибристы,

опустошённая, как состав

без пассажиров и машиниста,

всё же, как можешь,

теперь держись ты,

с левой ноги поутру встав.

* * *

В духоте продышка,

воздуха пустышка,

капелька от жажды

тающая льдинка.

Будет счастлив каждый,

повстречав однажды

на своей дорожке

грустную малышку.

Крошка – понарошке,

у тебя лукошко,

в нём давно хранится

всем нам понемножку.

Узнику – окошко,

мыслям – звук, чтоб литься,

валерьянки ложка,

сон, чтобы забыться,

шок при сильной боли,

снег, любовь и воля.

* * *

Прозрачная речка

Как свечка чиста —

стихия воды и огня

И рыбы в реке

Отворяют уста

но песня их не слышна

Они не знают меня

не знают того

что я здесь

Они не знают огня

не знают того

что он есть

Рыбы в реке

Пчёлка

Жужжит, кружится по оконному стеклу,

как фигуристка, в ледяном загоне.

Закончив обязательную часть,

счастливая, находит мягкий воздух.

* * *

В конце концов так было всегда

несколько чистых листов ожидание вдохновения

и нежелание пользоваться знаками препинания

В конце-то концов так было всегда

ожидание особого языка

любви праздника понимания работы

Быть самим собой

обнаруживать друзей рифмы поэзию жизни

разные формы любви

* * *

А кто скажет – Поэзия

нарисует —

      скажет Рисунок

если пение птиц

гудок машины и шум

детские голоса

Ольга Аникина. Зал ожидания вдохновения

© Ольга Аникина, 2023

В небольшом интервью, которое Яков Бунимович дал в Ереване в 1988 году на Литературной Олимпиаде, посвящённой письмам, он рассказал о сложенном в несколько раз тетрадном листке. Этот листок Мария Минкина, бабушка поэта, выбросила из вагона, когда её вместе со многими другими политзаключёнными увозили в так называемый Акмолинский лагерь жён изменников родины (АЛЖИР). В записке была просьба позаботиться о детях, которые остались одни. Удивительно: письмо это люди нашли и сообщили о трагедии родственникам репрессированной семьи. Мария проведёт в лагерях 8 лет; её соседкой по бараку станет Ашхен Налбандян, мать Булата Окуджавы. Детей, Ромэна и Инну, родственники действительно отыщут в двух разных детских домах, и через много лет семья сможет воссоединиться. Инна Бронштейн, дочь Марии Минкиной и мать Якова Бунимовича, впоследствии напишет книгу стихов «Блаженства» (вышла в издательстве Белорусского государственного университета в 2012 году) и опубликует отрывки из своих воспоминаний в Сети. А в ереванском своём интервью Яков говорит, что переписка между людьми иногда бывает важнее живых разговоров: записанными от руки словами люди могут сказать друг другу главное.

Семейная история Якова и унаследованная им от предков любовь к слову, написанному на бумаге, мне представляется важной вехой нашего разговора о его собственном литературном даре.

Казалось бы, Яков, со слов друзей и близких, поэтом себя никогда не считал. Напротив, он был человеком театра – служителем и одновременно творцом слова устного, переданного через игру, мастером театральной импровизации. Именно об этом и говорит друг Якова, Борис Ентин: «Яша <…> будучи по профессии человеком пишущим – театральным критиком – неизменно предпочитал тексту устную речь. Найти рифму в глазах собеседника было для него куда важнее, чем правильно расположить слова на листе бумаги. И тем не менее его стихи кажутся поэзией в каком-то изначальном, незамутнённом смысле. Может быть, именно потому, что они не стремятся стать литературой»[38]38
  Из группы в социальной сети «ВКонтакте», посвящённой Якову Бунимовичу: http://vk.com/jakov_bunimovich


[Закрыть].

В свете этого высказывания любопытным выглядит стихотворение Якова Бунимовича «Тетрадь»:

Тетрадь

традиция записывать слова

жива

и рифмы подбирать

и подбирая

душою не кривить

Получается, что автор записывает (!) стихотворение, посвящённое записыванию слов на бумаге, притом что в жизни он «предпочитал тексту устную речь».

Другой близкий товарищ Якова, Георгий Дубовец, дополняет и объясняет мысль Бориса Ентина: «…Всякое проявление поэзии в жизни его окрыляло, и он тут же продолжал тот полёт уже сам, заряжая этой концентрированной поэзией всех окружающих, кто не глух сердцем»[39]39
  Из группы в социальной сети «ВКонтакте», посвящённой Якову Бунимовичу: http://vk.com/jakov_bunimovich


[Закрыть].

Итак, Яков Бунимович очень хорошо чувствовал различия между словом написанным и словом сказанным, и эти различия не просто его волновали, они волновали его настолько, что он видел в этом зазоре уникальный поэтический материал. Устное и сиюминутное как высшая форма существования поэзии и письменное как попытка зафиксировать это высшее существование представляли собой две его творческие ипостаси. На мой взгляд, именно фиксация моментов преображения действительности стала сутью его поэтики.

Якова Бунимовича интересовало в жизни очень многое: друзья вспоминают, с каким увлечением он рассказывал им о древних индийских культах, о вегетарианстве, о теории академика Вернадского и, конечно же, о театре. Окончив Минский радиотехнический институт и отработав три года в проектной организации ЦНИИТУ программистом, он переехал в Москву и поступил в ГИТИС, после чего работал в журнале «Театр». Первые режиссёрские и актёрские работы Якова пришлись на время его учёбы в радиотехническом институте и работы в ЦНИИТУ; была попытка создать любительский театр в одной из минских гимназий. В частных беседах друзья Якова отмечают, что это ни в коем случае не были попытки создания театра академического: это были поиски новых форм и новых путей к зрителю, а также поиски нового зрителя и нового театра. Тот же Борис Ентин рассказывает, что однажды был зрителем и одновременно участником необычного перформанса: Яков читал «Зверинец» Хлебникова, используя в качестве сцены строительные леса, «украшавшие» крыло его родного института во время продолжительного ремонта. Возможен был и другой вариант перформанса: во время прогулки с другом по городскому саду Яков мог попросить товарища взойти на случайно обнаруженную там пустую эстраду. Друг читал стихи, а Яков был единственным зрителем; потом зритель и актёр менялись местами. О поставленном Бунимовичем шекспировском «Гамлете», где вместо сцены использовалась лестничная клетка ЦНИИТУ, а мёртвого Полония затаскивали в лифт, сохранились воспоминания Галы Лоховой, и целая серия фотографий, выложенных на её сайте, даёт отчётливое представление о том, что это был за перформанс[40]40
  Сайт Галы Лоховой: http://galalokhova.com/people-and-projects/ яков-бунимович-гамлет-в-цнииту


[Закрыть].

Существует ещё один источник, без которого было бы сложно объяснить и поэтику, и жизненную философию Якова Бунимовича, – это трактат Йохана Хёйзинги «Homo ludens» («Человек играющий»). Напомню один из главных постулатов трактата: «Игра существует до всякой культуры, витает над ней»[41]41
  Хёйзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры / Перевод, составление и вступительная статья Д. Сильвестрова; комментарии Д. Харитоновича. – М.: Прогресс-Традиция, 1997. – С. 27.


[Закрыть]; таким образом, любая культура может быть рассмотрена как игра. Человек, по Хёйзинге, существует и действует только тогда, когда он вовлечён в какую-то игру, причём игра должна проходить по особым правилам, на особом (пусть умозрительном) специально отведённом для этого пространстве, и, главное: игра должна приносить удовольствие[42]42
  Хёйзинга Й. Homo Ludens; Статьи по истории культуры / Перевод, составление и вступительная статья Д. Сильвестрова; комментарии Д. Харитоновича. – М.: Прогресс-Традиция, 1997. – С. 22–27.


[Закрыть]. Игра должна быть праздником; в этом смысле игрой являются и ритуал, и творчество. Итак, Якова Бунимовича можно было считать «человеком игры» в понимании Хёйзинги. Как человек театра он создавал перформансы-импровизации, а как поэт – импровизации-стихотворения: их ценность поэт видел в игре, благодаря которой они были созданы.

О том, что для самого Бунимовича темы, которые он освещал в своих стихах, были достаточно серьёзны, свидетельствует их общность и повторяемость: все эти темы связаны с механизмом трансформации или преображения реальности[43]43
  Словосочетание «преображение реальности» друг Якова Бунимовича Георгий Дубовец применил в частной беседе при рассказе о человеческой и эстетической позиции Якова.


[Закрыть].

По свидетельствам друзей и современников, полученным из частных бесед, поэт фиксировал поток сознания на бумажках, которые попадали ему под руку, а потом наполнял этими бумажками мусорные корзины и ящики письменного стола. Согласно воспоминаниям очевидцев, точно так же выглядел творческий процесс Велимира Хлебникова, которого Яков Бунимович ценил очень высоко.

мой монолог ещё не начат

ещё ищу я только сходство

с самим собою. Не иначе,

ещё я толком не проснулся

и не прочистил кашлем глотки,

и в океан не окунулся,

уснувши у причала в лодке

Возможно, подобные поэтические попытки были всего лишь поиском собственного голоса. Как сам поэт сказал в одном из своих стихотворений: «Ничего никто не поёт сразу / Поиск голоса – писк». Но то, что это были очень удачные попытки, мы можем сказать с уверенностью. В стихах Бунимовича отсутствует характерная для молодых авторов рисовка, в них почти нет субъективного «я». Эти тексты не созданы ради тщеславия автора или ради его самовыражения. Почти всегда это разговор о том, что не случилось, но в скором времени обязательно случится: слово – скажется, девушка – придёт на свидание, поезд – остановится на конечной станции, свет обязательно просочится сквозь тьму подобно тому, как слово пробивается сквозь молчание, а пчела, которая в отчаянии колотится о прозрачную преграду стекла, вдруг (случайно?) обретёт спасение, и мир вокруг неё – преобразится.

Жужжит, кружится по оконному стеклу,

как фигуристка, в ледяном загоне.

Закончив обязательную часть,

счастливая, находит мягкий воздух.

Удивляет абсолютное отсутствие в стихах театральных эффектов и образов, связанных с театром. Мы видим это как в подборке стихов, составленной редакторами антологии «Уйти. Остаться. Жить», так и в книге поэта, которая вышла в 1999 году в минском издательстве «Надежда» силами друзей Якова.

Название у книги отсутствует, а вместо заголовка размещена цитата из Бунимовича, которая начинается словами: «…Но это не имело названия как всякое подлинное движение». Гала Лохова, подруга Якова Бунимовича со времён их совместной учёбы в Минском радиотехническом институте, по сути, выступившая редактором этой единственной книги Якова, уловила важное для поэтики Якова Бунимовича отношение к отсутствию слова не как к его реальному отсутствию, но как к ожиданию слова.

В конце концов так было всегда

несколько чистых листов ожидание вдохновения

и нежелание пользоваться знаками препинания

В конце-то концов так было всегда

ожидание особого языка

любви праздника понимания работы

В связи с этим уместно будет вспомнить философию Жака Деррида и его статью «Театр жестокости и завершение представления». Якову Бунимовичу, судя по всему, была отлично известна эта работа. Друзья поэта, в частности Борис Ентин, подтверждают такую вероятность[44]44
  Ентин Б. Мой друг Яша Бунимович. Цит. по сайту Галы Лоховой: http://galalokhova.com/people-and-projects/moj-drug-yasha-bunimovich


[Закрыть]. Именно в ожидании появления нового театра Деррида видит смысл театрального действия, которое происходит здесь и сейчас – как апофеоз устности: «…Сцена, годящаяся лишь на то, чтобы иллюстрировать слово, – это уже не совсем сцена. Её отношения со словом болезненны, почему “мы и повторяем, что эпоха больна”» (здесь Деррида в известной статье «Театр жестокости…» цитирует Антонена Арто, французского писателя, поэта и драматурга)[45]45
  Деррида Ж. Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму / Перевод с французского и вступительная статья Г. Косикова. – М.: Издательская группа «Прогресс», 2000. – C. 384.


[Закрыть]. Что же тогда является настоящим театром, спросим мы? И Деррида отвечает: «Именно жизнь является непредставимым источником представления»[46]46
  Деррида Ж. Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму / Перевод с французского и вступительная статья Г. Косикова. – М.: Издательская группа «Прогресс», 2000. – C. 384.


[Закрыть]. Согласно такой концепции, театральное представление возможно только один раз, и этот единственный сыгранный спектакль будет настоящим театром – при условии, конечно, что актёры на сцене будут жить («играть», в терминологии Хёйзинги), а не просто произносить слова. Эту описанную в теории так называемую сиюминутность сценической практики реализовал культовый режиссёр Питер Брукс, чьи работы оказали, в свою очередь, колоссальное влияние на Якова Бунимовича.

Здесь, пожалуй, как раз и кроется природа тяги поэта к экспромту, его стремления увязать в одном коротком тексте и само слово, и появление слова, и эхо сказанного слова, и молчание после того, как эхо затихнет. Способ связи всех составных частей – ритм.

пишущая машинка на завтрак

за неимением телефона

доброе утро говорит АВТОР

доброе утро говорит ворона

ищущий пишущую машинку

находит пишущую машинку

окно телевизор чужую комнату

но это лишь повод

Друг Якова, Георгий Дубовец, в частной беседе вспоминал о том, что любое стихотворение, написанное Яковом, было ценно для него не самим фактом своего появления, а тем, что оно давало ему повод для какого-то важного разговора; поэт мог прийти к друзьям со стихами, и стихи становились отправной точкой для такого разговора. А при создании стихотворения любая вещь могла стать поводом для того самого преображения обыденности, которое Яков ценил в жизни, возможно, больше всего. Повод, или ожидание, или предвкушение, или предчувствие чего-то, что должно случиться, словно вся жизнь только прелюдия, а главное начнётся после.

паузы однако вздохи пробелы

доброе утро говорит лист белый

доброе утро говорит рифма

доброе утро РИФМА

Слово «рифма», тавтологически повторённое, выглядит здесь как попытка нивелировать смысл слова: подобный эффект появляется при любых повторах. Появление концевой рифмы в стихотворении не только лишает слово смысловой наполненности; оно ещё и полностью меняет ритм стихотворения, словно автор хотел сказать не «доброе утро, рифма», а «доброе утро, ритм».

по графику графика осени поздней

по первому снегу уже не впервые

однако как прежде поэзия в прозе

на завтрак на чай принимай чаевые

Любопытно, что в сопоставлении поэзии и прозы Бунимович идёт к сопоставлению поэзии и устности. «на завтрак на чай принимай чаевые» – является нам перечислением вполне бытовых (проза жизни) вербализованных явлений, за каждым из которых может стоять устная бытовая фраза, к примеру: «это тебе деньги на завтрак», «оставь ему на чай», «принимай чаевые, брат». Поиски новой поэтики происходят в зазоре между сказанным (устным) и ещё не сказанным (и не написанным), посредством отыскивания знака, который может быть написан здесь и сейчас. Весь процесс поиска знака у читателя как на ладони – и происходит здесь и сейчас, в данное конкретное мгновение; по сути, речь идёт о «здесь-бытии» Хайдеггера.

В попытке остановить мгновение у Якова Бунимовича присутствует ощущение того, что структуралисты называли «письмо». Письмо как действие, как акт превращения речи в записанную речь. Ролан Барт разделял язык на речь (устное), письменное и письмо как таковое[47]47
  Barthes R. Le grain de la voix / Barthes R. L’Obvie et 1’Obtus: Essais critiques III. – Paris: Seuil, 1992. – P. 12–13.


[Закрыть]. Письмо, по сути, и становится главным героем этих стихов. Письмо как акт и его автор как исчезающий субъект.

Одно из стихотворений Бунимовича так и называется – «Звуковое письмо». Письмо фигурирует здесь и как действие, и как некий месседж, имеющий своего адресата.

Музыка возможности

Звонок

Слово полёт

Полёт слова

Пространство где ты слышишь свой голос

Не как тень но как музыку ветра

Шелестением листьев ветви движением

Встречает поток молчания

Темой стихотворения предстаёт опять же не что иное, как поэтика устности. Слово «письмо» предполагает существование знаков, которыми это письмо «записано». Но автор чётко определяет своё письмо как «звуковое», а следовательно, читатель должен сразу же быть готов к тому, что знаков в нём нет. Почему нет, спросите вы, ведь мы читаем его записанным на бумаге? Ответ заключается как раз в словах «музыка возможности». Этими словами поэт устанавливает условия игры, на которые должен пойти читатель, чтобы у него получилось понять и воспринять это стихотворение, которое ещё (внимание!) не написано. Да, именно так: мы имеем дело с написанным ненаписанным стихотворением.

Это словосочетание повторяется в конце стихотворения: перед нами кольцевая структура стихотворного текста. Возможно, это сделано для того, чтобы ещё раз напомнить читателю, что это всего лишь игра, что он сейчас находился не в реальном мире написанного стихотворения, а в нереальном мире ненаписанного текста. Кроме того, это словосочетание является ключом для выхода читателя наружу, в его обычную жизнь, за пределы стихотворения.

Читателю поначалу кажется, что ключевой герой «Звукового письма» – человек, ведь именно благодаря ему речь не только существует как данность, она также может быть отрефлекси– рована. Наряду с летящим словом в пространстве присутствует молчание как неотъемлемая часть речи. И мы понимаем, что уже не только человек-субъект способен отражать свой собственный голос, но пространство также способно на подобную рефлексию; оно вбирает в себя и субъекта-человека, и его голос, и его молчание.

Хайдеггер писал, что молчать – это не значит быть немым. Таким образом, молчание не идентично тишине. У Анри Мешонника, который как раз и ссылается на Хайдеггера, в статье «Устность – поэтика голоса» мы читаем: «Отсутствие звука, которое именуется тишиной, – это явление иного порядка, поскольку оно не является ни прерыванием, ни исчезновением человеческого голоса»[48]48
  Мешонник А. Рифма и жизнь / Перевод с французского Ю. Маричик-Сьоли. – М.: ОГИ, 2015. – C. 271.


[Закрыть]. А молчание как раз предполагает существование голоса где-то за пределами молчания. Инна Ширко, друг Якова Бунимовича и участница созданной им школьной театральной студии, в своих воспоминаниях пишет: «… Яша удивительно умел “держать паузу” так, чтобы последующее не было случайностью, “не в тему” или фальшиво, а органично родилось из тишины, – “задержка дыхания”»[49]49
  Ширко И. Мой друг Яша Бунимович. Цит. по сайту Галы Лоховой: http://galalokhova.com/people-and-projects/moj-drug-yasha-bunimovich


[Закрыть].

В другом стихотворении Якова Бунимовича мы снова встречаемся с парадоксальным молчанием, где слово «замолчи» работает уже как пуант:

Лучше на солнечные лучи,

коих давно мы не замечали,

выскочи и, не зная печали,

замечательно замолчи.

Итак, появление слова «молчание» в стихотворении «Звуковое письмо» – очень важно, потому что, во-первых, молчание является предсловом, а во-вторых, без молчания невозможно такое явление, как ритм.

Важную роль в текстах Бунимовича играют повторы; они приближают звучание лучших стихов поэта (и стихотворения «Звуковое письмо» в частности) к звучанию повседневной человеческой речи, которая несёт в себе возможность создания вещества поэзии.

А миф – это слово

А слово – это полёт и звук

это рука и буквы (которых не видишь ты)

А слово – это далёкий друг

Свет возникающий из темноты

Музыка возможности

Что же происходит до того, как мы покинем пространство текста? В последних строках стихотворения поэт напоминает нам, что слово как таковое не более чем миф (означающее, не имеющее отношения к означаемому). Что на самом деле слово мимолётно – и стоит отдельно от знака (от руки и букв).

Сразу же после стихотворения «Звуковое письмо» мне хотелось бы обратиться к тексту «Во сне я запускал буквы в небо…», которое является своеобразным антиподом «Звукового письма». Если в первом случае автор пишет о постижении феномена устного, то здесь идёт речь о постижении феномена письменного.

Буква «А» напоминала на просвет

тонкую льдинку дневной луны.

Появление рядом буквы «Б» напоминало эпос,

Встречу Одиссея и Пенелопы.

Похоже, мы имеем дело с косвенным рассказом о теории знака, о семиотике как таковой и о том, равно ли означаемое означающему. Согласно стихотворению – эти явления между собой вовсе не равны.

Питер Брук, чья книга «Пустое пространство» оказала огромное влияние на Якова, писал: «Слово не начинается как слово – это конечный результат импульса, который возникает из нашего отношения к жизни, из нашего поведения и, раз возникнув, требует выражения»[50]50
  Брук П. Пустое пространство / Перевод с английского Ю. Родман и И. Цимбал, вступительная статья Ю. Кагарлицкого, комментарии Ю. Фридштейна и М. Швыдкого. – М.: Прогресс, 1976. – С. 16.


[Закрыть].

В стихотворении Якова Бунимовича слово возникло именно как слово – из букв. Но означает оно не то, что эти буквы образовали в своём сочетании.

Что-то правильное складывалось

из покачивания пяти воздушных шариков

«С», «Л», «О», «В», «О».

Как название магазина «СВЕТ».

То, что получилось в результате покачивания пяти воздушных шариков, не идентично слову «слово». Как название магазина «Свет» не имеет отношения к самому феномену света. И всё-таки – поэт уверен в этом – «что-то правильное складывалось» из пяти разрозненных букв, которые обречены качаться в пустом воздушном пространстве. И это нечто – предчувствие, предслово, предвосхищение слова, его ожидание.

В книге, изданной друзьями Якова, есть стихотворение «В зале ожидания», рядом с которым редактор указал, что этот текст был написан для газеты «Мы». Говорят, что любой писатель, сколько бы книг у него ни вышло, по сути, всю жизнь пишет (и порой никак не может написать) одну и ту же книгу. Поэт, говоря по аналогии, всю жизнь пишет стихи, в которых фигурируют одни и те же ключевые образы, метафоры – колышки, без которых невозможно было бы натянуть полотно текста в пространстве авторского мировидения. У Якова Бунимовича одна из таких ключевых метафор – метафора ожидания.

Непридуманность. Вот что драгоценно.

Возможность не измышлять. Метафора и документ,

точка совпадения искусства и жизни.

Это афористичное высказывание хорошо упрятано между случайной, на первый взгляд, болтовнёй – многословным описанием того, что происходит вокруг поэта в данный момент: вокзал, зал ожидания, задание от газеты «Мы».

В ожидании вдохновения. Что такое вдохновение?

Какой-то особый вдох и необходимость выдоха,

   высказывания, сообщения. Или просто, затаив дыхание, наблюдать.

В следующем катрене читателя переносят сначала в реальный зал ожидания «в небольшом белорусском / городке Орша», а потом поэт преображает это пространство в нечто совсем другое: зал ожидания вдохновения.

В частных беседах друзья Якова Бунимовича вспоминают, что поэт очень любил поездки-импровизации, которые организовывались так: сел в поезд и поехал. Одна из таких поездок отразилась в цикле коротких трёх– и пятистиший, которые Яков называл «хокку» и написал в поезде, идущем в Витебск. Количество слогов в коротких стихотворениях не соответствует представлению о классическом японском каноне, но по манере исполнения и идее, которая заключалась в фиксации мгновений «картин изменчивого мира», этот цикл действительно можно рассматривать как попытку применить требования японской эстетики на русской почве.

Покачивает поезд

неровный почерк и стиль неровный

но те же взгляды в окошко

Первое стихотворение цикла начинается со слов «подъезжая к Витебску». За ним, словно вагоны за тепловозом, следуют одна за другой короткие зарисовки, подобные вспышкам сознания или кусочкам мозаики, между которыми предполагаются огромные временные и пространственные зазоры. На первый взгляд, это просто короткие мысли, записанные во время долгой поездки в плацкартном вагоне; вагон, где едет наш поэт, именно плацкартный, потому что автор со своего места видит два окошка, левое и правое, а в них – две стороны света, которые должны соединиться в стихотворении.

В левом окошке

небо намного светлее

Восток и Запад

Несмотря на то что по отдельности большинство коротких верлибров, составляющих цикл «Хокку», смотрятся как случайные, кое-где даже небрежные обрывочные записи, вместе они начинают работать и влиять друг на друга. Так, пассажир с верхней полки становится частью общего пейзажа, и он олицетворяет «Восток», потому что у него на футболке поэт увидел надпись «Японский национальный вид спорта / Сумо». Это пятистишие расположено в одном окошке, а в другом поэт расположил «Запад»:

Ох какие высокие деревья

Готика

Проехали мимо

Друг Бунимовича Борис Ентин в частной беседе вспоминает: после приезда Питера Брукса в 1989 году в Россию Яков говорил друзьям об «удивительно светлом шлейфе», который оставил Брукс после себя во всех местах, где он побывал. Поэт добавлял, что ему бы тоже хотелось оставить после своего ухода «светлый шлейф», и он имел в виду не только память друзей, но и нечто большее, связанное с его поэтикой преображения. «Что-то правильное складывалось / из покачивания пяти воздушных шариков»; возможно, это и есть тот самый «шлейф», о котором говорил Бунимович. Субстанцию эту невозможно назвать, ведь находится она в зазоре между означающим и означаемым. Но было бы хорошо, если бы читатель видел написанное на листе бумаги имя «Яков Бунимович», а из этого имени в окружающем пустом пространстве возникало нечто правильное, похожее на название магазина «Свет».