Книга: Чехов. Мысли на каждый день - Антон Чехов

О занятиях - Чехов в это время очень занят издательскими делами. Он "продался" Марксу. Это тогда был такой издатель, издавал журнал "Нива". (На этом месте мне все вспоминались детские ощущения - "Динка"! Там же вроде точно упоминалось, что они получали и читали "Ниву"... а может, это и у Бруштейн было... )) ) Маркс приобрел права на сочинения Чехова. Чехов только выторговал права на пьесы. Ну, это, видимо, веяния времени, тогда пьесы, театр - это было очень значимо... Еще Чехову обещали издать его собрание сочинений. Вот он и занимался приведением своих сочинений в порядок, это было и по договору нужно - издатель угрожал штрафами, требовал, чтобы ему все было передано, так что пришлось собирать все черновики и записи по месту жительства, поднимать старые газеты и журналы, куда Чехов писал в самом начале своей писательской карьеры. Хорошо, что у Чехова множество родственников, знакомых и поклонников, которые тоже подключились к делу, проверяли в библиотеках старые подшивки и переписывали рассказы... Ну а затем это все нужно было сводить в нечто целостное, чтобы вышло действительно собрание сочинений. Вот опять пошло - проверка корректур, постоянные переговоры о присылке корректур и т.д. Чехов рассчитывал, что издатель солидный, и ему не придется больше маяться с типографски-издательскими делами, как у Суворина. Не получилось. С расчетами по деньгам тоже не очень хорошо получилось... В общем, мне кажется, вышло серединка на половинку.

И уж по любому, с этим издателем у Чехова не сложилось таких отношений, как с Сувориным. С ним явно было без толку вести в письмах длинные разговоры "о литературе", обо всем на свете. Дико также представить, чтобы к такому издателю поехать в гости, пожить у него на квартире... Чисто такой деловой, прямо западный подход к бизнесу. А мне все-таки жаль по поводу Суворина. Но с ним в этот период у Чехова отношения испортились. Причины идеологического характера! Судя по всему, они начали "цапаться" еще со времен дела Дрейфуса, в котором оказались, так сказать, по разные стороны баррикад... Потом это все только углублялось... И вот разрыв. А может, еще и у Суворина в этот период пошатнулось его финансовое положение, и он просто не мог приобрести эти самые права на сочинения. Эх.

Помимо этого Чехова опять угораздило ввязаться в дела общественного и социального характера. Но тут, в какой-то степени, еще и стечение обстоятельств... Я так поняла, что Чехов, будучи лицом общественно значимым, своим состоянием здоровья и переездом в связи с этим на жительство в Ялту, привлек внимание тогдашней прессы. Какие-то не в меру горячие журналисты принялись печатать какие-то фантазии, что Чехов собирается там строить "санаторию" для чахоточных больных... И к Чехову сплошным потоком пошли больные со всех концов. А может, кого-то направляли как бы по знакомству разного рода коллеги - врачи, литераторы и прочие. А может, кто-то сам по себе решал, что приедет и обратится к Чехову... Представляю, как это было... Когда и сам себя не очень здраво ощущаешь, а тут еще к тебе приходят люди в самом жалком состоянии... и что с ними делать... Чехов принялся опять за привычное дело - выжимание денег, откуда можно, поиски и договоренности - где кому найти жилье, какое-никакое обеспечение. Судя по письмам, Чехов привлек к делу и свой "фандом" - как сейчас бы выразились, а у Чехова в письмах сказано, что здесь, в Ялте, есть разные "барыни и барышни", которых именуют "антоновки". Чехов их нагрузил тоже этими общественными делами... А еще в комментах упомянуто, что за многих этих больных Чехов просто сам платил за жилье из своего кармана... Мда. (любопытно, а сейчас кто-нибудь может вот так явиться к какому-нибудь из наших известных литераторов, к какой-нибудь Улицкой или Сорокину какому-нибудь, к Акунину за границу поехать - и просить их помочь с проживанием и лечением? )) и какие будут результаты... )

А фотку в этом томе вообще поместили классную. (подумав) Вот мне эта фотка вообще больше всех понравилась из всех. ))

«… Жизнь проходит так, нога за ногу.» *** «А ведь у меня были рассказы и в «Новостях дня»!! Мудрено теперь отыскать их. Когда у Вас будут дети писатели, то внушайте им, что всякий напечатанный рассказ, как бы он плох ни был, надо вырезывать и прятать себе в стол.» *** «… Переписки у меня очень много, моя комната похожа на почтовое отделение.» *** «Деньги мои, как дикие птенцы, улетают от меня, и через два года придется поступать в философы.» *** «Сегодня на телеграфе, когда я подавал телеграмму, телеграфистка, полная дама с одышкой, увидев мою подпись, спросила: Вы Антон Павлович? Оказалось, что я лечил ее и ее мать 15 лет назад. Радость была велия. Но как я уже стар! Уже пятнадцать лет доктором, а мне все еще хочется ухаживать за молоденькими барышнями.» *** «Я сижу у себя в любезном Мелихове, зябну и неистово читаю корректуру, которую целыми пудами присылает мне Маркс. Редактируя все то, что я до сих пор написал, я выбросил 200 рассказов, и все же осталось более 200 печатных листов – и выйдет таким образом 12-13 томов Когда я собрал всю эту массу, то только руками развел от удивления.» *** «Новости дня», очевидно, желая подшутить надо мной, напечатали заметку, а потом и небольшую статью о том, что я будто открываю на берегу Крыма санаторию или колонию для земских учителей, - и это было передано по телеграфу в провинциальные газеты, и теперь земские учителя присылают мне письма с выражением благодарности и с просьбой принять в санаторию. Вы знакомы с Эфросом. Пожалуйста, прошу Вас, повидайтесь с ним и передайте ему просьбу мою – не продолжать этой шутки. Он за что-то сердит на меня, каждый год непременно подносит мне что-нибудь. И спросите: неужели нет других способов – без того чтобы не вводить в заблуждение читателей и учителей, которые пишут теперь мне и прилагают в ответ марки?» *** «… Я очень скучаю. Погода здесь великолепная, теплая, но ведь это только соус, а к чему мне соус, если нет мяса.» *** «Я здоров, но не каждый день.» *** «Таганрогская Дума избрала меня в попечители городской библиотеки. Теперь, когда будете в Таганороге, я позволю Вам переночевать в библиотеке.» *** «У меня болезнь: автобиографофобия. Читать про себя какие-либо подробности, а тем паче писать для печати, - для меня это истинное мучение.» *** «Я получаю из Москвы письма от исполнителей «Дяди Вани». Они в отчаянии, что волновались, переигрывали, нервничали. Ожидали фурора и вдруг средний успех – и это волнует молодых артистов. Я работаю уже 21 год и знаю, что средний успех и для писателя и для артиста – самый удобный успех. После большого успеха всегда наступала реакция, выражавшаяся в повышенных требованиях и затем в некотором разочаровании и охлаждении – реакция, физиологически объяснимая.» *** «… Как бы ни было, все прекрасно, и я благодарю небо, что плывя по житейскому морю, я наконец попал на такой чудесный остров, как Художественный театр.» *** «Да, говорят, что «Дядю Ваню» хорошо играют. Не видеть своих пьес – это моя судьба.» *** «Студент приехал и привез валик для марок. Студента устроим как-нибудь, я сдам его m-me Бонье и думаю, что он будет жить хорошо со своими 40 р. в месяц. Тут много бедняков, у которых нет и 4р. Вчера Марфуша докладывала мне: «Ергатический артист». Оказывается, «драматический артист», пришел просить. Московский поэт Епифанов умирает в приюте. Одним словом, от сих бед никуда не спрячешься и прятаться грех; приходиться мириться с этим кошмаром и пускаться на разные фокусы. Будем печатать воззвание насчет чахоточных, приезжающих сюда без гроша.» *** «Зачем Вы носите с собой револьвер? Вы честно исполняете свой долг, правда на Вашей стороне, значит, - к чему Вам револьвер? Нападут? Ну и пусть. Не следует бояться, что бы ни угрожало, а это постоянное ношение револьвера только Вам же испортит нервы.» *** «Ты бы стремился поближе к Москве… Провинция затягивает нервных людей, отсасывает у них крылья.»

Чехов живет в пансионе, где много русских. А может, тут только русские останавливаются... В любом случае, он со всеми заводит знакомства. Я думаю - скучно. )) Ну да, хорошо, конечно, на юге Франции, и без снега и холода, но... что здесь делать-то?? ))) Тем более, что по основному роду деятельности возникли проблемы - Чехов в письмах жалуется, что ему трудно писать в непривычной обстановке... От нечего делать Чехов занялся изучением французского языка - и в нескольких письмах важно рассказывает сестре Маше различные тонкости и правила. Прикольно. )) (а в письмах Суворину упоминается, что обучаться великий писатель земли русской предпочитает у юных и хорошеньких француженок... )) ) Если находится подходящая компания, Чехов выезжает в Монте-Карло, в игорные дома. Но, к счастью, игроманией не страдает. Опять же, откуда у Чехова и деньги на рулетку и блэк-джек. Или во что там играли на рубеже ХХ века. Приобретаются по случаю масса забавных, приятных и полезных в хозяйстве вещичек, которые тут же посылаются (усим своим односельчанам) многочисленным родным и близким. Причем посылаются, в основном, не по почте, как водится, а с оказией - вот, значит, тут в Ницце (в пансионе, проездом из Парижа и т.д.) был такой-то, отъезжает домой, так он вам завезет... Меня это прямо умилило - такой колхоз. )) (Близок таки Чехов к русскому народу! ))) )

Однако, несмотря на все эти экстремальные условия, Чехов и тут умудрился поучаствовать в общественной деятельности. На этот раз в пользу своего родного Таганрога. Там деятельные горожане задумали организовать городскую библиотеку... По этому поводу Чехов вел переписку с неким Иордановым. Это и раньше упоминалось в письмах - Чехов активно взялся помогать с организацией библиотеки, хотя, я думаю, изначально у людей была только скромная просьба предоставить свои сочинения... Но Чехов еще и обратился к своим знакомым и выпросил их сочинения тоже. Договорился с издателями о приобретении для библиотеки книг по льготной цене. Мало того, у него возникли всякие планы и проекты, как улучшить деятельность библиотеки (организовать там хороший отдел с периодикой, отдел со справочной литературой)... А здесь, во Франции, Чехову вообще что-то пришло в голову, и он недолго думая приобрел для таганрогской библиотеки все сочинения французских классиков! )) Однако. Помимо библиотечных дел Чехов еще поучаствовал в делах скульптурных. Там, в Таганроге, надумали установить в городе памятник Петру I, и Чехов съездил в Париж, пообщался с парой скульпторов (что ли уроженцев Таганрога), которые не возражали для города изваять статую Петра. Как я понимаю, за чисто символическую оплату, включающую главным образом оплату за материал и прочие рабочие расходы. Изложения условий и фотографии проектов были посланы в Таганрог.

Кроме того, в Ницце был написан портрет Чехова. Портрет заказал Третьяков для своей галереи, и с этим портретом получилась натуральная эпопея. Сначала художник долго гонялся за Чеховым дома - то они сговаривались, когда и как будет проходить позирование... договорились о приезде Чехова в Петербург. Но в Петербург Чехов не попал, так как свалился в больницу с обострением чахотки. В итоге художник приехал к Чехову в Мелихово и писал портрет там. Портрет никому не понравился - ни художнику, ни Чехову. И вот Чехов в Ницце, и опять возникает тема портрета. Художник вслед за Чеховым приезжает в Ниццу! чтобы писать свой портрет... (это прямо таки готовый сюжет для какого-нибудь современного романа )) ) Видимо, на этот раз художник приложил все усилия, и портрет все-таки попал в галерею... Хотя самому Чехову портрет все равно активно не нравился, и он по этому поводу в письмах высказывался желчно и саркастически.

Мне, в конце концов, стало интересно, что за портрет такой, в чем дело. Гугл, как говорится, в помощь. )) Ну, я не знаю... )) По мне так - портрет и портрет... Может, Чехову как-нибудь подсознательно казалось, что он тут слишком старый и больной? А он себя так не ощущал?

Для сравнения и контраста имеется фотография, сделанная в местной фотостудии. Гламурное фото! ))) Правда, Чехову и эта фотка не особо понравилась. И так плохо, и этак нехорошо! Надо выводить что-то среднее между этими двумя крайностями. ))

В этот же период Чехов много общается с некой художницей Хотяинцевой. Она тоже рисовала Чехова! )) Дружеские шаржи и юмористические рисуночки. И у Чехова возражений не нашлось. Поискала в гугле и Хотяинцеву. А что - очень симпатично. И оказалось, что именно Хотяинцева нарисовала тот рисунок, который сейчас везде используют на обложках - Чехов смотрит на свой портрет... Ну да, наверно, художницу эти страдания с портретом очень развлекали... Весной Чехов наконец с радостью возвращается к себе, в Мелихово. Но, судя по всему, это оказалось последнее лето в Мелихове... С наступлением осени Чехов решает отправиться зимовать в Ялту. Мысль поехать опять в Ниццу энтузиазма у него не вызывает. Ялта тоже раньше у Чехова энтузиазма не вызывала, но все ж таки - не Франция... На этот раз в Ялте ему понравилось больше. Чехов нашел, что климат здесь нисколько не хуже, чем в Ницце. В Ялте, видимо, Чехова встретили со всей душой... Он живет то у тех, то у этих, а потом вообще покупает себе дачу! С большими скидками... польза от литературной славы. )) И тут приходит трагическое известие о смерти отца. Тот скоропостижно скончался в результате болезни. Опять потрясение для всей семьи... Чехов сразу же усмотрел свою вину - ну вот его не было рядом, и так получилось! А он бы заметил, что со стариком что-то не так! и тогда бы так не было! С отцом у Чехова всю жизнь были какие-то чрезвычайно сложные и напряженные отношения. Но, в конце концов, родители же жили с ним...

После смерти отца встает вопрос, как жить дальше. В Мелихово, видимо, после этого уже возвращаться не хочется. Там уже все не так и чего-то не хватает. Эх... Я тут прочитала в комментариях, что отец Чехова всю жизнь вел дневник, в котором тщательно все записывал, течение жизни. А вот взяли бы и издали это. Для маньяков. Мне бы очень интересно было почитать...

Нашла еще раскрашенную фотку - Чехов в Мелихове, где-то в последние годы. Зато в этом томе появляется наконец первое упоминание о судьбоносной встрече! )) С актрисой Книппер, будущей Чеховой. Вот - это было в письме Суворину от 8 октября 1898г. и говорится там буквально следующее: "Ирина, по-моему, великолепна. Голос, благородство, задушевность - так хорошо, что даже в горле чешется. Если бы я остался в Москве, то влюбился бы в эту Ирину."

«Я говорю на всех языках, кроме иностранных; когда за границей я говорю по-немецки или по-французски, то кондуктора обыкновенно смеются, и в Париже добраться с одного вокзала на другой для меня все равно что играть в жмурки.» *** «… Когда погода испортится, уеду в Париж. (В Париже климат очень здоров, особенно в Мулен Руж).» *** «Перчатки пришлю при первой возможности; вообще буду вести себя так, что в один прекрасный день все вы скажете: «Как приятно иметь родственника, живущего за границей». *** «Писать не дома – сущая каторга, точно на чужой швейной машине шьешь.» *** «Я умею писать только по воспоминаниям и никогда не писал непосредственно с натуры. Мне нужно, чтобы память моя процедила сюжет и чтобы на ней, как на фильтре, осталось только то, что важно или типично.» *** «Вы как-то писали, что если «Хирургия» погибает, то, значит, она никому не нужна, туда ей и дорога. Но если у нас не читают книг и журналов, то это не значит, что они не нужны.» *** «Не будьте кислы, как клюква. Будьте рахат-лукумом.» *** «Я обленился, как араб, и ничего не делаю, решительно ничего, и глядя на себя и на других русских, все больше убеждаюсь, что русский человек не может работать и быть самим собой, когда нет дурной погоды.» *** «Меня пишет Браз. Мастерская. Сижу в кресле с зеленой бархатной спинкой. En face. Белый галстук. Говорят, что я и галстук очень похожи, но выражение, как в прошлом году, такое, точно я нанюхался хрену.» *** «Мне опротивело писать, и я не знаю, что делать. Когда я теперь пишу или думаю о том, что нужно писать, то у меня такое отвращение, как будто я ем щи, из которых вынули таракана… Противно мне не самое писание, а этот литературный антураж, от которого никуда не спрячешься и который носишь с собой всюду, как земля носит свою атмосферу.» *** «У меня умер отец. Выскочила главная шестерня из мелиховского механизма, и мне кажется, что для матери и сестры жизнь в Мелихове утеряла теперь всякую прелесть, и что мне придется устраивать для них теперь новое гнездо. И это весьма вероятно, так как зимовать в Мелихове я уже не буду, а без мужчин в деревне не управиться.» *** «Я просил телеграфировать просто – Ялта, Чехову. Прибавка «дача Бушева», «д.Иванова» только сбивают почту, так как я часто меняю квартиру.» *** «В Ялте нет ни дворян, ни мещан, перед бациллой все равны, и эта бессословность Ялты составляет некоторое ее достоинство.» *** «Описание побоища у Палкина вышло у Вас высокохудожественным; так написано, что даже приятно, что великие люди подрались.» *** «Мне не везет в театре, ужасно не везет, роковым образом, и если бы я женился на актрисе, то у нас наверное родился бы орангутанг – так мне не везет!!» *** «Жизнь идет, идет и идет, а куда – неизвестно.»

Написана и поставлена пьеса "Чайка". Тут все рождалось, так сказать, с потом и кровью... Премьеру стали делать в Петербурге, там что-то не так пошло с актерами, с публикой - премьера вышла сокрушительным провалом. Расстроенный Чехов сбежал к себе в деревню, многочисленные знакомые принялись его разыскивать, писать письма... Чехов в ответ писал отчаянно бодрые письма и философствовал в духе "никогда больше". Ну да, помню по письмам, что в более-менее таком же духе Чехов писал несколько лет назад и высказывал много критических и злобствующих замечаний в адрес театра и театральной публики. Сложные были у Чехова отношения с театром! Пьесу, однако, не сняли, представления продолжались, и через какое-то время уже последовал успех у публики. Но, видимо, в то время пьеса представлялась скандальной... А мне, когда я ее читала, она была вообще непонятной. )) Почему-то из всей пьесы намертво запомнился эпизод - даже не со знаменитым ружьем, которое должно выстрелить - а вот: "а мои страницы даже не разрезал!" )) Захотелось даже перечитать пьесы. Раздумываю. Наверно уж тогда надо дочитать письма сначала, посмотреть, как там пойдут дела со следующими пьесами. Кстати, в этот же период написана и пьеса "Дядя Ваня". Но про нее вообще тут практически не говорится. Что ли Чехов ее никуда не посылал, никому не давал? Странно. Может, из-за проблем с "Чайкой"?

Заканчивается том драматически - у Чехова начались серьезные проблемы со здоровьем. Он и раньше был не особо крепок здоровьем, о чем постоянно упоминается в письмах. А тут - сначала вынужденное обращение к окулисту. Оказалось, что у Чехова были разные глаза! Один с близорукостью, другой с дальнозоркостью! Ничего себе. Из-за этого его мучили сильные головные боли, с "мерцанием в глазу"... тут, наверно, и ослепнуть можно... Врач, судя по всему, прописал какое-то лечение, потребовал беречь глаз - который "мерцает", видимо, так. У Чехова опять трудности - нужно сейчас при письме и чтении пользоваться другим глазом, а он им "не умеет читать". Видимо, раньше пользовался только одним глазом... Вот ведь какие удивительные подробности узнаешь. Никогда бы и в голову не пришло...

А дальше вообще последовал серьезный удар - чахотка. А ведь до этого в письмах проскальзывало про постоянный кашель... но Чехов бодрился и утверждал, что все нормально у меня с кашлем, просто привычка! А тут внезапно началось легочное кровотечение, прямо на ужине в ресторане - и еле-еле смогли остановить к утру... Ужинал Чехов с Сувориным, тот его и отвез в гостиницу. Через некоторое время кровотечение открылось опять, тут уж Чехова без разговоров отправили в больницу, прописав строгий постельный режим. Это взбудоражило всех знакомых и родственников. Начались визиты к больному с гостинцами, телеграммы, обеспокоенные письма... А Чехову вообще-то вредно это столпотворение... То есть, говорить много нельзя, от этого опять начинается кровотечение. Да уж.

Затем наконец Чехова выписали, потребовав соблюдать строгий режим, усиленно питаться... у него еще и недоедание выявили! Избегать волнений, суеты. Показан теплый климат. Вот ведь как. А мне почему-то думалось - раньше - что Чехов в конце концов забросил врачебную практику, потому что ему надоело, ну или там решил посвятить все силы литературе. А оказывается, ему врачи запретили, по медицинским показаниям. 1897 год. Чехову остается жить меньше десяти лет... ((

«Чертовский кашель создал мне репутацию человека нездорового, при встрече с которым непременно спрашивают: «Что это Вы как будто похудели?» Между тем в общем я совершенно здоров и кашляю только оттого, что привык кашлять.» *** «Нет ли чего нового из области мечтаний бессмысленных и благомысленных? Почему Вильгельм отозвал генерала В.? Не будем ли мы воевать с немцами? Ах, мне придется идти на войну, делать ампутации, потом писать записки для «Исторического вестника». (Нельзя ли у Шубинского взять аванс в счет этих записок?)» *** «1 октября у нас открывается телеграф. Пожалуйста, пришлите мне какую-нибудь ненужную телеграмму – для почина; пошлите ее так, чтобы я получил 1 октября во время молебна. Если пошлете накануне поздно вечером, то это будет в самый раз.» *** «У нас перепись. Выдали счетчикам отвратительные чернильницы, отвратительные аляповатые знаки, похожие на ярлыки пивного завода, и портфели, в которые не лезут переписные листы, - и впечатление такое, будто сабля не лезет в ножны. Срам. С утра хожу по избам, с непривычки стукаюсь головой о притолоки, и как нарочно голова трещит адски; и мигрень, и инфлуэнца. В одной избе девочка 9 лет, приемышек из воспитательного дома, горько заплакала от того, что всех девочек в избе называют Михайловнами, а ее, по крестному, Львовной. Я сказал: «Называйся Михайловной». Все очень обрадовались и стали благодарить меня. Это называется приобретать друзей богатством неправедным.» *** «Насчет чумы, придет ли она к нам, пока нельзя сказать ничего определенного. Если придет, то едва ли напугает очень, так как и население, и врачи давно уже привыкли к форсированной смертности, благодаря дифтеритам, тифу и проч. Ведь и без чумы у нас из 1000 доживает до 5-летнего возраста едва 400, и в деревнях, и в городах на фабриках и задних улицах не найдете ни одной здоровой женщины. Чума будет тем страшна, что она явится через 2-3 месяца после переписи, народ истолкует перепись по-своему и начнет лупить врачей, отравляют-де лишних, чтобы господам больше земли было. Карантины мера не серьезная. Некоторую надежду подают прививки Хавкина, но, к несчастью, Хавкин в России не популярен; «христиане должны беречься его, так как он жид». *** «Я пошел со своими часами к Буре, хотел отдать в починку. Буре, заглянув в часы и повертев их в руках, улыбнулся и сказал сладковатым голосом: «Вы, мсье, забыли их завести…» Я завел – и часы опять пошли. Так иногда причину своих бедствий ищешь в мелочах, забыв о главном.» *** «Весь пост и потом весь апрель придется опять возиться с плотниками, конопатчиками и проч. Опять я строю школу. Была у меня депутация от мужиков, просила, и у меня не хватило мужества отказаться. Земство дает 1000, мужики собрали 300р. – и только, а школа обойдется не менее 3 тысяч. Значит, опять мне думать все лето о деньгах и урывать их то там, то сям. Вообще хлопотлива деревенская жизнь.» *** «Если Вы согласны позавтракать со мной в «Славянском базаре», то напишите: «Согласна». Телеграфист может подумать, что я предложил Вам руку и сердце, но что на до мнения света!!» *** «Я выслушивал Левитана: дело плохо. Сердце у него не стучит, а дует. Вместо звука тук-тук, слышится пф-тук. Это называется в медицине – «шум с первым временем». *** «Вчера вечером со мной случился скандал: только что сел обедать, как из легкого пошла кровь, которую я унял только к утру.» *** «В клинике был у меня Лев Николаевич, с которым вели мы преинтересный разговор, преинтересный для меня, потому что я больше слушал, чем говорил. Говорили о бессмертии. Он признает бессмертие в кантовском вкусе; полагает, что все мы (люди и животные) будем жить в начале (разум, любовь), сущность и цели которого для нас составляют тайну. Мне же это начало или сила представляются в виде бесформенной студенистой массы; мое я – моя индивидуальность, мое сознание сольются с этой массой – такое бессмертие мне не нужно, я не понимаю его, и Лев Николаевич удивляется, что я не понимаю.» *** «Я уже подобрал рифмы: бациллы – крокодилы.» *** «Я здоров, но за мной надзирают так тщательно, что ничего больше не остается, как считать себя больным. Ем, ем и только ем. Доктора приказали прибавляться в весе, и я стараюсь поскорее стать тяжелым человеком.»

Как сказано в сопровождении-пояснении - начался самый плодотворный период в творчестве Чехова! Ну, а для меня, воспринимающей это все как семейную сагу, все выглядит так: семейство Чеховых приобрело себе имение! )) Приобрел, конечно, исключительно Чехов, который искал, прикидывал, заключал кредитные договора, договаривался о займах с друзьями и сочувствующими (главным образом, естественно, с Сувориным)... Но факт, что они наконец все перебрались в это приобретенное имение. Мелихово... )) Название мне сразу повеяло знакомым - ну, видимо, из школьных учебников и каких-нибудь старых периодических материалов. Но мне тогда это ни о чем особо не говорило. Зато сейчас Мелихово для меня обрело жизнь... стало чем-то реальным и ощутимым... прямо прожитым... Аналогично, как с подробно описанными очаровательными домами, в которые поочередно переезжало семейство Дарреллов на острове Корфу. Как ни странно. ))

Сначала мне как-то представилось, что Чеховы просто приобрели дом, чтобы там спокойно жить, так сказать, на лоне природы. В сельской местности. Но ничего подобного! Семейство немедленно, с энтузиазмом, принялось хозяйствовать. Сажать цветы и деревья, сеять там... зерновые культуры... выяснять цены на овес и на лес и все такое прочее. Это меня поразило. Хотя, с прочтением, наоборот - подумалось, что это была самая естественная и ожидаемая реакция... Ну, вот Чехов же время от времени упоминает свои "мужицкие корни" - так это не для красного словца, а чистая правда... И в соответствии с этими корнями, просто таки на генетическом уровне - ну не могут они иметь при себе сколько-то там земли и не возделывать ее... )) То есть, не просто разбить клумбы с цветами - но чтобы все было, как положено - поля засеяны, леса присмотрены, живность чтобы копошилась во дворе и т.д. Иначе это не жизнь, а баловство. Очаровательно... )) Притом, что и сам Чехов во всем активно участвует, судя по всему. Здесь куча писем, так сказать, "делового характера" - с перечнем того и сего, что нужно купить и привезти... со списком работ, которые нужно выполнить, и что для этого опять же нужно купить и привезти...

В общем, к вопросу об имении Чехов подошел философски и практически! )) Он не стал копаться и перебирать, обосновывая все тем, что дома приобретают для людей какую-либо значимость по мере проживания в них. Надо в них обжиться, надо, чтобы появились воспоминания - и все придет! Видимо, имение досталось Чеховым довольно запущенное... Судя по тому, что Суворин, приехавший в гости в самый начальный период, в восторг не пришел и окружающее не одобрил. Если полагаться на ответное письмо Чехова. Но Чехов не стал брать в голову и отчаиваться. Как уже сказано - имение они все дружно обживали, жизнь налаживали. Ну и в результате получилось что-то теплое и уютное. Судя по тому, сколько там стало появляться гостей, и сколько народу с охотой стало сюда заезжать-приезжать...

Через некоторое время Чехова вовлекли уже и в жизнь всего уезда. Повод был скорбный - началась эпидемия холеры. Тут не до шуток - в этот же период от холеры умирает Чайковский... Чехова, можно сказать, мобилизовали, как врача. Выделили ему участок, в котором он должен был осуществлять санитарный надзор и медицинскую помощь. Чехов подошел к делу со свойственным ему энтузиазмом и бешеной энергией. Как я поняла, по предписаниям должны были быть организованы медицинские пункты для приема больных и помещения для их содержания. За счет земства. Чехов начал с того, что объехал весь свой участок, со всеми познакомился, все осмотрел... Требуемые пункты организовал и обустроил, сагитировав богатых землевладельцев, фабрикантов... Поразительно. )) Эпидемия продолжалась два года - ну, во всяком случае, в письмах об этом идет речь два года подряд. Чехов пишет, что на его участке было только несколько случаев. Но все-таки... Такая страшная инфекционная болезнь - (мрачно) это вам не коронавирус... )) И Чехов так спокойно ко всему отнесся и воспринял... Ну, вроде бы у него с юности была зацикленность насчет брюшного тифа. Вот почему-то тиф его пугал до жути, а холера не пугала! Чахотка не пугала! От которой у него на руках умер брат Николай - да и сам Чехов уже регулярно в письмах упоминает "кашель"... Причуды человеческой психики, я думаю. ))

Познакомившийся со всеми Чехов и дальше вовлекается в дела уездные. Ездит на земские собрания, выбирается в присяжные... Как он сам с гордостью упоминает в письмах - организуется строительство дороги (описания страшной распутицы в межсезонье в письмах постоянно встречаются!), на станции открывается нормальное почтовое отделение (разъяснения, куда и как писать, какие письма куда и как посылать, встречаются еще чаще!) Не то чтобы это все заслуга Чехова, но по любому он в этом деятельно участвовал... А вот под его непосредственным присмотром была открыта школа в селе и построена колокольня.

Жизнь, в общем, кипит. Вот только, как жалуется в письмах Чехов, зачастую не остается времени для собственно писания книг. А это все-таки - основной источник доходов для всего семейства! ))

«Ах, если бы Вы могли к нам приехать! Это было бы изумительно хорошо! Во-первых, очень приятно и интересно Вас видеть, а во-вторых, Вы своими советами спасли бы нас от тысячи глупостей. Мы ведь ни черта не смыслим. Я, как Расплюев, в сельском хозяйстве знаю только, что земля черная, - и больше ничего. Пишите. Как лучше сеять клевер: по ржи или по яровой?» *** «Жить в деревне неудобно, началась несносная распутица, но в природе происходит нечто изумительное, трогательное, что окупает своею поэзией и новизною все неудобства жизни. Каждый день сюрпризы один лучше другого. Прилетели скворцы, везде журчит вода, на проталинах уже зеленеет трава. Живешь, как в Австралии, где-то на краю света; настроение покойное, созерцательное и животное в том смысле, что не жалеешь о вчерашнем и не ждешь завтрашнего. Отсюда издали люди кажутся очень хорошими, и это естественно, потому что, уходя в деревню, мы прячемся не от людей, а от своего самолюбия, которое в городе около людей бывает несправедливо и работает не в меру. Глядя на весну, мне ужасно хочется, чтобы на том свете был рай.» *** «Утром Иван поехал на станцию за семенами, но вот уже солнце зашло, а его все нет и нет. Подозреваем, что лошадь утопла, а семена (150р.!) посеяны в поле… Восьмой час, а Ивана нет! С ним и Шарик. Оба с утра не ели.» *** «У меня гостит художник Левитан. Вчера вечером был с ним на тяге. Он выстрелил в вальдшнепа; сей, подстреленный в крыло, упал в лужу. Я поднял его: длинный нос, большие черные глаза и прекрасная одежа. Смотрит с удивлением. Что с ним делать? Левитан морщится, закрывает глаза и просит с дрожью в голосе: «Голубчик, ударь его головкой по ложу…» Я говорю: не могу. Он продолжает нервно пожимать плечами, вздрагивать головой и просить. А вальдшнеп продолжает смотреть с удивлением. Пришлось послушаться Левитана и убить его. Одним красивым, влюбленным созданием стало меньше, а два дурака вернулись домой и сели ужинать.» *** «Был у меня Гиляровский. Что он выделывал, боже мой! Заездил всех моих кляч, лазил на деревья, пугал собак и, показывая силу, ломал бревна. Говорил он не переставая.» *** «У меня ни гроша, но я рассуждаю так: богат не тот, у кого много денег, а тот, кто имеет средства жить теперь в роскошной обстановке, какую дает ранняя весна.» *** «Соседи нас не тяготят. Напротив… Вы знаете, мы не можем жить, если возле нет мишени, куда бы мы пускали свои юмористические стрелы. Не можем не судачить.» *** «…Все-таки нехорошо. В прошлом году голод, теперь страх. Жизнь берет много от народа, но что она ему дает? Говорят: борись! Но стоит ли игра свеч?» *** «Вишен у нас так много, что не знаем, куда девать. Крыжовник некому собирать. Никогда еще я не был так богат. Я стою под деревом и ем вишни, и мне странно, что меня никто не гонит по шее. Бывало, в детстве мне каждый день драли уши за ягоды.» *** «По случаю холеры, которая еще не пришла, я познакомился со всеми соседями. Есть интересные молодые люди. Например, мой сосед, князь Шаховской, 27 лет. Он сидит у меня по целым дням.» *** «Мужики привыкли к медицине настолько, что едва ли понадобится убеждать их, что в холере мы, врачи, неповинны. Бить, вероятно, нас не будут.» *** «Да, атавизм великая штука. Коли деды и прадеды жили в деревне, то внукам безнаказанно нельзя жить в городе.» *** «За это лето я так насобачился лечить поносы, рвоты и всякие холерины, что даже сам прихожу в восторг: утром начну, а к вечеру уж готово – больной жрать просит. Толстой вот величает нас мерзавцами, а я положительно убежден, что без нашего брата пришлось бы круто.» *** «Гости, гости, гости… Моя усадьба стоит как раз на Каширском тракте, и всякий проезжий интеллигент считает должным и нужным заехать ко мне и погреться, а иногда даже и ночевать остаться. Одних докторов целый легион! Приятно, конечно, быть гостеприимством, но ведь душа меру знает. Я ведь и из Москвы-то ушел от гостей.» *** «Я застал полнейшую распутицу и ехал со станции шагом, еле-еле, под постоянным страхом, что сейчас упадут лошади. Никто не ездит. В субботу мы лошадей не пошлем или пошлем только в том случае, если на четверть аршина выпадет новый снег. Иваненко уже писал тебе насчет распутицы. Пожалуйста, не упрямься и верь. Когда я ехал, то видел в Сазонихе брошенные сани с товаром, а теперь и подавно творится нечто хаосоподобное. Князь отправился на станцию пешком.» *** «Вы воронежский уроженец? Моя фамилия тоже ведет свое начало из воронежских недр, из Острогожского уезда. Мои дед и отец были крепостными у Черткова, отца того самого Черткова, который издает книжки.» *** «Купи простой медный кофейник, какой у нас был прежде. В ученых кофейниках кофе выходит невкусным.» *** «Враг, убивающий тело, обыкновенно подкрадывается незаметно, в маске, когда Вы, например, больны чахоткой и Вам кажется, что это не чахотка, а пустяки. Рака тоже не боятся, потому что он кажется пустяком. Значит, страшно то, чего Вы не боитесь… Все исцеляющая природа, убивая нас, в то же время искусно обманывает, как нянька ребенка, когда уносит его из гостиной спать. Я знаю, что умру от болезни, которой не буду бояться. Отсюда: если боюсь, то, значит, не умру.» *** «Кашель у меня значительно легче, я загорел и, говорят, пополнел. Но на днях едва не упал, и мне минуту казалось, что я умираю: хожу с соседом-князем по аллее, разговариваю – вдруг в груди что-то обрывается, чувство теплоты и тесноты, в ушах шум, я вспоминаю, что у меня подолгу бывают перебои сердца – значит, не даром, думаю; быстро иду к террасе, на которой сидят гости, и одна мысль: как-то неловко падать и умирать при чужих. Но вошел к себе в спальню, выпил воды – и очнулся.» *** «Как-то лет десять назад я занимался спиритизмом и вызванный мною Тургенев ответил мне: «Жизнь твоя близится к закату». И в самом деле мне теперь так сильно хочется всякой всячины, как будто наступили заговены. Так бы, кажется, все съел: и степь, и заграницу, и хороший роман… И какая-то сила, точно предчувствие, торопит, чтобы я спешил. А может быть, и не предчувствие, а просто жаль, что жизнь течет так однообразно и вяло. Протест души, так сказать.» *** «Если успеешь, купи мне мужские подтяжки, ибо я похудел в талии и с меня падает «некоторая часть моего фанфаронства», как выразился один семинарист.» *** «Я буду в восторге, если Вы приедете ко мне, но боюсь, как бы не вывихнулись Ваши вкусные хрящики и косточки. Дорога ужасная, тарантас подпрыгивает от мучительной боли и на каждом шагу теряет колеса. Когда я последний раз ехал со станции, у меня от тряской езды оторвалось сердце, так что я теперь уж не способен любить.» *** «Если поедете за границу и увидитесь там с Плещеевым, то скажите ему, чтоб он купил мне полдюжины стульев. Не отстану, пока не купит. Стулья мне не нужны, а нужно, чтоб он чувствовал.»

Вот нравится мне семейство Чехова, огромное, шумное, беспорядочное. Ну, и сам ГГ, конечно. )) Происхождение и окружение ведь влияют на человека? Хотя сам Чехов, как всем известно - по классической фразе про выдавливания из себя раба - и относился к своему происхождению крайне критически... Но стал бы он без этого тем самым Чеховым? Это ведь, наверно, очень много значит - с рождения осознавать себя частью довольно большого сообщества, связанного множеством сложных переплетений... Знать, что ты не один в жизни, что у тебя есть куча людей, о которых надо заботиться, которые о тебе позаботятся... Это же здорово.

Хотя, ясное дело, атмосфера тут не то что розово-сиропная. Есть трудности, есть проблемы. Как вот чувствуется из писем, что Чехов, фактически, стал главой семьи... Хотя он даже не старший из детей - удивительно. Но, видимо, самый ответственный. Два брата-алкоголика. О-хо-хо. За ними постоянно нужно присматривать. Ну, это сложно, особенно, если они сопротивляются и имеют амбиции и претензии... С Александром все понятно. Судя по всему, слабовольный человек, слабый... У него тоже потуги на творческую деятельность. Но - как видно из писем - чтобы извлекать из такой деятельности доход, нужно работать и работать. Как сам Чехов. А Александр, по ходу, этого не может... И то и дело попадаются жалобы Чехову на него от его знакомых редакторов журналов, издателей... Брат Николай - художник. Этот вообще ведет полубродячий образ жизни. Живет в Москве без документов, без прописки! скрывается по каким-то притонам! Можно представить, сколько от него случается проблем и забот для остального семейства. Николая время от времени начинают разыскивать - в связи с нарушениями им своих обязательств... Обращаются к Чехову - где Николай? Да откуда же ему знать... Интересно: подумалось - а вот тут в одном письме Чехов в очередной раз отписывается и оправдывается за Николая, который опять запил, пропал, не исполнил заданной работы... И Чехов пишет - ах, простите бога ради, это я виноват, вы переслали темы и образцы, а я их положил у себя, чтобы были сохраннее и забыл отдать, вот так получилось. Ага! забыл отдать! Это Чехов, который без конца ведет тщательные подсчеты всего подряд - кто, где, сколько... и тут вдруг забыл отдать? хотя, судя по всему, сам старался отыскать для беспутного брата какой-то приработок? А может, он тут просто берет вину брата на себя? Чехова-то все уважают, вот он и старается сгладить...

Потом вдруг нежданный удар - Николай заболел, сначала думали, что пневмония, оказалось - чахотка. Сгорел за пару-тройку месяцев. Ужасно. Эта смерть потрясла всю семью. И Чехова, надо думать, особенно - он же брата лечил... Эти печальные строки, что как же тяжело быть врачом... в смысле, видеть, что происходит, к чему идет, не быть невеждой... Чехов пишет, что это первая смерть в семье. Грустно. Тут же вспоминается, что и сам Чехов всю жизнь боялся помереть от инфекционной какой-нибудь болезни... Ну, и мы знаем, что его тоже достанет чахотка...

Так же в этот период продолжается активное сотрудничество Чехова с театром. Эти отношения с театральным миром, с актерами - очень непростые. Чехов то проклинает все на свете и обрушивает на всех критику, то выражает горячие эмоции, признательность. Театр - страсть. Хотя тут Чехов спорит со всеми. Театр - это спорт! )) А он, значит, человек азартный...

И вот что характерно - при постановке пьес в театре Чехов принимает самое активное участие в процессе. Он внимательно отслеживает, кто из актеров будет играть какую роль, рассуждает, кто вытянет, кто не вытянет, кто подходит, кто не подходит и т.д. То есть, для него это имеет значение... Глядя на сегодняшнее положение вещей, поневоле задумаешься - а Чехов бы согласился, грубо говоря, на "черную Гермиону" и все такое? )) Что-то мне подозревается, что нет... Да он тут в пьесе вообще всю роль переписал, когда посмотрел на актрису и рассудил, что это не тот типаж, что описан у него в пьесе! )) Мда.

Тут еще есть интересные рассуждения о литературе... Смотри-ка, Чехов временами высказывает такие же мысли, которые у меня вообще часто случаются... )) Что в русской литературе все мрачно, депрессивно и вообще. Такой подход ведет к разрушению, а не к созиданию. Я сейчас могу на него ссылаться. )) Тем не менее, сам Чехов все равно тоже стремится к "серьезному". Невзирая на то, что в письмах жалуется, что его тянет писать юмористическое, ему это во сне снится... Проклятие русской литературы, что тут скажешь. ((

А фотку в этом томе вообще поместили классную - красавец-мужчина. ))

«Я боюсь тех, кто между строк ищет тенденции и хочет видеть меня непременно либералом или консерватором.» *** «Каждую зиму, осень и весну и в каждый сырой летний день я кашляю. Но все это пугает меня только тогда, когда я вижу кровь.: в крови, текущей изо рта есть что-то зловещее, как в зареве.» *** «Финик чувствует себя великолепно. Ни кашля, ни жара. Остались одни только помещицкие болезни: то пузико болит, то в горле от крика чешется, то под ложечкой ломит. Недавно он перепугал меня ужасно. В один прекрасный вечер приходит он ко мне и желает спокойной ночи. Гляжу на часы: только 8. Спрашиваю: зачем так рано? Уныло молчит и идет к себе наверх. Во втором часу ночи ко мне является мать и с таинственно-испуганной миной заявляет мне, что Сережа сейчас просит пить. Я делаю распоряжение, чтобы утром его не пускали в гимназию. Утром прихожу наверх. Финик лежит под одеялом. Лицо красное, температура 39 градусов. Неохотно говорит, вял, слаб, жалуется на бессонницу и головную боль. Мать в ужасе, сестра смотрит на меня громадными глазами… Тиф? Дифтерит? Экзаменую Финика и мать: оказывается, что вчера был соус из почек. Даю касторки… Вечером мой больной уже изображает следующее: температура 36,5, на животе кошка; мышцы живота прыгают и подбрасывают кошку – это называется миной. Утром Финик уже прыгает и вешается всем на шею, как ни в чем не бывало.» *** «Все, мною написанное, забудется через 5-10 лет; но пути, мною проложенные, будут целы и невредимы – в этом моя единственная заслуга.» *** «Водовоз где-то украл сибирского котенка с длинной белой шерстью и черными глазами и привез к нам. Этот котенок принимает людей за мышей; увидев человека, он прижимается брюхом к полу, делает стойку и бросается к ногам. Сегодня утром, когда я шагал из угла в угол, он несколько раз подстерегал меня и бросался a la тигр, на мои сапоги. Я думаю, что мысль, что он страшнее и сильнее всех в доме, доставляет ему высочайшее наслаждение.» *** «Можно не любить театр и ругать его и в то же время с удовольствием ставить пьесы. Ставить пьесу я люблю так же, как ловить рыбу и раков: закинешь удочку и ждешь, что из этого выйдет? А в Общество за получением гонорара идешь с таким же чувством, с каким идешь глядеть вершу или вентерь: много ли за ночь окуней и раков поймалось? Забава приятная.» *** «Отличные у Вас конверты! Когда я женюсь на богатой, то куплю себе на 100 рублей конвертов и на 100 рублей духов.» *** «Николая можно поискать еще разве только в Мещанском училище у Дюковского или у Пальмина, живущего неизвестно где. В каком месте он открыл для себя Аркадию, я не знаю: теряюсь в догадках. Это не Николай Чехов, а Калиостро. Завтра я еду в Петербург. Едва я уеду, как Николай вернется домой. Это мое соображение (секретно: он взял у меня немного денег, обещал принести и теперь, вероятно, ждет, когда я уеду, - совестно).» *** «Актрисы – это коровы, воображающие себя богинями. Ездить к ним значит просить их – так, по крайней мере, они сами думают. Макиавелли в юбке. Что ни баба, то ум.» *** «Жду от Вас дальнейших полномочий. Если нужно в ад ехать – поеду. Я люблю провожать, сватать, шаферствовать. Пожалуйста, со мной не церемоньтесь.» *** «Бывают минуты, когда я положительно падаю духом. Для кого и для чего я пишу? Для публики? Но я ее не вижу и в нее верю меньше, чем в домового: она необразованна, дурно воспитана, а ее лучшие элементы недобросовестны и неискренни по отношению к нам. Нужен я этой публике или не нужен, понять я не могу.» *** «Вчера я сел вечером, чтобы писать в «Новое время» сказку, но явилась баба и потащила меня на Плющиху к поэту Пальмину, который в пьяном образе упал и расшиб себе лоб до кости. Возился я с ним, пьяным, часа полтора-два, утомился, провонял иодоформом, озлился и вернулся домой утомленным. Вообще живется мне скучно, и начинаю я временами ненавидеть, чего раньше со мной никогда не бывало. Длинные, глупые разговоры, гости, просители, рублевые подачки, траты на извозчиков ради больных, не дающих мне ни гроша, - одним словом, такой кавардак, хоть из дому беги. Берут у меня взаймы и не отдают, книги тащат, временем моим не дорожат… Не хватает только несчастной любви.» *** «Поздравляю Вас с Рождеством. Поэтический праздник. Жаль только, что на Руси народ беден и голоден, а то бы этот праздник с его снегом, белыми деревьями и морозом был бы на Руси самым красивым временем года. Это время, когда кажется, что сам бог ездит на санях.» *** «Всю неделю я зол, как сукин сын. Геморрой с зудом и кровотечением, посетители, Пальмин с расшибленным лбом, скука. В первый день праздника возился с больным, который на моих же глазах и умер. Злость – это малодушие своего рода. Сознаюсь и браню себя.» *** «Из Петербурга от неизвестных мне особ женского пола получаю письма с просьбой – разъяснить им, почему я пишу так, а не этак. Прилагают на ответ марки. Марки я зажуливаю, а ответов не посылаю.» *** «В Москве есть поэт Пальмин, очень скупой человек. Недавно он пробил себе голову, и я лечил его. Сегодня, придя на перевязку, он принес мне флакон настоящего Ilang-Ilang’a, стоящий 3р. 50к. Это меня тронуло.» *** «Все мои кланяются Вам, а мать велела поблагодарить за то, что Вы накормили меня обедом. По ее мнению, я, бедный мальчик, ходил по Питеру голодный, высунув язык. Она никогда не обедала в ресторанах и не может поверить, чтобы официанты, люди совершенно чужие, могли накормить сытно. А у богачей, по ее мнению, обедать невозможно, так как в богатых домах дают очень немного супу и считают неприличным, если кто много ест. Вы же человек женатый, дети у Вас есть, стало быть, по ее мнению, и обеды у Вас настоящие, как быть должно.» *** «Вчера ночью ездил за город и слушал цыганок. Хорошо поют эти дикие бестии. Их пение похоже на крушение поезда с высокой насыпи во время сильной метели: много вихря, визга и стука…» *** «Мой Михайло кончил курс в университете; кончилось и мое юридическое образование, так как лекции уже не будут валяться по столам и мне не за что будет хвататься в часы скуки и досуга.» *** «Мои карточки нужны не мне, а тем лицам, которые делают вид, что моя карточка им очень и очень нужна. Ведь и у меня тоже есть почитатели! Нет того Сеньки, для которого нельзя было бы подобрать шапку.» *** «Сегодня отправляю мать с Мишей авангардом. Но скот Мишка не хочет ехать, ссылаясь на то, что университет не дает ему отпуска. Врет. По тону вижу, что малому хочется остаться в Москве. Он влюблен, и, кажется, в Верочку Мамышеву. Что за комиссия, создатель, быть опекуном! Один болен, другой влюблен, третий любит много говорить и т.д. Изволь возиться со всеми.» *** «Я положительно не могу жить без гостей. Когда я один, мне почему-то становится страшно, точно я среди великого океана солистом плыву на утлой ладье.» *** «… Конечно, письма пустое дело, но когда читаешь их, то не чувствуешь себя одиноким, а чувство одиночества самое паршивое и нудное чувство.» *** «Наконец мы доехали до Москвы. Доехали благополучно и без всяких приключений. Закусывать начали в Ворожбе и кончили под Москвой. Цыплята распространяли зловоние. Маша всю дорогу делала вид, что незнакома со мной и Семашко, так как с нами в одном вагоне ехал профессор Стороженко, ее бывший лектор и экзаменатор. Чтобы наказать такую мелочность, я громко рассказывал о том, как я служил поваром у графини Келлер и какие у меня были добрые господа; прежде чем выпить, я всякий раз кланялся матери и желал ей поскорее найти в Москве хорошее место. Семашко изображал камердинера.» *** «Мне прислал Павленков корректуру медицинского отдела в «Русском календаре», прося подробных поправок. Если Павленков будет бранить меня за медленность, то скажите ему, что исполнить его желание я могу только в будущем году. Собирать теперь необходимые справки поздно. Количество кроватей, плата за больных и проч. – все это неизвестно по одному календарю и может быть приведено в известность только двумя путями: или официальным порядком, который не в моей власти, или же исподволь, через расспросы врачей и проч., что я помалости и делаю теперь.» *** «Вчера был у меня Чайковский, что мне очень польстило: во-первых, большой человек, во-вторых, я ужасно люблю его музыку. Хотим писать либретто.» *** «Ах, как много пьес приходится читать мне! Носят, носят, без конца просят, и кончится тем, что я начну стрелять в людей.» *** «Сей рассказ имеет свою смешную историю. Я имел в виду кончить его так, чтобы от моих героев мокрого места не осталось, но нелегкая дернула меня прочесть вслух нашим; все взмолились: пощади! Пощади! Я пощадил своих героев, и потому рассказ вышел так кисел.» *** «Возвращаю Вам рассказы. В «Певичке» я середину сделал началом, начало серединою, и конец приделал совсем новый. Девица, когда прочтет, ужаснется. А маменька задаст ей порку за безнравственный конец… Девица тщится изобразить опереточную труппу, певшую этим летом в Ялте. Тюлева – это Бельская, а Борисов – баритон Владимиров. С хористками я был знаком. Помнится мне одна 19-летняя, которая лечилась у меня и великолепно кокетничала ногами. Я впервые наблюдал такое уменье, не раздеваясь и не задирая ног, внушить вам ясное представление о красоте бедр. Впрочем, Вы этого не понимаете. Чтоб понимать, нужно иметь особый дар свыше. Хористки были со мной откровенны. Чувствовали они себя прескверно: голодали, из нужды б…ли, было жарко, душно, от людей пахло потом, как от лошадей… Если даже невинная девица заметила это и описала, то можете судить об их положении…» *** «В январе мне стукнет 30 лет. Подлость. А настроение у меня такое, будто мне 22 года.»

Сибирский тракт, по которому двигался писатель, - единая дорога для всех: путешественников, переселенцев, почты, арестантов. Хоть Чехов и употребляет много раз слово "скука", описывая холод и грязь (и это в мае-июне, когда в европейской части всё уже цветёт и наступило тепло!), тем не менее персонажи встретились ему самые разнообразные. В целом сибиряки, по словам Чехова, - народ очень добрый и честный: практически нет воровства, доброжелательны к "его благородию", угощают чаем и вкусными блинами, рассказывают о себе. Любят высокие кровати со множеством подушек и пуховиков. В избах, где останавливался путешественник, чистота в горницах, однако везде водятся клопы. Этим людям явно не хватает искусства:

На украшение стен идут и конфектные бумажки, и водочные ярлыки, и этикеты из-под папирос... Спрос на художество здесь большой, но бог не даёт художников. Посмотрите на дверь, на которой нарисовано дерево с синими и красными цветами и с какими-то птицами... рисовал его европеец, то есть ссыльный... Немудрая живопись, но здешнему крестьянину и она не под силу. Девять месяцев не снимает он рукавиц и не распрямляет пальцев; то мороз в сорок градусов, то луга на двадцать верст затопило, а придёт короткое лето - спина болит от работы и тянутся жилы. Когда уж тут рисовать? Оттого, что круглый год ведёт он жестокую борьбу с природой, он не живописец, не музыкант, не певец. По деревне вы редко услышите гармонику и не ждите, чтоб ямщик затянул песню.

По российскому законодательству на вечное поселение в Сибири оставалось жить огромное число людей. Чехов много размышляет над этим вопросом. Люди не были приговорены к смертной казни, но из-за приговора к вечному поселению для родных, оставшихся в Европейской России, они всё равно что умерли, так как не смогут вернуться к прежней жизни. И эта проблема практически не решалась ни юристами, ни чиновниками.

Как это ни грустно и странно, мы не имеем даже права решать модного вопроса о том, что пригоднее для России - тюрьма или ссылка, так как мы совершенно не знаем, что такое тюрьма и что такое ссылка. Взгляните-ка вы на нашу литературу по части тюрьмы и ссылки... хоть шаром покати, точно в России нет ни тюрьмы, ни ссылки, ни каторги. Уж 20 - 30 лет наша мыслящая интеллигенция повторяет фразу, что всякий преступник составляет продукт общества, но как она равнодушна к этому продукту! Причина такого индифферентизма к заключенным и томящимся в ссылке, непонятного в христианском государстве и в христианской литературе, кроется в чрезвычайной необразованности нашего русского юриста; он мало знает и так же не свободен от профессиональных предрассудков, как и осмеянное им крапивное семя. Он сдаёт университетские экзамены только для того, чтобы уметь судить человека и приговаривать его к тюрьме и ссылке; поступив на службу и получая жалованье, он только судит и приговаривает, а куда идёт преступник после суда и зачем, что такое тюрьма и что такое Сибирь, ему неизвестно, неинтересно и не входит в круг его компетенции: это уж дело конвойных и тюремных смотрителей...

Конечно, писатель не мог не отметить красоты Енисея и бесконечности сибирской тайги:

Вначале как будто немного разочаровываешься. По обе стороны дороги непрерывно тянутся обыкновенные леса из сосны, лиственницы, ели и берёзы. ...деревья нисколько не крупнее тех, которые растут в московских Сокольниках. Говорили мне, что тайга беззвучна и растительность её не имеет запаха... Очевидно, писавшие о тайге наблюдали её не весною, а летом, когда и в России леса беззвучны и не издают запаха. Сила и очарование тайги не в деревьях-гигантах и не в гробовой тишине, а в том, что разве одни только перелётные птицы знают, где она кончается. В первые сутки не обращаешь на неё внимания; во вторые и в третьи удивляешься, а в четвёртые и пятые переживаешь такое настроение, как будто никогда не выберешься из этого зеленого чудовища.

Несмотря на красоту и богатство природы, местное население не умеет использовать всё это. Богатый мужик Пётр Петрович рассказал писателю следующее:

Народ здесь в Сибири тёмный, бесталанный. Из России везут ему сюда и полушубки, и ситец, и посуду, и гвозди, а сам он ничего не умеет. Только землю пашет да вольных возит, а больше ничего... Даже рыбы ловить не умеет.

С удивлением прочитала я такие строки об охоте:

По рассказам ямщиков... Охотничье искусство здесь очень просто: если ружьё выстрелило, то слава богу, если же дало осечку, то не проси у медведя милости. Один охотник жаловался мне, что ружьё у него делает по пяти осечек подряд и выстреливает только после шестого раза

Дорога была скверная:

В продолжение всего года дорога остаётся невозможной: весною - грязь, летом - кочки, ямы и ремонт, зимою - ухабы... быстрая езда... бывает мыслима только разве зимою в первопутку.

Особенно плохая дорога была под Козулькой - так называется расстояние в 22 версты между станциями Чернореченской и Козульской (это между городами Ачинском и Красноярском). Но писатель мужественно переносил все тяготы путешествия. По дороге Чехов мог бы погибнуть: на его тарантас налетела почтовая тройка со спящим кучером - писатель, его возница, весь багаж вылетели на землю.

На Сахалин писатель прибыл 11 июля и пробыл до октября. Он посетил Александровскую ссыльнокаторжную тюрьму, Дуйскую тюрьму, каменноугольные копи, Воеводскую и другие тюрьмы. Общался с самыми разными заключёнными - от трудолюбивого мастера на все руки Егора, который попал на каторгу по оговору, до знаменитой преступницы Соньки - Золотой Ручки:

Софья Блювштейн... осуждённая за побег из Сибири в каторжные работы на три года... маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым, старушечьим лицом. На руках у нее кандалы... на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и тёплою одеждой и постелью... выражение лица у неё мышиное... не верится, что ещё недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где надзиратель помог ей бежать и сам бежал вместе с нею. На Сахалине она в первое время, как и все присылаемые сюда женщины, жила вне тюрьмы, на вольной квартире; она пробовала бежать и нарядилась для этого солдатом, но была задержана. Пока она находилась на воле, в Александровском посту было совершено несколько преступлений: убили лавочника Никитина, украли у поселенца еврея Юровского 56 тысяч. Во всех этих преступлениях Золотая Ручка подозревается и обвиняется как прямая участница или пособница. ... 56 тысяч ещё не найдены и служат пока сюжетом для самых разнообразных фантастических рассказов.

Чехов первым провёл на Сахалине перепись населения.

Чтобы побывать по возможности во всех населённых местах и познакомиться поближе с жизнью большинства ссыльных, я прибегнул к приёму, который в моём положении казался мне единственным. Я сделал перепись... Чтобы облегчить мой труд и сократить время, мне любезно предлагали помощников, но так как, делая перепись, я имел главною целью не результаты её, а те впечатления, которые даёт самый процесс переписи, то я пользовался чужою помощью только в очень редких случаях

Благодаря переписи Чехов повстречал множество людей. Происходили очень смешные ситуации:

Случается, что православный русский мужичок на вопрос, как его зовут, отвечает не шутя: "Карл". Это бродяга, который по дороге сменился именем с каким-то немцем. Таких, помнится, записано мною двое: Карл Лангер и Карл Карлов. Есть каторжный, которого зовут Наполеоном. Есть женщина-бродяга Прасковья, она же Марья. Что касается фамилий, то по какой-то странной случайности на Сахалине много Богдановых и Беспаловых. Много курьёзных фамилий: Шкандыба, Желудок, Безбожный, Зевака. Татарские фамилии, как мне говорили, сохраняют и на Сахалине, несмотря на лишение всех прав состояния, приставки и частицы, означающие высокие звания и титулы. Насколько это верно, не знаю, но ханов, султанов и оглы записал я немало. У бродяг самое употребительное имя Иван, а фамилия Непомнящий. Вот несколько бродяжеских прозвищ: Мустафа Непомнящий, Василий Безотечества, Франц Непомнящий, Иван Непомнящий 20 лет, Яков Беспрозвания, бродяга Иван 35 лет (это число составляет часть фамилии. В действительности ему 48 лет), Человек Неизвестного Звания.

Интересны сведения о женщинах,прибывших на Сахалин добровольно:

Женщин свободного состояния, добровольно пришедших за мужьями, в настоящее время в колонии больше, чем каторжных женщин, а ко всему числу ссыльных женщин они относятся как 2 : 3... Покидать родину и идти в ссылку за преступными мужьями побуждают женщин разнообразные причины. Одни идут из любви и жалости; другие из крепкого убеждения, что разлучить мужа и жену может один только бог; третьи бегут из дому от стыда; в тёмной деревенской среде позор мужей всё еще падает на жен: когда, например, жена осуждённого полощет на реке бельё, то другие бабы обзывают её каторжанкой; четвёртые завлекаются на Сахалин мужьями, как в ловушку, путём обмана. Ещё в трюме парохода многие арестанты пишут домой, что на Сахалине и тепло, и земли много, и хлеб дешёвый, и начальство доброе; из тюрьмы они пишут то же самое, иногда по нескольку лет, придумывая всё новые соблазны, и расчёт их на темноту и легковерие жён, как показали факты, часто оправдывается. Наконец, пятые идут потому, что всё еще продолжают находиться под сильным нравственным влиянием мужей; такие, быть может, сами принимали участие в преступлении или пользовались плодами его и не попали под суд только случайно, по недостатку улик. Наиболее часты две первые причины: сострадание и жалость до самопожертвования и непоколебимая сила убеждения среди жён, добровольно пришедших за мужьями

О женщинах-преступницах тоже интересно:

Женщины реже попадают на каторгу не потому, что они нравственнее мужчин, а потому, что по самому строю жизни и отчасти по свойствам своей организации в меньшей степени, чем мужчины, подвержены внешним влияниям и риску совершать тяжкие уголовные преступления. Они не служат в канцеляриях и на военной службе, не уходят в отхожие промыслы, не работают в лесах, рудниках, на море, а потому не знают преступлений по должности и против военной дисциплины и преступлений, прямое участие в которых требует мужской физической силы, например: ограбление почты, разбой на большой дороге и т.п.; статьи о преступлениях против целомудрия, об изнасиловании, растлении и сверхъестественных пороках касаются одних лишь мужчин. Но зато они убивают, истязуют, наносят тяжкие увечья и укрывают убийства относительно чаще, чем мужчины; среди последних убийцы составляют 47 %, а среди преступниц 57 %. Что же касается осуждённых за отравление, то среди женщин их больше не только относительно, но даже абсолютно.

Чехов без прикрас рассказал о злоупотреблениях и преступлениях "служителей закона":

В тюрьмах много надзирателей, но нет порядка, и надзиратели служат лишь постоянным тормозом для администрации, о чем свидетельствует сам начальник острова. Почти каждый день в своих приказах он штрафует их, смещает на низшие оклады или же совсем увольняет: одного за неблагонадёжность и неисполнительность, другого - за безнравственность, недобросовестность и неразвитие, третьего - за кражу казённого провианта, вверенного его хранению, а четвёртого - за укрывательство... Войдёшь в квартиру надзирателя; он, плотный, сытый, мясистый, в расстёгнутой жилетке и в новых сапогах со скрипом, сидит за столом и "кушает" чай; у окна сидит девочка лет 14 с поношенным лицом, бледная. Он называет себя обыкновенно унтер-офицером, старшим надзирателем, а про неё говорит, что она дочь каторжного, и что ей 16 лет, и что она его сожительница. Надзиратели во время своего дежурства в тюрьме допускают арестантов к картёжной игре и сами участвуют в ней; они пьянствуют в обществе ссыльных, торгуют спиртом. В приказах мы встречаем также буйство, непослушание, крайне дерзкое обращение со старшими в присутствии каторжных и, наконец, побои, наносимые каторжному палкой по голове, последствием чего образовались раны. Люди грубые, неразвитые, пьянствующие и играющие в карты вместе с каторжными, охотно пользующиеся любовью и спиртом каторжных женщин, недисциплинированные, недобросовестные могут иметь авторитет лишь отрицательного свойства. Ссыльное население не уважает их и относится к ним с презрительною небрежностью. Оно в глаза величает их "сухарниками" и говорит им ты.

Сухо и подробно Чехов описал неприглядные стороны проживания на острове людей разных сословий, прав, образования, критиковал устаревший "Устав о ссыльных". Его книга оказала большое влияние на российское общество. Не теряет она своей значимости и сегодня.