Текст книги "Машина страха"

23

Аполлон Григорьевич изучил повадки друга, как пасечник изучает поведение пчел. Стоит зазеваться, как покусают, и медом не угостят. Язык Ванзарова был хуже пчелиного жала: ранил в самый мозг. Такой уж скверный характер. Но Лебедев привык. И уже не мог обходиться без него.

Хотя по лицу Ванзарова ничего нельзя было понять, Лебедев догадался: дело серьезное. Не до шуточек сейчас. Потому предложил для поднятия духа пропустить по рюмочке «Слезы жандарма» – изумительного вещества, изобретенного криминалистом. Действовала «слеза» безотказно, точный рецепт хранился в тайне. Ванзаров отказался.

– Помните юношу, который стрелял в своего покровителя и забыл об этом? – спросил он, устраиваясь на лабораторном столе. По-свойски и бесцеремонно. Что позволялось только ему.

– Ну, поразите, – ответил Лебедев, привычно ожидая чуда. Он так и не разучился искренне поражаться фокусам, которые порой демонстрировал Ванзаров. Но психологику беспощадно отрицал.

– Стрелял некий Сверчков. Училище правоведения окончил с отличием, а стрелял бездарно. Зато в помещении Окружного суда покушался на господина Бурцова…

Услышав, что в неприятеля стреляли, Лебедев не обрадовался.

– Зачем мне это знать? – сухо спросил он.

– Около часа назад я подверг Сверчкова сеансу гипноза, чтобы выяснить, кто так основательно вывернул ему мозги…

– Погорельский постарался?

– Обратиться к нему я не мог, – ответил Ванзаров.

– Понимаю: доктор немного сумасшедший. Но ему простительно… Кто согласился?

– Герман Калиосто.

Как и следовало ожидать, Аполлон Григорьевич реагировал бурно. Заявил:

– А почему бы не спросить у самого Месмера или бога сна Гипноса?[15]15
  Древние греки считали Гипноса сыном Никты, богини ночи, и братом-близнецом Танатоса, бога смерти. Ванзарову это известно, но вот осведомлен ли Аполлон Григорьевич? Большой вопрос…


[Закрыть]

– Месье Калиосто провалился на показательном выступлении в журнале «Ребус», – ответил Ванзаров. – А в номере гостиницы явил исключительные способности к гипнозу…

Лебедев достаточно хорошо знал своего друга, чтобы не заметить мелкую ловушку: его буквально тыкали в очевидный парадокс.

– Чем же Калиосто вас так поразил? – не без зависти спросил он.

– Сверчков был введен в транс вот так… – Ванзаров щелкнул пальцами. – Рассказал все: что не любит Бурцова, мечтает занять его место и тому подобное…

– Хороший мальчик, он мне нравится…

– Ответил на все вопросы, кроме одного…

– Ну не томите, что за манера!

– Кто надоумил его стрелять. Даже под гипнозом Сверчков уверен, что не стрелял.

– Умный юноша, далеко пойдет, – сказал Лебедев и опомнился: – Так чем же вы хвастаетесь?

Ванзаров покрутил реторту, на стенках которой осел нагар.

– С забывчивостью не все просто, – сказал он.

– Полагаете?

– Бурцов послал Сверчкова в кружок спиритов, чтобы негласно выяснить обстоятельства смерти Серафимы Иртемьевой, случившейся полтора года назад…

Хватило нескольких секунд, чтобы картотека преступлений в голове Лебедева выдала результат:

– Не было такого убийства.

– Ваш друг доктор Погорельский поставил смерть от естественной причины, а пристав Вильчевский дело не завел.

– Ну, это известный… – тут Лебедев использовал выражение не для дамских ушек.

– Хотите знать причину, по которой Бурцов начал негласное расследование? – спросил Ванзаров, не ожидая согласия. – Дочь Иртемьева на спиритическом сеансе узнала, что мать не умерла, а ее убили. Только невидимые доносители не пожелали указать убийцу…

Аполлон Григорьевич просто не мог поверить. Как бы ни относился он к судебному следователю, нельзя было отрицать, что Бурцов отличный чиновник. И дело свое знает.

– Бурцов клюнул на эту глупость?

– У него не было выбора. Дочь Иртемьева вышла замуж за… – Тут Ванзаров произнес фамилию, какую следовало произносить шепотом.

Великий криминалист даже присвистнул.

– Ну, попал следователь, – без всякой злобы вынес он вердикт и тут же сообразил: – И вас втянул? Как же вы-то согласились, друг мой? Вы же на три шага вперед видите – и так вляпались! Ну и ну…

Отвечать Ванзарову было нечем. Но он все равно ответил:

– Полагаю, смерть Иртемьевой и поступок Сверчкова связаны…

– Бурцов воду мутит?

Ванзаров не выразил согласия.

– На это вроде бы указывают следы: пули ушли в потолок кабинета, – ответил он.

– Так и знал! – И Лебедев легонько двинул кулаком по лабораторной столешнице. Колбы и пробирки жалобно звякнули. – Не может без подлости. Устроил провокацию, а мальчишка ловко врет…

– Вашему аргументу недостает логического звена, – сказал Ванзаров, глядя в окно, за которым плескалась речка Фонтанка и темнел Инженерный замок.

Спрашивать не следовало «какого еще звена?». Лебедев знал, что у Ванзарова сейчас куда лучший собеседник – он сам. И не ошибся.

– Сверчков наивен: на спиритическом сеансе спрашивал, кто убил мадам Иртемьеву. Согласится на что угодно. Но зачем Бурцову провокация? Чего он добивается? При этом Сверчков не умеет врать совсем, а про выстрелы у него получается великолепно.

– Да, задачка, – ответил Аполлон Григорьевич, чувствуя, что организм требует «Слезу жандарма». – Что нам скажет на это психологика?

Ванзаров соскочил со стола и отряхнул сюртук.

– Человеческие поступки всегда направлены на удовлетворение желаний, – ответил он. – Такая простая истина, что ее тяжело разглядеть.

Лебедеву не хотелось разглядывать свои поступки. Ничего интересного. А про поездки к актрисам и так понятно.

– И что вы будете делать, друг мой?

– Остается запросить невидимые силы, кого они считают убийцей мадам Иртемьевой. Ну, или ее саму. Как повезет…

Опять Лебедев не мог разобрать – над ним изящно подтрунивают или в самом деле Ванзаров сошел с ума.

– Может, лучше эксгумация? – предложил он.

– Разрешение господин Иртемьев не даст.

– Почему?

– Он может спросить свою жену на спиритическом сеансе, кто ее убил. Но ведь не спрашивает…

Аполлон Григорьев хмыкнул и полез за «Слезой жандарма». Чтобы смыть привкус спиритизма из души. Ванзаров нехотя отказался. Входить в общение с неведомыми силами лучше с ясной головой.

24

Гостиная преобразилась. Мягкую мебель сдвинули к стенам, середину занял раздвижной стол, на котором лежал бумажный лист с алфавитом, а над ним торчал подсвечник на одну свечу. Одиннадцать стульев расставили вокруг. В углу комнаты на чайном столике красовался самовар с пузатым чайником, горкой чашек, печеньем, розетками с вареньем и шербетом. Шторы плотно задернули. Бюст Вольтера возвышался на своем шатком пьедестале.

Погорельский не отпускал Ванзарова от себя с того момента, как принял у него в прихожей пальто. Его любезность не имела границ и чрезвычайно мешала. В первую очередь доктор подвел вновь прибывшего к хозяйке дома. Афина Иртемьева оказалась стройной, хрупкой, невысокой барышней, довольно застенчивой. На Ванзарова бросила тревожный взгляд, как будто от него исходила опасность, и старательно поправляла очки, чтобы не дать руку для поцелуя. Сказав дежурные слова, что рада знакомству, извинилась: ей надо на кухню.

Жгучая брюнетка с цыганскими кудрями заглянула в глаза Ванзарова без страха. Заглянула с вызовом. Пока Погорельский представлял «нашу дорогую мадемуазель Волант, сильного медиума», она испытывала свою женскую силу, что порой бывает пострашнее гипноза. Испытание закончилось тем, что мадемуазель снисходительно улыбнулась: мужчина оказался крепким орешком.

– Вы верите в спиритизм? – спросил она сильным грудным голосом, от которого должны побежать мурашки по спине. Словно от разряда электричества.

– Верую во все, что имеет доказательства, – ответил Ванзаров.

Мадемуазель была хороша, даже слишком. И потому привыкла пользоваться красотой как кнутом, которым погоняет, куда ей вздумается.

– Мы еще познакомимся с вами поближе, – пообещала Волант, отходя и чуть касаясь его рукава, словно оставляя магическую зарубку.

Господин Хованский сжал руку Ванзарова, словно проверял силу, но, получив достойный отпор, сразу отступил. Дружелюбно похлопал нового знакомого по плечу и предложил обращаться к нему запросто – Миша. Для спирита он казался слишком легкомысленным.

– Родственник Иртемьева, – сказал доктор, будто извиняясь.

– Кузен?

– Нет, шурин… Брат первой жены, Серафимы Павловны…

– Давно она умерла?

– Полтора года назад. – Погорельский загрустил, будто что-то вспомнил, но сразу встрепенулся: – Хочу познакомить вас с Артуром Дмитриевичем! Вы найдете много общего!

Он подвел Ванзарова к невысокому господину с грубоватыми чертами лица и представил. Мурфи осматривал Ванзарова с недоверием, каким не всякий пристав похвастается. Процедив сквозь зубы «очень приятно», отошел к чайному столику. Ничего общего, вероятно, не заметил.

Неловкость Прибытков скрасил изрядным добродушием.

– Не обращайте внимания, он всегда такой! Химик, что поделать. Они все странные и мрачные.

Судя по Лебедеву, химикаты далеко не всегда оставляли глубокий след в характере. Скорее, наоборот… Ванзаров увидел то, что хотел.

Доктор не оставлял его, а подвел к господину, занятому чашкой чая. Нотариус Клокоцкий кивнул и отвернулся к окну. Как будто потерял всякий интерес. Или не имел его вовсе.

Новичка не слишком жаловали.

В гостиную вошел редактор Прибытков, поклонился всем сразу и никому в отдельности. И тут же вышел.

– Волнуется Виктор Иванович, – пояснил Погорельский. – Перед сеансом всегда пребывает в смятении чувств…

– А ему что переживать?

– Хочет, чтобы сеанс удался… Болеет за спиритизм.

– Не вижу господина Иртемьева. На кухне супруге помогает?

– Иона Денисович у себя в кабинете, готовится. Выйдет к началу сеанса…

Ванзаров только хотел спросить, весь ли кружок в сборе, как в гостиной появилась девушка в простом платье, поверх которого был надет передник. Она вынесла поднос с бутербродами.

– А, вот и Верочка Ланд. – Погорельский улыбнулся ей с поклоном.

– Горничная? – из вежливости спросил Ванзаров.

– Компаньонка Афины Петровны… Кажется… Потом познакомлю…

Девушка приветливо ответила доктору, с некоторым интересом взглянула на незнакомого господина и пошла устраивать поднос на чайном столике. Доктор достал часы на цепочке.

– Ну, сейчас начнем. – Он огляделся. – А где же наш скромный юноша? Опять прячется… Сейчас найдут…

Погорельский отправился в малую гостиную. Ванзаров наконец был свободен. Издалека на него посматривала Волант. Мадемуазель сидела в вольной позе, приложив указательный палец ко лбу, словно в размышлениях. Хованский тихо и весело что-то обсуждал с Клокоцким. Мурфи прогуливался по гостиной, поглядывая на предмет, прикрытый черным платком, словно его притягивала магнетическая сила.

Прибытков вернулся с Афиной под руку.

– Господа, прошу занимать места, – сказал он, не взглянув на Ванзарова.

Помогая даме сесть, редактор отодвинул стул. Сам же ушел за противоположный конец стола. В гостиной появилась Вера Ланд без фартука, села рядом с Клокоцким, который оказался между ней и Афиной. Мурфи уселся по правую руку от мадам Иртемьевой, Хованский разместился рядом с ним. Но прежде усадил по соседству мадемуазель Волант, рядом с которой оставался незанятый стул. Ванзаров ждал, когда для него найдется местечко. Прибытков милостиво указал сесть по левую руку от себя.

Оставалось три стула.

Погорельский вернулся с господином, которого не успел представить Ванзарову. Момент был уже не слишком подходящий: все за столом. Да и юноша не слишком горел желанием знакомиться. К сожалению, ему пришлось сесть слева от Ванзарова. Сверчков сдержанно поклонился и старательно отвернулся. Всем видом показывая независимость и решимость довести порученное дело до конца. Как настоящий правовед.

Доктор занял предпоследний стул, по правую руку от Ланд. Остался только один свободный, между ним и Прибытковым. Как бы во главе заседания.

– Начнем, господа, – сказал редактор.

Ванзаров не сразу понял, откуда появился звук. Члены кружка пели тихую мелодию, почти не разжимая губ. Пели слаженно, как давно выученную. Мелодия была знакома, но какая именно, понять трудно. В музыке Ванзаров разбирался не слишком. Хорошо помнил лишь каватину из «Нормы».

Пение длилось минут пять, когда в гостиную медленно вошел Иртемьев. Он был в сорочке, ворот расстегнут, сам сосредоточен, глаза закрыты. Сел на свое место и откинулся на спинку стула. Зашипела серная спичка, Прибытков зажег свечу. Неслышно отодвинув стул, мягкими шажками добрался до стены и выключил электрический свет.

Тьма упала. Огонек свечи ослеплял. Разобрать что-то почти невозможно: между участниками сеанса расстояние было не менее вытянутой руки. Мелодия все еще звучала.

– Ш-ш-ш… Начинается, – послышался голос Прибыткова. – Иона Денисович вошел в транс…

Настала тишина.

Дрогнул язычок пламени.

Служа в сыскной полиции, Ванзаров повидал всякое. Кроме спиритического сеанса. Свежий взгляд и новые впечатления были гарантированы. Он помнил основные правила поведения сеансеров, не зря же столько читал «Ребус». Следовало обострить чувства, не говорить лишнего и внимательно наблюдать. Когда явления произойдут, не бояться и не выражать бурных эмоций. Стараться держаться ровно и контролировать происходящее. Может случиться что угодно. Пронесется порыв ветра, или кто-то дотронется в темноте, или возникнут таинственные звуки, или вещи сами собой сдвинутся с места, или проявится чья-то белая рука. Да мало ли что. Главное, верить и ждать. Тогда обязательно что-то произойдет.

– Вот! Свет!

– Я тоже вижу!

– Что-то вроде молнии проскользнуло…

– Тише, господа, спокойней…

– Сегодня так быстро началось…

– Иона Денисович силен…

– Видите, видите, точечный свет…

– И вспышки…

Со всех сторон раздавались голоса. Ванзаров не видел ничего. Он старался не смотреть на свечу, чтобы глаза привыкли к темноте. В ней не было ничего, кроме темноты и смутных силуэтов сеансеров. Быть может, рациональное сознание, как пугало ворон, гнало от Ванзарова неопознанные явления. А ему так хотелось увидеть хоть что-то. Чтобы рассказать Лебедеву. Явления показывались кому угодно, только не ему.

– Говорить…

Голос Иртемьева, слишком глухой и натянутый.

– Алфавит, господа, подайте лист, – попросил Прибытков.

Под свечкой проявился Клокоцкий и сдвинул лист. Редактор поставил на него карандаш вертикально, упираясь пальцем в тупой конец и уткнув грифель в букву «А».

– Спрашивайте, господа! – Ванзаров узнал голос доктора.

– Кто говорит с нами?

Прибытков начал медленно двигать карандашом мимо букв. На «Л» раздалось три щелчка. Звук был сухой и неживой, так пальцами не щелкнуть. Он тут же перевел на «И», затем на «З» и на «А».

– Это Лиза… Лизонька Прибыткова. – Голос редактора заметно дрогнул. – Ты здесь, Лиза?

Раздалось три щелчка. Затем еле слышный хлопок и сразу металлический стук.

– Какая сильная манифестация! – кажется, проговорил доктор.

– Несомненно она, – сказал Прибытков. – Лиза снова помогает нам… Ее талант теперь проявляется в новом качестве… Спрашивайте, спрашивайте, господа…

В темноте можно было различить мужские и женские голоса. Но и только. Ванзаров ждал, когда Сверчков задаст свой вопрос, но юноша помалкивал. Духу хватило лишь на то, чтобы пойти наперекор запрету.

Вопросы сеансеров были на удивление примитивные: где потерянная вещь, когда вернут долг, что будет с погодой. И тому подобное. Никто не спросил про куда более любопытное: есть ли жизнь после смерти и вообще, как там, за гранью нашей реальности. Вероятно, спрашивать о таком не разрешалось. Да и сами ответы были обтекаемы и бесполезны. Ванзарова подмывало спросить, как там дела у Сократа. Или передать старику привет.

– Лиза, ответь: среди нас есть зло? – напряженным голосом спросил Прибытков.

Ответ, который был прочитан по стукам, гласил: «зло с тобой».

– Лиза, ответь: зло рядом со мной?

Вопрос прозвучал остро: рядом с Прибытковым сидел Ванзаров. И хозяин дома, медиум. Вдруг кто-то из них окажется злом… За себя Ванзаров ручался…

Три стука. Пауза, один стук на неверной букве.

Три стука.

– З-л-о-в-е-з-д-е, – прочел Прибытков законченный ответ. Что было и без сеанса известно. Редактор не хотел отступать: – Лиза, ответь: из нас кто-то умрет?

Прозвучало три щелчка. Ответ однозначный: «да».

– Скажи, кто среди нас умрет?

– В-с-е, – собрал вслух буквы Прибытков.

Тут логика не могла не согласиться: действительно, умрут все. Рано или поздно. Такая новость вряд ли заслуживала сидения в темноте и общения с неведомыми силами. У Ванзарова буквально сняли вопрос с языка.

Ради чего пришел.

– Кто будет первым?

Было тихо. Только медиум тяжело застонал. Подождав, Прибытков повторил вопрос. Ответ не пришел. Зато Иртемьев что-то пробормотал.

– Пора делать перерыв… Иона Денисович устал…

Когда вспыхнул свет, Ванзаров зажмурился. И чуть-чуть приоткрыл глаза. Участники сеанса вставали, потягивались и переговаривались. Сам медиум довольно бодро встал, Прибытков пожимал ему руку и выражал восторг. Сеанс удался как нельзя лучше. Ванзаров глянул на соседа слева.

Сверчков привалился на спинку стула. Голова его лежала на плече, а из уголка рта стекала красная полоска.

– Доктор! Сюда! – закричал Ванзаров и первым оказался рядом.

Погорельский подбежал, опустился на колено, потрогал пульс, проверил зрачки.

– Простите… Он… Он… мертв…

Ванзаров развернулся к тем, кто добрался до чайного столика, и прочим, кто еще направлялся к нему.

– Господа, прошу всех оставаться на местах. Из гостиной выходить запрещено…

– Кто вы такой, чтобы тут командовать? – раздраженно спросил Прибытков.

– Сыскная полиция…

25

Пристав подумал, что его разыгрывают. Около десяти вечера прибежал городовой и сообщил, что в «Версале» опять кого-то убили. Вильчевский потребовал, чтобы ему не морочили голову. Но узнав, что вызывает сыскная в лице Ванзарова, не смог остаться в участке.

Когда пристав вошел в квартиру, то испытал острое чувство дежавю. Хотя подполковники армейской пехоты таким глупостям не подвержены и даже не знают, как они называются. Но куда деться от сравнений: та же гостиная, тот же стол со свечкой и листом, и господа все те же. Хозяин квартиры снова в расстроенных чувствах, а вокруг него держатся друзья.

Знакомой картине новизну придавал Ванзаров. Мало того, назвал жертву и обещал приставу дать кое-какие дополнительные разъяснения. Вильчевский наклонился над сидящим телом.

– Глупый юнец, что натворил, – с искренней жалостью проговорил он. – Стоило себя жизни лишать в таком возрасте… Года двадцать два, не больше…

– Двадцать три…

– Служит?

– Помощник судебного следователя по особо важным делам Бурцова.

Новость была не из приятных. Замучают участок и пристава. Хотя чего тут расследовать: дело очевидное. В правом виске пулевое отверстие, под правой рукой на полу уменьшенная модель браунинга[16]16
  Калибр 6,35 мм.


[Закрыть]. Тут и городовой скажет: застрелился мальчишка, типичное самоубийство. А что выбрал такое общество – наверняка от несчастной любви. Наверняка не обошлось без чернявой красотки, что из кресла зыркает. Вильчевский приметил ее с того раза. Явно стерва. Но показания со всех надо снять тщательно. Чтобы потом господин судебный следователь не придирался. Пристав не сомневался, что Бурцов лично будет проверять смерть помощника. Как же иначе.

– Родион, запомнил, кто от него по правую руку сидел?

– Я, – коротко ответил Ванзаров.

Повезло так повезло. Дело, считай, закрыто, раз сыскная полиция в собственном лице засвидетельствует самоубийство. Пристав сурово прочистил горло.

– Нехорошо… Что ж, выстрела не слышал?

– Слышал… И удар браунинга об пол… Все слышали.

– И что же?

– Принял за звуки спиритического сеанса.

Приставу хотелось сказать нечто утешающее и разумное, но, как назло, в голову ничего не приходило.

– Уж такая проклятая квартира, – тихо проговорил он, поглядывая на Иртемьева, которому подносила чай девица. Имени ее пристав не помнил.

А Ванзаров сделал нечто совсем странное, на взгляд пристава: постучал по столу и по ножке стула, на котором сидел погибший, указательным пальцем. Будто искал пустые полости. Вильчевский хотел было спросить, для чего такая хитрость, но Ванзаров подхватил его под руку и отвел подальше от стола. Чтобы случайное слово не улетело куда не надо.

– Петр Людвигович, полтора года назад в этой квартире вы осматривали тело умершей от сердечного приступа Серафимы Иртемьевой…

Такой оборот Вильчевскому совсем не понравился. Не хватало, чтобы обвинили в небрежении служебными обязанностями.

– А тебе что до того?

– Нужна ваша помощь, – сказал Ванзаров столь искренне, что у пристава отлегло от сердца. – У вас глаз наметан и большой опыт. Вспомните: то, что видите сейчас, похоже на тот случай?

Для солидности пристав выдержал паузу. Многозначительную паузу. И поманил, чтоб доложить на ушко.

– Положим, не полтора года, а год и пять месяцев, – сказал он, предпочитая точность. – Про остальное так скажу, Родион: как назад вернулся. Даже стул, на котором бедняжка преставилась, там же стоял… Только было их десять, а нынче на один больше…

– Такой же спиритический сеанс?

– Как не расходились… Мальчишка этот новенький… – Тут до пристава дошло, что он упустил важный момент: – А тебя каким ветром надуло? В спиритизм ударился? Так ведь твой начальник не одобрит… Смотри, Родион…

Меньше всего Ванзарова сейчас беспокоило мнение начальника сыска. Были трудности куда существенней.

– Кто живет в доме на той стороне канала, тоже на третьем этаже? – спросил он.

Вильчевский хитро подмигнул.

– Что за нужда?

– Мне показалось, кто-то в бинокль рассматривал квартиру Иртемьева…

– Верно, высматривает… Моя боль головная и вечные неприятности. Сидит у окна, старая ведьма, и целыми днями в бинокль зыркает… Твое счастье, что не познакомился. Мадам Пират… Слышал о такой?

Так подробно жизнью 3-го Казанского участка Ванзаров не интересовался. Он попросил пристава взять на себя опрос свидетелей, тело вместе с оружием отправить в участок и дождаться господина Лебедева, который приедет провести осмотр. То, что такая величина прилетит посреди ночи ради какого-то самоубийцы, говорило о многом. Но Вильчевский предпочел не углубляться в подробности. Даже в собственных мыслях. И занялся тем, что должен делать полицейский пристав на месте происшествия.

В прихожей Ванзарова остановил Прибытков.

– Родион Георгиевич, прошу простить, не знал, кто вы, – сказал он, отдавая поклон.

Такую ошибку можно и простить. Куда хуже было бы, если бы редактор догадался.

– Осмелюсь спросить: ваш интерес к спиритизму искренний или… – Прибытков подбирал слова, – вы преследуете служебные цели?

Ванзаров привык вопросы задавать, а не отвечать на них.

– Боитесь за репутацию журнала, – сказал он. – Вторая смерть на спиритическом сеансе… В том же самом кружке…

Прибытков скривился, будто его цапнула акула.

– Смерть Серафимы Павловны была несчастным случаем…

– Сверчков выстрелил себе в голову. Тоже несчастный случай. Через два совпадения можно провести логическую линию…

Прибытков схватил Ванзарова под руку.

– Прошу вас… Умоляю… Не делайте поспешных выводов… Чтобы не разрушить наши многолетние труды… Спиритизм в России как росток, который требует заботы и бережного отношения… Если от меня что-то требуется, любая услуга, готов помочь сыскной полиции, чем только могу…

– Ваша услуга потребуется в ближайшие дни, – сказал Ванзаров, влезая в тесноватое пальто. – Для начала дайте показания приставу Вильчевскому.

Ему захотелось попросить, чтобы в «Ребусе» снова начали печатать ребусы, прямо с ближайшего номера. Но Ванзаров сдержался. В детстве он узнал, чем кончаются неуместные требования к Золотой рыбке: землянкой и разбитым корытом.

Так и проживешь всю жизнь без ребусов. Разгадывая преступления.