Текст книги "Мертвый шар"

– Как это ужасно…

За спиной послышались робкие шаги крупного человека. На всякий случай Родион быстро обернулся. Нил, кое-как овладев собой, держался за лоб и только пробормотал:

– Да что же это…

Не желая пребывать в потемках, чиновник полиции потребовал объяснить, отчего все эти страдания.

– Под лестницей… – выдавил из себя Бородин.

Приглушенный свет раннего вечера сбил Ванзарова с толку. Скрыл, что рядом с витой лестницей, упиравшейся в потолок, что-то лежит. Осторожно приблизившись и опустившись на корточки, Родион осмотрел съехавший платок, открывший снежно-седые волосы. Тельце, согнутое в позе эмбриона, притулилось к ступеньке бочком, лежало тихо и как-то уютно. Только под головой натекла бурая лужица из подсохшего ручейка, что бежал из разбитого виска. Пульса на шее не было. Судя по коже, еще теплой, несчастная погибла самое большее час назад. Ах, как сейчас нужен Лебедев со своим походным чемоданчиком! Но все пришлось делать самому.

Осмотр ковра и кованых ступенек ничего не дал. Но на нижнем изгибе перил (в виде львиной лапы) отчетливо виднелось бурое пятно, с которого накапало на пол. Что же получается? Жертва ни с того ни с сего пыталась забраться на лестницу, поскользнулась, ударилась виском об архитектурное украшение, упала и тихо испустила дух? И на помощь позвать не успела? Хотя это было бесполезно: рана слишком серьезна.

Мобилизовав все криминалистические познания, Родион встал на колени и внимательно осмотрел ушиб. Потом так же тщательно – кованую лапу. Затем обошел гостиную, заглядывая под диван, кресла и куда мог достать, не ленясь вставать на колени. Кроме пыли, мусора и неметеных объедков, примечательного не нашлось.

– Захожу, а она лежит, – послышался жалобный всхлип.

Чиновник полиции встал и отряхнул колени.

– Вот так сразу заметили? Кажется, просил оставаться на месте, – напомнил он строго.

– Я бы ни за что… Матушка услышала, что подъехали, стала звать. – Нил потупился, как нашкодивший мальчишка в ожидании розг. – Зовет и зовет, утерпеть не мог. Думаю, сбегаю быстро и вернусь, вы ничего не заметите… Заглядываю к ней в комнату, а она говорит: «Что-то упало тяжелое в гостиной, Тоньку и Ореста дозваться не могу, Аглая в лавку ушла, посмотри, что там». Ну, думаю, этажерка от старости рухнула, выхожу и вижу… Ее… Бедная Марфушенька…

– Зачем полезла на лестницу?

– Да кто же знает, блаженная, что тут выяснять. Ходила по всему дому, найдет где-нибудь уголок – и сидит мышкой. Один раз об нее даже спотыкнулся. Ругали ее, да разве поймет – ума меньше, чем у новорожденного… Платье откуда-то новое взяла, и вот пожалуйста… Такая нелепая смерть.

– Какая? – упрямо спросил Родион.

Нил поморщился:

– Сами не видите? Шатнуло, упала – дух вон. Много ли старушке надо?

– Семейный рок начал действовать?

– Как вы можете… Какой тут рок – несчастный случай. Марфуша, конечно, жила с нами. Но разве ее можно считать членом семьи?

– Почему же испугались?

– Это вы с трупами дружите, а у нас такого не было. Сначала – глаз, потом – убогая.

– Ничего, привыкнете, – обрадовал чиновник со стальным сердцем.

Нил Нилыч по-девичьи затрепетал ресницами и спросил оторопело:

– О чем это вы?

– Обычно рок требует новых и новых жертв. Письмо об этом однозначно предупреждает. Только в обморок не падайте, пожалуйста… С вами сыскная полиция, значит, року здесь делать нечего. Лучше вспомните: когда из дома выехали?

– Около часа тому, – неуверенно ответил Бородин. – До Мучного доехал быстро, минут за пятнадцать, а потом ждал не меньше получаса, вот и получается… А зачем вам?

Пропустив вопрос мимо ушей, Родион попросил собрать всех, кто есть в доме.

Сбегав за кухаркой и лакеем, любящий сын наконец выкатил матушку. Приближаться к телу никто не спешил. Тонька жалась к коридорчику, зажав рот передником, Нил занял привычное место за спинкой стула, Филомена Платоновна упорно смотрела в подол, и лишь Орест, легкомысленно присвистнув, играл папироской в пальцах. Важно заметить, кто как вошел, как посмотрел, как отреагировал. Сами по себе живые эмоции каждого еще ни о чем не говорили, но, проявившиеся одновременно, создавали смутную картину.

– Кто видел Марфушу последней? – строго спросил Ванзаров.

Ответом было дружное молчание.

– Ну, не знаю, может, и я, – капризно заявил Орест. – Гуляла по двору, но я же не буду за каждым следить.

– Когда это было?

– Может, час, может, два назад, что вы хотите, у меня много других дел. – И трудолюбивый лакей затянулся сигаретой. – Однако забавное приключение…

– Пошел вон, негодяй! – внезапно рявкнул Бородин.

Изобразив оскорбление, Орест удалился с гордо поднятым подбородком.

– Спасибо, Нил Нилыч, – искренне сказал Ванзаров. Если бы не этот спасительный всплеск ярости Бородина, чиновнику полиции ох как трудно было бы держать себя в руках. – Что скажете, Антонина?

Утерев нос, кухарка пробормотала:

– Заходила ко мне. Хлеба ей дала с сыром… Ужин еще не готов… Аглая ругалась, сама в лавку побежала… Недавно, кажется… Маятник в гостиной…

– Когда услышали удар? – резко повернувшись, спросил Родион.

Филомена Платоновна уже вполне овладела собой:

– У меня в спальне нет часов. В моем возрасте они только расстраивают, напоминают о том, как мало осталось… Довольно долго звала… Колокольчик у нас сломан, никто не отозвался. Пока не услышала, как подъехал Нилушка… Позвольте сыну отвезти меня. Больно смотреть на несчастную…

Чиновник полиции не возражал. И даже отпустил кухарку.

Все получилось как нельзя лучше. Аглая как раз появилась в проеме двери с корзинами, доверху набитыми провизией. Пожилой женщине хватало сил тащить на себе чуть ли не пуд. И даже не запыхалась. Но, заметив Ванзарова, отпрянула:

– Опять вы? Нечего тут делать. Зачем приперся?

– Разве не знаете? – Родион одарил улыбкой самого очарования. – Взгляните-ка туда…

Нянька подслеповато прищурилась, пробиваясь сквозь полумрак, но, когда увидела труп, выронила корзины, в которых треснуло стекло, подбежала к телу, упала на колени и заголосила так горько и протяжно, как умеют только деревенские плакальщицы. Было в этом вое столько искреннего надрыва и печали, столько отчаяния и тоски, что и стальное сердце Родиона дрогнуло. Аглая не причитала – надрывала душу междометиями, какие не выдумать нарочно, когда для горя и слов не найти. Так убиваться над чужим человеком не всякому дано. Стон оборвался вдруг, как и не было, нянька метнулась фурией и, шипя, накинулась на Ванзарова:

– Что, доволен? Говорила ведь, нечего совать нос. Накликал беду. Погубил, ирод! На тебе вина, на тебе эта душа невинная! На тебе пятно несмываемое! Ух, змей подколодный! Да чтоб тебя!

Он был не согласен. Категорически не согласен. Что это еще за обвинения? То гусем величали, теперь змеем, как это стерпеть? Кто вообще тут чиновник полиции? Но ответить как следует не случилось. Палец с обкусанным ногтем уперся в Ванзарова мстительным жезлом:

– Весь в крови невинной… – Добавив проклятий, нянька скрылась за дверью и с грохотом заперлась на ключ. И уже в одиночестве предалась рыданиям.

Всю эту сцену Нил наблюдал из безопасного укрытия материнской спальни. Когда гроза миновала, участливо потрепал по плечу юношу, кипевшего от возмущения:

– Не принимайте близко к сердцу. У няньки язык так подвешен. Мелет, не думая. Очень привязалась к Марфуше. Своих детей не было, вот и поделила любовь между мной и полоумной… Что поделать, такая судьба.

– Да-да, судьба, – повторил Ванзаров, обретая душевное равновесие, и вдруг спросил: – Почему матушка не использует инвалидное кресло? В нем удобно передвигаться самой, быть независимой.

– Потому что не желает чувствовать себя инвалидом, – не скрывая раздражения, ответил Нил. – Женщине нелегко сносить увечье. Что ж тут непонятного?

У сыскной полиции на этот счет было другое мнение: есть такие матери, не все, конечно, что пойдут на любую глупость, лишь бы покрепче привязать к себе сына. А что прочнее привяжет, чем забота о беспомощной матушке? Вот именно…

Отправив за санитарной каретой Ореста, Родион Георгиевич вежливо, но строго попросил разрешения обойти дом, чтобы составить его план, после чего прогулялся вокруг особняка и даже повторил знакомый маршрут в траве.

Вернувшись ни с чем, отметил, что к Марфуше больше никто не прикасался. Даже простыню не накинули. Скукоженное тело валялось, как какая-то старая кукла – поиграли и выбросили. Ладно, Тонька боится, но неужели Аглая так предалась горю, что забыла о приличии?

Не читая лишних нотаций, Родион потребовал у Нила не покидать дом ни под каким видом. На ночь запереть окна и внимательно слушать, что происходит. Если есть оружие – держать поблизости. Только убедившись, что Бородин достаточно напуган, так что охота самовольничать отбита напрочь, Ванзаров покинул особняк. Разбираться с семейным проклятием пора основательно.

Тут уж не до бабушкиного варенья.

План дома Бородиных

17

К вечеру запахи ослабли. Сумрак и прохлада намекали, что пора бросить кабинет до завтра и окунуться в легкие развлечения, каких солидному господину вовсе не пристало чураться. Мучимый потаенным желанием скорее оказаться за столиком ресторана, где ужин и оркестр, Оскар Игнатьевич слушал тем не менее так внимательно, что проникал в смысл. Чем дольше докладывал перспективный чиновник, которого сам же рекомендовал Бородину, тем больше портилось настроение.

Надо же попасть в такую переделку: утром рассчитывал, что блестящий юноша проведет стремительное следствие, выяснит, что все это чепуха, шутки домашних или влюбленных женщин, они посмеются с Бородиным и наконец откроется секрет мастерского удара. Но игра затягивалась. Оказывается, дурацкие письма, о которых поминал Нил Нилыч, имеют под собой какое-то основание, вовсе не шуточное. Да и мертвый глаз тоже. А гибель приживалки – и того хуже. Каша заваривалась густая и мутная – это Оскар Игнатьевич чуял полицейским нюхом.

– По-вашему, появление мертвого глаза и трех писем не случайно и связано между собой? – спросил он особым начальственным тоном, в котором мудрость в равных долях смешана с добротным идиотизмом.

Юный чиновник ответил утвердительно.

Не сомневается ведь, подлец, даже виду не подает…

– А что с этой приживалкой? – продолжил полковник. – Уверены, что не несчастный случай?

– Абсолютно.

«И откуда такие нахалы берутся? – подумал Вендорф с тоской. И еще подумал: – Что за напасть: если дурак, то исполнительный, в худшем случае наломает дров. А как умный – так дело сделает, но уж всем достанется. Нет чтоб гармония была в чиновнике: всего понемножку, и начальствовать приятно». А вслух переспросил:

– Так какие, говорите, факты?

– Ранение виска. – Ванзаров необдуманно показал на себе. – Если бы Марфуша падала с лестницы, форма раны была бы другой. Кованая львиная лапа дала бы узкий глубокий след, похожий на удар молотком или ломом.

– А на самом деле?

– Скорее всего, какой-то широкий тупой предмет. Я проверил, но похожего на оружие убийства поблизости не нашлось. Ни в гостиной, ни в округе.

– Куда же оно делось?

– Убийца мог забрать с собой. Следы крови, вероятно, сможет определить только экспертиза. Если оружие не было вымыто.

– Этого маловато для таких серьезных выводов.

– Рана нанесена в правый висок.

– И что из того?

– Если предположить, что Марфуша на самом деле падала с лестницы, непременно ударилась бы левым. В противном случае она должна была подниматься спиной вперед. Но болезнь согнула ее позвоночник, выше одной ступеньки Марфуша не осилила бы. А с такой высоты невозможно получить смертельную рану.

«Вот умник, прижал так, что и не вздохнуть», – в печали подумал полковник…

– Что же получается: смерть подстроена? – спросил Вендорф.

– Логичный вывод. Убийца настиг Марфушу в гостиной, нанес удар в висок. Жертва упала. Осталось только намазать кровью завитушку лестницы.

– На кого думаете?

– Логично предположить, что убийца владеет сильным и метким ударом. Крепкая, я бы сказал, тренированная рука.

– Неудачное покушение на господина Бородина?

– Исключено. Их с Марфушей не перепутает и слепой.

– Но зачем убивать бесноватую, которая и двух слов связать не может?

– На этот счет четких предположений у меня нет, – признался Родион.

«Ну слава богу! Обделался, логик!» – с некоторым облегчением подумал Оскар Игнатьевич. Сам же сказал:

– Уже составили круг подозреваемых?

– За исключением домашних есть еще пара персон. Быть может, кого-то пока не знаю.

– Бедный Нил Нилыч, в какой переплет попал…

– Он тоже в списке подозреваемых.

– Что за выдумки? – Голос полицеймейстера стал неприступен и строг.

Ванзаров не дрогнул:

– Только факты. По времени он успевал убить Марфушу и приехать за мной. К тому же лучшего алиби трудно придумать. Письма с угрозами легче всего положить не в окно, а со стороны его кабинета.

– Смеете заявить, что господин Бородин устроил этот цирк с письмами и мертвым глазом да еще прихлопнул блаженную старушку? Может, ваша хваленая логика ответит: зачем все это уважаемому члену общества, который не имеет денежных и прочих проблем, а, напротив, решил жениться?

Пора было выжать из Ванзарова хоть каплю чиновничьего послушания.

– Обвинить господина Бородина намерения не имею, – смиренно ответил Родион. – Я лишь заметил, что его нельзя сразу исключать из подозреваемых. На всякий случай.

– Вот что, друг мой. – Полковник резво сменил гнев на милость. – Вы умный и толковый чиновник, мне лестно, что служите под моим началом. Надеюсь, ваша карьера будет успешной. Не стоит портить ее горячечными поступками. Это пристало юношам, но не нам с вами. Вы меня понимаете?

Что уж тут, проще простого: начальство строго намекало, что виноватым может оказаться кто угодно, только не Нил Нилыч. Ванзаров обещал учесть при расследовании, но тут же расчетливо взмолился о помощи.

– Все, что в моих силах! – широким жестом предложил полковник.

– Нужны особые полномочия, чтобы пристав не задавал вопросов, а чиновники участка выполняли мои требования…

– Считайте, 4‑й Казанский с завтрашнего дня в вашем распоряжении…

– Еще необходимо филерское наблюдение. Пять человек, не меньше.

Такой беспримерной наглости полковник отдал должное: даст палец – юнец всю руку откусит. Вот ведь прыткий.

– Пять не могу, одного, зато лучшего, – берите.

На это торгаш Ванзаров и рассчитывал.

– Держите меня в курсе расследования, – приказал Оскар Игнатьевич. – Сами ничего не предпринимайте. Доложите – тогда и подумаем, что делать… Ну а теперь, Родион Георгиевич, пора отдохнуть. Денек был долгим…

Чиновник полиции поклонился и стремительно вышел.

Не до отдыха ему сейчас.

18

Громада Hotel de France заняла набережную речки Мойки между императорским дворцом и знаменитыми ресторанами. Положение рядом с властью и развлечениями обязывало: отель балансировал между наглой роскошью и доступными утехами. Ресторан прославился дорогой, но изысканной кухней, а для развлечений отводился большой зал, в котором поместилось пять столов русского бильярда и еще уголок остался для парочки французского карамболя – узких и без луз.

Проигнорировав надменный взгляд швейцара, юный господин полноватой наружности в помятой тройке, в какой на дачу ездить, а не в приличный отель соваться, спросил, где тут играют. Являться сюда запросто, без чистого костюма, было не принято. Указав в сторону бильярдной, швейцар хотел не пустить. Нагловатый субъект слушать не стал, а поперся напрямик, будто имел право.

Атмосфера зала была наэлектризована ожиданием. За столами не играли. Зеленое сукно пустовало. Только на одном возлежала пирамида из пятнадцати шаров слоновой кости. Красный биток жался к борту в коле. Маркер ожидал поблизости. Спокойная поза его говорила о сдержанном равнодушии, но в глазах метались огоньки страстного интереса. Публика тихо жужжала. Господа говорили в треть голоса, словно боясь нарушить величие ожидаемого события.

Явившегося господина, неприлично опоздавшего, окатили презрительными взглядами. Мало что чужой, так еще одет вызывающе. Затеряться среди смокингов летнему костюмчику не удалось. В тесноте образовалась пустота, отторгнувшая неприличного посетителя. Подавив смущение, чиновник полиции пробился к стеночке и направил силы души на иное.

Духота воцарилась в почтенном собрании. Нетерпение нарастало. И вот началось – в зал быстро вошла дама в простом удобном платье. Появление ее встретили одобрительным гулом. Ни на кого не глядя, будто сосредоточив волю на внутренней цели, взяла кий, резкими толчками протерла, мелом покрыла ударный конец и, опершись, как воин о копье, замерла в свободной позе. Кто бы узнал в изготовившемся бойце взбалмошную Липу! Преображение было фантастическим. Казалось, лицо ее обрело другие черты. О волосах, затянутых узлом, и говорить нечего.

Противник не заставил себя ждать. Опережая взволнованный шепот, другая дама, в сером, стремительно прошла зал. Выбрав тяжелый кий, очистила от случайной пыли. Наклейку энергично натерла мелом.

Соперницы обменялись взглядами. Тишина стала полной. Никто не смел вздохнуть. О жаре будто забыли.

Маркер предложил жребий. Разобрали монетку. Полтинник подскочил кубарем и упал в ладонь. Разбивать выпало Липе. Соперница отступила на шаг. Лицо ее не выражало чувств, словно холодная решимость затмила все человеческое. Маркер объявил куш в сто рублей. Господа стали торопливо примазываться и отвечать.

Ванзаров поддался общему настроению, азарт битвы, как видно давно созревавшей, захватил и его. Но чиновник полиции не имеет права терять голову окончательно. Родион и не терял, а пытался найти ответ: что значит этот поединок? Пришел выяснить характер Липы – в бильярдной игре человек раскрывается до дна. А обнаружил сюрприз. Нелогичный, но крайне любопытный.

Сыграли две партии. Счет был равный. Приступили к третьей.

Приняв идеальную стойку, Липа примерилась. Хлесткий штос разбил пирамиду. Шары разошлись широко, на игре ничего не осталось. Будто не думая, но зная заранее, Варвара назначила шар и положила крученым такой дуплет, что публика выдохнула восхищенно. Чужой успех Липа приняла равнодушно. Маркер вынул шар из сетки и назвал счет.

Лег бриколь от борта. Уйдя на дальний край, Варвара опустилась к сукну и без прицела положила свояка. За ним подряд три других. Треск боков и глухие хлопки о лузу опережал отчаянный крик на выдохе, каким женщина награждает пик страсти.

Маркер объявил счет. Липа отвернулась и смотрела в пол.

Варвара назначила билию. Удар вышел резкой оттяжкой. Шар попал в губу и замер над кромкой. Шквал досадных возгласов накрыл публику.

– Ах ты, казенный поставила, – прошептал кто-то рядом с Родионом.

– Да уж, мертвый шар, тронь – упадет, – согласился другой голос.

– Так и партию со стола взять…

Будто ничего не случилось, Варвара отошла в тень. Почти не целясь, Липа забрала очки. И пошла на серию. Подряд уложила таких красавцев, что в публике зааплодировали. Маркер потребовал тишины. Варвара, скрестив руки за кием, следила с напряженным спокойствием.

Счет сравнялся. Партия близилась к развязке.

Выцелив играть шаром, Липа дала накатом. Биток ударил как нужно, но ушел в боковую лузу – получилось на себя. Маркер начислил штрафные, передав ход.

Обойдя стол, Варвара нашла интерес. Назначила срезать в угловую лузу. Удар сложнейший, а с дальнего расстояния – фантастический. Играть такого, когда судьба на волоске, – огромный риск. Легче отыграться да поставить маску: пусть соперник мучается. Но барышня заняла стойку и взяла битку.

Ждали чуда. Атмосфера накалялась. Даже Липа невольно подалась ближе к столу. Ванзаров чуть приподнялся на носках.

Кий мерным ритмом выцеливал точку. И вдруг вонзился в стол. Биток прыгнул перескоком, взмыл от сукна, тенью пронесся мимо соперницы и разнес призовую вазу у дальней стены. Посыпались осколки. Кий хрустнул. Никто не шевельнулся. Даже на маркера напал столбняк.

Напряжение прорвалось криками. Придя в себя, публика переживала трагический момент. Варвара сохраняла спокойствие. Как ни в чем не бывало принесла извинения за кикс, смахнула обломки и спросила новый кий.

Зачистив ладонью в перчатке крошки, маркер вернул шар, урезонил публику и назначил штрафные. Удар перешел к Липе. Выпал шанс выиграть партию. Неуверенно приладив кий, она назначила простой шар. Биток ударился в борт, отскочил, не задев ничего: дала промах. Словно без сил, Липа оставила стол.

Варвара ответила прямым шаром, а за ним двумя другими. Маркер огласил счет и победителя. Кии легли к бортам.

Партия кончилась.

Господа бильярдисты, возбужденные исходом партии, принялись вопить, топать ногами, аплодировать и выражать кто восторг, а кто отчаяние со всем жаром настоящих фанатиков. Только Родион не участвовал в празднике жизни. В гуще спин и рук, получавших и отдававших мазы, он пытался разглядеть быстро удалявшийся смокинг, странно напоминающий смокинг Бородина. Достать нарушителя домашнего ареста не было никакой возможности. Впрочем, как и победительницу. Ее окружили, поздравляя и требуя непременно составить партию.

Варвара сдержанно улыбалась, принимая комплименты как должное. На долю проигравшей досталось забвение. Липа незаметно исчезла.

– О, Ванзаров, и вы тут?

Ему улыбался моложавый субъект в криво висящем смокинге, в котором наш герой узнал репортера ежедневной газеты Кормильцева – господина навязчивого, но веселого. Обменявшись со щелкопером мнениями о матче, Родион заметил:

– Сколько у госпожи Нечаевой талантов…

– Да, в пирамиду отлично играет, – согласился Кормильцев.

– Еще криминальные романы с продолжением публикует. Кажется, в «Петербургском листке»?

– Кто публикует? – искренне не понял репортер.

– Варвара Нечаева. Пишет под псевдонимом Розовое Домино.

Плохо сидящий смокинг затрясся от бурного смеха:

– Эх, господин Ванзаров, сразу видно: не любите криминальные романчики. А зря. Тренирует мозг. Так вот знайте: Розовое Домино – не только не женщина, а всеми любимый и почитаемый Николай Животов. Известнейший автор. Взять хотя бы его «Макарку-душегуба». Захватывающая вещица…

– Какая досада. Думал, она с газетами сотрудничает…

– Верно, сотрудничает. Составляет бильярдные задачки. Трудные, надо сказать.

– И давно?

– Месяца два публикуется, не меньше.

Отказавшись отметить победу, Родион отделался от навязчивого писаки. Непременно требовалось самому выразить восторг победительнице. Но Варвары и след простыл. Ее поглотила толпа болельщиков.

19

Близкая осень подбиралась ночной прохладой. Окна закрылись, сберегая дневное тепло. Доходный дом на Садовой погрузился в мирную дремоту. Свет не горел. Только домовладелец Крюкин, экономивший на ночном стороже, дремал за воротами на каменной тумбе.

Родион вежливо погремел закрытой калиткой. Спросонья не разобрав, что творится, Крюкин подскочил, но, узрев знакомый силуэт, кинулся отпирать. Господин Ванзаров хоть и снимал маленькую квартирку, платил исправно и никогда не спорил с повышением квартплаты. Чем домохозяин бессовестно пользовался. Заперев за поздним постояльцем калитку, пожелал доброй ночи. Однако про себя подивился: это как же надо кутить, чтобы за день отпуска спустить весь багаж с саквояжем да явиться домой пешком, как видно, без копейки. Видать, юноша – тайный игрок, раз пришел на своих двоих и без хмеля. Надо будет с него аванс за сентябрь потребовать, а то мало ли что: спустит костюм – и за квартиру платить будет нечем.

Между тем Ванзаров пробирался по темной лестнице, на освещении которой экономились свечи и керосин. Вот и пещера лестничной площадки. Ключ механически ткнулся в скважину замка, оборот-другой. На коврик скользнуло что-то прямоугольное и белое, прижатое дверью. Жилец поднял заклеенный конверт без надписи.

Неторопливо скинув пиджак и испив из крана воды с гниловатым душком, Родион зажег на рабочем столике керосиновую лампу под зеленым абажуром и старательно обнюхал послание. Нечему удивляться, у каждого своя манера. К запахам Ванзаров относился с большим почтением, если не сказать с любовью. Бывало, в детстве старший братец завяжет ему глаза, подсунет разнообразную гадость и потребует угадать. Ладно, не будем ворошить темное прошлое, и так время позднее.

Ну так вот. Конверт пах чем-то странно знакомым, только не канцелярским клеем. Запах резковат, но приятен: была в нем сладкая нотка и что-то от химической эссенции. Но разве мог даже чуткий нос, даже состоящий в сыскной полиции, сравниться с лабораторией Лебедева? Конечно, нет. Ах, Аполлон Григорьевич, где же ты!

Из аккуратно срезанного бока вывалился листок, сложенный пополам. Развернув его, Родион обнаружил послание.

Несмотря на некоторое косноязычие, смысл выпирал предельно ясно. Вместо того чтобы испугаться или заставить двери шкафом, юный чиновник опять принюхался. Ну прямо как хорошая легавая, пардон, конечно… Пахло все тем же. Конверт и слова держал один клей. И довольно прочно. Вырезанные лепестки ни за что не хотели отрываться.

Письмо Бородина легло рядышком. Хоть без великого криминалиста выводы давались нелегко, но кое-куда привели. В свежем послании края обрезов – рваные и кривые. Забавно, что все слова начинаются со строчных букв. И еще мелочь: после слова «берегись» ножницы пощадили странный значок из двоеточия и скобки: «:)». Брак наборщика, зато какой полезный. С такой отметиной издание опознать легче.

Буквы, хоть напечатаны типографски, наверняка не из газет. Скорее всего, какая-то дешевая брошюра из тех, что продают на лотках по пять копеек. Может быть, переводной романчик. Интересно, что в одной брошюре нашлись такие разные высказывания, как «расследовать это дело» и «приказано богом». И автору удалось найти даже такое полезное выражение, как «в бедствиях, ниспосылаемых богами». Оно так сильно и напугало Бородина.

Только в этих громогласных угрозах не было смысла ни на грош.

Во-первых, великого бильярдиста и чиновника особых поручений пугали похожими словами, но по разным причинам. Нил явно совершил промашку, искренне не подозревая об этом. Дело, скорее всего, в женитьбах. Но господин Ванзаров тут ни при чем. Если бы сыскной гений на самом деле разнюхал что-то важное, если бы его орлиный взор (о как!) проник в потроха чьей-то тайны – пора пугать. Только штука как раз в том, что он не знал ничего. Предполагал – не более того. Хитрый преступник обязан это понимать. Невозможно поверить, что Родион держит в руках важнейшие улики, но об этом не догадывается. Их всего-то наперечет.

Глаз? Лежал себе в варенье, напугал женщин до смерти, заставил Нила побежать в полицию. Но никакого отношения лично к Родиону не имел. Трудно предположить, что вырезальщик слов так глуп, что надеется одной бумажкой отпугнуть лучшего сыщ… тьфу ты, дельного чиновника полиции. Глаз отпадает.

Несчастье с Марфушей? Да, смерть шита белыми нитками, грубо и неумело. Разве так отваживают сыскную полицию? Так только разжигают ее любопытство.

Но самое забавное – стремительность угрозы. Еще утром Родион счастливо не догадывался о семействе Бородиных, как и оно о нем. Значит, адресат познакомился с Ванзаровым сегодня и каким-то образом узнал, где проживает коллежский секретарь. Круг таких персон опасно узок. Не спрятаться в тени.

Что же остается? Остается логика. Одно из двух: или автор так испугался, что совершил преступную ошибку, то есть поторопился. Или… Другой вывод казался таким простым, что согласиться с ним было трудно. Вернее, невозможно.

Романтическая чушь была изучена еще раз. Ну и какая в наше просвещенное время может быть «ужаснейшая язва» хуже чиновников?

Быть может, правда над семьей тяготеет рок? Этого неприятного субъекта Родион представлял отлично. В древнегреческих трагедиях он распоряжался судьбами людей как вздумается. Не только герои, сами олимпийские боги страшились его. Древний рок был слеп, беспощаден, но по-своему справедлив. Гадости делал только тем, кто этого заслуживал с точки зрения высшей справедливости. На него обижались, но терпели, считая неотъемлемой частью древнегреческой жизни, как вино и однополую любовь. Но что року делать в современной семье? Откуда ему взяться на столичных проспектах? Тут других проблем хватает.

Нет, не верил чиновник полиции в рок, как бы ни старались убедить его. А верил в то, что за его маской кроются жизненные интересы. Чем страшнее малюют рок, чем больше тумана напускают, тем проще и гаже истина.

Опять пронесся бильярдный шар, пущенный недрогнувшим кием Варвары. Обе барышни уверяли, что не знают своих соперниц. Но в удивительной партии, которая наверняка войдет в историю бильярда, уж поверьте, сквозило иное соперничество, не только спортивное. Что-то вроде танца на ножах горячих испанских дам, когда выясняют, кому достанется красавчик Педро. Неужели слепая ревность – и ничего больше? Для рока и меньшего достаточно.

Блестящая задумка – убрать соперницу публично. Сотня человек подтвердит, что имел место фатальный случай: дама, разгоряченная поединком, рвалась к победе, вложила всю силу в удар, к несчастью, случился кикс, шар угодил куда не следует. Преступного умысла нет. Дело и до суда не дошло бы. Липа, конечно, могла остаться жива, но попадание в глаз или в висок снаряда слоновой кости товарные качества невесты значительно подпортило бы. Кого бы тогда выбрал Бородин?

И вот какой вопросец получается: куда делось оружие убийства Марфуши? Как ни странно, ответ мог быть в письме с обрезками. И тогда оно аккуратно ложилось в логическую цепочку.

Полагалось проработать и другие версии. Но усталость одолела чиновника полиции со стальным сердцем. Поклевывая носом и встряхивая засыпающей головой, Родион добрался до подушки и забылся сном.