Текст книги "Обитель Тьмы"

2

Хозяин, а по совместительству и целовальник кружала «Три бурундука», куда Глеб зашел вскоре после посещения кузнеца, узнал его сразу.

– Первоход? – Брови его приподнялись. – Вот уж кого не чаял здесь увидеть.

– Я всегда прихожу нечаянно, ты ведь знаешь, – сказал на это Глеб. Окинул рослую фигуру бородача Озара насмешливым взглядом и добавил: – Ты, я вижу, ничуть не изменился. Все такой же упитанный и самоуверенный.

– А вот ты стал иным, – молвил Озар. – Твои волосы белы, как крыло христианского ангела. Что за беда так сильно выбелила тебе голову?

– А ты разве не слыхал?

– Про Морию?

– Угу.

Озар прищурил черные глаза.

– Выходит, это правда?

– Правдее некуда.

Хозяин кружала обдумал слова Глеба, кивнул и спросил:

– Но теперь ты в порядке?

– Да, – ответил Глеб. – Теперь я в порядке.

– Отлично. – Озар хмыкнул. – А то я уже стал привыкать к тому, что на тебя постоянно кто-нибудь охотится.

– Нынче моя голова недорого стоит, – сказал Глеб. – Награду за нее уж точно не дадут.

– Это хорошо, – снова кивнул Озар. – Но было бы еще лучше, если бы все хлынские душегубы прознали об этом. А то, по незнанию, могут снова попытаться срезать твою голову с широких плеч и принести ее на медном блюде князю. Что будешь есть-пить, Первоход?

Глеб посмотрел на кувшины с вином, березовицей и медом и задумчиво проговорил:

– Пить или не пить – вот в чем вопрос.

– У тебя вопрос, у меня – ответ, – сказал целовальник и взял с полки большой кувшин.

Глеб улыбнулся.

– Ты читаешь мои мысли, Озар. Пора восполнить недостаток алкоголя в крови. Налей-ка мне красного вина, друг. Сегодня знаменательный день.

– Что за день? – уточнил целовальник.

– Первый день остатка моей жизни. Думаю, это стоит отметить.

– Несомненно. – Красное вино плеснулось в оловянный кубок.

Взяв кубок, Глеб глянул по сторонам, потом чуть подался вперед.

– Послушай-ка, Озар… хочу тебя кое о чем спросить.

– Спрашивай, Первоход, – разрешил Озар, натирая полотенцем оловянные стаканчики.

– По городу ходят странные разговоры об оживших мертвецах. Слыхал?

Верзила-целовальник нахмурился и нехотя отозвался:

– Да уж слыхал.

– И что ты об этом думаешь?

– Думаю, что разговоры эти – пьяная брехня.

Глеб кивнул.

– Да, наверное, так. Но я буду благодарен тебе, Озар, если ты перескажешь мне истории, которые слышал.

Целовальник недоверчиво посмотрел на Глеба из-под сдвинутых бровей.

– Зачем это тебе, Первоход?

– Коллекционирую страшные истории. – Глеб достал из кармана медную монету и положил ее на стойку. – Это плата за первую.

Озар небрежно смахнул монету в карман кожаного передника и сказал:

– Ремесленник Покоп врал, что дважды за последнюю неделю встречал в городе своих померших приятелей.

– Он был сильно пьян, когда рассказывал об этом?

Озар подумал, затем качнул головой.

– Нет, не думаю. Покоп мастер – золотые руки. А чтобы руки были золотыми, нужно иметь ясную голову.

– Так-так… – Глеб нахмурился. – И что, Покоп пробовал с ними заговорить?

– С мертвецами?

– Ну.

Озар усмехнулся.

– Он их окликал. Но те не пожелали с ним говорить и быстро скрылись. Годится тебе в коллекцию эта история?

– Вполне. – Глеб достал из кармана еще одну монетку и положил на стойку. – Продолжай в том же духе, и этот разговор сделает тебя богачом, Озар.

Целовальник смахнул монетку в карман и продолжил:

– Три дня назад из гофских стран вернулся купец Збруй. Он не был здесь почти два года. На Сходной площади Збруй встретил стригача Малюту. Малюта выглядел странно. Кожа у него была нежна, будто у младенца, а на голове заместо былой лысины колосился пушок. Когда Збруй его окликнул, стригач помахал ему рукой и сказал, что очень спешит. А после скрылся в толпе.

Глеб бросил на стойку третью монетку. Озар посмотрел на нее, но брать не стал.

– Не знаю, сгодится ли тебе следующая история, Первоход, – раздумчиво проговорил он. – Видишь ли, в чем дело… В Хлынь-граде не только видят мертвецов. В Хлынь-граде пропадают люди.

Глеб чуть прищурился.

– Я собираю разные истории, Озар. Возможно, сгодится и эта. Рассказывай.

– Что ж… Тогда слушай. У пьяницы Велизара есть тетка – старуха Сухота. А у нее – внук. Родители мальчонки в день первого покоса утонули в реке. Несколько дней назад Велизар решил навестить старуху Сухоту и своего племяша. Пришел, постучал, вошел в избу. Да только ни старухи, ни мальчишки там не было. На первый взгляд изба выглядела заброшенной. Печь холодная, а все вокруг покрыто белой пылью, толщиной в палец. А на этой пыли – следы босых ног. Следы взрослые, не детские и не старушечьи. Велизар хорошенько обыскал избу…

Целовальник остановился, чтобы перевести дух. Глеб нетерпеливо поторопил:

– И что ж он там нашел?

Озар нахмурился и ответил:

– Кожу.

– Кожу?

– Да. Это была человеческая кожа. Одна старая, морщинистая, вторая – чистая, детская.

Лицо Глеба оцепенело.

– Что было дальше? – глухо спросил он.

– Дальше? – Целовальник вздохнул. – Велизар выскочил на улицу и стал звать охоронцев. Подъехали ночные дозорные. Велизар рассказал им, что и как, дозорные спрыгнули с коней и вошли в избу. Да только никакой кожи там не нашли. И вообще ничего не нашли. Кроме белой…

– Пыльцы, – задумчиво договорил за него Глеб. – Ты сказал, что Велизар – пьяница. Так, может быть, ему все это привиделось?

– Может, и привиделось, – неожиданно легко согласился хозяин кабака. – Да только Велизар мужик крепкий. И сколько бы он ни выпил, в глазах у него никогда не двоится. А старуха с мальчишкой в самом деле исчезли. А дом их до сих пор стоит пустой.

Глеб отхлебнул вина и проговорил:

– Н-да… Странная история.

– Об том и толкую. Но годится ли она тебе в твою «коллекцию»?

Глеб усмехнулся, достал еще пару монет и прибавил их к той, что уже лежала на дубовой стойке. Озар широкой ладонью смахнул их в карман фартука. Затем чуть нагнулся и сказал, слегка понизив голос:

– Для мужика лучший отдых – провести ночь с красивой и на все готовой девкой. Если хочешь, могу пособить.

Глеб непонимающе посмотрел на Озара, затем усмехнулся и продекламировал:

 
Ведут себя девушки смело,
Но их от себя я гоню.
Не нужно мне женского тела,
Я женскую душу ценю.
 

Нет, приятель, не надо. Но за предложение спасибо. – Он взял кубок и отхлебнул вина. Поморщился. – Кислое у тебя вино, Озар.

– Уж какое есть, – невозмутимо отозвался хозяин кружала и вновь принялся натирать полотенцем стакан.

Пламя свечей в шандалах колыхнулось. Глеб, не оборачиваясь, резко дернул локтем. Бродяга, подступивший к нему сзади, рухнул на пол с разбитым лицом. Из разжавшихся пальцев на пол выкатился нож.

Глеб посмотрел на разбойника через плечо и хмуро проговорил:

– Очередной охотник за головами. – Потом перевел взгляд на целовальника и сказал: – Я тут намусорил. Скажи своим ребяткам, чтоб убрали.

– Уберут, – прогудел в ответ целовальник. Затем насмешливо прищурил глаза и добавил: – Приятно знать, что ты вернулся, Первоход.

3

Толмач Рамон посмотрел на девушку, спящую рядом с ним, потом отвел взгляд, закинул руки за голову и уставился в черный потолок, по которому прыгали рыжие отблески печного огня.

На душе у него было мрачновато. С того момента, как Глеб Первоход вызволил его из Мории, прошло не так уж много времени. По крайней мере, недостаточно, чтобы Рамон смог полностью восстановиться. Рамон старался не думать о Мории, но память то и дело подбрасывала ему образы из кошмарных снов, по которым он странствовал больше полутора лет. И тогда у Рамона возникало жуткое ощущение, что кошмар еще не кончился и что через мгновение или два он поймет, что все еще блуждает в царстве снов, насланных на него кровожадными волхвами Мории.

Вот Глеб – это да. Этот парень сделан из более прочного материала, чем Рамон. Интересно, где он сейчас? Перед тем как расстаться с другом, Первоход сказал, что собирается вернуть себе свою жизнь. Звучало это вполне однозначно.

Три года назад, пока Глеб охотился на темных тварей, Добровол захватил в княжестве власть. А когда Глеб вернулся, новоявленный князь велел своим людям схватить ходока и тайком, под покровом ночи, увезти его в далекую Морию.

Лишь через год Рамону удалось выяснить, что Первоход жив. Узнав об этом, итальянец тут же отправился в путь, надеясь вызволить Глеба из лап таинственных волхвов. Но вместо этого – сам угодил в узилище.

Лежа на кровати, Рамон мотнул головой, прогоняя неприятные воспоминания, и тихо сказал сам себе:

– Надо выпить.

Откинув одеяло, он сел на кровати и опустил босые ноги на холодный пол. Его подруга спала, и сон ее был безмятежен и светел. Одеяло сползло с ее груди, обнажив розовый сосок, и Рамон почувствовал, как в нем вновь просыпается желание.

Отвернувшись, он осторожно поднялся с топчана, пошел к лавке и быстро оделся.

На улице чуть потеплело. Но крыши домов и голые холодные ветви деревьев поливал дождь. Далеко, почти у самого горизонта, под тяжелым, темно-серым небосклоном вырастал лес. Мимо блажного дома прошли дозорные. В руках у одного из них покачивался фонарь с огарком. Точно волчий глаз.

Дождавшись, пока дозорные скроются, Рамон вышел из-за дерева и продолжил было путь, но вдруг остановился снова. От большого можжевелового куста отделилась темная фигура. И в то же мгновение в руках итальянца тускло сверкнули два кинжала.

– Кто бы ты ни был, не подходи ближе! – отчеканил Рамон и выставил кинжалы перед собой, чтобы злоумышленник понял, что он вооружен.

Но вместо того чтобы ретироваться, высокая фигура сделала шаг вперед, а знакомый голос весело произнес:

– Рамон, не убивай меня. Я тебе еще пригожусь.

Итальянец облегченно вздохнул и сунул кинжалы в ножны.

– Рад, что с тобой все в порядке, Первоход, – с улыбкой сказал он. – Тебя не было несколько дней. Куда ты запропастился?

– Улаживал кое-какие дела, – ответил Глеб. – Ну, здорово, брат!

Мужчины крепко пожали друг другу руки.

– Наш друг Хлопуша все еще в городе? – поинтересовался Первоход.

Итальянец откинул с лица прядку вьющихся черных волос и ответил:

– Нет. Здоровяк уехал в Топлево. У него тяжело захворала троюродная тетка, и он надеется получить свою часть при дележе наследства.

– Уважительная причина, – согласился Глеб. – А где Прошка?

– Воренок подался на заработки в Поморье. Кто-то внушил ему, что тамошние жители настолько простодушны и наивны, что, уходя, не запирают собственных домов. Я пытался отговорить его, но воренок был тверд в своем решении почистить карманы поморцев. Как прошла твоя встреча с князем Доброволом, Первоход?

– Нормально.

Рамон подождал, не скажет ли Глеб еще чего-нибудь, но, поскольку тот молчал, итальянец заметил с мягким упреком:

– Не доведет тебя до добра привычка так много мне рассказывать, друг.

Глеб усмехнулся.

– Да, пожалуй, ты прав. Убить Добровола я не смог. Его амулет все еще имеет надо мной власть. Он согласился отдать мне амулет, если я кое-что сделаю для него.

– Ты обязался выполнить его поручение в обмен на амулет?

– Да.

– И что же это за поручение?

– Будем охотиться на тварей в белых плащах и на оживших мертвецов, разгуливающих по городу, – ответил Глеб.

Рамон приподнял черные брови и посмотрел на Первохода недоверчивым взглядом, думая, что тот шутит. Глеб, однако, остался серьезен.

– Пресвятая Дева… – проговорил тогда итальянец. – Похоже, ты не шутишь.

– Верно, не шучу. Завтра утром кузнец Вакар вручит нам заговоренные против нечисти мечи-всерубы. А вечером мы устроим ловушки у западной стены и разошлем по всем концам города соглядатаев с сигнальными рожками. Если эти твари действительно ведут себя так нагло, как рассказывал Добровол, мы их сцапаем. Охота обещает быть веселой, толмач. Надеюсь, ты не откажешься от участия?

Рамон чуть прищурил свои бархатные глаза, усмехнулся и ответил:

– С моей стороны было бы неразумно пропустить такое веселье.

4

Два соглядатая, Колобуд и Хован, медленно брели по ночной улице, время от времени позевывая и тихонько переговариваясь, чтобы не сморил сон.

– Нет, Колобуд, ты как хочешь, однако ж я с тобой не соглашусь, – сказал Хован и смахнул с глаз выступившие от зевоты слезы.

– Почему не согласишься? – хмуро отозвался Колобуд.

– Да потому. Ты хоть и умный мужик, а все ж дурак.

– Чего это ты меня дураком ругаешь, Хован? Я ведь и обидеться могу.

– Обижайся сколько тебе заблагорассудится. А все равно останешься дураком. Будь ты в здравом уме, ты бы не отказался от серебряной резанки.

– Да не мог я донести на родного брата! Пусть даже за серебряную резанку! Я ведь не совсем бессовестный.

– Тогда какой ты, к лешему, соглядатай? – Хован шмыгнул носом и сплюнул в траву. – Нет, брат, в нашей службе неженками быть нельзя. Брат, сват, дядька – какая, к лешему, разница, коли ты выполняешь свою работу, а заодно и свой долг пред князем.

– Какой еще долг? – хмуро огрызнулся Колобуд. – Я князю служу за деньги, а не за совесть.

– Вот и я о том же, – победно кивнул Хован. – Ну, а коли совести нет, так и нечего об ней рассуждать.

Колобуд растерянно моргнул.

– Запутал ты меня совсем, Хован. Не об том ведь я говорил.

– Тогда о чем?

Колобуд снова поморгал, затем дернул щекой и с досадой ответил:

– Теперь уж и сам не помню. А только брата я сдавать не стану. Даже за кучу серебра. В наших жилах течет одна кровь.

Колобуд не кривил душой, когда говорил это. Несмотря на скотское ремесло соглядатая, Колобуд, в отличие от многих своих сотоварищей, сумел сохранить в себе остатки человечности и изредка врал начальству во спасение родных ему людей.

Так было и с братом Колобуда, которого уличили в крамольных речах против князя Добровола. Колобуд должен был подсмотреть и подслушать, с кем встречается и что говорит его брательник. Услышанное и увиденное целиком и полностью уличало брательника, однако после долгих душевных терзаний Колобуд не стал сообщать об этом начальнику службы соглядатаев.

– В наших жилах течет одна кровь, – с угрюмой твердостью повторил Колобуд, не глядя на Хована.

Хован усмехнулся и хотел возразить, но смолчал и вдруг остановился, на что-то уставившись. Колобуд тоже остановился.

– Ты чего? – недоуменно спросил он.

– Гляди, – пробормотал дрогнувшим голосом Хован, поднял руку и показал на что-то.

Колобуд посмотрел туда, куда показывал товарищ.

На освещенной луной полянке между двумя сараями, утонувшими в тени деревьев, стояло белое существо. По виду это был высокий мужчина, с головы до ног закутанный в белый плащ, и, не получи Колобуд нужных указаний заранее, он бы сроду не заподозрил в белой фигуре темную тварь.

Хован сглотнул слюну и тихо проговорил:

– Это он. Тот, кого нам велено выследить.

– Призрачный всадник? – севшим от волнения голосом прохрипел Колобуд.

Хован кивнул.

– Угу.

Колобуд пристальнее вгляделся в белую фигуру, освещенную призрачным светом луны. Фигура стояла неподвижно, лишь ветер тихонько колыхал края белого плаща. Он сглотнул слюну и тихо спросил:

– Что будем делать, Хован?

– То, что нам велено, – ответил тот.

Осторожно, стараясь не делать резких движений, Хован полез в карман за сигнальным рожком.

– Великий Сварог, спаси и сохрани нас от напастей, – пробормотал соглядатай Колобуд и тоже потянулся за сигнальным рожком.

И вдруг белая фигура исчезла. Быстро, в одно мгновение – только что стояла, и вот ее уже нет.

Хован и Колобуд растерянно и изумленно заморгали глазами.

– Где ж он? – пробормотал, озираясь по сторонам, Хован.

– Нету, – выдохнул Колобуд. – Может, нам почудилось?

– Как это?

– Тут неподалеку Кислое озерцо, вода в нем теплая, вот и парит.

– Думаешь, это был пар?

– Ну!

Хован нахмурился:

– Наверно, так.

Еще несколько секунд они вглядывались в то место, где стояла белая фигура, затем облегченно вздохнули. Колобуд повернулся к своему спутнику, но вдруг выпучил глаза и хрипло крикнул:

– Хован! Обернись!

Обернуться Хован не успел. Тело соглядатая дрогнуло от молниеносного удара, а грудь его пронзила такая боль, будто кто-то всадил в нее раскаленный железный прут. Хован опустил взгляд. Из правой стороны его груди торчал странный клинок, похожий на белое костяное жало.

Костяное жало с чавканьем втянулось обратно, и кровь из раны хлынула Ховану на живот, закапала на траву.

Пару мгновений Колобуд смотрел на труп своего товарища и на зависшую над ним белую крылатую фигуру, затем повернулся и бросился бежать. Выхватив на ходу сигнальный рожок, он что есть мочи дунул в него.

Громкий, резкий и пронзительный звук на мгновение заложил Колобуду уши. И тут вторая белая тварь, выскочив из вересового куста, налетела на него и сбила с ног.

Соглядатай Хован, лежащий на траве, в луже собственной крови, попытался встать, но белая тварь снова повалила его. Быстрым ударом огромного белого когтя чудовище вспороло Ховану живот и вырвало кишечник. Затем, ловко орудуя белыми щупальцами, вставило черное яйцо в полый, окровавленный живот соглядатая.

А по пустырю, ярко освещенному луной, уже неслись на помощь поверженным соглядатаям трое ратников.

– Оставь его, тварь! – крикнул один, размахивая мечом.

Тварь развернулась и уставилась на приближающихся воинов пустыми черными глазницами. Затем с громким хлопком распростерла крылья, сорвалась с места и устремилась им навстречу.

Бегущий впереди ратник успел рубануть чудовище мечом, но оно ловко увернулось, подхватило ратника когтями за плечи и взмыло с ним в воздух. Затем, круто извернувшись, швырнуло беднягу на двух других ратников, которые торопливо вынимали из сагайдаков оперенные стрелы.

Удар брошенного тела был настолько силен, что оба ратника повалились на траву, сбитые с ног. Дальнейшее случилось почти молниеносно. Две белые твари стремительно налетели на ратников и принялись кромсать их острыми когтями, похожими на костяные ножи.

* * *

Услышав крик, Рамон отпрянул от костра, возле которого грелся, резко развернулся и побежал к сараям. Глеб в сопровождении ратников ушел далеко, и ждать их не было смысла.

Завернув за сарай, Рамон на мгновение остановился, уставившись на белых тварей, затем выхватил из ножен два обоюдоострых кинжала и бросился вперед. Одна из тварей, выпустив из когтей ратника, ринулась ему навстречу.

Рамон увернулся от когтей и ударил тварь кинжалом в плечо, затем полоснул ее вторым кинжалом по белому черепу. Тварь отвратительно взвизгнула и отпрянула, Рамон шагнул вперед и нанес ей еще два быстрых, точных удара.

Тварь отчаянно взвыла, забила крыльями и отшатнулась. Рамон выставил перед собой кинжалы и холодно проговорил:

– Никак не угомонишься, моль? Подходи ближе – я подрежу тебе крылышки.

Чудовище с яростным клекотом ринулось на толмача. Кинжалы в руках итальянца двигались с невероятной быстротой. Каждый раз, уворачиваясь от когтей твари, он наносил ей один или два удара, стараясь задеть глаза или горло.

За спиной у Рамона послышался конский топот, в следующий миг из черного облака деревьев вырвались четыре конных дружинника. В руках у них были кривые печенежские сабли. Завидев дружинников, вторая тварь оставила растерзанное тело Колобуда и взлетела в воздух. Однако вместо того чтобы скрыться от преследователей, она развернулась в воздухе и, издав пронзительный звук, похожий на визг и вой одновременно, устремилась навстречу всадникам.

От резкого разворота призрачного летуна в воздухе заклубилась белая пыльца, а тварь уже достигла первого ратника и, махнув когтистой лапой, сбила его с коня. Тут же, не останавливаясь, она бросилась на второго.

В этот миг первая тварь ударила Рамона в лицо крылом и сбила его с ног. Она уже занесла над толмачом свой белый коготь, чтобы рассечь ему живот, но стрела, выпущенная одним из всадников, со свистом пронеслась у головы твари, оцарапав ей череп. Тварь резко развернулась и, с силой махнув крыльями, устремилась к своему обидчику, позабыв про Рамона.

В следующее мгновение вся поляна превратилась в поле битвы. Кровь фонтанами орошала жухлую траву. Слышались крики, ругань, стоны, шум крыльев. Все это длилось не больше минуты, а потом две белые крылатые фигуры резко взмыли в воздух и понеслись к лесу. Поляна за их спинами была завалена растерзанными телами дружинников и залита кровью.

5

– Рамон! Рамон, ты слышишь меня?

Толмач открыл глаза и рассеянно посмотрел на склонившегося над ним Глеба.

– Апостол Петр? – хрипло вымолвил он.

Глеб качнул головой.

– Нет. Всего лишь Первоход.

– Тоже неплохо, – пробормотал Рамон и снова закрыл глаза.

На мгновение Глебу показалось, что дыхание итальянца прервалось, а черты лица обострились. Он схватил друга за плечи и слегка тряхнул.

– Рамон, ты живой?

Толмач снова открыл глаза.

– Да… – пробормотал он, облизнул губы и скосил глаза на суетящихся вокруг ратников, бородатые, хмурые лица которых были искажены яростью. – Если только эти люди в кафтанах – не ангелы.

– Они не ангелы, – заверил его Глеб.

Рамон слабо улыбнулся.

– Восславим за это Господа. Их физиономии стали бы большим испытанием для моей веры.

Факелы так ярко освещали пустырь, что на нем было светло, как днем.

– Они убили семь ратников! – прорычал воевода Бранимир. – Семь вооруженных, опытных ратников и двух соглядатаев. Что же это за твари?

Глеб, сидя на коленях возле Рамона, приподнял другу голову и поднес к его губам флягу.

– Пей, – сказал он. – Это травяной отвар целебных трав. Он тебе поможет.

Толмач послушно отхлебнул из фляги. Закашлялся и вновь опустил затылок на свернутую охотничью куртку, которую подложил ему под голову Глеб.

– Плохо? – негромко осведомился ходок, вглядываясь в землисто-бледное лицо Рамона.

– Бывало и хуже, – отозвался толмач.

– Ты уверен, что не ранен?

– Уверен. Только голова болит. – Рамон положил пальцы Глебу на предплечье и сказал: – Первоход… Послушай, это важно…

– Что? Говори.

– У этой твари нет крови. Я несколько раз ударил ее кинжалами. Порезы были глубокие, но я не видел крови. Не видел крови, понимаешь?

– У всякой живой твари должна быть кровь, – пробасил воевода Бранимир, стоя рядом с Рамоном и хмуро наблюдая за тем, как его люди укладывали растерзанные тела ратников на носилки и тащили их к телегам. – Видимо, тварь увернулась от твоих кинжалов.

– От кинжалов Рамона не может увернуться ни одна тварь, – возразил Глеб. – И если он говорит, что зацепил ее, будь уверен: так все и было.

Воевода прищурил тяжелые веки и неприязненно вымолвил:

– У страха глаза велики.

Глеб нахмурился и открыл рот для резкого ответа, но Рамон опередил его:

– На горячись, Первоход. Бранимир прав в одном: у всякой живой твари есть кровь. А это значит…

– Хочешь сказать, что тварь, с которой тебе пришлось иметь дело, не живая? – резко спросил воевода.

Рамон, глядя не на него, а на Глеба, кивнул. Глеб, нахмурившись, задумчиво поскреб пальцами горбинку на переносице.

– Выходит, все гораздо сложнее и запутаннее, чем я думал, – медленно произнес он. – Думаю, нам требуется помощь профессионала.

– Что? – не понял воевода Бранимир. – Какого еще профессионала?

Глеб поднял на него взгляд и ответил:

– Надо нанести визит вещунье Голице. Нам следовало с самого начала прийти к ней. Возможно, тогда твои ратники остались бы живы.

По широкому лицу воеводы пробежала тень.

– Это невозможно, ходок, – хмуро проговорил он.

– Что? – не понял Глеб. – Почему?

Воевода кашлянул в огромный кулак и ответил:

– Пару месяцев назад князь приказал переловить в городе всех ведьм и заточить их в темницу. Первой, кого схватили охоронцы, была Голица.

Несколько секунд Глеб молчал, переваривая услышанное. Поверить в это было трудно. Вещунья Голица пользовалась в Хлынь-граде огромным авторитетом. Она много лет помогала людям, используя свои чары только во благо. Было время, когда Глеб относился к вещунье с подозрением, но с тех пор она несколько раз помогла ему в борьбе с темной нечистью, и у Глеба не было повода ей не доверять.

С какой стати князь Добровол решил устроить охоту на ведьм? Чем ему не угодила Голица? В былые времена властители охотно приходили к ней за советом. За что же Добровол невзлюбил безобидную вещунью?

И вдруг Глеб понял, в чем тут дело.

– Так-так… – Он холодно прищурился. – Чувствую, что к этому делу приложила руку колдунья Мамелфа. Надоумить Добровола заточить Голицу в темницу могла только она. Так сказать, избавилась от конкуренции.

Воевода нахмурился и сказал:

– Не понимаю, о чем ты.

– Охотно верю. Для тебя это слишком тонкие материи, ратник.

Сообразив, что ходок сказал что-то обидное, Бранимир сжал кулаки и яростно сверкнул на Первохода глазами.

– Ладно, «Халк», расслабься, – небрежно произнес Глеб. – Где бы ни была Голица, мы должны с нею встретиться. Не будем откладывать, сделаем это сейчас же.

Бранимир покачал седовласой головой.

– Не уверен, что она жива. Наши дознаватели круты, когда дело касается ведьм.

– Моли Сварога, чтобы с Голицей все было в порядке, – холодно отчеканил Глеб. – Иначе…

Он не закончил фразу, но это и не требовалось. Иногда взгляд гораздо красноречивее слов.

* * *

Мрачен и темен был княжий град. Дул холодный северный ветер. Тучи, первые вестники грозы, черными валами перекатывались над крышами домов. Вскоре упали первые редкие капли дождя.

Глеб был серьезен и угрюм. Ему не терпелось встретиться с Голицей, однако он вынужден был идти медленно, чтобы Рамон, утомленный схваткой с Призрачными всадниками, не отставал. Бранимир шагал чуть в стороне от них – тяжелой, неторопливой поступью. Седые локоны выбились из-под его кожаного шлема и серебрились в зловещем свете луны. Лицо воеводы было мрачным, неприступным. Было видно, что он по-настоящему переживает из-за гибели своих людей и, возможно, отчасти винит в произошедшем себя.

Наконец подошли к темнице. Навстречу им выскочили дозорные, но, узнав Бранимира, поспешно открыли тяжелые ворота и распахнули их перед ночными гостями.

Протопав сапогами по каменному крыльцу и узкому коридору, они свернули направо и, пройдя еще чуток, остановились перед мощной дубовой дверь. Воевода поднял руку и громыхнул по двери кулаком.

Лязгнул отодвигаемый засов, и дверь приоткрылась. В щель выглянуло загорелое, бородатое лицо.

– Чего таращишься? – сердито вопросил Бранимир. – Открывай!

Он толкнул дверь могучей рукой и распахнул ее. Переступив порог, Бранимир, Глеб и Рамон попали в большое, довольно темное помещение. Кабы не два берестяных факела, полыхающие на стенах, здесь царил бы полный мрак.

Оглядевшись, Глеб увидел еще четыре двери. Двери эти вели в тесные камеры, в которых томились узники. Охранников было двое. Один стоял перед нежданными гостями, скользя удивленным взглядом по их суровым лицам, второй сидел за столом, подперев щеку кулаком. Узнав воеводу, он тут же вскочил с лавки и вытянулся перед ним во фрунт.

Глеб, не в силах больше сдерживать клокочущий внутри гнев, схватил ближайшего охоронца рукою за грудки, притянул его к себе и промолвил:

– Веди нас к Голице, кат.

Охоронец посмотрел на руку наглеца, стискивающую ворот его подклада, поднял на Глеба недовольный взгляд и сухо промолвил:

– Посторонним входить к вещунье запрещено.

– Вот как? – Глаза Первохода сузились. – Или ты впустишь меня к ней, или я въеду туда на тебе верхом.

Охоронец побагровел и вопросительно посмотрел на воеводу. Тот молча кивнул. Охоронец протянул руку к деревянному щиту, на котором висели ключи, выбрал нужный и, высвободив ворот из разжавшихся пальцев Глеба, повернулся к первой же двери.

– Не думаю, что вы чего-то от нее добьетесь, – сказал он, открывая дверь. – Вещунья давно выжила из ума. Я бы на вашем месте даже не пытался.

Щелкнул замок, и тяжелая дверь со скрипом приоткрылась. Глеб снял со стены березовый факел и быстро шагнул внутрь.

Голица сидела на деревянной лавке, накрытой тощим соломенным тюфяком. На коленях у нее лежало сосновое полено, и она тихо покачивала его, как младенца. Несмотря на скрип двери и тяжелые шаги Глеба, она не подняла голову, чтобы посмотреть, кто пришел.

Платье вещуньи было грязным и рваным. Юбка превратилась в лохмотья. От прежней дородной полноты вещуньи не осталось и следа. Перед Глебом была худая, изможденная, немолодая уже женщина со спутавшимися, грязными волосами. Распухшие от побоев губы ее тихонько шевелились. Глеб прислушался и услышал тихую, жутковатую колыбельную:

– Спи, малютка, засыпай… Отправляйся в мертвый край… Где слезам числа не счесть… Принеси мне злую весть…

От этой тихой песни Глеба пробрал мороз.

– Голица, – позвал негромко он.

Вещунья не шелохнулась.

– Голица, ты слышишь меня? Это я – Глеб Первоход. Ты должна меня помнить.

Несколько мгновений вещунья сидела неподвижно, с упавшими на полено грязными прядями волос, затем медленно подняла голову и взглянула на ходока. Взгляд ее голубых глаз был пуст и безумен.

– Ты снова хочешь это сделать, охоронец, – хрипло проговорила она. – Я не буду сопротивляться, но не трожь мое дитя.

Глеб медленно, стараясь не делать резких движений, подошел к Голице и присел на корточки.

– Вещунья, я…

Голица протянула к нему полено и сказала дрогнувшим голосом:

– Это твое дитя, охоронец. Не убивай его.

Затем вновь прижала к себе полено, посмотрела на него нежным взглядом и тихо запела, осторожно качая полено на руках:

– Спи, малютка, засыпай… Ждет героя мертвый край… Там, где бедам несть числа… Ждет героя ангел зла…

Глеб выпрямился.

– Прости, что потревожил тебя, вещунья, – с горечью произнес он. – Я сегодня же встречусь с Доброволом. И будь я проклят, если он тебя не освободит.

Глеб повернулся, чтобы уйти, и в этот миг вещунья сказала:

– Эти твари не из Гиблого места, ходок.

Глеб быстро обернулся:

– Что? О ком ты говоришь?

Голица смотрела на него ясными, умными глазами.

– О Призрачных всадниках, – сказала она и усмехнулась: – Вы ведь так их называете?

Первоход снова присел рядом с лавкой.

– Откуда же они? Откуда они пришли, Голица?

– Оттуда, где мы все когда-нибудь окажемся.

– Ты говоришь о царстве мертвых? Но никакого царства мертвых нет. Это просто миф, страшная сказка для взрослых.

Голица прищурила светлые глаза и тихо спросила:

– Ты не веришь в ад и рай?

– Нет, не верю.

– Но крест у тебя на груди говорит об обратном.

Брови Глеба удивленно приподнялись. Крестик был спрятан под одеждой, и знать о нем вещунья не могла.

– Крест я надел на шею по просьбе друга, – сказал он. – Не придавай ему большого значения.

Голица снова опустила взгляд на свое полено.

– Спи, малютка, засыпай… – тихо запела она, покачивая полено. – Ждет героя мертвый край… – И вдруг оборвала песню и снова подняла взгляд на Глеба: – Ты должен отправиться туда, ходок. Отправиться и найти своего мертвеца.

Глеб недоуменно вскинул бровь.

– Мертвеца?

– Да, – чуть слышно прошелестела вещунья, глядя Глебу в глаза. – Того, который отопрет для тебя врата.

– Ты говоришь про врата в другое измерение?