Текст книги "Не смотри ей в глаза"

Глава 2

1

День был сухой и холодный. Воздух словно остекленел, и черные очертания деревьев выглядели на его фоне гравюрным оттиском.

– Ну что, Мух? Ты голоден?

Пес посмотрел на Максима преданными глазами и вильнул хвостом. Мальчик вздохнул:

– Знаю, Мух. Я тоже. Будь у меня деньги, я бы купил тебе самую большую котлету в мире! Или полкило сосисок. Мух, ты ведь любишь сосиски?

При упоминании о сосисках пес радостно гавкнул. Максим засмеялся.

– У тебя губа не дура. Знаешь, в детдоме нам давали сосиски только по пятницам. В понедельник были котлеты. Во вторник тефтели. Между нами говоря, это только называется «тефтели», а на самом деле – такая гадость, что ты бы и в рот не взял. Сплошные хлеб и соя. Хотя… – Мальчик вздохнул. – Сейчас бы ты, наверное, слопал их с радостью. Да и я тоже.

Максим посмотрел на двух попрошаек, закутанных в немыслимое тряпье. Они сидели у двери магазина, перед каждым стояла картонная коробка с мелочью.

– Как ты думаешь, Мух, не слишком позорно быть попрошайками? – снова заговорил мальчик.

Пес вильнул хвостом. Максим облизнул губы и проговорил задумчиво:

– В детдоме у нас многие этим занимались. Я тоже пару раз пробовал. Противно было… Хотя деньги получил. Двадцать пять рублей! Вот ты, Мух, знаешь, что можно купить на двадцать пять рублей? Нет? А я тебе скажу. – Максим поднял правую руку и принялся загибать пальцы. – Полбуханки хлеба – раз. Плитку китайской лапши – два. И еще хватило бы на один бульонный кубик.

Он весело посмотрел на собаку:

– И ты думаешь, я все это купил? Как бы не так! Я купил шоколадный батончик! Представляешь, каким дураком я был? Э-эх… Сейчас бы нам с тобой эти двадцать пять рублей, мы бы такой пир закатили! Подожди… – Максим вопросительно посмотрел на Муха. – Но ведь ты, наверное, не любишь хлеб? У нас во дворе детдома жила собака Найда, она ела все подряд. И хлеб, и картошку… Один раз Леха Каморин подсунул ей в хлебе кусок свежего огурца, так она и его смолотила. Тощая была – ужас! Никак не могла отъесться.

Максим засмеялся. Мух, понимая, что хозяин ожидает от него какой-то реакции, привстал на задние лапы и весело тявкнул.

– Ладно, давай попробуем, – все еще посмеиваясь, сказал Максим. – Только сделай морду попроще. И смотри на людей пожалостливее.

Мух снова уселся на землю и, склонив голову набок, посмотрел на мальчика жалостливым взглядом.

– Да, вот так, – одобрил Максим. – И вот еще что. На улице мы стоять не будем – я не хочу, чтобы ты отморозил себе копчик. Пойдем в метро. Там народу полно, кто-нибудь да подаст. Ну, пошли!

Он повернулся и зашагал к подземному переходу с красной буквой «М». Мух вскочил на лапы и потрусил за ним.

К полной неожиданности Максима, подавали в метро хорошо. За полчаса он заработал больше пятидесяти рублей. Пересчитав деньги, Максим потрепал Муха по голове и довольным голосом сообщил:

– Пошло дело! Сегодня вечером устрою тебе пир!

– Ой, какая смешная собачка! – услышал Максим звонкий голос.

Повернув голову, он увидел высокую, худенькую, востроносую и симпатичную девочку лет тринадцати или четырнадцати. Она была одета в старенькую залатанную куртку и вязаную шапочку с торчащими от старости нитками.

Девочка присела на корточки рядом с собакой и улыбнулась.

– Какой ты славный, малыш! Какая это порода? – спросила она у Максима.

Он окинул девочку взглядом с ног до головы и ответил:

– Ирландский дог.

– Шутишь?

Максим покачал головой:

– Нет.

Девочка посмотрела на собаку с сомнением:

– Но доги ведь большие!

– Большие, – согласился Максим. – А Мух – карликовый дог.

– Значит, его зовут Мух?

– Мухтар. А Мух он только для своих.

– Для кого «для своих»?

– Для тех, кто ему нравится.

Песик вытянул шею и лизнул девочку в щеку. Она засмеялась.

– Видел? Я ему нравлюсь! Значит, для меня он тоже Мух!

Прохожий на секунду остановился, посмотрел на Максима, девочку и собаку, нахмурился, возмущенно пожал плечами и зашагал дальше. Максим тоже нахмурился.

– Слушай, – обратился он к девчонке, – шла бы ты отсюда.

– Почему?

– Я здесь вообще-то работаю.

– Кем работаешь?

Максим отвел взгляд.

– Неважно. Просто иди отсюда, и все.

Девочка улыбнулась:

– Я бы ушла, но не могу.

Максим посмотрел на нее удивленно:

– Это еще почему?

Девочка выпрямилась, посмотрела Максиму в глаза и ответила:

– Потому что это мое место.

– Не понял.

– Что тут непонятного? Я стою здесь каждый день с семи утра до восьми вечера. Десять минут назад ушла за лимонадом, возвращаюсь – а тут ты.

Максим наконец все понял.

– Так ты попрошайка? – с легким оттенком презрения проговорил он.

Девочка кивнула:

– Да. Давно, уже семь месяцев. Меня сюда Барон поставил.

– Какой еще Барон?

– Ты что, не знаешь Барона? – удивилась девочка. – Он у нас тут самый главный.

– Где – у вас?

– На сиреневой ветке метро. И на желтой тоже. Это его территория, понимаешь?

Максим все понял. Ну, конечно – разве может такое прибыльное местечко быть без хозяина? Так уж устроен мир: если у тебя появилась возможность подзаработать немного деньжат, обязательно найдется и тот, кто наложит на твои деньжата свою мохнатую лапу.

Максим вздохнул:

– Ясно. И сколько ты ему платишь?

– Пятьсот рублей в день. А все, что остается, забираю себе.

Максим присвистнул:

– Не хило. Пятьсот рублей в день! Я вижу, у вас в Москве даже попрошайки жируют. Ладно, становись рядом.

Девочка сдвинула брови:

– Ты что! Так нельзя. Если Барон узнает…

– Да чхать я хотел на твоего Барона!

Девочка посмотрела на него строгим взглядом:

– Ты его не знаешь. С Бароном шутки плохи. Если он тебя здесь застукает – переломает все кости.

Максим хотел возразить, но не стал. Вместо этого он трезво обдумал слова девочки и нашел их резонными. Если метро – такое доходное место, то начальник над ним должен стоять серьезный. Не какая-нибудь шелупонь. Пожалуй, за такие деньжищи не только кости переломать, но и убить могут.

– Слушай, как тебя зовут? – обратился он к девочке.

– Илона, – ответила она. – А тебя?

– Максим. Послушай, Илона, а этому твоему Барону не нужны новые работники?

Девочка пожала острыми плечами:

– Не знаю. Может, и нужны. Он мне не отчитывается. А что?

– Да вот думаю: может, мне с ним договориться?.. Как мне его найти?

– Не знаю. Обычно он сам нас находит.

Максим ненадолго задумался, потом сказал:

– Хорошо. Я пока останусь тут. Постою рядом с тобой.

Девочка округлила глаза:

– Ты что! Если Барон тебя тут увидит…

– Я и хочу, чтобы он меня увидел, – сказал Максим. – Я буду здесь стоять, пока он не придет.

Илона посмотрела на него задумчивым взглядом, но ничего не сказала. Да и что она могла сказать?

* * *

Примерно через полтора часа, когда Илона убежала покупать для Максима бутерброд, возле коробки с деньгами остановился огромный черноволосый парень в синей куртке-аляске и теплой бейсболке. Он взглянул на Муха, усмехнулся и проговорил:

– Хороший кобелек. Или это сучка?

– Это пес, – сказал Максим, пристально разглядывая верзилу.

– Хороший пес, – похвалил парень, наклонился и погладил Муха.

Затем он взглянул на Максима, продолжая теребить шерсть Муха, и вдруг сказал:

– Это ведь не твое место, малой.

– Знаю, что не мое, – сказал Максим, с любопытством посмотрев на парня.

Тот выглядел внушительно, но был как-то несолидно молод. Лет двадцать с небольшим, наверное. Физиономия чистая, без единой морщины, и на шее кожа натянута, как на тубусе.

– Ну а раз знаешь, тогда что ты тут делаешь? – спросил верзила, продолжая тискать Муха, но уже грубее, так, что пес тихо и испуганно заскулил.

– Жду, – спокойно ответил Максим.

– Кого?

– Тебя, если ты Барон.

Парень прищурил черные, недобрые глаза:

– Значит, тебе нужен Барон?

– Угу.

Верзила усмехнулся:

– И зачем он тебе понадобился?

– Хочу поговорить.

– О чем?

– О деле. Нужно кое-что перетереть.

– Перетереть, говоришь? – Парень криво ухмыльнулся. – Ну-ну. Видать, ты важная птица, если хочешь перетереть с самим Бароном.

Максим тоже усмехнулся и спросил:

– Так ты Барон или нет?

– Нет, – мотнул головой громила. – Я не Барон.

Максим тут же изменился в лице.

– Тогда отпусти мою собаку и топай своей дорогой, – строго сказал он.

Парень выпустил пса, а потом резко выпрямился и вдруг схватил Максима за шиворот и, обронив «а ну, пошли!», потянул его к выходу.

– Стой! – крикнул Максим, упираясь. – Стой, говорю! Орать буду!

– Ори, – спокойно отозвался парень.

– Полицию позову!

– Зови, если жить не хочешь.

Аргумент был весомый и очень хорошо знакомый Максиму по детдомовской жизни. Да и не похож был этот детина на человека, который попусту бросает слова на ветер. Еще немного поупиравшись для проформы, Максим сдался и, быстро перебирая ногами, потрусил рядом с парнем, послушно поворачивая туда, куда его направляла ненавистная могучая рука.

2

На улице черноволосый верзила распахнул заднюю дверцу черного джипа с тонированными стеклами и швырнул туда мальчика, потом подхватил собаку и бросил ее Максиму на колени.

– Потише ты, амбал! – сердито крикнул Максим.

– Захлопни пасть, – осадил его парень.

Он тоже забрался в джип, пропихнув Максима дальше, и захлопнул дверцу.

– Барон, у меня для тебя подарок! – проговорил он затем уже другим голосом, вежливым, почти подобострастным.

Только сейчас Максим заметил, что впереди сидят два человека. Первый – седовласый водитель с квадратными плечами, второй – странный чернявый субъект в мохнатой дорогой шубе. Перед ним, свесившись со щитка, покачивалась гроздь превосходного винограда. Субъект повернул голову, взглянул на Максима (глаза у него были синие, пронзительные, а в мочке левого уха поблескивала золотая серьга).

– Кто это? – спросил субъект мягким певучим баритоном.

– Какой-то бродяжка, – ответил громила. – Судя по говору – не из московских. Стоял на месте Илонки. Попрошайничал.

Барон пристально и мягко посмотрел на Максима своими синющими глазами, перевел взгляд на Муха, улыбнулся и спросил:

– Не кусается?

– Нет, – ответил Максим.

Барон протянул смуглую руку и погладил Муха по голове.

– Хорошая собака, – похвалил он. Затем убрал руку и снова взглянул на мальчика: – Ну? И кто же ты такой?

– Я Максим, – ответил тот.

Барон улыбнулся, сверкнув полоской белоснежных зубов:

– Ты считаешь, что это исчерпывающая информация?

– Чего?

– Откуда ты взялся? Зачем попрошайничал?

– Попрошайничал, потому что деньги нужны. А взялся я из Подольска.

– Вот оно что. – Барон чуть прищурился. – И где же твои родители, мальчик из Подольска?

– А я один, без родителей.

– И куда ж они подевались?

– Умерли.

Барон приподнял черную, будто нарисованную бровь и сказал:

– Что-то ты не выглядишь расстроенным, Максим из Подольска.

– А чего мне расстраиваться? Они ведь давно умерли. Я их даже не помню.

Барон коротко и понимающе кивнул:

– Ясно. А ты сам небось детдомовский?

– Угу. Был.

– А теперь?

– А теперь я свой. Сам по себе то есть.

– Понимаю. – Цыган оторвал от грозди виноградину, раскусил ее белоснежными зубами и сказал: – Я тоже птица вольная, в клетке и дня не усижу. А если будут держать против воли – затоскую и помру. – Взгляд Барона стал мечтательным. – Ай, воля-волюшка… Ай, гэнэ рома, рома тэ родэс… – Он снова взглянул на Максима и уточнил с надеждой: – Ты, часом, не цыган?

– Нет, – ответил тот.

Барон вздохнул:

– Жаль. – Он бросил в рот еще одну виноградину, посмотрел на Максима задорным взглядом и предложил: – Хочешь на меня работать?

– Хочу, – ответил тот.

– Молодец! – улыбнулся цыган. – Ты не бойся – не обижу. И есть будешь вволю, и все остальное. Станешь моим другом – и я стану твоим другом, станешь моим братом – и я стану твоим братом. Ну а захочешь со мной поссориться – не обессудь. Это ведь справедливо?

– Да, – согласился Максим.

– Ну, значит, договорились. Эй, Рустем, отвези Максима на квартиру и покажи парню его кровать.

Темноволосый парень-амбал кивнул и сказал:

– Сделаю, Барон. Малец, выбирайся из машины!

Максим приоткрыл дверцу со своей стороны, но цыган мягко его окликнул:

– Погоди! А почему из детдома-то сбежал? Докладывай честно, я все равно узнаю.

– А не прогонишь? – уточнил Максим.

– Не прогоню. Уговор есть уговор.

– Пес мой не пришелся ко двору. Вот я и ушел вместе с ним.

Барон посмотрел на Муха и наморщил смуглый лоб:

– А почему не пришелся? Бешеный, что ли?

Максим качнул головой:

– Нет. Аллергия на шерсть. У нашей заведующей, – поспешно добавил он.

Барон вздохнул:

– Бывает. Ладно, Максим из Подольска, на сегодня с тебя работы хватит. Сегодняшний день даю тебе на обустройство, а завтра утром начнешь. Идет?

– Идет. А сколько будешь платить?

Барон улыбнулся и весело сказал:

– Договоримся. – Потом протянул руку, потрепал Муха по загривку и добавил: – А собачка хорошая. Хорошая собачка. Морда жалостливая, глаза умненькие. Будешь брать ее с собой на «точку». Нет возражений?

– Нет, – сказал Максим.

– Ну, топайте.

Максим, Мух и верзила Рустем выбрались из черного джипа.

– Поедем на метро? – уточнил мальчик у сопровождающего.

– Ножками пойдешь, – усмехнувшись, ответил верзила. – До самой хаты. – И добавил, смягчившись: – Тут недалеко.

Шагая рядом с Рустемом, Максим пару раз ловил себя на том, что чувствует чей-то взгляд. Он оборачивался, вертел головой по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. Наконец беспокойство мальчика заметил и Рустем.

– Ты чего башкой вертишь? – подозрительно спросил он.

– Ничего, – ответил Максим. – Просто показалось.

– Крестись, когда кажется.

– Я неверующий.

Рустем усмехнулся:

– Станешь, когда поживешь в Москве. Шевели батонами, малец!

3

Майор Жук, он же Старик, он же Стальной Старик, он же – Стальной Жук, был, как всегда, чисто выбрит и аккуратно одет. Серый костюм, синяя рубашка, светлый галстук. Седые усы подстрижены, седая челка зачесана набок. На спокойном лице – внимательное, вежливое выражение, голова чуть склонена набок.

У любого, кто видел Старика впервые, складывалось ощущение, что этот пожилой человек – само воплощение доброты, участия и такта. Но тех, кто знал полковника близко, облик «доброго дедушки» обмануть не мог. Однажды, во время алкогольных посиделок с коллегами, Стас Данилов на полном серьезе утверждал, что сердце Старика нужно отдать в научную лабораторию для исследований. В этом сердце, настаивал Стас, явно чего-то не хватает. Иначе как объяснить тот факт (ставший известным после признания одного врача-кардиолога, с которым Стас близко дружил), что сердце полковника Жука никогда не билось чаще пятидесяти ударов в минуту?

Маша Любимова всегда замечала, какими преданными глазами смотрят оперативники на своего начальника. У нее у самой был прекрасный повод для подобной преданности: однажды Старик спас ей жизнь, всадив преступнику пулю в лоб с тридцати шагов, и Маша никогда об этом не забывала.

Полковник Жук обвел спокойным взглядом лица подчиненных и сказал:

– Итак, я резюмирую. Одна из видеокамер наблюдения в банке продолжала работать, хоть и со сбоями, и нашим техникам удалось восстановить несколько фрагментов записи. Если верить видеокамере, грабителей было не пять и не шесть, а был всего лишь один. Высокий, худой мужчина в длинном сером пальто. Но фокусы на этом не заканчиваются. Лицо подозреваемого засвечено. Сбоем в работе аппаратуры это объяснить нельзя, так как всех прочих людей, находившихся в банке, видеокамеры зафиксировали абсолютно нормально. Я все правильно излагаю?

– Так точно, – ответила за всех Маша Любимова.

Старик кивнул и продолжил:

– Капитан Волохов, кажется, вы высказали мнение, что мы имеем дело с потусторонним явлением, и предложили поговорить с представителями… м-м… экзотических профессий?

Толя порозовел и пробасил смущенно:

– Это я так, в порядке бреда.

– Большой, инфантильный плюшевый мишка, – сказал, посмеиваясь, Стас Данилов. – Тебе сколько лет, мальчик? Ты не староват, чтобы в сказки верить?

– Капитан Данилов, у вас есть какие-нибудь конкретные предположения, версии или допущения? – обратился к нему Старик.

Данилов тоже смутился:

– Никак нет, товарищ полковник.

Старик повернулся к Маше:

– Мария Александровна?

– Ну… Если честно, у меня есть одно предположение. А вернее – два.

– Где ты их только берешь? – тихо проговорил Стас.

Полковник Жук строго на него посмотрел, и Данилов тут же напустил на себя озабоченно-деловой вид.

– Я уже видела подобный эффект, – продолжила Маша. – На видеозаписи с дня рождения своего сына. Мы его праздновали в «Макдоналдсе». Тамошние служащие разрисовали ребятне лица красками. Ну, знаете, как у них принято: кому-то рисуют усы и кошачью мордочку, кому-то – пиратскую физиономию со шрамами, ну и так далее. Так вот, одному из детей художник разрисовал лицо каким-то люминесцентным составом. Так вот, на видеозаписи лицо этого мальчика получилось немного засвеченным. Думаю, здесь мы имеем дело с чем-то похожим. Краска-люминофор неизвестного нам пока состава. Как вам такое объяснение?

– Объяснение хорошее, – одобрил Толя.

– И главное – полностью исключает мистику, – согласился с ним Стас.

– Мистики все равно остается много, – возразила Маша. – До сих пор непонятно, почему свидетели не запомнили лицо грабителя. Почему они видели пятерых грабителей, тогда как камера зафиксировала только одного? Как грабители, если они были, прошли сквозь стену банка, а если не прошли – то почему свидетели увидели именно это? И куда подевалась черная «Шевроле Нива» после того, как свернула за угол?

Маша замолчала. Толя Волохов посмотрел на нее хмурым взглядом и, вздохнув, проговорил:

– Вопросы-вопросы-вопросы…

Стас улыбнулся:

– Знаешь, Анатоль, выглядишь ты как законченный Портос, а стоит тебе открыть рот – и из тебя тут же прет Арамис. Ответь мне: почему такая меланхоличная и хрупкая душа выбрала себе в качестве среды обитания такое несуразное, огромное тело?

– Потому что твое тщедушное тельце было уже занято, – сказал Волохов.

Старик выслушал их перепалку с невозмутимым и вежливым выражением лица, а затем уточнил:

– Вы закончили?

– Да, товарищ полковник, – пробасил Толя Волохов, не глядя начальнику в глаза.

Старик взглянул на Любимову, слегка нахмурил лоб и вежливо уточнил:

– Вы правда думаете, что этот мальчик, Максим Быстров, так важен для преступника?

– Да, – ответила Маша. – Он следует за мальчиком по пятам. Максим очень важен для него, а значит, он важен и для нас. Я это чувствую. Я это знаю.

Старик задумчиво повертел в пальцах карандаш, потом слегка стукнул им о полированную крышку стола и сказал:

– Что же, у меня нет никаких оснований не доверять вашей интуиции, Мария Александровна. Ваши доводы кажутся мне вполне логичными.

Маша пожала острыми плечами:

– В любом случае у нас больше нет ни одной зацепки.

Стас Данилов усмехнулся и сказал:

– У нас даже нет грабителей, если верить видеозаписи. Деньги сами себя достали из сейфа, сами улеглись аккуратными рядами в сумку и сами покинули банк. Уж не знаю, как именно – то ли по воздуху, то ли у них ноги выросли.

Полковник посмотрел на него спокойным взглядом и сказал:

– Ваша ирония не кажется мне уместной.

– Так точно, товарищ полковник, – с готовностью отозвался Стас. Он хотел что-то добавить, но в этот момент в дверь постучали.

– Войдите! – спокойно и громко сказал полковник Жук.

Дверь открылась, и в кабинет вошел молодой оперативник лейтенант Черкасов.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться к майору Любимовой, – опустив руки по швам, церемонно проговорил он.

– Обращайтесь, – кивнул Старик.

Лейтенант повернулся к Маше:

– Мария Александровна, у меня информация по Максиму Быстрову. Похожего мальчишку видели около двух часов назад в переходе на станции метро «Пролетарская».

– Побирался? – уточнила Маша.

– Похоже на то.

Маша посмотрела на Старика.

– Надо срочно туда ехать, – сказала она.

– Я могу съездить, – предложил Толя Волохов. – У меня есть пара хороших агентов среди «подземной» публики.

– Мария Александровна, вы не возражаете? – вежливо уточнил полковник Жук.

Любимова качнула головой:

– Нет.

Волохов поднялся из-за стола.

– Я доложу, как только что-нибудь узнаю, – пробасил он. – Разрешите идти?

– Идите.

4

Прежде всего, нужно было выгнать из головы хмель. Глеб прошел в ванную и включил холодную воду. Некоторое время он с неприязнью и опаской смотрел на ледяные струи, поеживаясь, когда капли попадали ему на лицо, затем быстро разделся и, перекрестившись, нырнул под душ.

На секунду дыхание Глеба остановилось, затем он принялся активно двигаться, растирая тело и ухая от восторга и ужаса.

Через пару минут Корсак выбрался из душевой кабинки, протрезвевший и помолодевший. Пара чашек крепкого черного кофе и бутерброд с бужениной довершили дело, и когда Глеб оделся, причесался и взял сумку, он был абсолютно трезв, мобилизован и готов к встрече с любыми опасностями, готовыми появиться у него на пути.

Но сначала необходимо было сделать один телефонный звонок. Собственно, звонок был контрольный. Нужно было всего лишь подтвердить договоренность, о которой (хотя с момента разговора прошло не больше часа) Глеб помнил довольно смутно.

Абонент отозвался после двух гудков:

– Капитан Твердохлебова слушает.

– Ольга Игоревна, это опять Глеб Корсак.

– Кто?

– Журналист. Я звонил вам час назад.

– Ах да. Я помню. Вы сказали, что хотите сообщить мне что-то важное касательно убийства Анны Смолиной.

– Наша договоренность еще в силе?

– Какая договоренность?

– А разве мы с вами ни о чем не договаривались?

Женщина усмехнулась:

– Вы уже протрезвели?

– Кажется, да. Так о чем конкретно мы с вами беседовали?

– Вы жаждали поговорить со мной приватно. И я дам вам такую возможность. Жду вас в своем кабинете. Адрес знаете?

– Да. Минут через сорок я буду у вас.

– Жду не дождусь.

Капитан Твердохлебова отключила связь. Глеб удивленно посмотрел на телефонную трубку. Поразмыслил несколько секунд и набрал новый номер.

– Слушаю!

– Виктор, привет!

– А, Глеб. – Собеседник усмехнулся. – Что-то ты сегодня зачастил.

– Зачастил?

– Ну да. Ты же звонил мне час назад. Или не помнишь?

– Помню, конечно, но… Слушай, Вить, повтори, пожалуйста, все, что ты мне сказал.

– Однако! Ты что хоть пил-то?

– Что пил – того уже нет. Я помню, но хочу подстраховаться.

– О’кей. Я сказал, что ты оказался прозорлив, как дельфийский оракул, потому что криминалисты действительно обнаружили в ране на лице девушки хлор. Хлор нашли и на ее одежде.

– Отлично. Это именно то, что я помнил.

– Слушай, ты мне так и не объяснил, как ты догадался про хлор? И что все это значит?

Глеб на секунду задумался, потом уточнил:

– А как я ответил на эти вопросы час назад?

– Сказал, что все расскажешь позже – когда убедишься в том, что прав.

– Ну, позже, значит, позже.

– Но…

– Деньги я переведу на твой счет. Спасибо и до связи!

Глеб бросил мобильник в сумку, засунул туда же папку с надписью «Маньяки» и покинул квартиру.

Ровно через сорок минут Корсак постучал в темную, тяжелую дверь кабинета.

– Войдите! – отозвался из кабинета женский голос.

Он открыл дверь и переступил порог кабинета.

– Добрый день! – поприветствовал он женщину с короткой стрижкой, сидевшую за столом.

– Здравствуйте!

Она поднялась ему на стречу.

Твердохлебова носила черные джинсы, серую водолазку и приталенный пиджак. На запястье у нее поблескивали мужские часы с металлическим браслетом. Простой и надежный «Timex». Когда-то у Глеба были такие же, пока пару лет назад он не сменил их на «Breitling» (подарок, полученный из рук знаменитого летчика-космонавта, которому Глеб помог выпутаться из одного скандального дела; космонавт утверждал, что эти часы побывали с ним на борту МКС[2]2
  МКС – международная космическая станция.


[Закрыть], и Глеб склонен был ему верить).

Сложение у Твердохлебовой было крепкое, почти атлетическое. Короткие волосы, полное отсутствие косметики и украшений делали ее излишне суровой.

Капитан Твердохлебова протянула Глебу руку, и они обменялись рукопожатием. Пожатие женщины-полицейского оказалось очень твердым, под стать ее фамилии.

– Значит, вы журналист, – сказала она, разглядывая Глеба.

– Именно так.

Ольга усмехнулась:

– Похож.

– Мне все это говорят. А вот вы совсем не похожи на полицейского.

– Вот как? И на кого же я похожа?

– На учительницу.

– Физкультуры? – иронично уточнила Твердохлебова.

Глеб качнул головой:

– Нет. Скорее на преподавателя физики или химии. Умный взгляд исследователя, склонного к обдуманному риску.

– Чем же рискует преподаватель химии? Тем, что таблица Менделеева может свалиться ему со стены на голову?

Глеб засмеялся:

– И этим тоже. Но главное – химические реактивы. Смешаешь не те жидкости – и прощай, школа!

Ольга не удержалась от улыбки.

– Боюсь, я слишком большая трусиха, чтобы работать учителем химии.

– Ловить бандитов, конечно же, безопаснее, – согласился Глеб.

– Обычно я посылаю впереди себя мужчин, – сказала Ольга.

– Вполне разумный подход, – одобрил Глеб. – Всем известно, что мужчины – «расходный материал эволюции». Драться до смерти для нас естественно.

Говоря это, Корсак продолжал изучать собеседницу. Он оценил глаза Ольги Твердохлебовой – светлые, холодные, серьезные, словно в пику его насмешливым, золотисто-карим. Затем взгляд перешел на широкие плечи, небольшую, высокую грудь, обтянутую водолазкой. Под полой пиджака явственно проступала кобура пистолета.

Твердохлебова взглянула на Глеба острым, проницательным взглядом.

– По телефону вы сказали, что владеете важной информацией, – отчетливо произнесла она.

– Так и есть, – кивнул Корсак.

Он достал из наплечной сумки старую картонную папку и положил ее на стол.

Капитан Твердохлебова посмотрела на папку, но ничего не сказала. Она просто ждала продолжения – спокойно и молча. Глеб открыл свои бумаги и пояснил:

– Года два назад я собирался написать книгу про маньяков. Своего рода каталог со всеми необходимыми комментариями – юридическими, психологическими… И с медицинским анамнезом, если таковой имел место.

Ольга чуть прищурила голубые глаза.

– Зачем вам это? – спросила она.

Глеб усмехнулся:

– В то время я воображал, что я писатель. А, как известно, у писателей есть странная тяга к патологическим человеческим типам.

– У всех?

– Почти. Достоевский, Толстой, Фолкнер…

– Я не читала Фолкнера.

– Ничего страшного, у вас еще все впереди.

Твердохлебова пристально посмотрела ему в глаза и вздохнула:

– Еще один остряк-борзописец на мою голову. Знали бы вы, сколько я натерпелась от вашего брата-журналиста!

– Могу себе представать. Должно быть, в силу своей профессии вы считаете всех журналистов идиотами.

– Ну почему же всех! Только тех, с кем знакома лично.

Глеб улыбнулся:

– Рискуя пополнить ваш личный список идиотов, я все же продолжу. Итак, я собирался написать книгу о маньяках и довольно много времени потратил на сбор материалов.

Ольга кивком указала на папку:

– Это они?

– Да.

– Ладно, садитесь и покажите, что вы там принесли.

Глеб сел на стул, Ольга присела на краешек стола. Глеб взял папку, пролистнул несколько страниц, перевернул ее и пододвинул к Ольге.

– Посмотрите. Это может показаться интересным.

Твердохлебова взяла раскрытую папку и взглянула на заголовок, набранный жирным шрифтом.

– «Ледяной убийца», – прочла она вслух. – Тысяча девятьсот восемьдесят девятый год.

И удивленно посмотрела на Корсака.

– Именно так, – кивнул Глеб. – Тот же почерк. Молодые девушки. Пробитый левый глаз. Стеклянные слезы на правой щеке. Обратите внимание на орудие убийства.

Ольга снова опустила взгляд на страницу. Пока она изучала дело «Ледяного убийцы», Глеб продолжал изучать ее лицо. Высокий чистый лоб, холодная полуусмешка твердо сжатых губ, две едва заметные скорбные морщинки по краям рта.

Наконец она посмотрела на Корсака поверх папки и жестко спросила:

– Откуда у вас эта информация?

– Я же говорю – я собирал материал для книги.

– Но откуда вы узнали такие подробности?

– Из разных источников, – уклончиво ответил Глеб.

Твердохлебова сдвинула темные брови.

– Я должна буду все перепроверить.

– Само собой.

Она ткнула пальцем в раскрытую папку:

– Здесь у вас написано, что Ледяной убийца использовал в качестве орудия убийства кусок льда.

– Не просто кусок льда, а ледяной нож, который таял в теле жертвы и превращался в воду еще до прибытия милиции. Неудивительно, что ваши коллеги так долго не могли установить, чем был нанесен смертельный удар. – Глеб кивнул на раскрытую папку и добавил: – Этот ублюдок делал свои «ледяные ножи» из обычной водопроводной воды. Именно поэтому вы обнаружили в ране частицы хлора.

Ольга снова взглянула на страницу.

– Здесь также написано, что убийца был пойман и расстрелян, и произошло это больше двадцати лет назад, – отчеканила она.

Затем замолчала, взглянула на Глеба колким взглядом и добавила:

– Вы хотите сказать, что мы имеем дело с человеком, который копирует стиль «Ледяного убийцы»?

– И делает это очень старательно, – сказал Глеб. – Насколько я могу судить, он не упустил ни одного нюанса. И, кстати, вы не дочитали. Там ниже есть приписка: после расстрела подозреваемого обнаружились факты, полностью снимающие с него вину. Он был реабилитирован посмертно. А те два убийства так и остались нераскрытыми.

Ольга прочла приписку, о которой говорил Глеб. Черты ее лица словно обострились. Она посмотрела на Глеба сухими, блестящими глазами и уточнила:

– По-вашему, это только начало?

– Уверен, что так, – ответил Глеб. – Убийца провел большую подготовительную работу. Возможно, даже порылся в архивах МВД. Он убьет снова.

Ольга обдумала его слова, снова пробежала взглядом по строчкам, взглянула на подклеенную фотографию с изображением жертвы и сказала:

– Даже если так – мы не сможем этого предотвратить. В данный момент у нас нет никаких зацепок, кроме этого старого дела.

Капитан Твердохлебова перелистнула несколько страниц. Снова посмотрела на Глеба и сухо произнесла:

– Надеюсь, сфера ваших интересов не ограничивается маньяками?

– Уже нет, – ответил Корсак. – Я не брал эту папку в руки почти два года. Она так бы и пылилась в ящике стола, если бы не вчерашнее убийство на Дмитровском шоссе.

– Я оставлю эту папку у себя, – сказала Твердохлебова.

– Разумеется, – отозвался Глеб. – Но при одном условии: я бы хотел, чтобы вы держали меня в курсе расследования.

Взгляд Ольги стал неприязненно-удивленным.

– Зачем вам это?

– Я собираюсь дописать свою книгу. И если имитатор не остановится, в моей книге найдется место и для него.

Ольга закрыла папку и усмехнулась:

– Знаете, вы первый писатель, которого я увидела вживую.

– И как впечатление от живого писателя?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Честно говоря, больше люблю мертвых.

– Тех, чьи портреты висят на стенах школьных классов, как охотничьи трофеи?

Ольга прищурилась:

– Странное сравнение. И вы странный. Скажите, Глеб…

– Просто Глеб.

– Скажите, Глеб, мы с вами не встречались раньше?