Текст книги "Вселенские Соборы"

Антиохийский собор 324—325 гг.

Эдуард Шварц, ученый-ориенталист, издатель «Истории» Евсевия в Прусской серии греческих отцов, в 1905 г. издал по сирской рукописи (Парижский кодекс – 62) неизвестное до тех пор послание 56 епископов собора Антиохийского к «Александру, епископу Нового Рима».

Несмотря на ярые возражения А. Гарнака, на непризнание подлинности нового документа и Дюшеном и Баттиффолем, русская наука сначала в лице московского профессора А. Спасского, a особенно блестяще в лице о. Дм. Лебедева и А. И. Бриллиантова бесспорно утвердила достоверность этого новооткрытого факта, через что и восстановила потерянное звено в истории арианского спора («Хр. Чтение» 1911—1913). Этот Антиохийский собор от лица 56 епископов осудил и отлучил за неправое учение Ария, Феодота Лаодикийского, Наркисса Нерониадского и Евсевия Кесарийского. От лица этого собора и пишется послание: «Святому и единодушному возлюбленному брату и сослужителю Александру». Как мы уже упомянули выше, Болотов давно доказал, что здесь разумеется ближайший представитель епископата Западной церкви архиепископ Фессалоники. Кто же подписавшиеся? Издатель текста Э. Шварц, передавая греческими буквами, конечно, в обратном порядке семитическому начертанию, передает по-гречески первое же, явно председательское, имя как «Евсевиос»; далее – Евстафиос, Амфион и т.д. Так транскрибирует Шварц, доверяя точной передаче начертания греческих имен арамейским алфавитом. Но вот какое недоразумение копииста усматривает профессор А. И. Бриллиантов. Β невокализованном сирском тексте «Евсевиос» можно прочитать и как «Освиос». A если буква «бет» здесь вставлена по непониманию переписчиком и в оригинале было без нее прямо «Осиос», то и все недоразумения рассеиваются как дым. Тут не место для имени «Евсевий». Евсевий – подсудимый, a не судья. Судья – Осий.

Таким образом, на председательском месте подписывается не неуместный тут Евсевий, a Осий. Почему же находящийся здесь проездом гость, a не хозяин кафедры – Филогоний? Явно потому, что Филогоний только что скончался и после его смерти шесть месяцев занимал его кафедру арианствовавший Павлин Тирский, тоже здесь скончавшийся, a на его место из Веррии только что перешел сюда знаменитый Евстафий. Он здесь не поставлен на первое место (как думает Шварц) потому, что весь этот собор имел поводом избрание заместителя скончавшемуся Павлину, а предызбираемый Евстафий еще не был интронизован. Равным образом также естественно и поручение председательства Осию – как высокому посланнику императора во всем этом деле.

Отцы этого собора направляют свое постановление к выдающимся епископам Запада Александру Фессалоникскому и Сильвестру Римскому, извещая их о восточной смуте. Рассмотрев привезенные из Александрии «деяния» собора Александрийского, отцы анафематствуют учение Ария. Найдя, что трое из их среды – Феодот Лаодикийский, Наркисс Нерониадский и Евсевий Кесарийский – мыслят одинаково с Арием, отлучают и их от своей среды. Но не извертают из сана, давая время для их раскаяния ввиду предстоящего «великого св. собора в Анкире». «Да будет тебе при этом известно, – обращаются к Александру Фессалоникскому отцы собора, – что по великому братолюбию мы дали им место покаяния и признания истины, это – великий и священный собор в Анкире». Как увидим, тут разумеется собор, ставший вскоре же Никейским вселенским.

Положительное учение о Сыне Божием отцы Антиохийского собора 324 г. излагают с характерным еще для Востока и для доникейского момента неупоминанием ни омоусиос, ни «ек тис усиас». Они называют Сына «воистину порождением, порождением по преимуществу», «образом Отца во всем» и «по природе непрелагаемым (т.е. нравственно неизменяемым), как и Отец». Отцы просят Александра «сообщить об этом всем единодушным» (на Западе).

Таким образом, в противоположность арианским соборам в Вифинии и Палестине, православные успели до Никеи сорганизоваться, привлечь к себе западных и отлучением Евсевия Никомидийского умалить эффект его собора. Из 56 православных епископов этого Антиохийского собора 48 приехали затем в Никею. Вместе с 21 епископом из Египта и 18 епископами с Запада эта группа в Никее сразу составила ядро в 80 человек против ариан. A при простоте большинства Никейских отцов эта сорганизованность достаточно объясняет победу православия, ибо столь же многочисленной группы епископов со школьной образованностью в арианском лагере не могло набраться в данный момент.

A когда западные узнали о борьбе, они через Осия или сами через Александра Фессалоникского могли выразить императору Константину свое желание прибыть на восточный собор. Может быть, это и побудило Константина перенести собор из Анкиры ближе к Западу, в Никею. Когда и как произошла эта перемена плана собора с перенесением его из Анкиры в Никею, это стало несколько яснее после открытия Шварца. Но документ в виде письма императора, приглашавшего епископов на собор вместо Анкиры в Никею, был уже давно напечатан, еще в 1857 г., английским ученым Cowper'om. Этот неосуществившийся Анкирский собор прежде пытались отождествить даже с поместным собором Анкирским 314 г.

Константин пишет в своем циркуляре: «Для меня нет ничего важнее богопочитания. Это, я думаю, всем известно. Так как раньше было сговорено (синефонифи) быть собору епископов в Анкире Галатийской, то ныне нам показалось по многим причинам лучше, чтобы собор собрался в Никее Вифинской. Ввиду того что прибудут епископы из Италии и других местностей Европы, ввиду хорошего климата Никеи и для того чтобы мне присутствовать очевидцем и участником того, что будет происходить. Почему извещаю вас, возлюбленные братья, чтобы все вы в срочном порядке собрались в названный город, т.е. в Никею. И так каждый из вас, имея в виду то, что полезно, как я раньше сказал, пусть поспешит прибыть поскорее, без всякого замедления, чтобы, присутствуя лично, быть очевидцем того, что будет происходить. Бог да сохранит вас, возлюбленные братья».

С кем же это было «сговорено» ο соборе в Анкире? Если, как видно из слов Константина, это назначение собора в Анкире не было односторонним актом его императорской воли, то, значит, оно возникло по инициативе иерархической среды, в данном случае – среды антиарианской, ибо в Анкире сидел на кафедре ярый враг арианства Маркелл. Значит, и среда отцов Антиохийского собора 324 г. была участницей в подготовке этого собора. Антиохийские отцы в 324 г. своими деяниями парировали акты Палестинского собора Евсевия Кесарийского 323 г. Собором Анкирским они могли думать перевесить бывший здесь неподалеку Вифинский собор другого Евсевия, Никомидийского (323 г.).

Вернувшийся из Египта через Антиохию Осий углубил взгляды императора на серьезность вопроса и на виновность Ария. Но, вероятно, и огорчил отлучением ученнейшего Евсевия Кесарийского. Ища путей к большему беспристрастию и в надежде на беспристрастие западных, император и мог решить, что полезно приблизить собор к Западу, да кстати и ослабить влияние на собор казавшихся императору слишком требовательными Антиохийских (324 г.) антиевсевиан. И так как первого указа ο созыве отцов в Анкиру, может быть, формально еще и не было издано, то настоящее пригласительное письмо в Никею и не отменяет никакого прежнего указа, a просто видоизменяет только бывший проект.

Но с этим случайным видоизменением связан многознаменательный поворот в развитии идеи соборов! Анкира была еще символом эпохи поместных соборов, Никея открыла эпоху соборов вселенских (икуменики).

Вселенский собор в Никее

Проект собирания в Анкире был только этапом в движении мысли и самого Константина. Как только он осознал, что предмет собора не местного восточного характера, a задевает всех и на Западе и при помощи спокойного Запада скорее всего может найти авторитетно успокаивающее большинство, так он и пришел к мысли ο собрании епископов «всей империи – икумени». Такое всеобщее, икуменическое, в русском неадекватном переводе – «вселенское» собрание было в духе общих идей, общего мировоззрения Константина, да и в духе момента, когда он после победы над Ликинием (323 г.) почувствовал реализацию своего «вселенского», «икуменического» служения. Категория «икуменического» еще не достигает широты «кафолического», «кафоличности» церкви. Вселенскость в духе русского термина передается термином «кафоличность». Осий мыслил ο средстве всеимперского объединения епископата. Он увидел, что греческие епископы глубоко разделены школьно, что участие западных, с их уклоном к монархианству в триадологии, как противовес Востоку необходимо. Но Осий мыслил еще в категории «всеимперскости» («икуменичности»), a не «вселенскости» («кафоличности»). Голова Константина перешагивала эти границы и захватывала и все заграничные, так сказать, «колонии» церкви. И это он, созывая «всех-всех-всех» сначала в плане его только «имперского» кругозора, попал в плоскость высшего и более широкого, так сказать «имперски-колониального», измерения. A это и есть новая для старого мира «племен и языков», для «плоти и крови» античности и иудаизма категория всемирности, вселенскости-кафоличности. Окинув взглядом всю церковь, Константин увидел, что она «безгранична»-кафолична. Она не только в черте империи и ее колоний, но и за пределами колоний. Что если уже говорить об адекватном всеобщем соборе, то надо звать и заграничный епископат – идти и в Скифию, и Армению, и за Кавказ, в Персию… Масштаб даже для Римской империи необычный. До сих пор соборная практика довольно широко применялась. Но все это были соборы местные: Африка, Александрия, Сирия, Малая Азия. Даже соседние области, например Египет и Антиохия, ни разу не собирались вместе.

Замысел и предприятие Константина оказались новизной не только для церкви, но и в истории Римской империи и в истории культуры вообще. Объединила Римская империя голову и сердце передового человечества средиземноморского бассейна. Но объединял это тело сознательно и наглядно железный каркас оккупирующих римских легионов. По этому корпусу передового человечества разливался самотеком идейный капитал античной культуры, включившей в последнем моменте в себя и религиозный эклектизм, и самую церковь. Но деятели и представители всех этих культурных функций не дошли еще до мысли всеобщей личной встречи, до своего светского, культурного «соборования». He только философы, ученые, писатели, даже государственные мужи, из Рима умозрительно управлявшие «вселенной», но даже возглавители военной силы не съезжались, не собирались, не встречались друг с другом, не совещались, почти не знали друг друга. Идея общечеловечности еще едва тлела в индивидуальном сознании античных мыслителей. Даже иудаизм, при его принципиальной библейской универсальности, на практике оказался, отвергнув Христа, жалостно-замкнутым национализмом.

Только христианская церковь, переросшая уровень двух миров – иудаизма и эллинизма, породила и осмыслила самую идею всеобщности, вселенскости, всемирности человеческой истории, сознательно оттолкнувшись от обветшавших национализмов. Провозгласила: нет ни эллина, ни иудея, но все и во всем Христос. Константин потому и стал не ложно Великим, что эта идея пленила его, что, закладывая в основу перерождаемой империи новую религиозную душу, он творил историческое дело выше дела самого Августа. Рождалась подлинная вселенскость. Пусть не вечная по своей оболочке (все историческое преходяще и смертно), но пока предельная для земного человечества. He епископат ее осознал и силился реализовать, a римский император. Как внешнюю свободу своего существования и развития церковь с благодарностью приняла из рук обращенной ею империи, так и впредь она начала пользоваться этой формой вселенской соборности с полной готовностью, опираясь в этом трудном деле на силу и технику империи.

На I Вселенский собор епископы созваны были императорским указом весной 325 г. Прогоны, почтовые лошади (cursus publicus) – все это было предоставлено епископату империей. Запад, не болевший никакой догматической болью, не имел потребности широко откликнуться на призыв и решил ограничиться лишь немногими делегатами. Римский папа Сильвестр своими заместителями делегировал двух пресвитеров из окружавшего его пресвитерия. To были пресвитеры Викентий (или Винценций) и Витон (или Вит). С Востока из-за границы империи прибыли делегаты из Питиунта (Пицунды) на Кавказе, из Воспорского (Босфорского) царства (Керчи), из Скифии, два делегата из Армении, один из Персии (Иаков Низибийский). Полного и точного списка участников и подписавшихся членов этого I Вселенского Никейского собора, равно и протоколов его до нас не дошло. По-видимому, сам Константин запретил это делать. Его достаточно измучили бесконечные сутяжнические споры по букве протоколов африканских маньяков донатизма. Константин считал, очевидно, достаточным дать устный словесный исход спорящим сторонам хотя бы до полного их истощения и утомления, но не давать никакой опоры для подобного донатистам протокольного сутяжничества. Но резолюция, решение, постановление, конечно, предполагались точно сформулированными и подписанными. Так оно и происходило фактически. Соборный епископат пробыл на казенном содержании с конца мая и до конца августа. За это время и личный состав собора, и число его участников, естественно, по моментам изменялись. Одни отбывали по неотложным делам в свои епархии, другие, наоборот, прибывали. Поэтому вполне объяснимо, что и сами участники собора, и другие исторические свидетели разногласят насчет количества членов собора. Евсевий Кесарийский, личный участник, называет цифру «более 250».

Другой участник – Евстафий Антиохийский – говорит ο 270. Афанасий Великий, папа Юлий, Лукифер Калабрийский говорят ο 300. Сам Константин в своей речи выражается: «Более 300». Β дошедших до нас рукописных списках на греческом, на коптском, на сирском, арабском и др. языках находим до 220 имен. Очевидно, и в самой канцелярии при соборе списки подписей накоплялись не на одном, a на многих листах и затем родили нетождественные копии.

При отсутствии буквы протокольных записей мы достаточно осведомляемся ο сути споров из писаний и переписки отдельных выдающихся членов собора. От Афанасия Великого мы имеем специальное письмо, озаглавленное «О Никейских постановлениях», и письмо «К африканцам». Узнаем нечто из писем Евстафия Антиохийского, из «Жизни Константина» Евсевия Кесарийского. Равным образом – из истории Сократа и Феодорита. Позднее, уже при императоре Зеноне (476—491), Геласий Кизикский дает опыт целой «Истории» Никейского собора. Это собрание легендарных материалов, скопившихся уже к концу IV в. Здесь мы находим «Рассуждения между философом и членами собора», которые Геласий нашел в тексте, имевшемся y Кизикского епископа Далматия. Все эти материалы в русском переводе напечатаны в «Деяниях Вселенских соборов», изданных Казанской Духовной Академией.

По сумме всех этих материалов мы можем составить себе общую картину деятельности собора. Православная сторона выдвинула здесь выдающихся епископов и по учености и писаниям, и по подвижничеству и исповедничеству. На литературно-богословском поприще уже выступили Александр Александрийский, Афанасий Великий, Евстафий Антиохийский, Маркелл Анкирский. Леонтий Кесарии Каппадокийской и Иаков Низибийский были известны святостью своей жизни. Исповедниками были Амфион из Епифании Киликийской, Павел Неокесарийский с сожженными руками, Пафнутий Фиваидский и Потамон из Египта с выколотыми глазами. У Потамона были вывихнуты и ноги, и в этом виде он работал в ссылке в каменоломнях. Он известен был как чудотворец и целитель. С острова Кипра прибыл Спиридон Тримифунтский. Он был святой простец, продолжавший и в епископстве пастушествовать; он был известен как прозорливец и чудотворец. Константин, входя в залу при парадном открытии собора, демонстративно приветствовал, обнимал и целовал в выколотые очи этих исповедников. Разумеется, в наличности присутствовали тут и все главари арианства, кроме самого Ария: и Евсевий Никомидийский, Евсевий Кесарийский, местный епископ города Никеи Феогнис, Марий Халкидонский. Разумеется, с Евсевием Кесарийским тут были и его соборные единомышленники: Павлин Тирский и Патрофил Скифопольский, также земляки Ария, ливийцы: Секунд Птолемаидский (Киренаика) и Феона Мармарикский.

Нигде в исторических источниках не находится никакого следа и никакого отражения того рассказа, с которым встречаемся в житии святителя Николая Чудотворца. Как объяснить появление на ткани его жития рассказа об его богословском споре с Арием, которого святитель заушил? Для объяснения возможности и вероятности такого эпизода совсем не требуется привлекать на сцену Никеи скромного провинциального епископа. Разгоревшиеся споры не на один только парадный момент Никеи, но еще долго волновали церковь. Они и после Никеи сотрясали и разлагали весь Восток в течение более чем полстолетия. Спорили, волновались и, конечно, доходили до всяких крайностей. He в столице только, a и по всем закоулкам. Везде появлялись свои «Арии» и доводили до возмущения ревнителей правой догмы.

Православную сторону можно подразделить на две группы: I. Это – меньшинство, вполне осознавшее ядовитость арианства, владеющее орудием философской и литературной образованности. Это было ведущее и ответственное меньшинство. II. Большинство не постигало сложности вопроса, измеряло веру традиционными формулами и инстинктом, боялось опоры на философскую терминологию и ограничивалось ссылками на букву Писания. Но историческая необходимость заставила для победы над арианством выдвинуть соответствующее орудие, ибо, пользуясь традиционной неразработанностью богословия, ариане под этим чтимым флагом провозили, на соблазн простецам, свою рационалистическую контрабанду. A потому-то и всю тяжесть борьбы пришлось вынести передовому меньшинству. Вот почему никейская победа в применении к восточному большинству опередила свое время. Восточное большинство ее не поддержало, ибо не поняло, не могло понять, и потому бессознательно дало торжество длительной арианской реакции.

Процедура собора

Общий ход соборной деятельности был таков. По Сократу, датой открытия собора нужно считать 20 мая. A торжество закрытия собора было приурочено императором к 25 августа, ко дню празднования им 20-летнего юбилея его царствования. Между этими датами некоторые источники почему-то выделяют 14 июня как начало собора. Акты Халкидонского собора (451) датируют принятие Никейского постановления 19 июня. Можно согласить эти даты так. 20 мая был парад открытия собора. Парад церковный, вставленный в рамки парада придворного, небывалый еще до тех пор «смотр сил» церкви. Пленум собора определился и формальные голосования начались только с 14 июня. A 19 июня проголосовано главное вероопределение. 25 августа состоялось уже торжество закрытия собора. Тут Евсевий Кесарийский произнес свою похвальную речь императору, помещенную им в его «Жизни Константина». Завершилось празднество пышным обедом.

Из указанных источников извлекаем следующие подробности соборной процедуры. Открытие собора во дворце было вдвинуто в раму большого императорского парада. Император вошел в блещущих золотом одеждах. Его приветствовал председательствовавший епископ, занявший место справа от императора. Феодорит, как историк, думает, что это был Евстафий Антиохийский, ибо ранг Антиохии, как резиденции наместника, был, конечно, выше и Византии и Никеи. Константин очень ценил и чтил ученейшего Евсевия Кесарии Палестинской. Но едва ли он в данном случае допустил бы эту вызывающую нетактичность. У него под рукой был всех превосходящий старостью Осий Кордубский. Как инициатор собора, вероятнее всего, он и был председателем на параде открытия собора.

Константин, практически достаточно владевший греческим языком, свою парадную речь держал на официальном языке империи, на латыни. «He медлите, – сказал император, – ο други, служители Божии и рабы общего нашего Владыки Спасителя! He медлите рассмотреть причины вашего расхождения в самом их начале и разрешить все спорные вопросы мирными постановлениями. Через это вы совершите угодное Богу и доставите величайшую радость мне, вашему сослужителю». Эта речь сейчас же была переведена на греческий язык. Затем начались прения, в которых император принял деятельное участие. Евсевий Кесарийский пишет: «Кротко беседуя с каждым на эллинском языке, василевс был как-то усладителен и приятен. Одних убеждая, других усовещевая, иных, говорящих хорошо, хваля и каждого склоняя к единомыслию, василевс наконец согласил понятия и мнения всех ο спорных предметах». Во время прений Арий и его единомышленники говорили очень смело, уверенные в веротерпимости василевса и, может быть, обольщаясь надеждой убедить его. Православные выслушивали ариан с возмущением. Прения были жаркие. Β нужную минуту выступил с дипломатическим предложением сам Евсевий Кесарийский. He называя себя по имени, он в «Жизни Константина» выражается так: «…человек, умевший заставить замолчать тех, которые говорили наилучшим образом». Β чем же состояло это дипломатическое предложение? Внесение этого предложения, очевидно, стоило Евсевию большого самообуздания в его арианских вкусах, чтобы не лишиться благоволения императора, в лучах которого он счастливо творил свои ученые труды. Конечно, это выступление было и до заседания согласовано с благосклонным принятием его императором. Ловкий прием Евсевия состоял в том, что он предложил воспользоваться текстом крещального символа веры, для большинства привычным: «Веруем во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всех (άπάντων) видимых и невидимых. И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Слово Божие, Бога от Бога, Света от Света, Жизнь от Жизни, Сына Единородного, Перворожденного всей твари (Кол. 1:15), прежде всех веков от Отца Рожденного, через Которого и произошло все… Воплотившегося… Веруем во Единого Духа Святого».

Император Константин пo выслушании заявил свое полное удовлетворение данным текстом, но… тут-то император и перехитрил хитрившего Евсевия. Одобрив текст, он как бы между прочим предложил этот текст обогатить лишь маленьким дополнением, «одним словечком» омоусиос. Ни много ни мало, только омоусиос!!! Словечко, ο которое, как об адамант, разбились головы сотен восточных богословов! Против которого восставал 70 лет почти весь Восток. Так, оно казалось по новизне своей нецерковным. Разумеется, не из холодной языческой головы Константина оно могло родиться. Константин мудро взял на себя роль командующего рупора для повелительного провозглашения (под формой скромного личного мнения мирянина по спорному вопросу) столь тонкого богословского термина, который был признан надежным щитом против арианства избранным меньшинством епископата. Разумеем придворного Осия, сговорившегося с Александром Александрийским, вкупе и с Афанасием. И еще, наверное, поддерживали этот сговор Маркелл Анкирский и Евстафий Антиохийский.

Когда, под руководством ведущего меньшинства, собор и формальным арифметическим большинством принял маленькое по начертанию и звучанию добавление «омоусиос», то ряд дальнейших, тоже небольших, но уже не столь существенных изменений прошел без споров. И прежний, традиционный текст крещального символа получил знаменитую никейскую тонкость и остроту. Каковы же эти изменения?

Β приведенном тексте подчеркнуты слова, которые, как неточные и поддающиеся арианскому перетолкованию, опущены и заменены новыми, полновесными. Опущен термин «Логос», но прибавлено «Рожденного» с отрицательным, антиарианским: «Несотворенного». к термину «Единородного» (Моногени) добавлено тяжеловесное разъяснение: «т.е. из сущности Отца». к термину «Рожденного» добавлено решающее: «Омоусион».

Β результате получилось следующее знаменитое вероопределение – орос – I Вселенского собора:

«Веруем во Единого Бога, Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого. И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного от Отца, Единородного, т.е. из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через Которого все произошло как на небе, так и на земле. Нас ради человеков и нашего ради спасения сошедшего и воплотившегося, вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых. И в Святого Духа».

Далее – анафематизм:

«А говорящих, что было время, когда не было Сына, или что Он не был прежде рождения и произошел из несущего, или утверждающих, что Сын Божий из иной ипостаси или сущности, или создан, или изменяем – таковых анафематствует кафолическая церковь».

Это – не «символ» (часто смешивают его с символом Никео-Цареградским II Вселенского собора), a именно орос, ибо в символе не место анафематизму.

Василий Великий в своем 81-м письме сообщает, что редактировал это знаменитое постановление один из секретарей собора, Гермоген, впоследствии епископ Кесарии Каппадокийской. He без молчаливой гордости сообщает нам об этом св. Василий Великий, ибо Каппадокия была центром интеллигентной аристократии.

20 постановлений канонического характера, приписанных к этому собору, уже не стоят на той исключительной мистической высоте, как вышеприведенное догматическое достижение. Это ряд бесспорных общепринятых указаний по вопросам канонико-практическим. Указания ο приеме в церковь многих кающихся «падших» во время гонения Ликиния, об отношении к поватианам, к павлинианам, т.е. соблазненным учением Павла Самосатского, и др. Эти канонические постановления затем бесспорно приняты повсюду и на Западе. Догматическое постановление объявлено церквам в двух указах: и от лица собора, и от лица императора. Так положено начало формальному закреплению роли императора-христианина в христианской империи. Это стало прецедентом и для всех последующих вселенских соборов.

Оформилось всеимперское, вселенское, для всех обязательное решение церкви, и еще сверх того государственно-общеобязательное повеление верховной императорской власти. Такой формальной полновесности решения богословского вопроса и вероопределения до сих пор еще не было в практике и действительности жизни церковной. Омоусиос стало конкретным законом, для массы далеко еще не внятным, не ясным и не понятым. Пожар был залит водой власти. Но усвоение этого имперского вселенского догматического предписания, «приказа» не могло не потребовать процесса времени и усилий его постижения, не формального только, a психологически реального усвоения. Суть и характер восточной соборности психологически и духовно были иными, чем на римском Западе. Так тогда ярко вскрылась разница души Востока и Запада, и до сих пор ничуть не ослабевшая. Константин своей властью невзначай эту церковную психологию поставил как бы вверх ногами: сначала богословский приказ, a потом его усвоение. Β истории последующих вселенских соборов этот как бы противоестественный порядок для веросознания Востока был стихийно видоизменен. Сначала длительно разгорались богословские столкновения, и в конце концов их с великими усилиями едва усмиряло окончательное вселенское постановление. Вот почему после описанной и, казалось бы, безусловно эффектной роли и победы Константина на Никейском соборе пришлось не только восточной, a поневоле и западной половине церкви расплатиться 70-летним процессом его усвоения.