Текст книги "Вселенские Соборы"

Β замыслах восстановления язычества Юлиан был не одинок. Он издавна подсматривал себе идейных друзей.

Еще в годы студенчества в Афинах, вызванный в Италию для принятия власти, Юлиан поехал не прямо, a из Афин заглянул на место развалин Трои и посетил в окрестностях ее древние храмы. Показывал ему эти места епископ Пигасий в качестве знатока-археолога. Но Пигасий был человек-монстр. Он был приверженцем язычества и епископским именем только маскировался перед властями. Юлиан впоследствии приблизил его к себе и сделал главным жрецом.

Став императором, Юлиан объявил полную свободу вероисповеданий и свободу борьбы их между собой. Начались насилия на местах. Например, город Газа (в Палестине), населенный преимущественно язычниками, был подчинен христианскому уже муниципалитету города Магома. Жители Газы напали на Магом и разграбили его. Толпа входила в христианские церкви, ломала обстановку и втаскивала идолов. Защищавшихся убивали и еще хуже – зверски мучили, вспарывали живот, наполняли зерном и отдавали на съедение свиньям. Развязанный погром не знает границ. Самого спасителя и хранителя юного Юлиана, старика Марка Арефузского, отдали на издевательства толпе школьников. Te кололи его стилетами, обмазали медом и отдали на уязвление роям ос. Когда Юлиану сообщали ο таких погромах и убийствах, он жестко говорил: «Что за беда, если раздавлен десяток иудеев». Отвратившись от Библии, Юлиан был острым религиозным антисемитом. B своем религиозном отщепенстве и от Библии, и от христианства как детища Библии Юлиан доходил до садизма. Увидев однажды толпу, кого-то ожидавшую, и узнав, что она ждет выхода из пещеры жившего там аскета, Юлиан распорядился заложить выход камнями. «Если он отшельник, так пусть и остается один», – мотивировал свою жестокость Юлиан.

Христианский клир как учреждение специально не преследовался, но он лишен был всех константиновских привилегий. На постах государственной службы христиане тоже сменялись язычниками. B армии шла чистка. Христиане как будто не изгонялись, но губили себя сами, если не хотели совершать обряд воскурения ладана перед идолами, даже скромно скрытыми за занавеской. Некоторые солдаты-христиане, узнав это, взрывались и топтали ногами полученный за воскурение казенный подарок. B peзультате – казнь.

Издан запрет преподавать классические знания христианам, чтобы ослабить христианство, понизив его культурный уровень. Христиане принялись своими силами преподавать классицизм. Начали даже сомнительный героический подвиг переложения всей Библии на классический язык. Начали уже перелагать Пятикнижие гекзаметрами. Делали это известные ученые, Лаодикийские епископы, – Аполлинарий-отец и Аполлинарий-сын.

Юлиан не просто гнал христианство и освобождал язычество. Он вообразил себя религиозным реформатором. Захотел воскресить естественно выдохшееся и умиравшее язычество.

Юлиан был интеллигент-идеалист. Покончив за день с текущими государственными делами, он романтически погружался в вечерние и даже ночные занятия классическими писателями, вел беседы с профессорами философии. Тут y него был завсегдатаем Аэтий, одаренный даже барским поместьем.

Юлиан преследовал не просто реставрацию вульгарного язычества. Свою интеллигентскую выдумку воскрешения мертвеца он превратил в создание новой синтетической религии. Теоретико-догматическую систему свою он возглавил догматом ο Богe-Солнце. Может быть, это даже не без влияния примера фараона-реформатора Аменхотепа (XIV в. до Р.Х.). Но не прохладные теоретические построения были причиной бесплодности всего замысла Юлиана в целом, a его наивная мечта возродить умиравшее народное язычество введением в него обязательных принципов морали, и, конечно, никакой иной, как только евангельской. Задумал превратить жрецов в гуманных филантропов. Создавал на казенные средства приюты для детей, бедняков и странников по примеру христиан. Юлиан приказывал соблюдать языческий культовый календарь и сам подавал пример, на удивление жрецов. Β Антиохии, куда надолго приехал Юлиан из-за войны с персами, он часто фигурировал около жертвенника, наблюдая за исполнением установленной церемонии принесения жертв. И через это, в глазах толпы, уподоблялся той шеренге завсегдатаев-полунищих, которые толпились около жертвенников, чтобы поживиться кое-какими остатками и оглодками жертвенного мяса. Их прозывали простонародно-насмешливым именем «вомо-лохов» (это местный варваризм от сирского «вомо» – жертвенник и греч. «лохос» – отряд солдат), как бы дежурной охраной около жертвенника. Для грубой толпы все в Юлиане – барине-интеллигенте было причудливо и непонятно. Как русскому мужику непонятен был барско-интеллигентский сентиментализм «хождения в народ», так непонятным оказалось и греческому народу это опрощение в религиозном смысле «барина»-императора.

Юлиан почуял крушение своих замыслов. И как будто разочарование, даже отчаяние свое намеренно стремился прикрыть рискованностью военного захождения в глубь Персии. Как бы искал опасностей. Был ранен в руку, грудь и печень. Вынесенный с поля сражения, Юлиан в ту же ночь и скончался. По Созомену, он воскликнул перед смертью: «Ты победил меня, Галилеянин!» Невзлюбив насмешек антиохийцев, Юлиан просил, чтобы его похоронили в Тарсе.

* * *

Дарованная Юлианом, хотя бы с издевательскими целями, амнистия всем арестованным и сосланным императорской властью по делам церкви, конечно, автомагически возвратила всех сосланных епископов на их кафедры. 9 февраля 362 г. в Александрии был опубликован указ Юлиана, a 21 февраля Афанасий уже был торжественно встречен верным ему народом. Георгий Каппадокиец еще до возвращения Афанасия, в конце 361 г., был убит чернью с поруганием над его трупом.

На свободе при Юлиане аномеи опять увлеклись своим самоутверждением. Юлиан, как старый друг Аэтия, вызвал его из ссылки к себе в Константинополь и даже одарил его поместьем. Евдоксий созвал в Константинополь своих друзей-епископов и рукоположил Аэтия в епископы и наставил еще группу епископов-аномеев. Под давлением Евдоксия Антиохийский епископ Евзоий собрал целый соборик в Антиохии, который объявил уничтоженными все постановления против аномеев. Эта еретическая игра скоро прервалась со смертью Юлиана.

Старые омиусиане, освободившись от пут омийства, продолжали уточнять свое православное устремление. Василий Анкирский и Георгий Лаодикийский от лица своего течения опубликовали знаменательную «Памятную записку» («Υπομνηματισμός»). Тут мотивирована борьба против воспрещения термина «усиа». Особенно интересна попытка разъяснить смысл и различие терминов «усиа» и «ипостасис». Эта «Памятная записка» гласит: «Восточные» для того употребляют наименование «ипостасис», чтобы выразить существенные, и реально существенные, и реально сущие свойства Лиц (τας ιδιοτητας των προσωπων, υφεστωσας και υπαρχουσας); чтобы обозначить эти свойства лиц, «восточные» и называют их ипостасями реально существующих Лиц (προσωπων υφεστωτων υποστασεις ονομαζουσιν).

Следовательно, термин «ипостась» определяет специально Лица, чтобы они не расплылись в западном савеллианстве. И чтобы не было придирок, василиане формулируют, что дело идет не ο «трех богах», a утверждают они: μίαν θεότητα, μίαν 'αρχήν, μίαν Βασιλείαν. Все эти три лица – ταυτόν. Ho чтобы не было слияния, они «благочестиво различают»: «Πατερα υφεστωτα, Υιον υφεστωτα, Πνευμα εφεστος» – «реально существующего Отца, реально существующего Сына и реально существующего Духа. Одно Божество и Три ипостаси». Своему классическому термину «омиос кат усиан» они дают пояснение – это «тавтон ката пневма».

Явно, что по смыслу записки термин «пневма» равен «усиа». Следовательно, «тавтон ката пневма» разнозначно с «тавтон кат усиан». Никейцы должны были сами понять, что это богословие православной мысли. Западный человек Иларий, чуждый слепоты восточных страстей, утвердил первый православную природу этого омиусианского направления. Своим галльским собратьям-епископам он написал еще ранее, тотчас же после Анкирского собора 358 г. и победы на нем точки зрения Василия и Георгия, целое сочинение: «О соборах» («De Conduis»). Β нем он разъясняет, что наиболее авторитетные восточные вероизложения, как символ Лукиана – εκθεσις μακρόστιχος и 1-я Сирмийская формула, могут быть понимаемы вполне православно. Само, «омоусиос» может толковаться савеллиански, и само «омиусиос» может мыслиться как православное. Ведь «омиос» означает равенство. И даже оно имеет некоторое оттеночное преимущество пред «омос», ибо предполагает не «ту» же самую единицу, a предполагает двух сравниваемых. Восточные омиусиане – это «свет во тьме». Между восточными и западными православными нет различия в вере. A только упорство в предубеждениях. Иларий предлагает и «восточным» принять омиусиос. «Ведь вы же не ариане! Зачем же, отвергая это слово, вы навлекаете на себя упрек в арианстве? Нужно собраться вместе и сообща рассудить, чтобы не устранялось то, что хорошо установлено (омоусиос), и не отвергалось то, что худо понимается (омиусиос)».

Иларий в 360 г., не допущенный на Константинопольский собор 360—361 гт. и высланный в Галлию, принес туда эту примиряющую богословскую программу. Галльские епископы во главе с Фебадием Агеннским утнетены были своим промахом на Ариминском соборе. Β 360 г. галльские епископы, воспользовавшись неожиданной свободой, предоставленной всем язычествующим Августом Юлианом, собрались на собор в Париже. И постановили по совету Илария протянуть руку восточным омиусианам. Они написали им братское послание. B нем признали, что под давлением Ариминского собора они поддались обольщению, умолчав главным образом ο термине «усиа». Теперь они хотят быть самими собою, опираясь на самих себя. Папа Римский Ливерий для них не опора и официально над Западом веет еще арианское знамя. Парижские соборяне декларируют свой возврат на позиции до Ариминского собора.

Ha Востоке этот же поворот омиусиан Василия и Георгия приветствовал из пустыни сам Афанасий в его сочинении «О соборах» (от Ария до Ариминия-Селевкии). Тут Афанасий с отрадой говорит об омиусианах: «С людьми, подобными Василию, не нужно обходиться как сврагами, a следует считать их братьями, которые разнятся от нас только одним словом, но мыслят так же, как и мы». «Омиос с прибавкой кат усиан значит то же, что и омоусиос». Обращаясь к ним, Афанасий называет их «возлюбленные братья» и убеждает их «не сражаться с тенью» (т.е. с омоусиос), ибо рано или поздно они должны принять его. Ведь в нем опора их же собственного учения. Таким образом, уже к концу царствования Констанция в основном наступило сближение никейцев и омиусиан. Нужна была минута свободы при Юлиане, чтобы это произошло формально.

Александрийский собор 362 г.

Весной 362 г. Афанасий вернулся в Александрию, a в августе уже собрал собор 22 епископов-«никейцев». Среди них были и пришедшие от василиан, предвосхищая этим назревшее воссоединение со староникейством и с самим Афанасием. Ради этой задачи первым же постановлением собора было провозглашение Никейского символа, почти забытого на Востоке. Ради этого повторено правило Сердикского собора: «…во всем довольствоваться верой, исповеданной никейскими отцами, потому что она не имеет никакого недостатка и полна благочестия, и не подобает составлять иного изложения, дабы написанное в Никее не сочли несовершенным».

После этого постановлено приемлющих такое условие единения принимать в сущем сане.

He мог не подняться спор ο точном понимании и употреблении терминов «усиа» и «ипостасис». Начались споры. Большинство «староникейцев» предлагало сердикское словоупотребление, т.е. «одну ипостась». Меньшая восточная группа, воспитавшаяся в омиусианстве, предлагала все-таки не употреблять «омоусиос», a заменить его на «омиос кат усиан». Поднялись горячие дебаты. «Старые никейцы» поясняли, что формулой «Единая ипостась» они хотят утвердить «тожество божественной природы всех Трех Лиц – την ταυτοτητα της φυσεος». Но было очень важным заявление Афанасия, что он приемлет формулу «Три Ипостаси» с правильным ее толкованием.

Поднят был формально на этом соборе и важнейший вопрос ο форме учения, ο божестве 3-й Ипостаси. Констатировали, что древние (Тертуллиан, Ориген) богословствовали ο Духе то же самое, что и ο Сыне. Но вот теперь ариане определенно проповедуют, что Дух есть творение. A Евномий и еще острее – что Дух есть творение творения, как данный нам через Сына. Ясную доктрину ο богоравенстве Святого Духа сам св. Афанасий обстоятельно развил в своих письмах к Серапиону Тмуитскому. Незаконченность в раскрытии этого вопроса сказалась в том, что на данном соборе не было принято никакой обязательной формулы.

He мог собор не коснуться и так называемого «Антиохийского раскола», длившегося уже 32 года. Но, конечно, был не в силах реально помочь его исцелению. Поучительна история этой затяжной церковной болезни. Очень легко создавать церковные разделения. И почти выше человеческих сил их залечивать.

Антиохийский Павлинианский раскол

Еще при Константине Великом в 330 г. началось в Антиохии в низах народных сопротивление грубому государственному вторжению в жизнь церкви. Константин поддался внушениям придворного Евсевия Никомидийского, поверил провокации и удалил в ссылку с Антиохийской кафедры в 330 г. оклеветанного Евстафия Антиохийского. На деле это была просто богословская борьба против одного из твердых столпов никейского «единосущия». После ссылки Евстафия часть его верных последователей-мирян порвала с высшей иерархией и довольствовалась по нужде опекой единомысленных пресвитеров. С 332 г. этой малой церковью раскольников управлял пресвитер Павлин. Β кружке Павлина держались только за никейское «омоусиос» и затыкали уши пред «тремя ипостасями». Но были там и благоразумные элементы, соединявшие с «омоусиос» и «три ипостаси», предвосхищавшие будущее богословие всей церкви. Лидеры группы были миряне Диодор и Флавиан. Стоя упорно за Никейский символ, вожди группы не желали быть какими-то сектантами-беспоповцами и не разрывали формально связи с епископатом, ожидая богословских исправлений. Полемически лишь громко возвышали голос против арианства. Настроение было повышенно-героическое. Павлин и его паства, воскресившая недавние времена языческих гонений, часто собирались для богослужений на гробах мучеников. Это стяжало им популярность в широких слоях народа. Лукавый, признаваемый властями епископ Леонтий, боясь популярности этих «евстафианцев-павлиновцев», даже уговаривал их уйти с могил мучеников. Но и сам прикусил язык, воздерживаясь от арианской болтовни с кафедры.

Β такой обстановке произошел в 357 г. захват антиохийской кафедры Евдоксием. Отсюда этот «перелет» в 361 г. переместился в столицу империи, в Константинополь. Это вызвало партийную борьбу за обладание Антиохийской кафедрой. Нормальный порядок был выборный. Император Констанций сам пожелал быть на выборах на эту столичную кафедру. Состоялся как бы род публичного конкурса с речами от партий на тему, официально и самим императором утвержденную, ο догматическом смысле 8-й главы, стиха 22 Книги Притчей: «Господь созда мя (εκτισέμε) в начало путей Своих в дела Своя». Конкурентами, выступившими с речами, были тогдашние великаны: Георгий Александрийский (евномианин), Акакий Кесарийский (теперь омий) и Мелетий, епископ Севастийский, восходящее светило на богословском горизонте. Речь Мелетия была покрыта рукоплесканиями, т.е., надо думать, соответствовала симпатиям народного большинства. Ее сохранил нам св. Епифаний (Кипрский) вместе с его критикой. Епифаний видит в речи места, «достойные порицания». Мелетий тут настаивает на ненужности всего, что не унаследовано «от предков», отрицает «исследования ο Сыне». Задачей своей оратор ставит «мир» церковный. Все соблазны приписывает людям, не ценящим этого мира. Отеческое учение ο Сыне Божием Мелетий передает в формулах, явно противоарианских: «Сын есть рождение совершенное и пребывающее от Совершенного и Пребывающего в тожественности»; «Ипостасный и Вечный Сын», «подобный Отцу – όμοιος», «подобный и точный образ Отца». Но ни разу не упоминается ни омоусиос, ни даже омиусиос. Таким образом, провозглашаются формулы официально господствующего омийства. Недаром избранного после этого Мелетия Констанций решительно утвердил.

Β будущем житии впоследствии канонизованного Мелетия этот момент конкурсной речи и выборов дополнен легендами. Будто бы Мелетий, не желая все договаривать до конца, дополнял свои фразы ораторскими жестами своей руки. To складывал свои персты для жеста епископского благословения, то для крестного знамения, то просто разделяя персты. И вот, когда он соединял и уравнивал три перста с мыслью ο богоравенстве во Св. Троице, от его знамения исходило сияние. Β поздних русских перепечатках этого греческого жития y нас в Москве в XVII в. наши старообрядцы усматривали оправдание двуперстия.

Так естественно, что Мелетий, выдвинувшийся среди омиев, и в данном случае проповедовал омийство. Человек он был знатный, богатый, имевший поместье около сирского города Мелитины, светски образованный. Он вращался в обществе Акакия с момента «датированной веры» (4-я Сирмийская формула) – 359 г. После низложения Евстафия Севастийского на Мелитинском соборе Мелетия возвели на кафедру Севастия. Но с паствой y него вышла какая-то ссора. Он ушел в сторону от дел и жил как обеспеченный человек в деревне около Верии. На большом соборе Селевкийском он был даже в группе Акакия и подписал крайнюю Акакиеву формулу. Был Мелетий на стороне Акакия и в памятную ночь прений под 1 января 360 г. Β Константинополе и подписал Никскую формулу. Был и участником Константинопольского собора 361 г., который низложил омиусиан (!!).

Как же из этого последовательного «омия» вышел столп ІІравославия и председатель II Вселенского собора?

Вот это довольно характерный пример переживаний в восточном православии, казавшемся Западу безнадежным арианством. A между тем здесь главный путь от омийства лежал к Никейской вере. Вероятно, Мелетий начал переживать внутренний поворот к никейству под влиянием именно паствы Антиохийской. Β судьбе его происходят какие-то резкие и необъяснимые для нас перемены. Государственная власть уже через месяц после его торжественного водворения на кафедре считает своим долгом круто повернуть и просто прогнать его. Причины для историков остаются загадочными. Иоанн Златоуст говорит, что Мелетий напугал власти тем, что произвел много экскоммуникаций в Антиохии. Кого же он изверг? Златоуст говорит так: «Он избавил город от еретического заблуждения и отсек гнилые члены от остального тела». Если так, то, значит, он ударил по официальным омиям (а внутренно – арианам). Блаженный Иероним сообщает: Мелетий «принял к себе пресвитеров, раньше низложенных Евдоксием». Стало быть, он оправдал забитых арианским начальником православных, хотя бы и в умеренной форме омиусианства в его умеренном Никейском истолковании. Св. Епифаний Кипрский пишет: «…принял в общение тех, которых ранее анафематствовал». Это уже походит на разрыв с омийством, которое его возвело на кафедру Антиохии. Откуда же этот разрыв? Иероним говорит: «…по причине внезапного изменения им веры (exilii justissima causa subita fidei mutatio)»; походит на тο, что Мелетий сказал свою «дипломатическую» выборную речь прямо ради взятия власти, с умыслом восстановить чистое православие, к которому он невидимо извне, но решительно пришел. Изгнание Мелетия выполнено по указу императора, т.е. насильственно (в 361 г.).

Если бы Мелетий при его повороте к Никее остался в Антиохии, то, может быть, и вопрос ο сближении его с «евстафианами» (с Павлином) разрешился бы. Но удаление Мелетия опять заострило полярности между группами. На кафедру Антиохии правительство возвело Евзоия, под омийской овчиной старого арианствующего волка. Конечно, евстафиане-павлиниане еще более отдалились от официальной Антиохийской церкви.

Когда Мелетий в 361 г. по распоряжению того же Констанция, который его и выбирал, был лишен своего места, православно устремленные элементы его паствы не пожелали принять Евзоия и собирались в одной удержанной ими церкви в «старом городе» (εν τη παλαια).

Κ сожалению, старые евстафиане, теперь руководимые узким и нетерпимым Павлином, не желали объединиться с Мелетием, утвердившим «три ипостаси», ибо упрямый Павлин шел за слепоузким Римом. Для него допустима была только «миа ипостасис», как синоним «миа усиа» (Сердикское недомыслие!).

Антиохийские (мелетианские) отцы, прибывшие к Афанасию на Александрийский собор 362 г., установили, по существу, их троичное единомыслие с павлиновцами, но видели, что нужен еще долготерпеливый сговор, чтобы преодолеть углубившееся недоверие упорствующих павлиниан, особенно самого их вождя.

Вполне понятно, что Афанасиев Александрийский собор 362 г. пожелал направить к этой ромофильской антиохийской группе очень мягкое братское увещание к миру. Поручил его увезти и лично передать павлиновцам через свою особую депутацию. Персональный состав депутации должен был импонировать Павлину своей естественной дружественностью, римским духом. Возглавлена была депутация западным епископом Евсевием Веркельским (Верчели), возвращавшимся теперь из африканской (Констанциевской) ссылки домой. Β самой Антиохии в этот момент оказался тоже возвращавшийся домой на Запад из Фиваидской ссылки епископ Лукифер Каларисский. Депутация от Александрийского собора привезла свой умиротворяющий «томос». A чуть раньше ее прибывший в Антиохию неистовый Лукифер, можно сказать, уже свел с ума и без того узенького Павлина. Лукифер, как латинский невежда, видел в «Трех Ипостасях» (василианских, a теперь и мелетианских и даже афанасиевых) чистое арианство. Лукифер вдохновил Павлина быть неподвижно упорствующим и впредь. И для укрепления позиции Павлина он убедил его принять из рук одного только его, Лукифера, епископскую хиротонию, как в исключительном случае, ради спасения самой веры. Евсевий Веркельский, видя здесь неудачу своего соборного посольства, не вступил в общение ни с той, ни с другой стороной в Антиохии. Но, направляясь к себе на Запад, Евсевий добросовестно извещал восточные церкви ο постановлениях Александрийского собора 362 г. и содействовал их принятию и применению на практике. Равно как и Иларий Пиктавийский то же делал на Западе – в Галлии и Италии.

Многие епископы Ахаии, Македонии и на Западе – в Испании и Риме – с папой Ливерием во главе подписывали александрийские постановления 362 г. ο принятии в общение в сущем сане всех приемлющих Никейскую веру.

Β Антиохии же после активности неистового Лукифера Каларисского разрыв между «староникейцами» (Павлин) и умеренными (Мелетий) только углубился.

A в Александрии даже при язычествующем Юлиане враги Афанасия добились ссылки его якобы за обращение в христианство каких-то ελληνίδας, так называемых язычествовавших видных дам из светского общества.