Текст книги "В поисках смерти"

– Но Господь и не даёт нам такого права! – внезапно воскликнула Патриша, словно разъяренная учительница, недовольная ответом подопечного. – Это иллюзия! Дьявольское искушение, перед которым вы не устояли!

– Поверь, дитя, я именно так и сказал себе в тот вечер. Тогда эти мысли не пугали меня, но и в покое не оставляли. Шли годы, а я все сильнее убеждался в том, что герои «Их Разыскивают в Америке» – на самом деле герои! Те самые добрые самаритяне, что ценой собственной свободы, а порой и жизни, преподают обществу важный урок, грамотно усвоив который, оно способно прожить ещё лет 10–20. Не секрет ведь, что большинство жертв серийников – представители маргинальной среды: проститутки, наркоманы, бездомные и прочие отбросы. Увы и ах, грязь плодит грязь.

– Не уверена, что понимаю, о чем вы толкуете…

– Представьте ситуацию, в которой у нас есть две подруги-одногодки. Одна всеми силами пытается удержаться в колледже, берет ночные смены в кафе и каждый день отстаивает свое право быть порядочным человеком. Другая, быть может, не такая сильная духом или попросту распутная, становится девочкой по вызову. Ей все дается легко! Она может позволить себе машину и дизайнерские шмотки, то и дело знакомится с влиятельными покровителями, совсем как в том культовом фильме, как же его… Ах, точно, «Красотка» с Джулией Робертс! Не жизнь, а песня! Так вот Пат, ответьте мне честно: чей пример окажется заразителен? Захочется ли начинающей потаскухе отказаться от легких денег в пользу тяжкого труда за пятнадцать долларов в час, или ее уставшая от несправедливости приятельница в конечном итоге плюнет на гордость и, надев юбку покороче, выйдет на улицы?

– Пример утрирован. Далеко не каждая девушка сумеет перешагнуть запретную черту.

– Верно, не каждая. Но даже 1 % от общего числа – это уже недопустимо много… Когда уровень скверны достигает критической отметки, кто-то должен вмешаться, чтобы в ней не погрязли честные люди. Однажды я осознал это в полной мере, понял, что скоро меня призовёт труба… и от шума её не спрятаться, не скрыться…

– Вы действительно считаете, что, умертвив дюжину-другую распутниц, вы излечили общество? Я, конечно, не знаток, но что-то подсказывает мне, что их гораздо больше. Тысячи, а может быть десятки тысяч по всей стране! – выдала Патриша, нарушив тем самым первое правило интервьюера: не навязывать собеседнику личную точку зрения.

– Знаю это лучше, чем кто-либо другой. Когда я затачивал новый кол и выходил на охоту, мне не приходилось выслеживать жертву. Я выбирал из сотен неприкаянных душ, молящих разбить оковы предавших их тел. Верь мне, когда я говорю, что это было непросто. Непросто выбрать всего одну девушку, самую несчастную и нечестивую из всех… Она – капля в море. Песчинка в огромной пустыне. Но в то же время – эффективный инструмент для налаживания диалога с бездумным большин…

– Было ли это единственным способом говорить с людьми?! – в очередной раз изменив журналисткой этике, Патриша прервала собеседника на полуслове.

– К сожалению! Думаешь на кривую дорожку этих девушек толкнули матери? Или, может быть, священники, читавшие им воскресные проповеди? Нет, они, конечно же, хотели для них иной, лучшей жизни. Но все слова – пустой звук на фоне жертвоприношений, что совершал я. Увидев в вечерних новостях сообщения об очередной дешевке, выброшенной, как и полагается дешевкам, на помойку, десятки, а может быть и сотни девушек решали выбрать иной путь. И так каждый раз. В этом плане вы, журналисты, помогали мне тащить тяжёлый крест. Каждая новость, каждая заметка, каждое сообщение отодвигали страшный конец, постигший Садом и Гоморру еще на чуть-чуть. И за это я благодарен… – по старой привычке Редвуд махнул рукой, но тут же застонал от пронизывающей боли, что частично передалась его собеседнице.

– Жалеете, что вас поймали? – Мюррей внезапно поняла, что давно не сбивается и, тем более не заикается.

– Нисколько! Точно знаю, что я лишь одна из отверток в большом чемодане инструментов, которым владеет Бог. Моё дело продолжится, если на то будет ЕГО воля…

– Если я правильно поняла, вы считаете себя человеком верующим?

– Да, дитя. Я лишь способ, которым Владыка ведёт свой промысел.

– Положим… Но какая, в таком случае, у Господа цель? – Патриша приняла чуть более расслабленную позу и отключила диктофон (последняя, самая коварная ошибка интервьюера, не позволяющая доносить слова собеседника в первозданном виде).

– Побороть истинное зло способно лишь другое зло, более темное и ядовитое. Такое как я. Создавая чудовищ мне подобных, Господь пытается спасти нас всех… вновь! – Редвуд расплылся в мягкой, доброй улыбке и, казалось, больше не страдал. – Его цель – женщины, внешне слабые создания, что в сущности управляют миром, искусно меняя роли. Ласковая мама, добрая бабушка, любящая жена, строгая учительница, заботливая медсестра, что через час без отвращения сменит мои подгузники… Вот кто на самом деле всем заправляет, Джеймс Браун! This is the woman's world, в конечном итоге. Именно женщины должны понять кое-что важное, неотложное. В таком случае мы, возможно, получим отсрочку…

– Почему вы предпочли электрический стул смертельной инъекции? Вы ведь знали, что будет больно?

– О нет, я ничего не решал. Это был выбор общества! Ведь вся моя жизнь, в какой-то момент, превратилась в перфоманс. В нем подразумевались развитие и кульминационная точка. Нечто выдающееся, что позволит истории стать культовой! А у каждой культовой истории есть свое эпичное завершение, по которому составляется итоговое впечатление. Вы ведь знаете эти фильмы с дурацким концом, который никому не нравится? Такие ленты не получают премии и не собирают миллионы в прокате. Понимаете, о чем я? В сущности, история может быть совершенно бездарной, или, напротив, гениальной, но если не будет захватывающего дух финала – все зря! А если будет – каждый найдет в ней определенные смыслы, а если их там нет – заложит собственные. Мне нужна фееричная концовка. Сдохнуть от передозировки снотворным – не классно. Сейчас я селебрити! И уходить со сцены должен подобающе. Этого хотят люди, кто я такой, чтобы им перечить?

– А почему вы не пытались оспорить решение суда и отказались от адвокатов? Вы ведь могли выбить себе пожизненное… – тяжело вздохнув, произнесла Патриша, словно вовсе не слышала того, что было сказано ранее.

– Ну уж нет, мне противно жить в мире, где такого кровопийцу как я сначала пытаются убить током, словно корову, а потом, заботливо лечат и протирают тряпочками до тех пор, пока нельзя будет повторить попытку.

– Тогда последний вопрос… Почему мы?

– Что?

– Почему вы решились на беседу с мелкой, провинциальной христианской газетой, основная аудитория которой уже и читать-то не в силах… В смысле, вы могли щёлкнуть пальцами и на моем месте оказались бы люди из CNN, NBS, да хоть сама Опра! Так почему именно мы?

– Не хочу стать интернет мемом, иконой для фриков или неудачной шуткой. Я точно знаю, что мои слова вы воспримите со всей полагающейся серьезностью. Так, как того требует ситуация. Вы должны знать и рассказать своим читателям, а в последствие и всему миру, что конец близок. Я знаю это, потому что мне были сны… В этот раз все по-настоящему. Этот прогнивший мир, в котором после всех злодеяний на Фейсбуке появилась моя фан-страничка, обречён на страшную гибель и это случится раньше, чем можно представить. Я даже знаю, почему не умер… В смерти больше нет смысла, ибо грядёт страшный суд. На нем решится все и для всех. Разом. За сим вынужден попрощаться… Мне не очень хорошо… – произнёс Рональд, заслышав шаги доктора в коридоре.

Озадачено ступая по гулким лестничным пролетам, Патриша старалась осознать слова Редвуда. Она почти не жалела, что из головы вылетел самый первый вопрос, значившийся в списке (Почему кол?). В целом, журналистские задачи отошли на второй план, что было крайне непрофессионально, но логично. Слишком уж много противоречий вызывали ответы этого психа, да и он сам… С большинством высказанных соображений Мюррей была в корне не согласна, но, самое страшное заключалось в том, что в глубине души, на каком-то уровне сознания, о существовании которого Патриша ещё не догадывалась, она понимала, что Редвуд прав. Возможно не во всем, но во многом. Как это уложить в привычную картину мира, не подкосив канонические христианские заповеди (вроде «не убий»), девушка не понимала. Точно также, как и не понимала, что собой представит конечная версия интервью, с учетом того, что самая пикантная его часть прошла мимо записи… Так или иначе, это был сильный разговор, всколыхнувший что-то важное внутри. Им непременно стоило поделиться с миром…

Ужасное чувство голода, словно дожидавшееся своей очереди, скрутило желудок. До ближайшего населенного пункта, где можно было перекусить, больше получаса езды. Отыскав в сумочке мятную конфету, девушка сунула ее в рот, спешно покинув пределы исправительного заведения. Притомившийся таксист, ожидавший Патришу в ста метрах от входа в здание, был явно рад её возвращению. Задорно подмигнув и переключив фм волну с новостей на музыку, он спросил:

– Куда теперь прикажете, мисс?

– Аэропорт Джексонвилл… и да, если по пути заедем в фастфуд – буду признательна. Обед за мой счет!

Таксист довольно улыбнулся и поспешил унестись прочь с этой богом проклятой земли. Патриша крепко сжимала в руках сумочку с диктофоном, словно двигалась по темному переулку, опасаясь грабителей. Прямо сейчас в ее руках находился самый настоящий эксклюзив, билет в большое будущее, а может и возможность изменить мир. Мысленно она поблагодарила судьбу и даже Рональда Редвуда за такой шанс, отчего в следующую секунду ее передернуло.

Меньше всего на свете Мюррей хотелось терять человечность и веру в Бога. Уезжая прочь из Рейфорда и оставляя за собой облако пыли, журналистка поклялась больше туда не возвращаться. Слишком уж сильное впечатление на нее производило место, в котором на законном основании могли лишить жизни. До начала апокалипсиса тем временем оставалось ровно 24 часа.

Глава 6. Рут из Чикаго

Грубый мужской смех, точно петарда взорвался в мирно дремлющем Иерусалиме. Эхом ему вторило смущенное женское хихиканье, после чего положенная тишина вернулась на предрассветные улицы. Все, кого потревожила пара туристов, плетущаяся из бара, вновь смогли забыться. Все, кроме Морта. Его сон и без того был неглубок, а теперь оборвался вовсе, превратив мягкую постель в душное, неуютное ложе. Раздраженно фыркнув, он оперся на локоть и попытался разглядеть положение стрелок на циферблате наручных часов. 05:15. Если все идёт по плану, уже вечером будет готов паспорт и кейс с наличными. Тогда дело останется за малым: купить билеты в Париж и навестить одного старого знакомого. В последний раз.

Недовольно сжав лицо ладонью, Морт поспешил в душ. Вчерашняя усталость по-прежнему ломала тело, словно и не было часов, проведенных в дремоте. Хотя, бог с ней, с усталостью! Как освободить голову от тягостных мыслей и угрызений совести?! Это – задачка посложнее…

Толкая себя под струи холодной воды, Смерть думал о том, что отель, по сути своей, престраннейшее место! Подумать только, заведение, где под одной крышей собираются самые разные, незнакомые между собой люди… Где-то за стеной, плотно прижавшись друг к другу, сладко посапывает парочка молодоженов. В соседнем от них номере, в ворохе смятых простыней сидит одинокий мужчина, бессмысленно крутящий барабан револьвера с мыслями о самоубийстве после расставания с женой. Пройдите дальше по коридору, и вы наткнетесь на группу азиатских туристов, марширующих на завтрак. Здесь – молодой парень, что провёл ночь в объятиях проститутки. Там – заплаканная девчонка, сбежавшая из родного дома от отчима-алкоголика…

Но все это меркнет на фоне того, что в номере 303 минувшей ночью поселился его величество Мор и прямо сейчас он, отчаянно пытается взбодриться. Всего через 15 минут Смерть отправится на поиски символического перекуса, ну а пока он бесцельно упирается лбом в керамическую плитку, разрешая потокам воды укрывать своё жилистое тело.

Еще до полудня Танатос успел пройтись до знаменитого рынка «Махане-Иегуда», также известного как просто «Шук». Здешний торговец, как водится, попытался обсчитать гостя… но, поймав на себе его тяжелый взгляд, вернул все до копейки (чем, возможно, спас собственную жизнь). Немного подкрепившись, Морт решил найти место более тихое и уединенное. Ведь прилавки с сочными томатами и лотками ароматной клубники – это хорошо, но крики местных торгашей и громкая музыка утомляют. В качестве убежища был выбран парк Сакер. Огромный, но пока еще безлюдный, он показался юноше оазисом тишины посреди бескрайнего океана болтовни и автомобильных сигналов.

Опустившись на лавку, что пряталась в тени раскидистого дерева, Морт хлопнул себя по коленям: «Как же тут хорошо!». Никаких резких звуков, только приятный шепот листьев, сквозь которые изредка пробирался слабый ветерок. Суета исторического центра здесь казалась нелепым побочным эффектом туристического сезона. Глубоко вдохнув прогревшийся воздух, Морт поймал себя на мысли, что все это может кончиться в любую секунду! Того и гляди, райское местечко наводнит толпа вездесущих путешественников с детьми и портативными колонками…

«Да, наверняка, так и будет…» – вздохнул про себя Смерть, завидев плетущуюся в его направлении старуху. Медленно, словно столетняя черепаха, она ползла к лавке, заранее вытянув вперёд трясущуюся руку. Морщинистая кожа собиралась на предплечье тяжелыми складками. Издалека могло показаться, что бабуля вырядилась в безразмерную кофту телесного цвета. Яростно сражаясь с отдышкой, она достигла цели и, буквально, рухнула на деревянные перекладины. Немного погодя, она начала копошиться в сумке, закреплённой на поясе. Отыскав нужную вещицу, незнакомка улыбнулась, взглянув на соседа украдкой. Трепещущими пальцами она сжала белый платочек, несколько раз промокнув им испарину на лбу. Морт мельком осмотрел женщину и, не обнаружив ничего занятного, кинул руки за голову, прикрыв веки.

– Вам, должно быть, отвратительно наблюдать такую старую перечницу, как я? – все ещё задыхаясь, спросила незнакомка.

– Нет. Старость – не уродство и не болезнь. Просто захотелось немного вздремнуть. Не думал вас оскорбить…

– Сразу видно, что вы славный юноша! Хорошие манеры – большая редкость в наше время… – задумчиво произнесла женщина, устремив взгляд куда-то вдаль.

– Поверьте моему опыту, они всегда были редкостью…

С доброй улыбкой и неподдельным интересом, великовозрастная дама осмотрела острого на язык мальчишку, словно пытаясь в чем-то убедиться. Со стороны это выглядело забавно! Ровесница Джона Кеннеди и представитель поколения Z. Интересная намечалась дискуссия…

– К слову о хороших манерах! Меня зовут Рут, и я из Чикаго! – воскликнула старушка, протянув мятный леденец. – Хотите?

– Очень приятно, Рут! Я – Морт. От конфеты, пожалуй, откажусь, я только что поел… Вам нужна помощь? Хотите, я позвоню вашим родственникам?

– Нет-нет-нет! Пожалуйста! – Рут засуетилась, точно птица, угодившая в силки. – Все в порядке. Я просто хотела пройтись одна. Редкое удовольствие в моем положении… – с грустью произнесла женщина, взглянув на покрытые вздувшимися венами кисти рук.

– Ноги уже не те? – Морт, смекнув, что диалога не избежать, повернулся лицом к собеседнице. – Я заметил, как медленно вы шли сюда.

– В моем возрасте двигаться самостоятельно – уже победа! Это, слава богу, удается. Ну, а спешить мне, как понимаете, некуда…

– Так в чем же дело?

– Дочь и внучка не отходят от меня ни на шаг. Словно конвоиры, отслеживают каждое движение… – вздохнула Рут. – Они, наверное, с ума сейчас сходят… У меня, знаете ли, есть серьезное противопоказание к уединению. На самом деле их много, но самыми серьезными моя дочь Анна считает деменцию и рассеянный склероз. Кто-то за годы наживает одно, кто-то другое, а у меня – старческое бинго!

Морт усмехнулся, глядя на то, как пожилая дамочка изливает душу первому встречному, даже не зная, с кем ей довелось завести беседу.

– Позвольте угадаю! Вы проделали столь долгий путь не просто так? Хотите выпросить у Господа что-то?

– Вы очень прозорливы, юноша! Именно так. Есть у меня одна небольшая мечта…

– Желаете излечиться от всех болезней и принять участие в благотворительном марафоне? – не сдержавшись, пошутил Морт.

– Ох нет, я не любила бег даже когда была вашей ровесницей, а сейчас и подавно! – премило воскликнула старушка, театрально поморщившись. – Моя мечта куда прозаичнее, в прочем, есть в ней и романтический подтекст…

– Поделитесь, не томите!

– Обещаете не сбежать, услышав ответ? Мне очень приятно беседовать о чем-то кроме лекарств и плана лечения… – серьезно выдала Рут и, дождавшись кивка от собеседника, продолжила. – Я мечтаю закончить свой земной путь. Я так устала от этой жизни…

– То есть, хотите умереть? Вам совсем не страшно?!

– Нет, друг мой, это ничуть не страшно. Намного хуже слышать разговоры дочери и зятя, считающих тебя глухой слабоумной старухой. Ужасно просыпаться от боли. Неприятно понимать, что ты уже никогда не будешь свободен в своих поступках и решениях. Печально осознавать, что близкие люди по-прежнему заботятся, но с куда большей охотой говорили бы о тебе в прошедшем времени. Погано быть обузой, балластом, лишним грузом, от которого всем не терпится избавиться… Вот, что на самом деле страшно, милый юноша! – в какой-то момент Рут замолчала, словно ее саму неприятно удивили эти открытия. – Если бы я могла попросить что-либо у Бога, я бы молила его о вечном покое, переходе в иной мир, где я вновь увижу мужа, моего ненаглядного Тео…

– А что, если бы вы узнали, что встречи не случится? Что смерть лопнет вас, словно мыльный пузырь, не оставив даже воспоминания? Не будет воссоединений с мужьями, родственниками и домашними животными… Никаких райских садов, вечного блаженства и прочей аллилуйи. Это повлияло бы на ваше решение?

– Что же… осознавать это – печально. Но ни на секунду я бы не задумалась над своим решением. Все это, – Рут оглядела части своего на ходу разваливающегося тела, – не жизнь, а настоящее мучение, которое должно закончиться. Поверьте, Морт, смерть я встречу не с гримасой ужаса, а с благодарной улыбкой. В этот момент я буду по-настоящему счастлива… Хотя, я уже счастлива! Сегодня я впервые прошлась в одиночестве… Ближе к ночи поплачусь за это невыносимыми болями во всем теле, но пока все хорошо. Спасибо вам за доброту и снисходительность! – завершив монолог, старушка сморщилась, будто от дольки лимона во рту и в глазах ее заблестели слезы.

Не сказав ничего в ответ, Морт мягко положил свою ладонь поверх ладони Рут, словно любящий сын, утешающий роптания седовласой матери. Женщина, ничуть не удивившись поступку, наклонила голову вбок, едва коснувшись острого плеча. На ее лице затаилась кроткая, преисполненная благости улыбка, веки послушно опустились. Старушка сделала глубокий вдох и обмякла на выдохе, точно провалилась в глубокий, долгожданный сон. Чувствуя, как тело женщины безвольно оперлось на него всем весом, Смерть кивнул и вновь закрыл глаза. Где-то вдалеке два женских голоса отчаянно звали Рут, срываясь на сиплый крик, но до скамейки в парке это доносилось, как сквозь толщу воды, что незримо затопила пределы этого укромного местечка…

Глава 7. Между Джеком и Джимом

Тонкая змейка табачного дыма неспешно ползла вверх, извиваясь и растворяясь в душном пространстве комнаты с наглухо задернутыми шторами. Сломанный пополам окурок, раздавленный о стенку каменной пепельницы, тлел упорно не желая гаснуть. Казалось, он из последних сил пытается отравить и без того непригодный для дыхания воздух…

Высокий худой мужчина с сединой на висках вынул из пачки последнюю сигарету и вновь закурил. На вид ему было чуть больше шестидесяти. Высокий лоб, залысины, острые скулы и волевой подбородок, покрытый щетиной, рождали властный образ. Глубокие морщины, похожие на линии, коими испещрена ладонь, выдавали мыслителя, а усталые небесно-голубые глаза – древнюю душу.

Случайному гостю не составило бы труда догадаться, какой образ жизни вел этот одинокий скромный мужчина. Вопреки европейской моде, он не пытался молодиться, не истязал себя тренировками в спортзале и даже не бегал по утрам. Точно зная цену каждой минуты проведенной на Земле, мсье Анри (именно под таким именем его знали соседи) проводил отведенное ему время так, как считал нужным… а именно – в компании двух лучших друзей: Джека Дениелса и Джима Бима. Чуть реже к ним присоединялся старина Джонни Уокер, но от его рассказов всегда голова кругом, а потому, в холостяцкой берлоге его не очень-то жаловали…

В крошечной, захламленной гостиной, плавно перетекающей в спальню, никогда не выключался старенький телевизор. Для хозяина-затворника это было единственной возможностью слегка приглушить тот невыносимый писк, что разрывал голову, стоило на секунду остаться в тишине. Непропорционально большая черепушка полнилась разными мыслями. Далеко не все из них оказывались приятными. Стараясь избежать встречи с безумными идеями и суицидальными порывами, мужчина напивался до беспамятства. Вливал в себя столько алкоголя, что ближе к полуночи не мог вспомнить кто он и почему еще дышит…

Как и любой закоренелый отшельник, мсье Анри был не слишком приветлив и не всегда помнил о необходимости придерживать двери перед теми, кто идет вслед. Впрочем то, что могло показаться грубостью, на самом деле ею не являлось. Местные знали это, а потому – не держали зла. Одинокий старик вызывал у них чувство неловкого сострадания. Ведь статус холостяка – это здорово, когда тебе слегка за тридцать. Перешагивая рубеж «почтенного возраста», мужчина перестает казаться редким экспонатом. Выветривается странное очарование заядлого одиночки, с ним же уходит интерес противоположного пола… Ему на смену приходит понимающее сочувствие, или, еще хуже – жалость, от которой тошнит не меньше, чем от посиделок с Уокером.

Здесь, в этом небольшом и совершенно неприметном городке под названием Кретей, что притаился на подступе к Парижу, остаток жизни коротали сотни неприкаянных стариков. Большинство из них, еще двадцать лет назад жили и работали в столице. По выходным выпивали в барах, а по будням неспешно прогуливались вдоль величественной реки Сена, не отказывая себе в удовольствии созерцать настоящее чудо, грандиозный Собор Парижской Богоматери, издалека напоминающий средневековый замок.

Так незамысловато проносилась их жизнь, точнее лучшие ее годы. Авралы, отчеты, деловые встречи, премии, государственные праздники и ежегодные отпуска… Закруженные до беспамятства на этой адской карусели, вчерашние менеджеры, учителя и продавцы-консультанты пожелали сойти. Они и не заметили, как однажды утром проснулись сварливым и всем недовольными стариками с острой болью в спине.

Тому, кто провел десятки лет в тараканьих бегах, не сразу удавалось понять, как жестока песня, которой они подпевали, будучи молодыми и полными сил. Париж, будто сирена, годами одурманивал их разум, заставляя верить в то, что жизни нет конца и что все еще успеется… когда-нибудь потом! Выпивая несчастных до дна и получая от них все для поддержания собственного величия, город переключал внимание на новых слуг. Брошенные и потерянные старики с удивлением обнаруживали, что больше не понимают, о чем говорит молодежь на улицах и с какой стороны подойти к очередной мигающей огнями коробке, заменившей живого человека в продаже кофе.

Вмиг осиротевшие французы понимали, что столица их больше не любит… и, что самое страшное, это полностью взаимно! Толпы туристов, наводняющие улицы в любое время года, больше не забавляют. Их восхищенные вздохи кажутся фальшивыми, а просьбы указать путь к Триумфальной арке неизменно раздражают. Сердце перестает биться в ритме беспокойного мегаполиса, а глаза не желают видеть то, чем когда-то хотелось любоваться вечно, сказочный Нотр-Дам-де-Пари…

Разочарованные старики довольно быстро приходят к выводу: отношения с городом уже не спасти, пора принять это как факт и разъехаться. Так они и оказываются во власти нелюбимых и некрасивых младших братьев Парижа. Соглашаясь на добровольное изгнание, бывшие жители «Города Огней» чураются поездок к Эйфелевой Башне. Обо всем, что происходит предпочитают узнавать по телевизору или из радиоприемника, о существовании которого вспоминают вновь. Им начинает казаться, что эпицентр жизни и Сердце Франции находятся не в десятке километров, а на другом конце Вселенной. Там, куда, во-первых, нельзя, а, во-вторых, не слишком хочется возвращаться…

Именно так мсье Анри оказался тут. По крайней мере, в этом были уверенны жильцы старой, разрисованной неумелыми граффити, многоэтажки, в которой поселился мужчина. Никто из них не удосужился выведать, какой была его личная история, почему он живет один или, к примеру, отчего он так немногословен?

Каждый был занят своими делами и проблемами. Грузные темнокожие тетки ругались с кем-то по телефону, попутно раздавая подзатыльники непослушным детям. Многочисленные арабы и африканцы неторопливо прогуливались в парках, периодически «пожимая руки» незнакомцам, а старые, сморщенные старушки, с трясущимися головами, часами стояли на балконе, внимательно осматривая местные пейзажи так, словно это Елисейские поля, а не груда бетонных блоков, разбавленных редкими зелеными насаждениями.

Мсье Анри радовался, что не приходится затихать, каждый раз, когда стучат в дверь… Ему на радость, никому и в голову не приходило заглянуть в квартиру под номером 12. Там, в Париже, это показалось бы странным и даже подозрительным. Но тут, на свалке жизни, у каждого есть личный повод печалиться, а до чужих горестей дела нет. Здесь не пахнет круассанами и свежезаваренным кофе, не услышать мелодичную игру аккордеона. Что уж там, чистая французская речь в этих каменных джунглях – большая редкость! «Идеальное место чтобы забыться, потеряться, раствориться и навсегда исчезнуть…» – подумал мсье Анри, впервые переступив порог этой однокомнатной квартирки.

Десять лет спустя, он не пожалел о принятом решении. В каком-то странном смысле, мужчина наслаждался жизнью, не поднимаясь со старенького диванчика. Едва успевая вскрывать пачки красного Мальборо и, время от времени, подливая алкоголь в мутный стакан, он был спокоен. По крайней мере, до недавнего времени… Теперь же, наблюдая тревожные новости, лавиной накрывшие медийное пространство, старик недовольно покашливал и быстро двигал головой из стороны в сторону, как больной Паркинсоном. Поглядывая на карманные часы, изнутри покрытые слоем пыли, он тяжело вздыхал.

«Еще не время!» – произнес недавно мсье Анри, впервые за несколько месяцев прервав молчание. – «Не пришла еще пора…»