Текст книги "Охота на льва"

* * *

В столице был объявлен недельный траур по погибшим.

Горожане выглядели испуганными и недоумевающими. Пройдя через многолетнюю войну, они не понаслышке знали о том, что такое кровь и смерть, но не могли допустить даже мысли, что в мирное время может произойти подобное богохульное изуверство. Если раньше враг был известен в лицо, то теперь все замерли в ожидании незримой и неотвратимой беды, что могла нагрянуть в любую минуту.

– Я не знаю, как мне выразить мою скорбь.

Пришедшие на гражданскую панихиду по погибшим стояли, скорбно склонив головы. Погода в столице испортилась: низко нависли тучи, порой брызгало дождем, и усиливающийся ветер трепал черные флаги.

– Друзья мои, братья и сестры, – император, обращаясь с речью к народу, говорил вроде бы негромко, но в воцарившейся тишине его голос долетал до всех. – Скорбя и рыдая по погибшим, мы должны понимать, что этим не вернем наших близких. Я верю, что Заступник оказался к ним милостив, и сейчас все они пребывают в Его чертогах. В своей неизмеримой доброте и человеколюбии Он сможет унять и нашу боль, такую неуемную сейчас. Мы потеряли лучших людей, красу и будущее Аальхарна, и эту потерю ничто не восполнит.

В толпе кто-то всхлипывал. Шани тоже провел по щеке рукой в перчатке. Во влажном воздухе отчетливо ощущалась душная тяжесть идущей грозы.

– Расследование взрыва я беру под свой личный контроль, – продолжал император, – и перед лицом своего народа клянусь, что те, кто отнял у нас наших родных и близких, будут найдены и понесут самое суровое наказание.

По толпе прошла волна ропота. Жители столицы прекрасно знали, что император слов на ветер не бросает.

– Какие бы цели ни ставили убийцы, у них не получится самого главного. Они никогда не смогут внести раскол и смуту в наш народ. Это горе дает нам силу для того, чтобы сплотиться, как никогда прежде, и совместной волей, единой помощью и братской любовью победить любую беду…

Сидя на скамье в оранжерее, Несса думала о том, что убегала от одного несчастья, чтобы пережить другое. Когда она узнала о взрыве и бросилась к развалинам храма, то даже не ожидала, что ее там ждет.

А там были мертвые люди – и мертвые дети! – и Андрей, что смотрел прямо на нее и ничего не видел. Вместе с остальными лекарниками и охранцами Несса разбирала завал, и слезы текли по ее щекам, срываясь в кровавую пыль, а потом началось самое тяжелое – сортировка останков и опознание. Когда стоявший рядом с ней мужчина в военной форме вдруг взял с зеленой ткани кисть руки – единственное, что осталось от человека, – и каким-то неживым голосом промолвил: «Знаете… это моя жена. Это ее шрам на пальце», – то Несса упала в обморок.

Это моя родина, думала Несса, сидя в одиночестве среди пышных цветов оранжереи. Снаружи шел дождь и бормотал, ворочаясь и урча, далекий гром, а здесь было тихо и темно, и Нессе хотелось раствориться в этой темноте, перестать быть собой, перестать принадлежать миру, в котором человек с изуродованным сердцем и разумом приходит в храм и убивает детей и женщин. Да, это была ее родина – красивая яркая обертка с оторванной женской рукой внутри. Пожми руку мертвецу – тебе больше некуда податься.

«Не плачь, – шепнул ей внутренний голос. – Подумай лучше, зачем это сделано. Ты ведь жила на Земле, изучала историю и политику, ты же прекрасно понимаешь, что такие жертвы не приносятся просто так…»

– Кому это выгодно? – промолвила Несса вслух.

– Я тоже размышляю об этом, госпожа.

Несса вздрогнула и обернулась. Позади нее на дорожке стоял Артуро – в свете маленького фонаря его лицо было усталым и зловещим; словно маньяк утомился убивать жертв, но не может остановиться, подумала Несса и поразилась такому сравнению.

– Здравствуйте, Артуро, – сказала она. – Я не слышала, как вы подошли.

– Я хожу очень тихо, – кивнул Артуро. – Моя госпожа, его величество хотел бы вас видеть прямо сейчас. Насколько мне известно, речь пойдет об одном из ваших неявно высказанных желаний.

Несса пожала плечами. Вроде бы ни о чем таком в присутствии Шани она не говорила.

– Что ж, благодарю вас. Я скоро буду.

– Идемте, – произнес Артуро и приглашающе качнул фонарем. – Здесь уже темно, а вы без фонаря. Можете заблудиться или упасть.

Несса подчинилась.

Император ждал ее в полумраке Красного кабинета – крохотной комнаты с книжными шкафами и камином, которая размещалась в одном из самых отдаленных уголков дворца. Войдя в кабинет и закрыв за собой дверь, Несса не сразу увидела Шани: тот сидел в самом дальнем углу, почти в темноте, задумчиво водя пальцем по чаше с красным вином. «Как будто вампир в замке. Или паук в паутине, – подумала Несса. – Странные у меня сегодня ассоциации».

– Добрый вечер, – сказала Несса, осторожно присаживаясь на край кресла.

– Добрый вечер, – откликнулся Шани и отставил чашу. «Э, государь, да вы нарезаться изволили», – подумала Несса, всматриваясь в его лицо. – Как ты?

Несса пожала плечами.

– Не знаю. Не могу сказать, что хорошо.

– Логично, – кивнул Шани. – Тебе страшно, Несса? После стерильного мира Земли да в такую кровавую кашу…

Несса почувствовала, что ее начинает знобить.

– Там были дети, – прошептала она. – Маленькие дети… Я доставала их из развалин, – Нессе вдруг стало ясно, что продолжать незачем, что никакие слова не передадут до конца ее состояние и тем более не заставят раны затянуться. Там были маленькие дети, и она доставала их из-под развалин. Все.

– Можешь не продолжать, – произнес Шани. – У тебя есть свои дети?

Несса отрицательно покачала головой. Путешествие через Туннель лишило ее такой возможности, и вся медицина Земли оказалась бессильна. Олег все понимал, и лишь иногда, ловя его взгляд на соседских мальчишках, Несса понимала, что он чувствует на самом деле.

– Тогда тем более не продолжай. Вот, держи.

Маленький предмет, упавший Нессе на колени, оказался ключом. Несса взяла его в руки: на брелке значился адрес: «Кивеля, дом 18».

– Что это? – спросила она.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Шани. – Это ключ от моего загородного дома. Поживешь там пару недель, придешь в себя. Захочешь – сможешь остаться там насовсем. Ты вроде бы хотела покинуть дворец, ну так вот тебе такая возможность.

Некоторое время Несса рассматривала ключ, пытаясь переварить информацию. Шани терпеливо ждал, снова пригубив вина из своей чаши. Наконец Несса промолвила:

– А как же Андрей?

– Он нужен мне в столице, – отрезал Шани. – Мне в очень скором времени понадобится его помощь. А ты езжай. Там уже все приготовлено. В том числе и охрана.

– Охраны мне не надо, – проронила Несса, чувствуя, что краснеет. Шани очень выразительно скривился.

– Вот это позволь мне решать. Ты вышла на обычную прогулку по городу, и на тебя напали. Нужна охрана или нет?

Несса предпочла промолчать. Оказывается, они с Андреем находятся под неусыпным контролем – про нападение Несса не сказала даже отцу, да и посол Кембери наверняка сохранял молчание. С какой только целью этот контроль, вот что узнать бы. И зачем, интересно, Шани надумал отправить ее из столицы? Старинный принцип «разделяй и властвуй» в действии?

– Хорошо, ваше величество, – кивнула Несса, решив не спорить и не сопротивляться. – Я уеду. Благодарю вас за заботу.

Зубцы ключа вгрызлись в ладонь – Несса стиснула кулак так сильно, что не сразу смогла его разжать. Еще никогда она не ощущала собственное одиночество настолько сильно. Андрей куда-то ушел под вечер, оставив Нессу во дворце, – она подумала, что у отца быстро нашлись здесь друзья, ей же остается только пустая комната и тяжелый ворох собственных мыслей.

– Лучше бы ты тогда не спасал нас, – промолвила Несса и на какое-то мгновение испугалась своих слов. Но испуг тотчас же схлынул с нее, подобно воде, и она негромко повторила: – Лучше бы ты оставил нас на костре.

Вздохнув, Шани встал с кресла и, осторожно взяв Нессу за руку, привлек к себе. И было в этом объятии что-то такое, что Несса вдруг поняла: можно. Можно сбросить всю тяжесть минувших дней, можно вздохнуть, можно дать, наконец, волю слезам.

Ладонь разжалась, и ключ с глухим стуком упал на паркет.

Когда чужие пальцы скользнули по спине в поисках застежки платья, Несса не стала протестовать.

Глава 5
Большой карнавал

Спустя седмицу Кембери отправился на вечернюю прогулку в парк Семи камней.

Он не очень любил культуру Восточных островов, не совсем, в общем и целом, ее понимая, однако парк, разбитый в знак вечной дружбы Аальхарна и Восходной державы, ему нравился. Здесь всегда было очень тихо – никаких особенных развлечений парк не предлагал, а изысканная статика белых камней для медитации привлекала весьма и весьма немногих, поэтому посол точно знал, что никто ему не помешает, а наблюдатели – если они есть – будут сразу бросаться в глаза: затеряться в толпе у них не получится.

Кембери миновал изящную лужайку бледных, уже начинающих отцветать микелей, прошел по кокетливо изогнутому мостику – словно коричневый дракон выставил горбатую спину из воды – и сел на лавочке: отсюда открывался прекрасный вид на Семь белых камней, что в восточной философии символизировали семь столпов мудрости: чистые мысли, воздержание, свободу сознания, созерцание, растворение, непротивление злу и вечный поиск истины. Для достижения нужного состояния следовало сидеть здесь в особой позе и, очистив сознание от посторонних мыслей, спокойно размышлять о каждом из столпов. На это, впрочем, у Кембери никогда не хватало терпения – виноват ли в том был темперамент или нежелание тратить время на иллюзорные цели, недостижимые изначально, однако он предпочел бы прочесть книгу по основам химических знаний, чем заниматься умозрительными заключениями ни о чем.

Впрочем – и этого никто бы не стал отрицать – парк был просто красив. Скорее всего, большего от него и не требовалось.

Кембери не пришлось ждать слишком долго: спустя несколько минут одиночества он расслышал легкие шаги по тропинке, и возле мостика появилась Хела. В руке она держала бумажный сверток: со стороны казалось, что девушка несет конфеты.

– Добрый вечер, моя госпожа, – Кембери встал и церемонно поцеловал маленькую ручку Хелы, затянутую в тонкую перчатку. – Присаживайтесь, прошу вас: полюбуемся красотой природы.

Хела опустилась на скамью и протянула Кембери свой сверток.

– Надеюсь, вы любите конфеты, господин посол, – сказала она. – Это аальхарнские белые сласти, очень популярное лакомство.

– О, какой прекрасный десерт, – посол принял сверток и скользнул по нему пальцами. Внутри, судя по всему, была свернутая в трубку папка с бумагами, Кембери вздохнул с облегчением. – С удовольствием его отведаю. Вы бледны, моя госпожа. Получение десерта оказалось сопряжено с трудностями?

Хела пожала плечами.

– Нет. Я довольно легко все скопировала, а вот вынести оказалось непросто.

В итоге, поломав голову, нужные бумаги она запихала в мусорную корзину и сделала вид, что выносит хлам, причем из обычного отдела. Уборщица, дура, попыталась было отнять корзинку – дескать, нечего служащей старшего уровня марать руки грязной работой, но Хела настояла на своем. Наверняка это показалось странным, впрочем, какое это теперь имеет значение?

– Когда я получу доказательства причастности известного лица к смерти Мариты? – спросила она.

Посол благодарно сжал ее руку.

– Завтра вечером, моя госпожа. Сегодня мой друг, ставший нечаянным свидетелем преступления, работает за пределами столицы и вернется только к утру. Давайте встретимся у третьего рукава Шашунки, знаете, где это?

Хела кивнула.

– После первой молитвы к Заступнику, – сказала она. – Я хотела еще сходить в храм.

Кембери довольно кивнул.

– Разумеется, моя госпожа.

Птица была поймана.

Предъявив проводнику свой билет и получив его обратно с оторванной контрольной полосой, Киттен наконец занял свое место в купе первого класса и тяжело вздохнул, устраиваясь поудобнее на мягком диване.

– Может, позвать лекарника? – предложил проводник, укладывая чемоданы на верхнюю полку. – Вид у вас, сударь, неважный.

Киттен кашлянул и расстегнул воротник рубахи. Отвар взрыв-травы, который он выпил с утра, моментально подействовал на его связки, и на прощальном докладе у императора Киттен хрипел и кашлял так, что ни у кого не осталось сомнений, что первый секретарь амьенского посольства тяжело болен и должен вернуться на родину.

– Государь, служить вам было истинным удовольствием, – сипел Киттен. – Однако я вынужден покинуть добрый, гостеприимный Аальхарн и вернуться домой. Дни мои сочтены, и умереть я хочу на родине.

– Не ограничивайте милость Царя Небесного, – сказал Торн, и, к удивлению Киттена, его голос звучал спокойно и сердечно. К этому контрасту между светским тоном беседы и тяжелым неприятным взглядом императора Киттен так и не сумел привыкнуть. – Но доброте своей Он отпустит вам еще не один год жизни. Благодарю вас за службу и прошу принять небольшой дар, который будет напоминать вам об Аальхарне и столице.

Подарком оказался антикварный компас в шкатулке из черного дерева с инкрустацией – вещь тонкой работы и значительной ценности. Киттен принял ее с поклоном и обменялся с государем традиционным рукопожатием.

– Благодарю вас, – ответил Киттен проводнику. – У меня есть лекарства.

Проводник кивнул и покинул купе. Киттен покосился на свое отражение в боковом зеркале на стене и увидел там измученного человека с опухшим серым лицом и запавшими темными глазами. Прежде аккуратно подстриженная бородка теперь торчала какими-то неопрятными клоками.

«Образ больного всегда мне удавался», – подумал Киттен и довольно провел ладонью по груди. Там, под тонкой кольчугой, был спрятан пакет с документацией по дирижаблю, который Киттен должен был отдать лично в руки владыке Хилери. Бумаг было много, и Киттен выглядел тучнее, чем был на самом деле. Впрочем, часто ли можно встретить стройных амьенцев?

Послышался сигнал к отправлению, и дверь купе тотчас же открылась. На пороге показался уже знакомый Киттену проводник, за спиной которого скромно стояла девушка с маленьким чемоданчиком – темноволосая, довольно миловидная. В ее чертах было что-то неуловимо южное.

– Прошу вас, – произнес проводник, девушка прошла внутрь и села напротив Киттена. Тот нахмурился: он должен был ехать в одиночестве. – Я знаю, сударь, что вы выкупили все купе, – сказал проводник, опережая его вопрос, – однако тут чрезвычайные обстоятельства.

– Я получила известие о смерти супруга на границе, – едва слышно прошептала девушка. Только сейчас Киттен заметил, что ее глаза красны от слез. – Надеюсь, сударь, вы будете столь добры, что позволите мне занять место в вашем купе. Уверяю, я ничуть вас не стесню.

– Примите мои соболезнования, – Киттен склонил голову. – Разумеется, я не против вашего соседства.

– Вот и славно, – заключил проводник и закрыл дверь.

Поезд запыхтел, весело исторгая серые клубы дыма и посвистывая. Вокзал с провожающими на перроне качнулся и сперва неторопливо, а потом все быстрее поплыл назад – поезд постепенно набирал скорость, и Киттен снова ощутил знакомый, почти детский восторг от движения. Девушка пару раз всхлипнула, а потом откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. «Пусть себе спит, – с неожиданным сочувствием подумал Киттен. – Сейчас это пойдет ей на пользу». Некоторое время он смотрел в окно – за стеклом с немыслимой прежде скоростью проносились поля, поселки и перелески – и думал о том, что поезд прибудет в Амье поздней ночью: а раньше дорога заняла бы семь дней.

Впрочем, довольно скоро Киттену наскучило смотреть в окно. Да и кого могли бы заинтересовать эти скучные однообразные пейзажи? Болотца с синей стоячей водой, чахлые осиннички, даже рогачи, что выходили из зарослей и с любопытством смотрели на поезд, – все это навевало на Киттена нешуточную тоску. Спать было нельзя – мало ли кто вздумает войти в купе, поэтому он извлек из дорожного саквояжа газету и принялся за чтение. Краем глаза Киттен наблюдал за девушкой: та сидела неподвижно, погруженная в размышления, и словно ждала чего-то.

– С вами все в порядке, моя госпожа? – осведомился Киттен, желая проявить хотя бы минимальную в такой ситуации деликатность.

Девушка взглянула ему в глаза и коротко ответила:

– Да, благодарю вас.

– Як вашим услугам, – Киттен коротко кивнул и вернулся к чтению. Наверняка взгляд, брошенный на него девушкой из-под пушистых темных ресниц, ему бы не понравился: слишком уж неприятным он был, однако Киттен не присматривался и поэтому ничего не заметил.

Когда поезд вошел в Большой загорский туннель, и в купе воцарилась непроницаемая тьма, девушка неожиданно произнесла на чистейшем амьенском:

– Отдайте чертежи, Киттен.

– Что? – воскликнул он и вскочил. Правая рука с молниеносно выхваченной саблей прошила воздух, остановив лезвие там, где должна была быть шея девушки.

– Я не хочу вашей смерти, – прошелестел голос сбоку, совсем с другой стороны: его противница оказалась намного быстрее. – Расстегните камзол и рубашку. Поднимите кольчугу. И выньте документы.

Тонкая девичья рука словно в шутку хлестнула его по затылку, но Киттен взвыл от боли. Он нанес несколько ударов наугад, стараясь зацепить девушку, но его клинок пронзал пустоту. Зато мнимая вдова не промахивалась: получив новый удар в поясницу, Киттен не устоял на ногах и ударился лбом в зеркало. Обошлось – стекло не разбилось, и Киттен едва успел поблагодарить Царя Небесного за такую милость, а тут и поезд миновал туннель и вышел на просторные залитые солнцем луга. От внезапного контраста тьмы и света Киттен невольно зажмурился и пропустил удар с ноги в грудь – такой силы, что, упав, он сломал хлипкую дверь и вывалился в коридор.

Он успел заметить, что девушка, оказывается, наносила удары сверху – акробатически балансируя на краях полок для багажа. Гремучая Бездна ее проглоти, только восточных дзёндари ему и не хватало! Киттен отполз в сторону от двери, а затем вскочил на ноги и кинулся по коридорчику в конец вагона – к уборным. Дзёндари, наемная убийца, владеющая древним мастерством убивать бесшумно, ходить по стенам и проникать в комнаты, не открывая дверей, неторопливо двигалась за ним.

Уборная была пуста. Киттен захлопнул дверь, завернул все защелки и несколько мгновений пытался отдышаться. Чертежи в какой-то мере спасли ему жизнь: не будь их, такой удар в область груди попросту остановил бы ему сердце. «Не будь их, ничего бы не случилось», – подумал он и принялся ощупывать оконное стекло.

– Я не хочу вашей смерти, Киттен, – прошелестел за дверью женский голос. – Если бы хотела, вы были бы уже мертвы. Отдайте чертежи.

– А вот хрен тебе за щеку, – выругался Киттен и, натянув рукав на кулак, изо всех сил ударил в стекло.

Никакой особенной науки тут не было – не приземляйся на ноги, просто падай и катись. Трава хлестала Киттена по лицу, земля безжалостно подставляла какие-то камни и кочки, но он игнорировал мелочи. Поезд увозил дзёндари дальше на запад; Киттен поднялся на ноги, пару минут постоял, выравнивая дыхание и успокаивая сердце, а затем сконцентрировался и побежал – ровно, быстро, в отличном темпе. Киттен планировал миновать семь с половиной миль и через три часа появиться в городке Четырь: там можно нанять лошадь и продолжить путь – теперь уже инкогнито. Киттен логично полагал, что дзёндари была не одна.

Он был прав и даже почти успел уйти.

Крошечная стрелка с наполненными густым ядом желобками, выпущенная из мини-арбалета нового поколения, вошла ему в шею. Крестьянин, косивший траву неподалеку, на которого первый секретарь амьенского посольства не обратил внимания, опустил руку и издал переливчатый свист.

Киттен еще успел удивиться тому, что мир вдруг содрогнулся, и трава оказалась слишком близко, ударила в лицо. А потом он вдруг понял, что парит над лугом и удивленно-испуганным взглядом охватывает все: нить железной дороги, продолжающий свой путь поезд, дзёндари, что, подобрав подол сиреневого дорожного платья, быстро бежит по его следам, и – самого себя, уткнувшегося лицом в траву.

«Неужели это я там лежу? – подумал Киттен, глядя, как помощник дзёндари, который выстрелил в него, небрежно переворачивает его тело. – Они меня убили? Меня больше нет?»

Девушка подошла и опустилась на корточки рядом с телом. Легкими быстрыми движениями она распорола одежду, задрала кольчугу и вытащила папку с чертежами дирижабля. «Неужели для меня все закончилось? – горько и жалобно подумал Киттен. – И это все?..»

Потом он заметил свет, окружавший его, теплый и яркий, он притянул то, что прежде было Киттеном, и растворил в спокойной нежности и ласке. И вот это было действительно – все.

Поздним вечером того же дня дзёндари, не ответив даже кивком на приветствие Артуро, быстрым шагом вошла в кабинет императора Торна и, не сказав ни слова, протянула Шани папку с чертежами. Он открыл ее, бегло пролистал документы и положил на свой стол.

– Здесь кровь, Мари, – сказал Шани. – Ты ранена?

Девушка улыбнулась и отрицательно качнула головой:

– Нет, сир. Это кровь того глупца, который устранил первого секретаря амьенского посольства и решил поменять правила игры.

– Неразумно, – усмехнулся Шани. – Мари, я тебе очень признателен. Родина тебя не забудет. Проси все, что пожелаешь, я выполню.

Мари помолчала, обдумывая свою просьбу, а затем промолвила:

– Я счастлива служить родине и вам, сир. Никаких особенных желаний у меня нет.

Шани усмехнулся – именно такой ответ он и ожидал услышать. Жестом приказав девушке садиться, он принялся разбирать бумаги на своем столе. Мари послушно опустилась в широкое кресло и не удержала вздох облегчения – несмотря на отменную физическую подготовку, умение мобилизовать в нужный момент все ресурсы организма и съеденные тонизирующие корешки куки, она чувствовала себя вымотанной.

– Вот, возьми, – император наконец нашел нужный документ и протянул Мари. – Приказ об освобождении твоего брата из заключения и полная амнистия по всем делам. Плюс небольшая денежная сумма – в качестве подъемных в новой жизни. Но передай ему на словах, чтоб он завязывал со своим промыслом. Мари, я очень тебя люблю, но это последний раз, когда я прощаю ему его выходки.

Мари не выдержала. Хваленая невозмутимость дзёндари и умение хранить спокойствие в любой ситуации дали трещину: девушка разрыдалась, упала на колени и, поймав руку императора, благодарно прильнула к ней дрожащими губами. Шани, который никогда не любил такого подобострастия, осторожно помог Мари встать на ноги и приказал:

– Успокойся и отдохни. Завтра жду тебя в Красном кабинете после Второго канона святым мученикам.

Мари в последний раз всхлипнула, быстро отерла слезы и спросила:

– Новая работа, сир?

– Да, – кивнул Шани. – Охрана особо важной персоны. Как тебе, кстати, нравится моя загородная резиденция?

* * *

В Аальхарне говорят, что если ты не видел Большого карнавала, то напрасно прожил жизнь. Он начинается сразу по окончании поста, длится три дня и разрешает абсолютно все. Чины, деньги, сословные различия, семейное положение – все это не играет никакой роли: важны лишь музыка, танцы, вино и веселье. Если нет желания и интереса пьянствовать и менять партнеров, то можно наслаждаться игрой столичных оркестров, танцевать, смотреть на праздничные шествия, где в одной и той же колонне можно встретить и причудливых драконов, и морских дев, и небесных духов, – словом, можно делать все что душе угодно, чувствуя себя при этом в полной безопасности: убивать, насиловать и грабить в эти дни грешно.

Однако Кембери на карнавал не пошел. Сидя в своем кабинете, он снова и снова читал некролог Киттена и никак не мог поверить, допустить саму мысль, что его друга больше нет. Когда поезд приехал на конечную станцию, проводник отправился будить пассажиров и обнаружил мертвого Киттена на диване. Он умер во сне – просто остановилось сердце. Разумеется, никаких бумаг при нем не обнаружили, об этом Кембери уже известили. Что ж, первый секретарь сделал все, что было в его силах, и умер, не выполнив возложенную на него миссию. В этом раунде посол проиграл команде аальхарнского императора.

Кембери старался думать обо всем проще. Работа есть работа, судьба есть судьба, и от написанного Царем Небесным в книге Жизни и Смерти не уйти, как ни пытайся. Киттен достойно жил и достойно погиб – Кембери был твердо уверен, что тот погиб, сражаясь, хотя клинок первого секретаря оставался в ножнах. Но, несмотря на все эти попытки самоутешения, послу никак не удавалось успокоиться и смириться с утратой.

Налив в стакан очередную порцию рома и разведя его водой до нужной концентрации, Кембери основательно приложился к спиртному и подумал, что работу нужно продолжать. Хела Струк прислала ему письмо, в котором сообщила, что слегла с тяжелой ангиной на несколько дней, но сегодня они договорились встретиться – значит, придется вставать, выходить из посольского особняка и идти через пьяную танцующую толпу на набережную, где Кембери с горечью объявит о смерти свидетеля, на которого она так рассчитывала, и предъявит в подтверждение своих слов этот самый некролог с отпечатками стакана поверх текста. Благородная гордячка останется ни с чем, а он…

А он, прекрасно зная о методах работы секретной службы Аальхарна, снарядил еще одного гонца. Дирижабль отвез его на Восточные острова, где гонец сел на корабль, идущий через сулифаты в Амье. Несколько часов назад послу передали, что гонец успешно достиг пункта назначения и передал документы в нужные руки. «Ничья», – устало подумал Кембери и стал собираться.

Карнавал оглушил Кембери и закрутил в хороводе мелодий, цветов, ароматов и лиц. Посол пробирался сквозь праздничный люд, мельком отмечая про себя, что вон та дама в костюме Первоматери – то есть без костюма, в одной лишь полумаске – вполне может оказаться женой министра финансов, а джентльмен купеческой наружности в пиратском наряде – мастером одного из столичных заводов. Впрочем, не все ли равно? Встретить Хелу, с приличествующим случаю выражением лица сообщить ей неприятные вести и отправиться обратно или же зайти в один из кабаков, где в карнавальный вечер не протолкнешься, и напиться в умат, поминая погибшего товарища, – вот и все, что от него требуется, и больше ничего не нужно. Кембери пожалел, что не захватил с собой даже простенькой маски. «Теряю квалификацию, – подумал он, выходя на набережную. – А в чем эта дура будет? Вроде морской девой собиралась нарядиться?»

Кембери энергично потер виски и уши и всмотрелся в толпу. На набережной играл народный оркестр, и люди танцевали шуструю кавантеллу южных краев. Морских дев было минимум десяток. Кембери огляделся, попутно отцепляя от себя девичьи руки и уворачиваясь от томных объятий: интересующие его женщины все как одна были наряжены в рыболовные сети разных цветов, нисколько не скрывавшие их выдающихся достоинств, мужчины вокруг них так и увивались, давая волю рукам. Ну нет, Хела вряд ли позволила бы себя лапать бог весть кому, тем более зная, что ее ждет важная встреча. Кембери обошел оркестр, в котором несколько музыкантов уже были изрядно пьяны, и двинулся к памятнику Кораблям – вроде бы там тоже мелькнула девушка в рыболовной сети.

Хела действительно ждала его на скамейке у памятника, синюю сеть она накинула поверх довольно закрытого платья. Кембери и сам не смог бы объяснить, что насторожило его в окружающих, однако своему чутью он верил, и поэтому, так и не подойдя к «морской деве», он развернулся и скорым шагом пошел назад.

А к Хеле через несколько минут подсел мужчина в черно-красном домино и маске. Он вроде бы ничего не сказал и не сделал, однако Хела вдруг резко побледнела и потеряла сознание. Мужчина подхватил ее на руки и понес в сторону Белого тупичка, где его ждал неприметный экипаж.

– Неприятности, господин? – осведомился кучер.

Мужчина пожал плечами и принялся усаживать Хелу на скамью.

– Перепила подруга. Ничего, отвезу ее домой. Авось проспится.

Тем временем неприятное предчувствие Кембери почти развеялось. Взяв на лотке бутыль золотистого и шипучего южного вина, он присел на гранитный парапет: раз уж выбрался из дому, то почему бы не развеяться? Вечернее солнце золотило волны Шашунки, по реке скользили празднично украшенные гондолы, и Кембери размышлял о том, что в мире ничто не меняется. Умер его друг, и сам он умрет в свой черед, а солнце будет светить точно так же всем людям, не различая чинов и званий, не делая разницы для убитых и убийц. «Я скатываюсь в банальную меланхолию», – уныло подумал Кембери, и в эту минуту его окликнули:

– Здравствуйте, Вивид.

Кембери обернулся и едва не выронил бутыль: перед ним стояла прекрасная Инна собственной персоной. В простом дорожном платье, с маленькой сумкой в руке, она выглядела так, будто совершила откуда-то побег.

– Моя госпожа! – воскликнул Кембери, спрыгнув с парапета и поцеловав Инне руку. – Вы ли это?

– Я обещала вам свидание, – произнесла Инна, – хотя и не ожидала вас тут встретить. Сколько же народу!

– Что за чудесная встреча! – Кембери подумал, что и в самом деле невероятно рад ее видеть. – Давайте погуляем?

Инна тихо ему улыбнулась.

– С удовольствием, но где-нибудь, где людей поменьше. А что празднуют? Город словно с ума сошел.

– Карнавал, моя госпожа, – ответил Кембери и приобнял ее за плечи. – Пойдемте в парк.

* * *

Загородное императорское поместье и изящный легкий дом с тонкими колоннами пришлись Нессе по душе. Добравшись туда в компании Мари, обаятельной девушки, приставленной императором для охраны, Несса вдруг почувствовала себя дома: возможно, потому, что ничто в здании почти не напоминало о традиционной аальхарнской архитектуре, а больше всего оно было похоже на старинную средиземноморскую виллу.

Ее спальня соседствовала с библиотекой и выходила окнами в пышный сад. Там уже отцветали плодовые деревья; Несса открыла окно и впустила в комнату тонкий и нежный фруктовый аромат. Карниз был засыпан белыми полупрозрачными лепестками – Несса вспомнила, как лепестки облетевшей сливы так же падали на подоконник их с Олегом комнаты. Воспоминание мелькнуло, как обычный факт из прошлого, без всякой эмоциональной окраски. Так вспоминают фильм, который смотрели когда-то и уже почти забыли.

Заниматься тут было абсолютно нечем. Несса провела несколько дней за чтением, но в библиотеке почти не оказалось художественной литературы – в основном справочники, энциклопедии и научные труды – и ее впервые царапнула скука. Наблюдая, как в саду тренируется Мари – а девушка, хрупкая и изящная на вид, могла разбить стопку черепков ударом руки и легко пройти по вертикальной поверхности, – Несса думала о доме на Земле, об Андрее, оставшемся в одиночестве, и понимала, что с такой тоской в сердце долго здесь не пробудет.