Текст книги "Арматура"

– Всё как в армии, братульки. А тут чайная: холодильник, скамейки, столы. Вот спортзал. Будете погибать на гирях и под штангой. За год дрищ в качка превращается. Начальнику отряда к сорока годам, а восемнадцатилетние после его тренировки на трясущихся ногах отсюда выходят.

– Вот это по мне! – не удержался Богданович.

Григорий Сергеевич показал комнату хранения личных вещей, сушилку, просторную, увешанную пёстрыми плакатами Пэ-Вэ-эРку, душевую на две лейки.

– А где все люди? – поинтересовался в конце экскурсии по отряду Кирилл.

– На обеде. Кстати, надо бы поторопиться, они скоро вернутся.

– А что за этой дверью? – спросил Лёха.

– Студия кабельного телевидения, звукозаписи и репетиций музыкальной группы, – небрежно махнул рукой воспитатель.

– Чего-чего? – изумился Кирилл.

Григорий Сергеевич открыл дверь, и Мамонтов вернулся в давно знакомый мир музыки.

– А можно тут петь?

– Если умеешь, будешь петь, – твёрдо сказал воспитатель. – Не хочешь – заставим.

– Наоборот, очень хочу. Я когда в Москве работал в одном популярном шоу, – заторопился Мамонтов. – Я пел и ставил танцы девушкам танцовщицам. Это было что-то вроде кабаре-мюзикла.

– Шутишь? – Григорий Сергеевич посмотрел на Кирилла.

– Да врёт он, – махнул рукой Богданович. – Пойдёмте лучше, Сергеич, посмотрим ваш хвалёный стадион, о нём даже на этапе рассказывали.

– Я не вру, – пробурчал Кирилл и обернулся на Зыкова, везде ходившего последним. – Я был артистом на хорошем счету, и пою я хорошо, у меня поставленный тенор.

Лёха отвернулся, глядя под ноги, ускорил шаг, догоняя остальных.

Общежитие отряда было обнесено высоким, метра четыре, ограждением из толстых прутьев и плоских перекладин, вроде тех, что вокруг больниц, театров, стадионов. Колючей проволоки наверху не было, преодолеть такую преграду не составило бы труда и ребёнку.

– Ну, вот, богатыри, перед вами три дороги – три пути! – Григорий Сергеевич остановился у калитки локального участка общежития отряда, доставая из кармана массивный ключ-проходник. – Смотрите внимательно: прямо пойдёте – в дисциплинарный изолятор попадёте, а если дальше, то в ларёк. Налево пойдёте – в промзону попадёте, а там училище стоит, где учат на швею, повара, столяра и так далее. Направо пойдёте – в столовую, а напротив неё – стадион. Посредине здание дежурной части. Там сидит дежурный и всё видит в камеры.

– Былинный камень на распутье, – все обернулись на Зыкова. Лёха смутился, пожал плечами. – Картина такая у Васнецова. Витязь на распутье. Вспомнил просто.

– Рисуешь? – спросил воспитатель.

– Вообще не умею.

– А чего тогда?

– Просто. Прочитал.

– Читать любишь?

– Умею.

– Значит, не дурак, – констатировал Григорий Сергеевич, закончив внезапный допрос. – Нам тут нужны умные люди.

– Читать любит, ещё не значит, что умный, – Богданович махнул рукой на Зыкова. – Какой смысл знать название картины? Чем это может пригодиться? Даже петь и то полезнее.

– Вот спасибо! – театрально поклонился Кирилл, который внимательно прислушивался к разговору. – Оценил мои таланты!

Григорий Сергеевич провёл новичков по территории, показал стадион, беговую дорожку, турники и уличные тренажёры. Заглянули в столовую, поднялись в дежурную часть, на втором этаже которой висел телефон для звонков родственникам. Второй стоял в кабинете начальника отряда.

– Вот и весь ваш мир на ближайшее время, – развёл руками воспитатель. – Пошли домой, в карантин. Завтра в отряд. Поступите в полное распоряжение майора Беляева. Михаила Александровича. Обедать будете уже в столовой вместе со всеми.

Вечер прошёл внешне, как обычно, но чувствительный к мелочам Кирилл заметил – пацаны напряжены. Мамонтов вспомнил, как говорил сотрудникам, что не хочет сидеть с малолетками, с детьми, вспомнил, как робко требовал отправить его в колонию для взрослых.

– Когда дорастешь, я тебя отправлю, – пообещал суровый Николай Сергеевич, заместитель начальника по оперативной работе. – А пока выкинь эти мысли из головы. Иначе я тебя в камеру запру, изолирую от остальных. Мне паникёры не нужны.

На самом деле, Кирилл вообще не хотел никуда ехать, просто ему было непонятно, что ждёт за дверью карантина. Что там за компания? Поймут ли его? Получится ли блистать, как он привык? Он надеялся, что начальник отряда разрешит заниматься пением, может быть, танцами. Бывают в тюрьме танцы?

Лёха замер, сидя на стуле, глядя в окно на глухой серый забор. Даня ходил из угла в угол, шевелил губами, иногда улыбался.

– Давай-ка в шахматы сыграем, пупс? – внезапно предложил Богданович. В детдоме заставляли учиться играть в шахматы, Кирилл умел. Он согласился, и блатной, обыграв его три раза подряд, усмехнулся презрительно и бросил игру. Ушёл из комнаты.

– Может, хоть телек включим? – Кирилла угнетала тишина. Никогда ещё в его жизни не было столько концентрированной тишины. Лёха молчал. Так они и сидели. Заходил Богданович, делал круг по Пэ-Вэ-эРке и снова уходил.

*

Михаил Александрович твёрдо помнил, что не волен выбирать прибывающих осуждённых, но может выбирать своих старших помощников. Знал свое право карать и миловать, подвергать опале или приближать к себе. С Мезиным Беляев старался говорить с глазу на глаз, про себя называя его советником, а его помощников-бугров, с которыми, в основном, общался и ставил задачи сам Никита – «капорежимэ», на итальянский манер. Таким образом, начальник отряда учил пацанов беречь информацию, умело распоряжаться ею.

Заглянув, как заведено, в девять вечера в кабинет, Никита спросил, нужен ли актив отряда или разговор будет, как обычно, с глазу на глаз.

– Сегодня расширенное заседание, но без Кузнецова, – решил Михаил Александрович. Через минуту с Никитой вошли Тёма Адер, Митя Лабенский и Витя Весельчак. Стало ясно, что характер беседы будет особый, стукач приглашён не был.

– Вы знаете, обычно мы беседуем с Никитой наедине, – начал Беляев. – Но сегодня именно что совещание, мне нужны ваши головы – память и ум.

Парни понимающе закивали, сидя на краешках казённых табуретов.

– Начнём с тренировочки. У вас должны быть сведения о каждом отбывающем наказание человеке в отряде. Никита, расскажи мне, например, о Мите Лабенском.

– Лабенский, – Мезин кашлянул, повёл глазами, собираясь с мыслями. – Дмитрий Львович Лабенский, он же Митя. Актив отряда. Интеллектуал. Книгочей. Митя многословен, склонен мудрить и оттого часто ошибается. Пользуется уважением у пацанов, любит помогать, в основном, советами. Умеет добыть информацию, не умеет распоряжаться. Что ещё? Рост почти два метра, носит очки, лицо овальное. Неплохой гиревик, но маловато выносливости. Не предатель, надёжный. Я ему доверяю.

Последнее Мезин добавил, пожалев пунцового, сгорбившегося как старая птица, Митю.

– Отлично, а теперь ты, Митя, расскажи про Тёму Адера.

– Артём Михайлович Адер, прозвище Немец, понятно почему, фамилия такая. Работает в студии кабельного телевидения колонии, снимает новостные ролики про нашу жизнь, записывает мероприятия, организует творческие проекты, которые на нас валятся указаниями сверху, – Лабенский ткнул пальцем в потолок.

– Давай покороче.

– Адер участник всех мероприятий колонии, везде бывает, всегда с камерой, оттого много чего видит и знает. Музыкант, и тексты пишет, и на бас-гитаре в группе играет в отряде. Сидит почти год, условно-досрочное не подходит, уедет на общий режим, когда девятнадцать исполнится, а это будет в июле следующего года. Сел за наркотики, на воле употреблял, поэтому часто тупит, забывается, ну… тормозит порой. Достает всех своей несчастной любовью. Неспортивный…

– Ты сам тормозишь порой, – не выдержал Адер.– И у меня телосложение такое, не всем быть атлетами. Кого это я достаю любовью, а? Тебя?

– Ещё невыдержанный, но наблюдательный, можно с ним работать, – поставил точку Лабенский, подражая Мезину.

– Ну, Митя, ты только плохое про меня знаешь, – Адер развёл в стороны длинные костлявые руки. На смуглом треугольном лице с огромными карими глазами легко читались все его эмоции. – Дайте мне тогда про Витьку рассказать. Фамилия реально Весельчак, спортсмен, исполнительный, как солдат, немногословный, два плюс два сложит, но не перемножит, чувства юмора нет…

– Остановись, – прервал Адера начальник отряда.

– Да как так-то! – покачал головой Артём.

– Вы уже знаете, что завтра выходят парни из карантина. Я хочу, чтобы всё было готово к их приёму. Я имею в виду глаза и уши ваших людей, которые должны быть настроены на правильную частоту.

– Я понял. Докладываю про отрядную оппозицию, – Никита приосанился, пробежался, как по нотам, по лицам старшаков. – Месяц назад этапом прибыли Паша Орлов, который косой, Серёга Попов, Дима Богатов и Миша Шанин.

– Миша не в счёт, – уловил мысль старшака Лабенский. – Его прозвали шмель, он безобидный наркоша, умный, но безвольный. Забудем о нём.

– Я хочу его в студию забрать работать, – ввернул Адер. – Можно?

– Оставшиеся трое отъявленные, – продолжил Мезин. Паша Орлов особенно. Устраивает провокации, подбивает пацанов «шатать режим», выжидает. Знает, что скоро подкрепление в лице Богдановича подоспеет.

– У Богдановича здесь подельник Саня Жданов, по прозвищу Феррари. Сидит второй месяц, затихарился, но ждёт кореша, я уверен, – ввернул Лабенский.

– Диму Богатова прозвали «Сирота», хотя мать есть, сидит где-то на посёлке, говорит блатная.

– В колонии-поселении блатных нет, – отмахнулся начальник отряда. – Дальше.

– Димка Богатов упёртый, со стрежнем. Запугать можно, но для этого на крайние меры придётся пойти. На диалог он не идёт. Порядки наши ему не нравятся, но к отрицалам он пока ещё не шатнулся. Паша Орлов его уговаривал, но Богатов конкретики не дал.

– А Попов?

– Серёжу Попова в отряде прозвали «Тёпленький». Тихий, ходит, будто в штаны наделал, а ночами в комнате уркоганскую пропаганду вовсю наворачивает.

– А вспомнил! – хлопнул себя по лбу похожий на журавля Адер. – Ещё есть Штирлиц!

– Да, это Гена Андреев, стремяга. Ради статуса на всё готов. Пацанов вербует, сплетни сочиняет, мерзкий тип.

– А почему Штирлиц-то? – усмехнулся Михаил Александрович.

– Шпион потому что прирождённый. И нашим, и вашим.

– Хорошо, – на минуту Беляев задумался. – А что ты нам скажешь, Весельчак?

Молчавший во время совещания Витя шумно встал, нахмурился.

– Всё сказано. Сначала прибыли Саня Феррари и Гена Штирлиц. Начали разлагать коллектив отряда, но неумело, грубо. Потом к ним присоединились Паша Орлов (этого гада я ненавижу) и Дима Богатов – парнишка опасный, с него станется бунт поднять. Серёжа Попов им сочувствует, а нам пакостит.

– Все пятеро ждут появления Богдановича, чтобы начать действовать, – подытожил Мезин.

– Да что они смогут вшестером? – усомнился Адер. – у нас в активе человек десять, все спортсмены, в коллективе уважаемые.

– А ты думаешь, всем режим лагеря нравится? – парировал Лабенский. – Кроме нас десяти и их шестерых есть ещё больше сорока пацанов, которые слушаются, потому что выбора нет. А если Богданович им выбор предложит, другую жизнь, переворот, они тебя на кол посадят!

– Если случится мятеж, зло будет творить поздно, а добро бесполезно, его сочтут вынужденным и благодарить не станут. Поэтому надо предотвратить любые шатания-сомнения. Помните, люди здесь неблагодарны, непостоянны, склонны к лицемерию. Следите за каждым, расставьте своих людей везде, смотрите, кто и где собирается больше трёх, о чём говорят. Ничего не записывайте, всё запоминайте и сообщайте Никите. Никаких действий без моего согласования не предпринимать! Мы будем наблюдать, оценивать, выжидать. Сдержанность и осмотрительность – вот чего я от вас жду в ближайшие дни. Свободны.

Старшаки, попрощавшись, вышли. Часы показывали двадцать один час и сорок минут, вот-вот отбой. Мезин последним задержался на пороге и вопросительно посмотрел на начальника отряда.

– Дополнительных указаний не будет. Следи за своими бойцами, дури им не занимать, а вот сообразительности… как бы вас не переиграли.

– Этого не будет, – отрезал Мезин и плотно закрыл за собой дверь.

Глава II

Позитивный коллектив майора Беляева

Окончательная уборка перед выходом в отряд затянулась. Григорий Сергеевич требовал, чтобы ребята оставили после себя идеальный порядок. Наконец, к пяти часам вечера дело было сделано. Богданович, Зыков и Мамонтов собрали свои пожитки и возглавляемые Григорием Сергеевичем пересекли Рубикон – «поднялись» в отряд. Воспитатель указал им на свободные ячейки в комнате хранения личных вещей, пацаны разложили свой скарб.

– Спать будете все в разных комнатах на первом этаже. В комнате номер один Алексей, два – Кирилл, Даня в третьей комнате.

Парни кивали, тревожно оглядывались.

– Куда опять все подевались? – поинтересовался Даня. В отряде было тихо и безлюдно.

– Сейчас время ежедневной лекции в Пэ-Вэ-Эрке.

– Это зачем?

– Не знаю, – сказал воспитатель. – Так положено. Каждый день начальник отряда собирает пацанов, которые не учатся в училище, и проводит занятия, обсуждают разные темы. Сейчас сами увидите и услышите.

– А много человек в училище ходит? – поинтересовался Лёха.

– По-разному. Сейчас две группы по восемь человек: швеи и раскройщики. Бывает, что и по тридцать человек ходят на занятия.

Они оставили вещи, каждый в своей комнате, и поднялись вслед за Григорием Сергеевичем на второй этаж. Воспитатель постучал и завёл новичков в большую квадратную комнату с рядами парт, за которыми сидели воспитанники отряда. Человек тридцать пять, прикинул, оглядевшись, Богданович.

– Вот, Михаил Александрович, – Григорий Сергеевич указал на троицу. – Принимай пополнение. Пацаны, это Алексей Зыков, Даниил Богданович и Кирилл Мамонтов. Все взрослые, скоро по восемнадцать лет. Неплохие ребята.

Воспитанники отряда молча изучали новеньких. Богданович искал глазами среди сидящих за партами Сашу Феррари и не находил. Очевидно, Жданов находился в училище. Мамонтов громко поздоровался, для чего-то помахав ладошкой, ему отозвались несколько человек.

– Присаживайтесь на свободные места, – приказал начальник отряда. Пацаны заняли задние парты, рассевшись по одному.

– Ну, всё, – Григорий Сергеевич посмотрел на майора. – Саныч, нужно что-нибудь? Помощь?

– Спасибо, Сергеич, дальше мы сами.

Воспитатель карантинного отделения кивнул с чувством выполненного долга и плотно прикрыл за собой дверь.

– Послушайте внимательно, – Михаил Александрович отложил на край стола листок с лекцией, выдержал паузу, оглядывая сидящих на занятии за партами воспитанников. На ежедневных беседах, включённых в распорядок дня, начальник отряда редко читал, чаще рассказывая «из головы», охотно отзываясь на предложенные ребятами темы для получасового разговора.

– На долю моего прадеда, ребятки, выпала революция, интервенция, сначала финская, а потом Великая война.

Майор вглядывался в лица пацанов.

– Мой дед голодал в послевоенные годы, с малолетства поднимал народное хозяйство, не жалея сил и здоровья. Отец пережил Афганистан, распад Союза, разруху девяностых и неразбериху нулевых, которая, кстати, обожгла и мою юность.

Ни одно поколение людей, какой отрезок времени ни возьми, не прожило жизнь гладко без социальных потрясений, голода и войн. Неужели вы думаете, что на вас эта статистика не сработает? Присмотритесь, оглядитесь вокруг, вы заметите предпосылки грядущих испытаний, которые выпадут уже на вашу долю. Постарайтесь к ним подготовиться.

Народ зашумел.

– Как подготовиться?

– Неизвестно, что произойдёт!

– Если вообще произойдёт.

– Надо учиться, ребятки, – пожал плечами майор.

– Началось!

– Учиться, не значит сидеть за партой и решать арифметические задачи. Это значит расширять кругозор, получать новые знания из книг, открывать мир с разных сторон. А прежде всего, разобраться в самом себе. Выяснить для себя, кто ты?

– Как это? – спросил Мезин с первой парты. Он всегда садился поближе и слушал очень внимательно.

– От общего к частному, Никита. Самыми простыми категориями. Ты человек, это раз. Определись, что это для тебя – часть Бога или часть животного мира. Ты русский, это два. Согласись, уже накладывает отпечаток. Вот и разберись в себе, что значит быть русским?

Мезин кивнул. Остальные прислушались.

– Ты помор, родившейся в Архангельской глубинке на берегу большой реки. Твои предки – храбрые сильные люди, ходившие на деревянных лодках в море на промысел, а их жёны, железные женщины, тащили хозяйство, ожидая возвращения мужчин. Жизнь протекала в суровых условиях севера. Почитайте, поинтересуйтесь. Это не абстрактный «народ» из учебника истории, это ваши недавние предки. В вас течет их кровь. Длинная цепочка встреч и расставаний, рождений и смертей предшествовала неслучайному появлению на свет каждого из нас. Почувствуйте спиной, за вами стоит род отца и матери.

– Про это я немного знаю. Наш поселок очень древний, – согласился Никита.

– Ты мужчина. Смысл существования мужчины надо расшифровать?

– Некоторые у нас не в курсе, – Артём Адер оглянулся на задние парты, где сидели «зелёные» новички.

– Быть мужчиной, значит отвечать за слова и поступки, нести ответственность за близких, быть надёжным во всех смыслах. Надежным товарищем, сыном, мужем. Мужчина – это воин, он должен обладать стойкостью, чтобы держать удар, и решимостью, чтобы, не сомневаясь, принимать решения. Вес, рост, образование, количество кэша в кармане не играют никакой роли в определении мужчина ты или ссаная тряпка.

Пацаны хохотнули, переглянулись. Начальник отряда умел сыпануть перца.

– Спросите себя, что для вас важно, что неприемлемо, что придает вам сил, а что выматывает, с какими людьми хотите дружить, какую девушку мечтаете видеть спутницей. Какой интерес и ценность вы сами представляете для людей. Разберитесь в себе, научитесь учиться, узнавать мир во всей его сложности и глубине, тогда будете готовы побеждать трудности. Поверьте, и на вашу долю выпадут испытания. Не опозорьте предков, свою семью, самих себя, – Беляев оглядел воспитанников. – Вы уже накосячили. Однако, неважно, сколько раз ты упал…

– Важно, сколько раз ты поднялся, – отозвались пацаны.

– Думайте! Думайте! – начальник отряда ткнул пальцем в Мезина, в Адера, в Диму Лабенского, который слушал, не замечая, что очки съехали на кончик носа. – Вопросы?

Пацаны молчали. Глядели на Беляева своими голубыми, карими, серо-зелёными ясными глазами.

– Тогда будем считать лекцию законченной. Расход. По распорядку, – начальник отряда поднялся из-за стола. Воспитанники встали. Беляев кивнул и вышел. Парни загомонили, задвигали стульями. Пошли разговоры про чайную, спортзал и прочий досуг.

– Сесть на свои места! – вдруг крикнул Мезин. Народ удивлённо и вопросительно посмотрел на старшего, но расселся обратно. Никита хмурился, стоял, сложив руки на груди, оглядывал лица пацанов. То, что сейчас произойдёт быстро поняли все, кроме вновь прибывших. В Пэ-Вэ-эРке повисла тишина.

– Федя Кузнецов, ты остаёшься тут за старшего. Зелёные, пошли со мной.

Богданович встал и первым подошёл к Никите. Кирилл сидел в нерешительности.

– Куда пойдём?

– Проверим, как вы в каптёрке вещи свои разложили, – испытывая Даню взглядом, проскрежетал старшак. – Это ведь ты был смотрящим за малолетками в СИЗО?

– Я. И чо?

Мезин махнул рукой, приглашая остальных следовать за ним. Выходя из Пэ-Вэ-эРки, Богданович заметил, что со своих место лениво поднялись ещё несколько пацанов, а остальные сидели тихо. Акция устрашения, догадался Даня. Видимо, так у них заведено, что вновь прибывших демонстративно уводят на разговор. А может, это они меня проверяют. Сейчас пободаемся, Богдановича захватил азарт, в отличие от Зыкова и Мамонтова, которые тряслись как щенята.

Как только все они зашли в каптёрку, следом подтянулись трое крепких ребят, быстро окружили новичков.

– Как у вас всё отработано, – сказал Даня, сложив руки на груди. – Камеры в этой комнате, конечно, нет?

– Конечно, нет, – кивнул Мезин и вплотную подошёл к Богдановичу. – Здесь смотрящий я, и ты будешь двигаться с моих слов как миленький, как заинька, а если только я узнаю, что ты притаил камушек за спиной, я дам этим пацанам команду «фас!», рвите его!

Никита заскрипел зубами над самым ухом Богдановича. Он был на голову выше Дани и гораздо крупнее каждого из находившихся в комнате. От него пахло потом и силой.

– Я тебя услышал, – Даня отступил на шаг, один из подручных старшака толкнул его обратно в круг.

– Ты, – Мезин ткнул в грудь Зыкову. – Чего хочешь здесь?

– Я буду сидеть тихо, – заторопился, перебив Мезина, Лёха. – Учиться, работать. Потом уеду в колонию. Мне проблем не надо. Я тоже всё услышал.

Стоящий рядом крепкий невысокий парень вдруг ударил его в живот. Зыков сложился пополам.

– Не перебивай!

– Беспределите, – констатировал Богданович.

– Витя, не надо! – Мезин нагнулся к Лёхе. – Ты прости, пацан, у меня братва горячая, не успел притормозить.

– Дай, я второго вырублю! – продолжал сжимать кулаки Весельчак. – Встать смирно!

Богданович опустил руки по швам. Худой чернявый старшак, вытаращив глаза-блюдца, схватил Кирилла за шиворот и принялся трясти.

– Давайте-ка успокоимся, – предложил Никита. – Адер, отпусти ребёнка. Малыш, ты как?

Мамонтов часто-часто моргал.

– Ты, говорят, поёшь хорошо? Танцуешь?

Кирилл кивнул.

– Будешь петь. Мы как раз создаём группу. И танцевать будешь. Мы как раз хотим замутить что-нибудь на конкурс, да и Новый год скоро. Тобой Тёма Адер займётся. Согласен?

Кирилл снова кивнул.

– А вы оба будете учиться у него танцевать, если понадобится. Согласны?

– Согласен, – прохрипел Лёха.

– Не западло учиться новому, – проявил арестантскую гибкость Богданович.

– Ты забудь эти словечки, – посоветовал длинный парень в очках. – Говори по-нормальному.

– За маты, феню, жаргон я буду строго спрашивать, – предупредил Мезин.

– А за тобой, – старшак ткнул пальцем в грудь качнувшегося Богдановича. – За тобой я буду наблюдать двадцать четыре на семь, и попробуй только дать мне повод.

– Я услышал, – кивнул Даня и снова сложил руки на груди.

– Что ты там бормочешь? – взорвался Весельчак. – Ветки опусти вниз! Встань нормально!

Мамонтова опять начало трясти.

– Это Дима Лабенский, – Мезин указал на длинного в очках. – Он введёт вас в курс дела, всё покажет и расскажет.

– С удовольствием, – улыбнулся Митя, не принимавший участие в прессинге. Казалось, он не одобряет характер диалога. – Со временем вам у нас понравится.

– Идите, займитесь делом, – указал на дверь Мезин.

Троица в сопровождении Лабенского вышла.

– Ну как? – Весельчак выжидательно посмотрел на Никиту.

– Нормально, – пожал плечами старшак.– Главное – напугать, но не запугать так, чтобы страх наказания не вытеснил положительную инициативу.

– Ты когда зубами начал скрипеть, я сам струхнул, – рассмеялся Артём Адер.

– Немец, ты зачем мелкого начал трясти? – недовольно посмотрел на него Мезин. – Тебе же с ним работать, я предупреждал.

– Завёлся, – пожал плечами Артём. – Я вообще тоже хотел ему втащить, как Витька.

– Только попробуй! – пригрозил Мезин. – Это тебе не развлечение. Дали острастку, и достаточно!

Адер и Весельчак кивнули.

*

Целый день Лёхе было больно дышать после удара Витька, но это был единственный раз, когда к нему проявили жестокость и неуважение. Остальные пацаны были дружелюбные, довольные жизнью, легко сходились в беседах. Говорили они, помимо примитивно бытовых тем, об условно-досрочном освобождении, о том, как будут жить на свободе, мечтали, что первым сделают, куда пойдут. О начальнике отряда говорили в превосходной степени, уважали. Он производил впечатление человека, которому не безразлична твоя судьба, это подкупало.

– Какие у тебя планы? – спросил майор, в первый же вечер вызвав Зыкова к себе в кабинет.

– Уехать отсюда, – буркнул Лёха. Он был обижен и зол. С ним ещё никогда так грубо не обращались, не били без причины. – На общий режим хочу.

– Я понимаю тебя, – кивнул начальник отряда. – Это адаптация. Первое впечатление развеется, не спеши делать выводы. Пообщайся с теми, кто вышел раньше тебя. Есть здесь знакомые?

– Я никого не знаю. К тому же с кем тут общаться? Я посмотрел списки на стендах в Пэ-Вэ-эРке: больше половины сидят за распространение наркотиков, ещё треть насильники.

– Это срез поколения, – Беляев указал на стул. – Ты присядь. Поговорим, пока есть время. Количество насильников всегда примерно одинаковое. И преступления у них делятся на два вида. Первый – это отношения полов, мальчик с девочкой имеют связь, однако обстоятельства, родители, опекуны, общество и окружение приводят к тому, что он оказывается в колонии. Такие пацаны обычно активные, дерзкие, но справедливые и по-своему порядочные. С ними тебе будет легко дружить, а мне такими легко командовать.

– А второй вид насильников?

– Про второй не будем, – отрезал начальник отряда. – Захотят, сами расскажут. Ты увидишь, чем они отличаются.

– Они – те самые? – Зыков затруднился сформулировать.

– Нет, конечно, – усмехнулся Беляев. – У нас все равны. Только твои личные качества становятся залогом твоего успеха в нашем позитивном коллективе.

– Позитивном коллективе…

– Это я вашу банду так называю. Пацаны уже знают, что я подразумеваю, а тебе расскажу. Это значит, что каждый в отряде является товарищем и другом каждому, по крайней мере, старается таким быть. Это нужно для баланса, чтобы умный помогал менее умному, сильный – менее сильному. Чтобы никто не стал в коллективе изгоем, чтобы мысли и мечты у всех находились примерно в одном русле.

– Я заметил. Тут у всех только и разговоры про условно-досрочное освобождение.

– Разве это плохо? Это позитивные мысли, которые рождают позитивные действия. Что плохого в том, что они хотят домой? Тут у нас совпадают интересы. Мы заключаем сделку: каждый старается стать лучше, а я каждому по возможности помогаю досрочно попасть домой.

– И насильников? И наркоманов?

– Наркоманов тут нет. Есть те, кто употреблял, но наркозависимых нет. Сидят распространители. Закладчики. Жертвы их деятельности, очевидно, попадают во взрослые колонии. Должно пройти время, прежде чем человек станет наркозависимым настолько, что совершит преступление. А закладчики тут самые толковые ребята. Почти всегда они из хорошей, благополучной, часто богатой семьи. Это золотая молодёжь, в то время как насильники, например, это пацаны из детских домов, неполных семей, часто с проблемами и отклонениями. Однако, некоторые выводы ты должен сделать сам.

– Это сколько же наркоманов вокруг, если половина зоны – закладчики! – вдруг поразился Лёха. Он никогда наркотиков не пробовал, даже не представлял, как они выглядят.

– А ты спроси как-нибудь на построении, кто пробовал – руки поднимут, наверно, все.

– Кроме меня.

– Знаешь, Алексей. В тебе что-то есть. Умение видеть суть. Я думаю, что ты быстро приспособишься, разберёшься, что к чему, и передумаешь бежать в колонию общего режима. День рождения у тебя в начале марта, впереди ещё четыре месяца.

– Не знаю. Наверно. Как можно домой позвонить?

Начальник отряда указал на тумбочку возле двери, на которой стоял стационарный телефон. Ещё в карантине Лёхе выдали картонную карточку, с паролем и кодом. Хватит, чтобы поговорить пять минут, объяснил круглолицый сотрудник. Он же рассказал, как родителям пополнять баланс карты.

– Звони. Богданович уже звонил.

– Я тоже звонил, только меня Григорий Сергеевич в дежурную часть водил. Родители мне денег на счет обещали закинуть.

Лёха присел на табурет возле тумбочки, вдохнул и набрал мамин номер.

Отсчитав положенные пятнадцать минут, телефон прервал соединение. Разговор повис в пустоте.

– Как дома? – поднял взгляд от бумаг Беляев, и в его глазах мелькнуло что-то такое, что Лёха вдруг догадался – майор видит его насквозь.

– Всё в порядке, вы же слышали – сказал Зыков. – И не надо меня жалеть!

– Я не жалею. Никого не жалею. Вы все заслужили это испытание, пришли сюда не случайно. Важно, какой урок ты извлечёшь: он может перевернуть твою жизнь, а может окончательно испортить.

Лёха пожал плечами и встал. Что может знать этот дядька? Всегда выбрит, в отглаженной форме, всегда подстрижен аккуратно и одинаково. Он выглядит непобедимым новеньким катком, к которому лучше не соваться. Или растолстевшим алабаем, добродушным убийцей.

– Я пойду.

– Ты читать любишь?

– Читаю, – Лёха остановился.

– Что последнее читал?

– В СИЗО. Чейза.

– Любишь детективы?

– Просто время убиваю, – Лёха не мог сообразить к чему допрос.

– Про Тома Сойера читал?

– Да.

– А про Робинзона Крузо?

– Не помню.

– А Джека Лондона знаешь?

Зыков пожал плечами. Начальник отряда встал из-за стола, открыл шкаф, внутри оказались полки с книгами. Проведя пальцем по корешкам, майор выбрал одну и протянул Зыкову.

– Этот роман про одного интеллигентного домашнего человека, который попал на промысловую шхуну. Он прожил на ней несколько месяцев, узнал обычаи и нрав охотников за котиками. В этой книге много приключений, есть любовь, и есть смерть, а главное, обрати внимание на характеры героев. Если захочешь, потом мы обсудим эту книгу, и я предложу тебе следующую.

– Спасибо, – Зыков принял в свои руки книгу. – Можно её в свою тумбочку положить в комнате?

– Заходить днём в спальное помещение запрещено, но в качестве исключения – иди. И лучше говорить не «можно», а «разрешите».

Лёха сходил в комнату, положил книгу, побродил по длинному коридору, не зная, чем себя занять, оделся, вышел на улицу.

На скамейке у забора сидели Богданович, его подельник Жданов и ещё какой-то парень. Время съема с учебы в училище прошло, парней в отряде прибавилось.

– Лёха, подходи, потрещим, – пригласил Даня. – Что, понравился тебе здешний приём? Получил прописку?

– Ну, получил.

– Я Паха Орлов, – протянул руку незнакомый парень.

– Его в отряде Косой кличут, – пояснил Жданов. – У него от волнения один глаз уезжает в сторону.

Парни заржали.

– Я не обижаюсь. Такой уж есть, – сказал Орлов. – Освобожусь по концу и вылечу.

– Почему не досрочно? – спросил Зыков.

– Это справедливо. Не хочу подачек от государства и его подручных шакалов, – Орлов сплюнул на снег.

– А ты что думаешь? – пытливо посмотрел Богданович.

– Ничего я не думаю, – повысил голос Зыков. – У меня только срок начался. Сидеть долго, через четыре месяца в колонию поеду.

– Четыре месяца здесь туалеты мыть будешь, полы драить, снег убирать, а потом в лагерь поедешь. И что тебе там люди скажут? – гнул свою линию Богданович.

– Ничего не скажут. Я выполнял требования правил внутреннего распорядка, работал. Положение такое на малолетке, все равны, всё по графику уборок.

– Нет, братан, – покачал головой Паха. – Ты не прав. Ты же знаешь, кто в тюрьме сортиры моет и мусор выносит. А если знаешь и делаешь это, поступаешь осознанно. Значит, место тебе среди них будет приготовлено.