Текст книги "Кто такая Айн Рэнд?"

Глава 13
Рождение индивидуализма

Когда в ноябре 1940 Уэнделл Уилки проиграл выборы, Рэнд была возмущена до глубины души. Сперва она обвинила во всем самого Уилки. Она и ее новые единомышленники посчитали, что он просто помахал кулаками перед носом у Рузвельта, а после, поняв, что неизбежно проиграет, дал задний ход. Они не сомневались, что переоценили его приверженность идеям свободного рынка. Разочаровавшись, Рэнд принялась порицать его. «Уилки был самым виноватым человеком из всех, кто когда-либо разрушал Америку, даже более виноватым, чем Рузвельт, который был всего лишь порождением своей эпохи», – заявляла она, с упорством, которое стало характерной чертой ее манеры выступать на публике.

Поражение кандидата, которого она столь горячо поддерживала, стало венцом целой череды разочарований и неудач. Ей не удалось найти продюсера для пьесы «Идеал» и американского издателя для повести «Гимн». Роман «Мы – живые» был изъят из печати, а спектакль по основанной на этой книге пьесе «Непокоренные» потерпел коммерческое фиаско и стал для Рэнд пятном на ее писательской репутации. В рецензиях писали, что автор не смогла донести до зрителя идею, заложенную в ее собственном романе – ту самую, в которую она день ото дня верила все больше: следует защищать личность от большинства, толпы, коллектива, церкви, государства и страны Советов.

Контракт на издание «Источника» был расторгнут. Появилась некоторая напряженность и в отношениях с супругом. Рэнд стала менее открытой, чем была всегда. У нее появилась привычка превращать слабых или нерешительных союзников во врагов – и она без колебаний делала это, с подлинно российским размахом.

Однако к своим товарищам из числа бывших сторонников Уэнделла Уилки она относилась как к людям с сильными убеждениями. Теперь они начали бороться против него – писали статьи и письма в газеты, высмеивая неудачливого политика и обвиняя его в пособничестве коммунистической партии Соединенных Штатов. В беседе с драматургом Чейнингом Поллоком (с которым Рэнд также познакомилась, благодаря участию в деятельности «Уилки-клуба») она сказала, что теперь страна нуждается – пока еще не поздно – в организации, объединяющей консервативных интеллектуалов, которые разработали бы полноценную идеологию – или моральное оправдание – свободного от вмешательства властей капитализма и воплотили ее в жизнь, сделав таким образом то, что отказался сделать Уилки. Она попросила Поллока стать лидером этой организации, и он согласился.

Поллок был газетным колумнистом и относительно успешным драматургом. Он входил в состав политической организации «Лига Свободы» и имел хорошие связи в среде обеспеченных консерваторов. Как и Рэнд, он был убежденным индивидуалистом и непримиримым врагом Рузвельта. Однако, в отличие от многих других оппонентов тридцать второго американского президента, Поллок был сторонником помощи Британии и разделял мнение Рузвельта относительно того, что участие Соединенных Штатов в войне может быть необходимым. Он регулярно путешествовал по стране, выступая с речами, в равной степени ниспровергавшими коммунизм, Новый курс и политику изоляционизма. Он даже выдвинул идею о необходимости создания могущественной организации среднего класса, чтобы с ее помощью «разгромить гнилые силы коммунизма, фашизма, коллективизма и покончить с атмосферой всеобщего идиотизма». То же самое хотела сделать и Рэнд.

Она связалась с Поллоком в начале 1941 года. Его имя было своеобразным «паровозом», который мог привлечь к организации как внимание, так и спонсоров. Без помощи с его стороны – или со стороны кого-либо столь же известного – идея Рэнд зашла бы в тупик. Поллок был заинтересован – но не был готов немедленно взять на себя какие-то обязательства. Он решил испытать концепцию на прочность в течение своего следующего лекционного тура, предлагая всем, кто заинтересован в создании такой политической группы, обращаться к нему. Откликнулись четыре тысячи человек, и это вполне убедило Поллока в том, что предложенная Рэнд идея имеет право на жизнь. Вернувшись в Нью-Йорк в апреле, он дал ей отмашку действовать. Поллок разослал письма потенциальным участникам и попросил Рэнд набросать основные положения.

Результатом стал написанный ею тридцатидвухстраничный «Манифест индивидуализма» – первое всеобъемлющее выражение ее политических и философских взглядов. Поллоку было нужно что-нибудь покороче – но если уж Рэнд взялась за дело, остановить ее было невозможно. Она провела целый уик-энд, вычитывая и правя эссе, которое должно было «стать фундаментом нашей партийной линии и основополагающим документом – таким же, каким, с противоположной стороны, являлся манифест коммунистической партии». В отличие от забуксовавшего романа, «Манифест» написался будто бы сам собой.

В этом документе можно найти множество тезисов, получивших развитие в ее более поздних работах. Это был отмеченный печатью пристального внимания к человеческой психологии всеобъемлющий документ, затрагивавший такие темы, как права человека, история и теория о социальных классах. Многие из высказанных в нем идей она впоследствии конкретизировала как в своих публицистических произведениях, так и в художественной литературе. Имелись, конечно, и некоторые различия. В «Манифесте» было больше пояснений и больше внимания к нюансам, нежели в ее книгах. Стоит отметить, что здесь она еще не говорила о человеческом разуме, как о важной части концепции индивидуализма, и всего дважды использует слово «альтруизм». Однако в этом документе можно найти многие другие черты, присущие ее более зрелым взглядам.

Основу индивидуализма Рэнд составляла теория естественного права, позаимствованная из Декларации независимости. Каждый человек имеет право на жизнь, свободу и поиски счастья, и эти права являются безусловной, личной, частной, индивидуальной собственностью каждого человека, предоставленной ему по праву рождения и не требующей никаких дополнительных разрешений». Роль общества, разъясняет Рэнд – и его единственное предназначение – состоит исключительно в том, чтобы обеспечивать эти права. Далее Рэнд проводит противопоставление двух различных концепций, подчеркивая контраст между тоталитаризмом и индивидуализмом. Тоталитаризм она свела к одной основной идее, согласно которой «государство стоит превыше личности». Его единственной противоположностью и величайшим врагом является индивидуализм, являющийся также главным принципом естественного права. Индивидуализм – единственная платформа, на которой люди могут сосуществовать в атмосфере взаимной вежливости. Таким образом, доктрина абсолютного «общего блага» представляется как несомненное зло – и должна, по мнению Рэнд, «всегда ограничена рамками основных и неотъемлемых прав личности». Отсюда автор резко переходит к разделению общества на два больших лагеря: политическую сферу и творческую. Творческая сфера – обиталище всех форм продуктивной деятельности, и она принадлежит «отдельным личностям». Рэнд настойчиво подчеркивает, что акт творения – это индивидуальный, а не коллективный процесс. Проводя аналогию с рождением ребенка, она утверждала: «Рождение является индивидуальным актом. То же самое касается и родительства. И точно таков же каждый творческий процесс». Политическая сфера противопоставляется творческой и, по мнению Рэнд, должна быть как можно сильнее ограничена в своих масштабах, чтобы она не уничтожила индивидуальное творчество.

Тесно связанной с этими двумя сферами была следующая выдвинутая Рэнд пара противоположностей: «человек активный» и «человек пассивный». Но, несмотря на то, что она ставит их на противоположные концы линейки, Рэнд отмечает, что «в каждом из нас присутствуют два принципа, сражающихся друг с другом: инстинкт свободы и инстинкт самосохранения». Но активными или пассивными могут быть как отдельно взятые люди, так и целые общества – и над их отношениями довлеет странный закон. Если общество настроено на то, чтобы следовать нуждам пассивного человека, то в этом случае активный человек подлежит уничтожению. Если же общество следует нуждам человека активного – то в этом случае он тащит на себе также пассивного и все то общество, которое тот построил. Поэтому современные гуманитарии пойманы в ловушку парадокса: ограничивая активных во благо пассивным, они тем самым уничтожают свою основную цель.

Согласно Рэнд, конфликт между активным и пассивным началами лежит в основе всей мировой истории. Во времена господства «человека активного» цивилизация двигалась вперед – а потом застревала в коконе комфорта и безопасности, необходимых «человеку пассивному». Это был бесконечный цикл смены света и тьмы, который продолжался в течение веков – и теперь Рэнд видела, как в современной ей Америке начинается новый раунд. «Когда общество начинает прислушиваться к голосам, утверждающим, что индивидуальная свобода – это зло, на порог ступают темные времена, – писала она. – Сколько еще цивилизаций должно погибнуть, чтобы люди, наконец, начали понимать это?»

«Человек активный» и «человек пассивный» были, в основе своей, вариацией разработанных Айн Рэнд ранее концепций творца и «секонд-хендера», из которых постепенно вырастал роман «Источник». Проявившись на этот раз в нехудожественной форме, те же самые идеи подтолкнули Рэнд к созданию классовой теории типов людей. Она особо подчеркивает, что пассивный тип людей не обязательно проявляется среди рабочего класса или «так называемых угнетенных». На самом деле рабочие достаточно хорошо понимают природу индивидуальных усилий и инициатив. Высокую концентрацию коллективистов, смело заявляет Рэнд, может быть обнаружена в двух других классах: среди миллионеров во втором поколении, а также среди интеллектуалов. Большинство интеллектуалов, утверждала она, являются «секонд-хендерами», одержимыми жаждой власти. Это они помогли Сталину занять его место в Кремле, в то время как миллионеры привели к власти Гитлера, в обоих случаях опираясь на «низшие элементы». «Тирания приходит сверху и снизу, – заключает она. – Золотая середина между ними является классом свободы».

Такое мнение явно во многом сформировалось под влиянием предвыборной кампании Уэнделла Уилки. Ранее Рэнд говорила только о выдающемся человеке и его вкладе в общественную жизнь, проявляя мало интереса к окружающей его безликой толпе. Теперь – сохраняя, однако, пренебрежение к «низшим элементам» (этот термин Рэнд не расшифровывает) – она отвела новую роль обширному американскому среднему классу. Это были те самые люди, с которыми она встречалась в кинотеатрах и на улицах, рядовые избиратели, которые были достаточно подозрительно настроены по отношению к Рузвельту и его обещаниям грядущего процветания.

«Исходным постулатом должно стать следующее: человек существует и должен выжить как человек, – писала Рэнд в своих рабочих дневниках, когда создавала «Манифест». – Это не для тех, кто не верит в разум и логику. Нужно продемонстрировать, что будучи перемещенными из плоскости индивидуального в плоскость коллективного любые моральные ценности меняют свой знак на прямо противоположный. Альтруизм – это духовный каннибализм. Если считается греховным употреблять в пищу человеческое мясо – почему же в порядке вещей питаться душой ближнего своего, выживая за его счет?

Человек, который хочет жить ради других, лишь подтверждает свою неполноценность. Наилучшим и непогрешимым критерием ценности индивида является степень его негодования против идеи принуждения и идеи быть таким же, как остальные, быть неоригинальным. Посмотрите на людей, которые вас окружают. Смогли бы вы гордиться собой, будучи таким же, как они? Если нет – постарайтесь отказаться от такого образа мыслей, не воспринимайте конформизм как некую высшую ценность.

Человек не сторож брату своему. Любая возлагаемая на человека ответственность должна дополняться полномочиями, которые позволят ему нести ее».

Рэнд стремилась продемонстрировать неизбежную связь альтруизма с низшими уровнями жизни – как причины этого явления, так и его результаты. «Благо коллектива», согласно ее взглядам, означало принесение в жертву изобретателя с целью избежать безработицы. «Человек не может дать жизнь самому себе, – писала она, – но вполне в его силах поддерживать в себе жизнь». «Альтруизм является орудием эксплуатации, – утверждает Рэнд далее. – Творцы лишены оружия. У них есть гениальность, являющаяся даром природы. Но секонд-хендеры паразитируют на них, маскируя свою паразитарную сущность разговорами о добродетели».

Мы не можем изменить окружающую среду, довлеющие в обществе законы, свою собственную природу, – писала она, разъясняя свое понимание «свободной воли», – но мы свободны в своем выборе относительно того, как использовать все то, что дает нам жизнь. То, что делает человека человеком – это разум, способный к рассуждениям. Права разума и область его применения неограниченны. Он не может только отрицать самое себя – поскольку, если разум отрицает себя, он не может наслаждаться правами, которые принадлежат только ему. Отрицать себя – значит отрицать естественную природу разума как индивидуальную сущность. Сознанию позволены любые умозаключения – запретной является лишь мысль о том, что можно воплощать свою волю, насильственно воздействуя на другие разумы.

«Если страдать ради других считается хорошим, то истинный альтруист, несомненно, заставит окружающих страдать ради кого-то еще – потому что, с его точки зрения, он действует им во благо, делая их добродетельными, – пишет Рэнд. – Если кто-то думает, что это звучит фантастично, давайте рассмотрим, как это работает на практике, и зададим себе вопрос, почему. Существует только одно объяснение – и другого быть не может. Если чье-то самопожертвование ради других является приемлемым и считается хорошим – то совершающий его делает этих «других» отвратительными, заставляя их принять его жертву, поскольку дающий – добродетелен, а принимающий – злобен. Таким образом, альтруист становится добродетельным ценой добродетельности других. Но можно ли назвать это альтруизмом?»

Отношения между людьми невозможны без моральных принципов, – рассуждает она, поставив своей целью развенчание альтруизма. – В ситуации, когда таких принципов нет, единственным ресурсом, на который может опираться человек, остается грубая физическая сила, а единственной возможной формой отношений становится ее применение. Но в современном мире над любыми межчеловеческими отношениями довлеет неписанный альтруистический принцип, согласно которому каждый должен пожертвовать собой ради другого. Каждый должен действовать так, чтобы максимальную выгоду получил не он сам – а другой человек. Оба знают, что это невозможно. Поэтому оба они отбросят любые моральные соображения («Бизнес есть бизнес, мораль не имеет с ним ничего общего»), и каждый будет стараться сожрать другого с потрохами. Это станет единственной альтернативой невозможному самопожертвованию.

На основе альтруизма нельзя построить достойные или честные отношения между людьми. Это возможно только в том случае, когда человек осознает, что другие люди существуют не для того, чтобы он мог извлекать из этого пользу, и что у них тоже есть неотъемлемое моральное право на собственную выгоду. Никогда нельзя требовать от человека чего-то такого, что будет с его стороны представлять собой жертву ради вашей пользы. Также никогда нельзя позволять другому человеку поступать подобным образом с собой. Никогда нельзя первым использовать силу в отношении другого человека. Но также нельзя оставлять без адекватного ответа использование им силы против вас.

Весь «Манифест» в целом был пропитан вновь обретенными любовью и уважением к Америке. Живя в России, Рэнд идеализировала Соединенные Штаты, но в тридцатые годы эта страна разочаровала ее. Наблюдая за подъемом коллективистских идей в искусстве и литературе, в 1937 она сокрушалась по поводу «деградации в вопросах культуры». В «Манифесте» не было и следа подобного цинизма. Вместо этого он провозглашал, что индивидуализм и «американизм» являются, по существу, одним и тем же. Американский институт личной свободы, согласно Рэнд, являлся секретом успеха этой страны. Она восхваляла американскую революцию как исключительный героический момент, когда люди действовали коллективно, чтобы установить свободу личности и создать общество, которое гарантировало бы эту свободу.

Финальная часть манифеста Рэнд являла собой масштабную апологию капитализма, отмеченную следами влияния того опыта, который Айн получила, участвуя в предвыборной кампании Уилки. Ранее она придерживалась прокапиталистических, но пессимистичных взглядов, утверждая, что «мир капиталистов низок, беспринципен и испорчен». Теперь же она провозглашала капитализм «самой благородной, чистой и идеалистической системой среди всех существующих».

Этот приветственный настрой по отношению к капитализму частично коренился в книгах, которые она прочла с момента окончания кампании, особенно – в труде Карла Снайдера «Капитализм созидающий: экономическая основа современного индустриального общества». Снайдер, известный экономист, работавший в отделе статистики Федерального резервного банка, утверждал, что капитализм является «единственным способом, при помощи которого каким бы то ни было обществам в течение всей мировой истории удавалось подняться из варварства и бедности, достигнув богатства и культуры». Исходя из этой предпосылки, Снайдер разработал твердо опирающуюся на исторические факты и подтвержденную данными статистики экономическую теорию, выдвигавшую на первый план накопление капитала и противостоявшую экономическому регулированию и планированию. Грамотный контроль над денежными потоками Снайдер рассматривал как ключ к предотвращению экономических спадов и паники на финансовом рынке. Его книга смело ниспровергала кейнсианские теории[6]6
  Учение, возникшее на основе трудов Джона Мейнарда Кейнса, известного экономиста XX века, создателя кейнсианского направления в экономике.


[Закрыть], которые доминировали в среде экономистов-теоретиков, оказывавших влияние на администрацию Рузвельта.

Знакомство с теориями Снайдера помогло Рэнд упорядочить и лучше исторически обосновать идеи, которые она уже выразила в «Гимне». В этом произведении она – в аллегорической форме – подчеркивала силу личности и важность прорывных инноваций. У Снайдера эти идеи были продемонстрированы в экономическом и историческом контекстах, он утверждал, что экономическое процветание «обеспечивается небольшой группой людей, которые являются очень успешными и талантливыми, наделенными способностями и возможностями, простирающимися значительно дальше, чем у большинства окружающих». Теперь, прочитав Снайдера, она трансформировала психологические категории «творца» и «секонд-хендера» в макроэкономические концепции активного и пассивного человека.

«Первое, чего хочет активный человек – это делать дела самостоятельно и по-своему, – формулирует Рэнд. – А основной интерес пассивного заключается в том, чтобы подчиняться и избегать любой ответственности. Активный человек не стремится навязывать свои методы другим, и также старается избегнуть всякого навязывания со стороны».

В «Манифесте» Рэнд в большей степени продолжала начатое Снайдером восхваление классической экономики, нежели представляла свою собственную взрывную концепцию морали.

Альтруизм, который играет заметную роль в «Источнике», в «Манифесте» заметно отодвинут на второй план. Вероятно, так вышло потому, что в тот момент, когда Рэнд работала над этим документом, мысли ее были далеки от философии, составляющей основу романа – или же потому, что она не желала выносить на всеобщее обсуждение эти идеи без иллюстративной поддержки художественной литературы. Какова бы ни была причина, но в «Манифесте» Рэнд воспевала эгоизм исключительно в экономических терминах. «Одним из величайших достижений капиталистической системы является та манера, с которой естественный, здравый эгоизм человека приносит выгоду как ему самому, так и обществу», – написала она и этим ограничилась. Подобным образом, все ее критические выпады были направлены в адрес «абсолютного» общего блага, подразумевая, что концепция ограниченного всеобщего блага, все-таки, является допустимой.

Одной из наиболее важных вещей, которые она подчеркивала в «Манифесте», являлось то, что капитализм, в отличие от коммунизма, не требует невозможного. Он не заставляет людей выворачиваться наизнанку и ограничивать свои желания необходимым минимумом. Рэнд утверждала, что капитализм придает естественному, «здоровому» эгоизму человека масштаб и свободу, которые позволяют ему разбогатеть – а в результате, если он того пожелает, сделать богатыми и всех остальных. «Эгоизм – великолепная вещь», – заявляла она, утверждая, что еще никогда ни один великий гений не руководствовался в своей деятельности желанием помочь другим людям или чем-либо иным, кроме совершенно естественной эгоистичной приверженности его собственным идеям и воззрениям. Пускай такое утверждение и спорно (позднее даже сама Рэнд совершала поступки, направленные на то, чтобы помочь другим, и не несущие в себе никакой практической пользы для нее самой), оно, все же, являет собой достаточно убедительное опровержение принципов темного, карающего христианства, а также циничного сталинизма – явлений, которые она в равной степени ненавидела.

И, наконец, капитализм, вопреки расхожему утверждению либералов, вовсе не заставляет сильных заниматься обслуживанием нужд слабых. Причин тому две. Во-первых – слабые никогда не смогут самостоятельно достичь того же уровня прогресса и процветания, и поэтому они пользуются плодами трудов тех, кто намного более компетентен и лучше мотивирован, нежели они сами. Второе – капитализм является системой свободной и добровольной торговли. Теоретически, никто никого не заставляет продавать свои товары или услуги по фиксированной государственной цене или приобретать чужие товары под угрозой применения силы. Недостатки капитализма на самом деле являют собой не что иное как результат применения коллективистских предпосылок в виде государственного регулирования, а также послаблений – например, в налоговой сфере (что она впоследствии драматично и детально проиллюстрирует в трехтомном романе «Атлант расправил плечи»).

Первые встречи инициированного Рэнд нового объединения интеллектуалов проходили в различных городских офисах, либо же в основном месте обитания семьи О’Коннор, квартире, расположенной в не слишком презентабельном здании на перекрестке 49-й стрит и 1-й авеню, рядом с местом, где впоследствии выросла штаб-квартира ООН. Именно во время одного из тех собраний Айн Рэнд познакомилась с Изабель Патерсон, умной и ироничной пятидесятичетырехлетней романисткой, придерживавшейся либертарианских взглядов и возглавлявшей отдел книжных рецензий в New York Herald Tribune. Точнее сказать, заново познакомилась с ней – поскольку, когда имя колумнистки было упомянуто в числе потенциальных участников объединения, Рэнд вспомнила, что они уже были представлены друг другу во время литературного вечера весной 1936, спустя короткое время после публикации романа «Мы – живые». Патерсон не помнила их первой встречи, хотя и упоминала имя Рэнд в своей колонке вскоре после нее.

В американской литературной среде той эпохи Изабель Патерсон была известна как наиболее бесстрашный критик политики Рузвельта. Ее колонку, посвященную политическим и литературным вопросам, читали очень многие, и она имела хорошие связи в политических кругах (например, ее начальница, литературный редактор Herald Tribune Ирита Ван Дорен, являлась любовницей Уэнделла Уилки). После того, как она не ответила на письменное приглашение, Рэнд позвонила ей и предложила встретиться в редакции Herald Tribune. Патерсон пояснила, что принципиально не вступает ни в какие организации. Но Рэнд ее заинтересовала. Несколько недель спустя Энн Уоткинс сообщила Рэнд, что Изабель спрашивала номер ее телефона – и женщины встретились снова.

Патерсон очень понравилась Рэнд. Вскоре Айн стала посещать организуемые ею встречи, проходившие по вечерам понедельников в темном закутке на одиннадцатом этаже здания Tribune. Там собирались литераторы, политические обозреватели и ученые. В число посетителей этих собраний входили такие люди, как Сэм Уэллес из журнала Time и Джон Чемберлен из Fortune. Обычно главной целью этих встреч являлась вычитка еженедельного выпуска книжного обозрения перед тем, как он уходил в печать. В промежутках между чтениями велись дискуссии, затрагивавшие самые разные темы: от садоводства до капиталистической экономики и Статей Конфедерации[7]7
  Статьи Конфедерации и вечного союза (англ. Articles of Confederation and Perpetual Union) – первый конституционный документ США. Статьи Конфедерации были приняты на Втором континентальном конгрессе 15 ноября 1777 года в Йорке (Пенсильвания) и ратифицированы всеми тринадцатью штатами (последним это сделал Мэриленд 1 марта 1781 года). В Статьях Конфедерации устанавливались полномочия и органы власти Конфедерации. Согласно статьям, Конфедерация решала вопросы войны и мира, дипломатии, западных территорий, денежного обращения и государственных займов, в то время как остальные вопросы оставались за штатами.


[Закрыть]. Участники считали эти встречи чем-то вроде консервативного круглого стола.

Общаясь со своими знакомыми из политических и профессиональных кругов, Рэнд обычно держала дистанцию – но когда Патерсон пригласила ее погостить в своем сельском доме, расположенном в пригороде Коннектикута Риджфилде, Айн с радостью согласилась. Позднее, после того, как женщины поссорились, она отмечала, что со стороны Изабель было невежливо пригласить только ее одну, без Фрэнка. Обе будучи «совами», дамы просиживали ночи до утра, увлеченно беседуя о политике и философии. Патерсон была хорошо осведомлена в вопросах американской истории и экономических теорий свободного рынка. Ее менее начитанная гостья была в восторге от широкого кругозора Изабель. Она была очарована тем, как старшая собеседница разъясняла ей тонкости судебных процессов и ее рассказом о мерах, которые отцы-основатели приняли для того, чтобы защитить меньшинства от угроз со стороны большинства. У Патерсон была собственная теория, объяснявшая принцип действия капиталистической модели экономики. Она представляла себе ее как расширяющуюся энергетическую цепь, генератором которой является человек, производящий то, что он умеет делать лучше всего и торгующий с другими людьми, занимающимися тем же самым. Деньги, таким образом, представляют собой сигнальную систему, которая позволяет людям транслировать свои желания в окружающий мир и расширять цепочку. Многое из того, чему Рэнд научилась у Патерсон, нашло отражение в ее эссе и последних двух третях романа «Источник». Использование энергетических цепей, моторов и электроэнергии в качестве метафор для описания человеческих действий и достижений, стало одной из отличительных особенностей романа «Атлант расправил плечи».

Патерсон тоже училась у Рэнд – хотя споры о том, чему именно и в какой степени, ведутся до сих пор. В одной из первых дискуссий они обсуждали, насколько далеко можно расширить нравственные границы созданной Рэнд философии антиальтруизма или эгоизма. Патерсон спросила у младшей собеседницы, что та думает о загадке из романа Джеймса Босуэлла «Жизнь Сэмюэля Джонсона». Загадка звучит следующим образом: представьте, что вы находитесь в каменной башне, с новорожденным младенцем на руках – но только один из вас может покинуть ее живым. Чью жизнь вы спасете – свою или младенца? Рэнд шокировала Патерсон, мгновенно заявив, что она, скорее всего, оставит ребенка умирать.

«Но разве это нравственно? – воскликнула Патерсон. – Разве люди не облечены моральным обязательством заботиться о младших?»

«Нет», – сказала Рэнд. Она так не считала – хотя и признавала, что ее решение могло бы быть иным, будь это ее собственный ребенок. Когда Паттерсон сказала, что такое отношение может свидетельствовать о развращенности, Рэнд заявила: «Хорошо, значит я развращенная». На этом их дискуссия закончилась – но позже Патерсон вновь подняла эту тему, на этот раз поинтересовавшись, как Рэнд поступила бы, если ребенок был ее собственным. Айн ответила, что она, все же, предпочла бы спастись самой – потому что без матери, которая будет кормить и опекать младенца, тот все равно погибнет. Такую логику Патерсон нашла убедительной. Позднее Рэнд заявляла, что в процессе этих бесед она сумела обратить Патерсон из глубоко укоренившейся в ее сознании этики светского христианства в мораль анти-альтрузима. Патерсон же утверждала, что она всегда была верна ценностям просвещенного эгоизма.