Текст книги "Фирма счастья. Роман"

Глава 2

Дверь открылась, и на пороге показалась грубого вида женщина с помпезным макияжем, сальным пучком волос, одетая в безвкусную широкую рябую бабскую блузку и похожую по расцветке юбку. Клиентка поправила спавшую с плеча сумку и чуть подалась вперед:

– Здрасьте.

– Здравствуйте, добро пожаловать в «Фабрику счастья», – ответила хозяйка. – Верхнюю одежду можете повесить в шкаф, и присаживайтесь в кресло.

Посетительница быстро разделась и села, куда показала хозяйка.

– Для начала прочитайте наши правила, их совсем немного, буквально несколько пунктов на одной страничке. И если вы с ними согласны, то подпишите, пожалуйста, – хозяйка подошла к креслу и протянула листок бумаги и ручку посетительнице.

Женщина недовольно посмотрела на них, взяла и стала читать. Через несколько минут расписалась.

– Ну чего не подписать-то, ничего запретного тут нет, – заключила она.

– Вот и отлично, – сказала хозяйка, которая, тем временем, вернулась к своему столу. – Положите на столик рядом с вами. Что ж, начнем. Как к вам можно обращаться?

– Любовь, – ответила посетительница.

– Хорошо. Меня Линда зовут, – сказала хозяйка.

– Редкое имя.

– Спасибо. Итак, Любовь, скажите, вы хоть немножко счастливы?

– Да нет, чо там, – сказала Любовь, откинулась на спинку кресла и задрала ногу на ногу. – Нет, конечно. Жизнь такая противная. Не знаю даже, нет, наверное.

– Что вам не нравится в вашей жизни?

– Ну, в первую очередь, работа – постоянная толкучка, куча людей. Во-вторых, дом, семья. Не знаю, я не чувствую себя счастливой.

– Кем вы работаете? – спросила Линда и быстрым движением засучила широкие бирюзовые рукава платья.

– Кондуктором в трамвае.

– Понятно. Давно?

– Да много лет уже, – ответила Любовь.

– Зарплата устраивает?

– Да вроде нормально, – сказала Любовь, растянув последнее слово. – Не расшикуешься, конечно, но сойдет.

– Вы сказали, у вас семья есть. Кто? Муж, дети?

– Муж да, пять лет женаты. Детей нет.

– Не хотите? – спросила Линда и неопределенно махнула рукой.

– Ну как-то все не собирались.

– А что вас в семье не устраивает?

– Ну, не знаю. Я не чувствую себя прям женой. Ну, наверное, жена, да, но не женщиной, что ли. Не знаю. Как-то слишком серо и по-бытовому, – сказала Любовь и напряженно отодвинула спину от кресла.

– Не хватает романтики?

– Наверное.

– Муж вам оказывает знаки внимания? – спросила Линда и еще раз засучила рукава.

– Ну, как, разговариваем.

– Дарит цветы?

– Нее, – улыбнулась Любовь. – Вы чо, смеетесь, после пяти лет брака? Только когда ударял за мной, дарил несколько раз.

– Он вас обижает?

– Бывает иногда.

– Как? – спросила Линда. Ее мимика не была особо подвижной. Линда не округлила глаза, не нахмурилась, не подняла брови, не приоткрыла рот. А только чуть наклонила голову вбок и внимательно слушала. Она была нежной и слегка холодной Белоснежкой.

– Ну, он не бьет меня, и на том спасибо, конечно. Но обзывает, ругает иногда.

– Вы ходите на свидания?

– Да вы чо, сказочница, что ли? – гоповатым голосом сказала Любовь. – Нет, конечно, ходили до свадьбы.

– А что вы делаете вместе?

– Ну, вы смешная. Я готовлю, он чо-нить по дому чинит. Когда не работаем. А так, вместе если, то телик смотрим.

– Вам нравится? – спросила Линда.

– Ну, конечно, кому телик не нравится?

– А больше ничего не хочется?

– Не знаю.

– Хорошо, Любовь. Вы кричите на людей?

– Ну, бывает, конечно. Я же не железная, – ответила Любовь, приподняв подбородок. И тихо добавила: – На мужа, на пассажиров.

– Раздражаетесь на них?

– Ну, конечно.

– Почему? – спросила Линда.

– Да, не знаю, бесят. Муж чо-нить забыл, что я его просила, например. Или нагрубил. Пассажиры, блин, всякие бывают – и алкаши, и просто вредные. Говорю им, передайте за проезд, а они принципиально не передают, требуют, чтобы я подошла, – объяснила Любовь, повернув голову вбок и уставившись на Линду одним глазом. – А чо, если толпа народа, не пропихнуться же! А им лень, блин, передать.

– Понятно, Любовь. А сколько раз в неделю вы моете голову?

– Вы чо? – заорала Любовь и встала с кресла. – Чо за вопрос? Какое ваше дело?

– Мне до всего есть дело, Любовь, это моя работа. Ответьте, пожалуйста.

– Ну, ладно, – сказала Любовь и села обратно. – Раз в неделю. А чо?

– Сейчас объясню. Я думаю, Любовь, первое, что вам надо сделать, это мыть голову раз в два дня.

– Вы чо, рехнулись? Я четыре косаря принесла для того, чтобы вы мне такой простой совет дали? Мыть голову, и я стану счастливой?! – выкрикивая каждое слово, Любовь для значительности выдвигала подбородок вперед на каждый ударный слог и задвигала обратно на безударный.

– Не спорьте, Любовь, – сказала Линда и сложила руки, как в школе, как бы подсказывая, что сейчас время слушать урок. – Вспомните правило, которое вы подписывали, – спорить запрещено. Просто слушайте.

Любовь промолчала.

– Любой женщине очень важно не только выглядеть красиво, но и чувствовать себя красивой. Волосы – главное богатство во внешности женщины. И, в первую очередь, это богатство выражается в чистоте. Мойте голову раз в два дня – и ваши волосы никогда не будут выглядеть так, как сейчас. И лучше распустите их, перестаньте на время носить пучок. Вот увидите, вам самой понравится, вы будете…, – Линда на секунду задумалась и поправила кулончик на шее, – чувствовать себя как бы уютнее. Вы не будете каждую секунду помнить про то, что ваши волосы сальные, а значит, будете меньше раздражаться. Нужно как можно больше устранять мелочей, которые вас раздражают.

– Понятно, – сухо произнесла Любовь, брови ее сдвинулись, между ними снова появилась тройная складка.

– Не расстраивайтесь, Любовь, это не все, конечно. Никогда больше не красьте веки фиолетовыми тенями до бровей.

– Это тоже добавит мне уюта? – ехидно спросила Любовь.

– Не совсем. Думаю, вы заблуждаетесь, считая, что это красиво. Но это выглядит настолько грубо и вычурно, что… люди смотрят на вас косо, как на фрика. И если вы даже никогда не задумывались об этом, подсознательно вы чувствуете, что на вас косятся. Косятся – значит, не принимают; не принимают  – значит, не любят; не любят – значит, у вас нет счастья.

– А муж тоже не любит?

– Не знаю. Думаю, любит. Но наверняка ваши фиолетовые пятна не добавляют красок в его любовь.

– Хм. Ишь какая.

– Любовь… – сказала Линда, многозначительно посмотрев на Любовь.

– Молчу.

– Дальше. Перестаньте носить такую аляпистую одежду.

– Чо вы имеете в виду?

– Как бы это помягче сказать, – произнесла Линда, чуть опустив вниз голову. – Когда женщина носит такую пеструю и мешковатую одежду, она не притягательна. А вам же хочется, чтобы муж больше внимания вам оказывал.

– А сами-то, чо, королева вкуса?

– Правило номер один – не оскорблять, не хамить, не ерничать.

– Блин.

– Продолжаем? – спросила Линда.

– Да.

– Вы поняли, какую одежду нельзя носить?

– Нет. Как я буду ее выбирать, если у меня такой вкус, какой есть?

– Просто запомните, Любовь, выбирайте, по большей части, однотонную одежду, – сказала Линда и задумчиво почесала заднюю сторону шеи. – То есть, допустим, выбираете блузку – пусть она будет одного цвета, пусть яркая, красная, синяя, желтая, но одного цвета. Максимум – какой-нибудь небольшой, не по всей блузке, пусть будет на ней рисунок. То же самое с юбкой, например. Хотя, нет – юбку пока выбирайте исключительно однотонную. Для начала, пока вы будете перестраивать свой вкус, следуйте вот таким советам. Ну и приталенную одежду выбирайте. Оверсайз – конечно, модно, но это глупость с точки зрения мужского влечения.

– Ага, – незаинтересованно буркнула Любовь.

– Дальше, Любовь. Смените работу.

– Охренели, что ли?!

– Любовь…

– Ладно, помню, – сказала Любовь и подняла брови: – Но зачем менять работу? Она же деньги мне приносит.

– Конечно, работа нужна. Но другая. Ваша доставляет вам множество неприятных эмоций – а это влияет на ваш уровень счастья.

– Кто тогда кондукторами работать будет?

– Хороший вопрос, Любовь. Не в работе дело, а в вашем самоощущении. У каждого человека свое счастье. Кому-то больше надо, кому-то меньше. У кого-то оно одно, у кого-то другое. Не все же кондукторши кричат на пассажиров и злятся, что те подходить отказываются. Кому-то вообще пофиг, просто мысли не о том, просто не задевает это. А вас задевает. Раздражает. Ну, так меняйте работу!

– Куда я пойду работать? – спросила Любовь.

– Какое у вас образование?

– Среднее специальное.

– На кого учились? – уточнила Линда.

– На парикмахера.

– Нет, парикмахер вам сейчас не подойдет, вы устали от людей. Ммм… Давайте, например, флористом в цветочный киоск? Посетителей не так много, валом не идут, есть время побыть одной. Сама работа приятная – с цветами работать, букеты составлять.

– Надо подумать, – сказала Любовь.

– Подумайте, Любовь. Дальше. Вам нужно разобраться с вашими отношениями с мужем.

– Развестись?

– Нет, зачем же. Просто разобраться. Поговорить. Объяснить мужу, что вы женщина, и вам необходимо его мужское внимание. Попросить его раз в неделю дарить вам подарочек – шоколадку, цветочек, что-нибудь из косметики.

– Хм, – сказала Любовь, нахмурившись. – С чего вы взяли, что он захочет?

– Совсем не взяла, не факт, что захочет. Надо попытаться ему объяснить. Если не получится – договориться. Спросить, что он хочет взамен – получится взаимовыгодное сотрудничество, если уж на просьбу он не согласен. Но и этот вариант может не сработать. Тогда остается третий, и последний – просто меняться самой и ждать, когда муж тоже в ответ сам захочет поменяться. – Линда подняла глаза наверх и поправила кулончик. – Это долгий путь, конечно. Но что не сделаешь ради счастья. Вы у себя одна, нужно стараться ради собственного счастья. То есть, если муж откажется от просьбы и договора, то вы просто живете своей новой жизнью – краситесь изящнее, моете голову, распускаете волосы, носите нормальную красивую одежду, работаете флористом. И… не обращаете на мужа внимания. Пусть ходит сам по себе. – Линда махнула как бы на него. – Конечно, какое-то внимание вы будете продолжать ему уделять, но постарайтесь немного показать равнодушие – якобы, вам безразлично, как он там будет себя вести, вам и так хорошо. И тогда он захочет завоевать ваше внимание. Все же мужчины охотники, знаете же такое суждение.

– Да уж. Это все?

– Нет. Есть еще очень важное – родите ребеночка. Вы же, в принципе, не против детей?

– В принципе, да, – ответила Любовь.

– Ну вот. Только скоро поздно может быть. Вам ведь… – Линда слегка повертела головой, чтобы рассмотреть Любовь с разных сторон, – около сорока лет?

– В точку. Сорок. Почти сорок один.

Линда опустила уголки губ, сжала их и сочувственно покивала головой:

– Да-да, можете не успеть. Климакс в любой момент.

– Ну, лет пять-то у меня спокойно есть, – сказала Любовь с ухмылкой. – Некоторые бабы в пятьдесят рожают.

– Нет, Любовь, климакс – штука непредсказуемая. В среднем в сорок пять, но у кого-то в пятьдесят, а у кого-то в сорок и даже раньше.

– Врешь.

– Любовь, последнее предупреждение – и я заканчиваю сеанс.

– Простите. Я хотела сказать, что раньше сорока не бывает.

– Бывает, еще как бывает, – сказала Линда и подалась вперед. – И даже намного раньше сорока. Таких женщин меньше, но ни одна женщина не знает, когда именно у нее начнется климакс. Так что прямо сейчас вы можете уже не успеть. А вы подумали, кто о вас будет заботиться, когда вы состаритесь? Когда вы оба с мужем будете совсем-совсем старенькие, кто вам поможет? Если вы сами не позаботитесь о своем счастье, никто за вас о нем не позаботится.

– Пожалуй, да. Возможно, это единственный нормальный совет. А теперь все?

– Да, для вашего счастья вам этого хватит. И советую вам, Любовь, выполнить все советы. Тогда вы получите максимальный результат.

На лице Любови проявилось хладнокровие: уголки губ чуть опущены, веки прикрыты. Она молча посмотрела на Линду пару секунд и спокойно сказала:

– Ладно, попробую. Чо, сколько с меня?

– Как договаривались, четыре тысячи.

Любовь встала с кресла, подошла к столу Линды, вернула на плечо упавшую сумку, достала из нее деньги и протянула Линде. Женщина взяла их, отбила чек и дала клиентке. Любовь пошла к выходу, протянула руку, чтобы открыть дверь, но вдруг в спину раздался голос:

– Да, Любовь, еще кое-что. Купите себе нормальную сумку. А эту выбросьте.

Любовь медленно развернулась лицом к Линде и презрительно посмотрела на нее:

– Чем сумка-то вам не нравится?

– У вас покатые плечи, и лямка сумки постоянно скатывается с вашего плеча. Вы постоянно поправляете ее, и это добавляет вам раздражения. А чтобы быть счастливым, раздражаться не надо.

– Дак а какую сумку вы мне предлагаете, раз у меня покатые плечи?! – почти прокричала Любовь.

– Не кричите, пожалуйста. Я предлагаю сумку, у которой очень длинная лямка – таких сейчас много продают. Лямку можно спокойно перекинуть через голову, наискосок. Сумку будет держать не плечо, а шея. Это очень удобно, я сама такую ношу.

На лице Любови волна презрения сменилась волной отрешенности. Как зомбированная, хоть и не хотела, Любовь произнесла:

– Покажите, что ли.

Линда встала, взяла свою сумку, надела ее, как описывала, и подошла поближе к посетительнице. Любовь внимательно посмотрела.

– Поняла. Видела такие.

– Стоит, как обычная сумка. Можно даже очень дешевую найти. А счастья – вагон. Потому что никогда не мешает, никогда не спадает, крайняя степень удобства.

– Да уж, – сказала Любовь, неподвижно стоя с округлившимися глазами. – Ладно. До свидания.

– До свидания, Любовь.

Дверь захлопнулась. Линда улыбнулась вслед Любови слегка грустной улыбкой. Она справится. Подошла к окну, рассмотрела цветы на подоконнике, посмотрела в окно на небо, вернулась к своему столу, улыбнулась мужу и продолжила работу с ежедневником.

А Любовь распахнула дверь на улицу, вздрогнула от того, как промчалась по дороге машина, и вслух прочеканила:

– Надувалово, блин.

Глава 3

– Ребята, посерьезнее, отрешитесь от своих проблем, вживитесь в роль, – сказал щупленький лысый молодой человек лет тридцати пяти со светлыми усами и бородкой. Он сидел в первом ряду зрительного зала – корпус вперед, руки в подлокотники.

– Ладно, Ваня, мы поняли, – сказал актер со сцены и кивнул головой.

– Ну ок, – ответил режиссер, откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и поставил их пятками на лестницу, которая вела на сцену. – Тогда поехали дальше. Ирина, давай с этого же места.

Актриса села на стул возле актера и поправила складки воображаемой юбки.

– Ирина, – перебил режиссер, – со следующего раза приходи в юбке, чтобы уже реальную юбку поправлять, а не воздух вокруг джинсов.

– Хорошо, – ответила Ирина и почесала нос.

Актриса встала и снова села на стул, поправила эфемерные складки, многозначительно посмотрела на напарника, отвела взгляд и глубоко вдохнула и выдохнула.

– Вам не нравится Байрон? Вы против Байрона? – спросила она. – Байрон такой великий поэт – и не нравится вам!

На последних словах Ирина повысила голос и укоризненно посмотрела на актера. Режиссер сидел неподвижно, уткнувшись губами в кулак.

– Я ничего не говорю, а вы уж напали на меня, – спокойно сказал актер.

– Отчего же вы покачали головой? – допытывалась актриса.

– Так мне жаль, что эта книга попалась вам в руки, – ответил актер.

– Стоп! Тишина, – сказал режиссер, опустил кулак и ноги. – Дима, не «Так мне жаль, что эта книга попалась вам в руки», а «Так; мне жаль, что эта книга попалась вам в руки». «Так» нужно сказать как можно более небрежно, чтобы девушка не догадалась, что речь идет о чем-то важном. После «так» – пауза.

– Ок, – сказал актер, почесал затылок и продолжил: – Так; мне жаль, что эта книга попалась вам в руки.

На этот раз пауза была на месте, тон – безразличен. Режиссер снова сидел с кулаком в губах и ногами на лестнице.

– Кого же жаль: книги или меня? – спросила актриса.

Дима, согласно роли, молчал.

– Отчего же мне не читать Байрона? – снова спросила Ирина.

Актер помолчал немного и ответил:

– По двум причинам.

Тут Дима положил свою руку на руку Ирины и бегло проговорил:

– Во-первых, потому, что вы читаете Байрона по-французски и, следовательно, для вас потеряны красота и могущество языка поэта.

– Нет, Дима, нет! – громко сказал режиссер, встал и замахал руками. – Читай инсценировку: в этом месте ты уже не говоришь безразлично, ты положил руку на руку девушки – грубо говоря, начался интим. Ты уже не можешь быть безразличным. Говори медленнее, размеренно, глубокомысленно. Рассматривай Ирину с интересом: смотри на лицо, на волосы, мельком – на грудь, на талию. Голос теперь живее сделай – то повышай интонацию, то понижай. Давай.

Иван сел обратно. Дима кивнул и продолжил:

– Посмотрите, какой здесь бледный, бесцветный, жалкий язык! – актер повысил голос, заговорил взволнованнее. – Это прах великого поэта: идеи его как будто расплылись в воде.

После этих слов Дима понизил голос и сказал слегка заговорщически:

– Во-вторых, потому бы я не советовал вам читать Байрона, что… он, может быть, пробудит в душе вашей такие струны, которые бы век молчали без того…

Актер наклонился к актрисе и сжал ее руку. Ирина слегка отпрянула, с удивлением и вниманием подняв на Диму широко распахнутые глаза. Режиссер убрал кулак и довольно улыбнулся.

– Зачем вам читать Байрона? Может быть, жизнь ваша протечет тихо, как этот ручей, – актер махнул рукой в сторону воображаемого ручья, – видите, как он мал, мелок; он не отразит ни целого неба в себе, ни туч; на берегах его нет ни скал, ни пропастей; он бежит игриво; чуть-чуть лишь легкая зыбь рябит его поверхность; отражает он только зелень берегов, клочок неба да маленькие облака… так, вероятно, протекла бы и жизнь ваша, а вы напрашиваетесь на напрасные волнения, на бури; хотите взглянуть на жизнь и людей сквозь мрачное стекло… Оставьте, не читайте! Глядите на все с улыбкой, не смотрите вдаль, живите день за днем, не разбирайте темных сторон в жизни и людях, а то…

– А то что? – прервала Диму Ирина.

– Нет-нет, Ирина, не так, – сказал режиссер, поднялся на сцену и подошел к актрисе. – Ты должна сказать так заинтересованно, так живо и резко, что именно из-за твоей повышенной заинтересованности герой потом опомнится, что сказал лишку. – Режиссер взял руки Ирины и уверенным движением положил их на руку Димы, так, что тело Ирины тоже немного повернулось. Не отпуская рук Ирины, режиссер вытянул шею и приблизился головой к лицу актера. – Вот так делай, Ирина.

Режиссер отпустил руки Ирины, она отвела их за спину и ответила:

– Хорошо, поняла.

– Дим, повтори последние слова, – сказал режиссер, возвращаясь в зал.

– Глядите на все с улыбкой, не смотрите вдаль, живите день за днем, не разбирайте темных сторон в жизни и людях, а то…

– А то что? – на этот раз актриса очень живо прервала напарника: вся подалась вперед, схватила его за руку и с горящими глазами заглянула в его глаза.

Актер вздрогнул, сделав вид, что опомнился:

– Ничего! – коротко сказал он.

– Нет, скажите мне: вы, верно, испытали что-нибудь?

Актер встал и оглянулся по сторонам:

– Где моя удочка? Позвольте, мне пора.

– Нет, еще слово, – сказала актриса и тоже встала. Режиссер наощупь взял с пола бутылку воды и быстро отпил один глоток, наощупь поставил бутылку обратно. – Ведь поэт должен пробуждать сочувствие к себе. Байрон великий поэт, отчего же вы не хотите, чтоб я сочувствовала ему? Разве я так глупа, ничтожна, что не пойму?.. – актриса скрестила руки на груди и обиженно нахмурилась и надула губы.

Актер приблизился к Ирине и с интонацией стал объяснять и махать руками:

– Не то совсем: сочувствуйте тому, что свойственно вашему женскому сердцу; ищите того, что под лад ему, иначе может случиться страшный разлад… и в голове, и в сердце, – актер покачал головой, будто говоря «ай-ай-ай». – Один покажет вам цветок и заставит наслаждаться его запахом и красотой, а другой укажет только ядовитый сок в его чашечке… тогда для вас пропадут и красота, и благоухание. Он заставит вас сожалеть о том, зачем там этот сок, и вы забудете, что есть и благоухание… Есть разница между этими обоими людьми и между сочувствием к ним. Не ищите же яду, не добирайтесь до начала всего, что делается с нами и около нас; не ищите ненужной опытности: не она ведет к счастью.

Возникла пауза. Затем актриса тихо и с придыханием сказала:

– Говорите, говорите… я готова слушать вас целые дни, повиноваться вам во всем…

– Мне? – удивленно и надменно спросил актер, – помилуйте! Какое я имею право располагать вашей волей? Извините, что я позволил себе сделать замечание. Читайте, что угодно… «Чайльд-Гарольд» – очень хорошая книга, Байрон – великий поэт!

– Нет, не притворяйтесь! – вскрикнула Ирина.

– Стоп! Тишина, – сказал режиссер и встал с кресла. – Дима, тебя, то есть твоего персонажа, постоянно качает между заинтересованностью и холодностью: так и должно быть. Но сейчас нужно подчеркнуть это. Последние слова про «Чайльд-Гарольда» и Байрона произнеси с особой холодностью и зазубренностью, а после – сразу отойди от Ирины. И ищи опять удочку.

Актер внимательно слушал, держа подбородок указательным и большим пальцами.

– Хорошо, понял, – сказал Дима, повернулся к Ирине и продолжил холодным тоном: – Читайте, что угодно… «Чайльд-Гарольд» – очень хорошая книга, Байрон – великий поэт! – и Дима отошел от Ирины в поисках «удочки».

– Нет, не притворяйтесь! – громко сказала актриса и с умоляющим выражением лица продолжила: – Не говорите так. Скажите, что мне читать?

– Молодцы! – сказал режиссер, встал с кресла и похлопал. – На сегодня хватит. Ирина, Дима, я вами горжусь, вы отличные актеры.

– Спасибо, Ваня! – сказала Ирина и улыбнулась.

– Мы тобой тоже, Иван, – сказал Дима.

– Ладно, всем пока. Гриша, выключи здесь все, – попросил режиссер своего помощника и стал собираться домой.

***

Ваня навязал длинный-предлинный шарф на шею поверх пуховика, натянул шарф на нос и распахнул дверь на улицу. В лоб и глаза ударил холодный ветер. Ваня закрыл дверь, глубоко вздохнул и пошел по аллее домой. Снег залеплял глаза; ветер, казалось, продувал насквозь. Тяжелые сапоги сдавливали новый снег до корочки старого, оставляя за собой дорожку следов. Иван понуро шел, прижав голову к шее, засунув руки в карманы. Прозвенел короткий звонок сообщения на телефоне.

– Блядь, кому я понадобился, – пробубнил Иван, остановился посреди аллеи и стал рыться в сумке. Нащупал телефон, достал его и прочитал сообщение:

«Приходи в субботу на день рожденья племянницы. Увидимся там все».

Иван, не раздумывая, написал вмиг обледеневшими пальцами:

«Пошли все на хуй».

Убрал телефон в сумку, засунул руки в карманы, вжал голову в плечи и пошел дальше навстречу вьюге.

Прошло десять минут – Ванин дом был неподалеку от театра, – и Иван уже подошел к своему подъезду. Порылся в сумке, долго не мог найти на дне ключи, нашел, достал и приложил пластиковый кружочек к датчику на двери. Дверь не открывалась.

– Опять не сработал, чертов ключ. Чтоб вы сдохли, хуевы владельцы домофонной компании! – вслух и довольно громко сказал Иван.

– И чего ты ругаешься, Ванечка? – спросила пожилая соседка, подошедшая в этот момент к подъезду и поднимающаяся по лестнице к уличной двери. – Вроде культурный человек, а так ругаешься.

– Простите, баба Галь, да достали уже они. Недавно ведь ключ менял, а опять заедает.

– Ну ничего, ничего, ты поменьше думай о плохом, – и будет у тебя ключ работать! – с улыбкой сказала баба Галя и похлопала Ваню по плечу.

– Ну да, ну да, – пробубнил Иван.

Соседка открыла дверь своим ключом, Ваня с бабой Галей зашли в подъезд.

– Ладно, пока, Ванечка, – сказала соседка, открывая свою дверь на первом этаже.

– До свиданья, баб Галь, – сказал Иван и вызвал лифт.

Доехал до третьего этажа. Выглянул в лестничный пролет, увидел целующуюся парочку и закричал:

– Пошли вон отсюда! Трахайтесь в другом месте!

Испуганные подростки вмиг взлетели наверх. Иван стоял и слушал, как легкие удары кроссовок удаляются от него, пока звуки не пропали.

Иван открыл дверь квартиры и зашел. Квартира встретила пугающей чернотой и тишиной. Ваня снял ботинки, подошел к стене напротив и включил свет в коридоре.

– Вот, уже лучше, – сказал Иван.

Разделся, помыл руки, зашел в комнату, включил свет. Медленно оглядел жилище. Старый платяной шкаф зиял черным пространством отсутствующей двери – когда-то она сломалась, починить хотелось только первое время, а потом и не починил, и расхотел. Потертый диван лоснился одиноким отпечатком хозяина. Старый телевизор пялился темно-серым глазом. На новом столе стояла недособранная модель автомобиля – размером с монитор, с множеством мелких деталей, по цене трети от хорошего автомобиля с пробегом. Иван подошел к окну, задернул шторы. Сходил на кухню, открыл холодильник, рассмотрел полупустые полки, схватил колбасу. Отрезал здоровый кусок, взял в зубы, убрал оставшуюся колбасу на место и вернулся в комнату. Сел на диван и стал жевать.

– Хуе-о-о-овый мир, хуе-о-о-о-овый, – стал напевать Иван, жуя колбасу и осматривая комнату.

Взгляд его остановился на плакате с сексуальной девушкой. Ваня стал рассматривать накачанные резиной шары грудей, плоский живот… Глаза Ивана заволокла дымка, взгляд стал нездешним, рука потянулась вниз.

– Вытри за собой, я чуть не поскользнулась! – крикнула соседка сверху через несколько минут.

– Чо, сама не можешь? – ответил сосед.

– Сам мылся, сам вытирай!

Иван тоже пошел мыться.

Вернулся, лег на диван, взял телефон, открыл «Телеграм» и написал в своем канале:

«Я тут подумал: я ставлю спектакли, чтобы уйти от реальности. Знали бы вы, как мне клево, когда я нахожусь в кругу актеров, когда мы репетируем, работаем с литературной основой, думаем над образами, прорабатываем характеры героев, или когда я общаюсь в режиссерской тусе. Я этим живу, я этим дышу. Но вы думаете, в этом есть смысл? Нет. Точнее, есть один смысл: уйти от хуевой реальности».

Иван перечитал пост несколько раз, в нерешительности подержал палец возле «самолетика» и нажал на него. Взгляд снова упал на плакат.