Текст книги "Крик"

Деревянченко явно растерялся такому повороту, и пытался объяснить все с точки зрения правовых норм. Но начал повторяться и сбиваться.

И вот тут Чайка взбеленилась. Видно было, что позиция самарского мужичка ее расстроила основательно.

– А говорите, успешно проходят занятия, – набросилась она на Деревянченко. – А выходит, что ни черта не усвоили. Как так?

Деревянченко покраснел, как буряк в кастрюльке. Закашлялся, захрипел от неожиданности, что-то пытался объяснить, а Чайка спрашивает у самарского мужичка:

– У вас какая правовая форма фирмы?

– Ну как какая. Обыкновенная. Работаем, и вроде неплохо работаем.

– Я не про работу. Я про организационную форму. Их у нас по законодательству несколько: ООО, ЗАО, ОАО и там прочие товарищества. Но у нас первые три.

– А, вы про это, – наконец догадался самарский. – Ну, у нас ООО.

– Вот видите. Вы же по закону – самостоятельное юридическое лицо. У вас свой баланс, вы зарегистрированы в налоговой, имеете счет в банке.

– Ну да, как все. У нас все нормально, – недоумевал самарский.

– Но если как все, то какое отношение вы имеете к НК, которое тоже юридическое лицо, тоже имеет свой счет в банке и регистрацию в налоговой?

– Как какое? Вы же наши хозяева, так сказать отцы наши, кормильцы.

Мы начали радостно и дружно хохотать. Чайка стала объяснять самарскому, что НК сама по себе, а мы все сами по себе. Так в соответствии с гражданским законодательством. Но самарский не сдавался, и твердил: «Как же, как же так? Вы ведь наши кормилицы и поильцы. Нет, я не согласен. Мало-ли там что по гражданскому законодательству».

Чайка обхватила голову руками и начала мотать головой из стороны в сторону. Мы даже стали опасаться, что она что-нибудь повредит себе.

– Полина Ивановна, – бросилась к ней Алька. – Ну что вы, что вы. Может таблеточку какую. А лучше коньячку.

– Уйди Алевтина, уйди, – мотала Чайка головой. – Ну вы-то хоть понимаете? – Видно было что она имеет в виду московские фирмы.

– Полина Ивановна, обидно даже слушать! Мы и без этих занятий все понимали.

– Ладно. С этим мы разберемся.

Видно было что она не хочет дальше разводить эту неприятную для НК бодягу.

– А теперь, – объявила она. – хотя некоторые из вас этого не заслуживают, сделаем вам завтра вечер отдыха с оркестром и гостями. Все свободны. А вы, – повернулась она к Твердолобову и Деревянченко. – останьтесь.

Ну точно, как папа Мюллер в том сериале. Все-таки юмор у нее есть.

Через некоторое время прибежала Светка и говорит, что Чайка нас к себе зовет. Пообщаться хочет со своими.

– Ну как этот самарский экземпляр? – спрашивает она, когда мы уселись вокруг стола. Потом говорит:

– Алевтина, не в службу, достань там в шкафчике коньяк и шоколадные конфеты. Лимонов, правда, нет. Кстати, Алевтина – это твое предложение по коньячку.

– Полина Ивановна, – отвечает Алька. – Исходя из нашего опыта последнего месяца, это самое действенное средство.

Алька достала коньяк. Мы со Светкой сполоснули коньячные бокалы.

– Ну как с таким контингентом работать? – жаловалась Чайка. Набрали там по провинции своих неграмотных родственников, лишь бы деньги получать. Вы мне не поверите, но среди генеральных директоров есть даже бомжи.

– Не может быть.

– Точно. Полный беспредел. Поймали бомжа, сделали все регистрационные процедуры. На этот период времени его держали под обе руки. Предоставили помещение для ночлега, кормили, поили. Потом сводили его в налоговую. Вот он – наш генеральный директор. Потом получили от него доверенность, и не одну, а несколько наштамповали. И дали ему пинка под зад. Некоторые из них даже не знали, что с ними произошло, и что они являются владельцами фирмы, иногда со значительным капиталом.

– Так ради чего это? – спросила Алька, разливая по бокалам коньяк.

– Ради чего у нас все это делается. Ради денег.

– Но ведь есть налоговая, есть банк, – говорю я.

– А доверенности? – говорит Алька. – И все по закону.

– Верно, – подтвердила Чайка. – Ну и, конечно, полный пофигизм со стороны разных там государственных структур. Полный пофигизм. Наши этим и пользовались. Но теперь ведь ясно, что это во вред и самой НК. Гром грянул – тут тараканы и побежали.

Она подняла бокалы.

– Ну, девочки, давай выпьем за вас. Я искренне хочу, чтобы у вас и у нас было все нормально. Вот, от всего сердца хочу. Говорю, как баба бабам.

Мы выпили.

– Еще по одной, – говорит Чайка. – У меня сегодня стрессовая ситуация. А у вас дома как дела? Все нормально? – начала она спрашивать.

Все посмотрели на меня. В том числе и она. Точно, Светка стучит, мы ей вечером, как подруге, все рассказали.

– Ко мне следователи домой приходили, – говорю я. – Спрашивали у отца, где я, когда приеду, как живем, много ли нажила имущества.

– Я узнавала у адвокатов, – сказала Чайка. – Это обыкновенные процедуры. Так что ты не беспокойся.

– А сколько мы здесь будем? – спросила я. – У меня дома мальчишка с отцом остался. Боюсь, отец долго не выдержит. Все-таки мужчинам тяжело с детьми.

– По обстоятельствам. Нам обещали, что в скором времени по делу многое изменится. И тогда – по домам. А пока отдыхайте. Раз возникла такая возможность. На этот вечер мы пригласили своих из НК, которые здесь застряли. Ну и местную, так сказать, элиту.

8

Вечер устроили в холле нашего отеля. Пригласили оркестр. Накрыли столы. Народу собралось очень даже достаточно. Человек сорок, не меньше. Первый тост, как всегда, за освобождение невинно привлеченных, незаконно посаженных. Чтоб сгинули наши враги в лице высокопоставленных лиц, и да здравствует международная солидарность и права работников НК.

Когда народ слегка захмелел, разбрелись по уголкам и кружкам Мы, как чудом вырвавшиеся из застенков, причем в последнюю минуту, были в центре внимания. И радостно, и весело рассказывали, как в суматохе собирались, как чуть не опоздали на самолет. Но героиней была, конечно, Светка. Ее все-таки уже допрашивали на Техническом, и вот она здесь, цветет и в добром здравии. И Чайка и адвокаты использовали это обстоятельство по полной программе. Адвокаты с воодушевлением говорили о действенности и совершенстве своей системы подготовки клиентов. Светка ведь отвечала по их программе.

Начались танцы и нас стали приглашать, раз за разом, и свои ребята, и местные бизнесмены, или кто там они. Чайка сказала, что это местная элита. Некоторые экземпляры были очень даже ничего. Один настойчиво стал ухаживать за мной, очень настойчиво. Хорошо было то, что он почти ничего не понимал по-русски. Не приходилось выслушивать разную чушь. Я спросила Антона, кто он такой.

– Местный бизнесмен. Вроде, торгует бензином. Очень даже успешно. Если он тебе неприятен, я могу с ним поговорить.

– Чайка нас предупредила, чтобы без эксцессов. А ты что готов с ним подраться?

– Я же испанец. У нас, если кто начинает приставать к твоей девушке, наступает очень суровая ответственность.

– А я твоя девушка?

– Ты не хочешь ею быть?

– Хочу, но не в этой обстановке. Я так боюсь того, что там, в Москве. Вот следователи приходили на квартиру. Отцу понравилось, как они с ним разговаривали. Они, между прочим, и с Макаровским на первых допросах очень хорошо разговаривали.

Оркестр заиграл медленный танец, и Антон пригласил меня.

– Слушай, – спрашиваю я. – А чего ты в Испании не остался? Или Лондоне? У тебя, что в Испании никого нет, я имею в виду девушки? Вот сколько тебя знаю, уже почти два года, и ты ни разу не рассказывал, как ты живешь. Ты не поверишь, но я даже не знаю, женат ты, или холост.

– Это говорит о том, что я тебе безразличен.

– Ну что ты говоришь такое. Просто у нас в НК, ты же знаешь, есть правило. Не спрашивать и не интересоваться. А сам ты не рассказывал. Вот и все.

– Не согласен. Вот я же про тебя кое-что знаю.

Я аж похолодела.

– Что это ты такого знаешь?

– Ну, что ты была замужем. Муж у тебя погиб. Есть маленький ребенок. Вот, пожалуй, и все, что я знаю.

Меня потихоньку отпустило. Я уже думала, вдруг что-нибудь просочилось. Хотя вроде неоткуда. Дятел за решеткой. А больше никто ничего не знал. Дятел отлично владел приемами конспирации. Их там в ФСБ обучали этому делу.

– Ну а у тебя что? Раз ты про меня все знаешь…

– Ничего интересного. Семья: мать, отец и две сестры моложе меня. Живут в своем доме недалеко от Барселоны.

– А как же ты в НК попал? Если, конечно, это не является тайной. Можешь не говорить.

– Все почти как у всех. С одним парнем учился в Гарварде, фамилии не буду называть, я уже слышал, что следователи на допросах спрашивают, кто и как устроил вас на работу в НК, а у него отец в НК пост небольшой занимает. Его отец и устроил меня в НК. Работал в Испании, потом в Мексике. А потом назначили в Москву, генеральным, потому что я знаю эти рынки.

– И все никак не женишься.

– Не получилось, – улыбнулся он.

И тут у меня запел телефон. Звонил отец. Я извинилась перед Антоном и отошла в сторону. В проходной коридор. Отец доложил, что со Степкой все нормально. Сегодня вечером он опять у бывшей свекрови.

– Из прокуратуры не звонили? – спрашиваю.

– Все нормально. Никаких звонков. Они же в курсе, что ты в отпуске. Я же тебе говорил, что просили тебе передать, что бы как вернешься, позвонила этому Новикову. Так что все нормально. Только вот Степка немного приболел.

– Так чего ты сразу не сказал! А то прокуратура, все нормально.

– Обыкновенное ОРЗ. Он у Анны Егоровны. Она же знает, что делать. Не хотел тебя волновать. Ты сейчас ей не звони, они уже, наверное, спят. Она сказала – не надо тревожить. Не волнуйся ты там. Все будет хорошо.

– Ну, батя… Все нормально! Ты, в следующий раз, про Степку в первую очередь. Понял?

– Да понял, понял. Ты главное, не волнуйся.

Я закончила разговор, и тут ко мне подошла сотрудница нашего кипрского офиса Элька, она знала греческий.

– Слушай, – говорит. – Этот грек меня уже достал. Он все про тебя, да про тебя. Кто ты, да чего ты. Сколько вы здесь пробудете. По-моему, он запал на тебя окончательно и бесповоротно. Он даже у Чайки интересовался про тебя. А парень красивый и, говорят, при деле. У него по нашим данным несколько заправок в городе.

– Да пошел он. Не до него сейчас.

– Ну ты грубо-то с ним не надо. Меня даже сама Чайка просила.

– А ей то что?

– Не знаю, но просила.

И тут этот грек опять подошел ко мне с приглашением на танец. Он и вправду был очень даже привлекателен. Мы танцуем с ним, танцуем и вдруг он мне говорит по-русски, коверкая слова, но так что я все-таки его поняла:

– Вероника, вы сексу не хотите?

Я прямо ошалела. И тут опять эта проклятая мысль. Неужели ему кто-нибудь сказал? Неужели Чайка? Ведь эта местная девица говорила, что ее Чайка просила. Я вся напряглась и брякнула этому греку.

– Иди в горы, поймай козу и занимайся с ней сексом сколько хочешь. А меня оставь в покое.

Я бросила танец и пошла к столу. Грек постоял немного в нерешительности, потом куда-то пошел и вернулся с Элькой.

– Ну что ему еще надо? – говорю. – Я же ему сказала, где он может найти секс.

– Ты что его, к козе послала? Он твердит и твердит: «Что такое коза?»

– Ну, объясни ему.

Она что-то сказала греку, а я повернулась, чтобы уйти. И тут этот грек покраснел как рак и схватил меня за предплечье.

– А ну, пусти, – говорю.

Но он еще крепче держал меня и тянул в сторону. Наверное, хотел поговорить, или еще что. И тут, сама не знаю как, я схватила со стола пивной бокал, он первым попался мне под руку, и двинула грека бокалом по голове. Грек хрюкнул и повалился на пол, как подкошенный. Совсем как тот парень в самолете. Что тут началось! Эта девица заверещала как поросенок. Грек лежит навзничь и не собирается вставать, да и глаза закатил. Вижу, что у него на лбу кровь появилась. Сгрудился народ, не поймет, в чем дело. А я растерялась и тоже не знаю, что делать. И тут появилась Алька.

– Ты за что его так?

– Сволочь, предложил на чистом русском: «Хочешь сексу». Ну я его и огрела бокалом.

– Так, – резким командным голосом говорит Алька. – Я все видела. Этот грек… он грек или турок?

– Да грек, грек.

– Этот грек покушался на генерального директора НК.

– Да он просто схватил за руку…

– Молчи, – рычит Алька, и к окружающим. – Всем понятно, – А потом Антону, который тут же оказался. – Возьми кого-нибудь из нашей охраны, и оттащите этого насильника на кухню. Там окажите ему первую медицинскую помощь. Быстро, потащили.

И опять к окружающим:

– Все нормально. Вечер продолжается.

Ребята за руки и за ноги взяли грека и потащили на кухню. Я никак не могла унять дрожание рук и все терла салфеткой то место на предплечье, где он меня ухватил. Было впечатление, что там все мокро почему-то.

– Слушай, у тебя все покраснело, – сказала Алька, помогая мне. – Точно, завтра к утру синяк будет в полруки.

– Сильный, сволочь. Он там очнулся, или я его убила?

– Да что с этим козлом будет?

– А вдруг? Иди, посмотри.

– Там уже медсестра над ним работает. Ну и ребята его успокаивают. Да ты вся дрожишь. Пошли в номер.

Мы поднялись в номер. Алька разлила по стаканам коньяк, бутылку которого она, конечно, не забыла прихватить со стола.

– Давай, давай, пей, тебе сейчас в аккурат надо.

Мы выпили, закурили.

– Надо же, – говорю. – Прямо одно к одному. Тут еще Степка заболел, отец звонил. Что он ко мне прилип?

– Что прилип, что прилип? Красивая женщина. Потому и прилип. Ну здорово ты ему врезала. Молодец. Никак от тебя не ожидала. Его бы шокером…

– Я свой в Москве забыла. Торопилась, не до этого было.

Тут прибежала Светка.

– Что там у вас? Чайка, вас обоих, срочно к себе!

Мы притушили сигареты и поднялись к Чайке.

– Ты молчи. Я начну и все объясню. А ты уже потом, – говорит Алька.

И, как только мы вошли, Алька решительно и громко, как на судебном процессе прокурор, гневно сверкая голубыми глазами, начала обвинительную речь:

– Полина Ивановна, вы на каком базаре нашли этого козла? Во-первых, дезодорантом не пользуется, во-вторых, зубы не чистит. У него изо рта как из помойки. И эта сволочь набросился на генерального директора фирмы НК с целью покушения на изнасилование. Она же в шоке. Едва на ногах держится. Посмотрите, у нее уже рука синяя.

И Алька подняла мою руку, показывая предплечье.

– Еле отбилась от насильника.

Тут вошли Антон и эта девица, она оказывается переводчица.

– Как он там? – спросила Чайка.

– Встал, – ответил Антон. – Я думаю, ничего серьезного. Ну будет шрам небольшой. В общем, легкое сотрясение – не больше. Лоб у него, конечно, рассечен. Наверное, краем бокала. Вероника, однако, у тебя ручка тяжелая и удар стремительный. Не дай бог с тобой ссориться.

– Ну, слава богу, – говорит Чайка.

– Так, я продолжаю, – говорит Алька. – Пока грек не побежал в травмпункт, надо его опередить. Вызвать полицию по факту покушения на изнасилование, пусть возбуждают дело. Свидетелей достаточно. Я, Антон, вот эта Элечка.

– А я что? – жалобно запищала Эля.

– Не что, а как! – налетела на нее Алька. – Будешь говорить, как скажу. Поняла, пташка кипрская.

– Алевтина, да остановись ты, – взмолилась Чайка. – Поостынь немного. Давайте разберемся.

– Что произошло-то? – обратилась она ко мне.

Я рассказала. Чайка как принялась хохотать. И сквозь слезы спрашивает:

– Так и сказала… лови козу для секса – ну, Вероника, ну порадовала. Лови козу для секса! А я, правда, в горах видела, ходят козы. Ну, тут любой мужик взбеленится, даже грек.

– А он что соображает, – кричит Алька. – Генеральному директору фирмы НК: «Хочешь сексу?» Это же беспредел! А ты куда смотрела, – набросилась она на Эльку.

Та взмолилась обиженно:

– Я-то при чем? Здесь так принято – познакомились вечером, и пошли в постель. Это же Кипр, курортный заповедник. Это же не Москва. Может я чего перевела не так? Хотя…

– Вот это мысль, – воскликнула Чайка. – Именно, не так перевела. Это и будет основой разборки. Молодец! Не так перевела… Так сказать, языковый конфликт.

– Но нам надо первыми, а то он в травмпукт, или больницу.

– Алевтина, не суетись. Грек этот целиком и полностью зависит от наших поставок. Мы же его знаем. Куда он от нас… Еще будет цветы Верунчику носить. И шампанское. Лишь бы выжил.

И она опять начала смеяться.

– Ну, Вероника, ну развеселила. Лови козу для секса. Так их немытых!

9

Через два дня, как и говорила Чайка, грек принес букет роз, конфеты и шампанское. Он выучил даже несколько слов по-русски. Пришел с Элькой. Одет в приличный костюм, белая рубашка, галстук. Расплываясь в улыбке, произнес:

– Прошу меня простить, – замялся слегка и добавил торжественно. – Вы такая красивая, и я совсем потерял голова, – он протянул мне свою визитку. И, показывая пальцем на визитку потом на себя, потом на меня и опять на себя, сказал уже по своему, показывая что-то Эльке.

– И без перевода ясно, – говорит Алька. Визитку просит твою.

– Твою визитку просит, – тут же перевела Элька.

– У меня местных нет.

– Дай ему московскую, черту немытому. Пусть думает и гадает.

Я так и сделала. Грек, улыбаясь, пятился к двери и, кланяясь с широчайшей улыбкой на роже, удалился, тщательно прикрыв за собой дверь.

– Ну заработала, подруга, – смеялась Алька. Жаль только он не знал, что мы, в связи с последними событиями в нашей жизни перешли на коньяк.

И Алька принялась открывать бутылку. Элька улыбаясь, говорила:

– Чайка так с ним говорила, что он выполз из ее кабинета почти на четвереньках. Она ему, во-первых, сказала, что у тебя за фирма, что ты генеральный директор. И прочее, прочее. Что у твоей фирмы связи по всему миру. Но так же сообщила, что ты не замужем. Как бы, между прочим. Грек тут же слегка вздрогнул. И стал пахнуть еще крепче. Кстати, он тоже не женат.

– Слушай, а чего они здесь дезодорантом не пользуются? Вроде бы не бедный.

– А сейчас считается шиком, когда от мужика воняет. Здесь ведь курорт. Они считают, что это на отдыхающих женщин действует возбуждающе.

– Так ведь противно.

– Не скажи. На всех по-разному действует. И они считают, что в северной Европе, у разных там финнов, шведов, прибалтов у мужиков очень плохо с потенцией. И северные женщины по настоящему мужскому духу тоскуют. Точно вам говорю.

– А как к русским относятся?

– Ну, здесь и так и этак. Но он взял телефон отеля и запомнил твой номер. Твое имя, фамилию спрашивал. И просил тебе передать, что он тебе обязательно позвонит, за ним хороший ужин. Так что жди звонка.

– А про секс с козой?

– Про козу ни слова. Но его впечатлил твой поступок. Я, конечно, взяла все на себя. Мол, это неправильный перевод. И она, то есть ты, была разгневана и оскорблена. А тут еще Чайка напустила важности.

10

После случая с самарским мужичком, когда Чайка провела адвокатов мордой по газону, они заметно озверели. Стали требовать, чтобы мы заучивали их позиции чуть ли не наизусть. И мы сидели и долбили. Скука ужасная. К тому же постоянно морда этого Шныря перед глазами. Но Алька сказала, что надо стараться и не подавать виду, что нас что-то не устраивает. Так мы и учили.

Вопрос. Предполагаемый ответ. Правильный ответ.

Слушать ответы иногда приходила сама Чайка. Надо сказать, она баба настойчивая и знающая. Раз она пришла, а мы с Алькой уже закончили, и у нас по всему номеру были разложены эти самые секретные, как говорил Шнырь, записи.

– Вас ваши адвокаты хвалят, – говорит она.

– Стараемся, Полина Ивановна, стараемся. В Матросскую Тишину не хочется.

– У других не очень получается, – говорит она. – Но для нас главное – это московские фирмы.

– У нас же регистрация в регионах, – говорю я. Мы уже со Шнырем все это усвоили.

– Молодцы, молодцы. Но я имею в виду тех, у кого офисы в НК, – и вдруг говорит. – Девки, у вас сейчас занятия закончились, у меня тоже рабочий день подошел к концу. А не выпить ли нам, как бывало, дома, чтобы крепла дружба и солидарность трудящихся. Вот что-то мне хочется выпить. А как коллектив к этому относится?

Конечно, мы были в восторге от этого предложения.

– Алевтина, не по службе, сбегай за коньячком ко мне, и там шоколадки и лимоны. А в холодильнике икра красная и хлебушек. Ты же у меня там все знаешь. Вот тебе ключ от кабинета.

И Алька весело помчалась наверх.

– Пока она там бегает, я тебе, Верунчик, такую новость сообщу.

Я сразу же насторожилась. Что это за новости? Сейчас хороших новостей ждать не приходится.

– Ну, во-первых, о твоем героическом поведении знают уже во всей НК. И в Москве, и в Лондоне. И в Израиле. Не удивляйся. У нас новости быстро разносятся. Все, конечно, в восхищении. Мол, знай русскую женщину. Как там у классика: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». А я бы еще добавила в духе времени: не заложит, не продаст. Ну и вице-президент всей нашей безопасности просил номер твоего мобильника. На всякий случай. Сказал, что не хочет, чтобы все знали, если он вдруг позвонит.

– А разве у вас не записано?

– Почему-то не записано.

Вошла Алька с коньяком, шоколадом, лимонами и икрой. И мы с ней быстро все приготовили и порезали.

Мы выпили по одной и сразу же по второй. И почти тут с небольшим перерывом – по третьей. У нас этот блиц стал нормой. Чтобы так сказать сразу ударило по шарам. И тут, когда мы уже слегка расслабились, или можно сказать вошли в норму, Чайка говорит:

– Мы ведь тут что затеяли, девки. Мы решили выдать вас замуж. Вот этот вечер эту цель и преследовал. Познакомить вас с местной и разной там другой элитой.

Мне сказали, чтобы я вам этого не говорила. Но вы все равно бы догадались, вы же не глупые. А я хочу, чтобы все было по-честному, раз мы оказались в одной лодке. Потому я этот вечер вам организовала. Бизнес-элиту местную пригласили. Старались отбирать неженатых. Чтобы не шпана какая-нибудь. С нашей стороны помощь будет во всем. Но если кто не захочет, или не получится, никаких претензий. Но хотелось бы. Объясню, почему. События могут повернуться непредсказуемо. И нам не хотелось бы, чтобы вас следствие терзало. Там люди умеют работать. Мы здесь постараемся вас содержать сколько возможно. Официально все вы числитесь в отпуске – это несколько месяцев, а там можно и якобы за свой счет. Сейчас отпуск без содержания может длиться годами. Но если вы выходите замуж, то сразу снимаются все эти вопросы, и вы остаетесь на законных, даже для следствия, основаниях. Потому что, сколько времени будет это следствие продолжаться – неизвестно. А когда с хозяином решат, а у нас нет сомнений, что с ним решат положительно, вы с почетом возвращаетесь, или как там у вас получится. Местные здесь очень даже состоятельные мужики, и к семье у них отношение традиционное, не что наши болтуны. Вы все были замужем. Для вас это все решается легче.

– Слишком много мужей потребуется, – говорю я.

– О провинции речь не идет. Нас беспокоят лишь московские фирмы. Те, у кого баланс в нашем ЦБК. Ну, понимаете почему. Как вам задумка? Повторяю, если бы у вас не было опыта в замужестве, другой был бы разговор. Вот у Верунчика уже есть очень даже неплохой претендент? Так сказать готовый вариант.

Мы все дружно расхохотались.

– А что? Молодой, красивый, состоятельный мужик. У него хорошая семья, отец тоже бизнесом занимается. Великолепный дом на берегу моря. Апельсиновый сад.

– А козы? – смеется Алька.

– Козы тоже имеются. Нет, без шуток. Очень хороший вариант. Он уже на тебя серьезно запал.

– Этот вопрос требует дополнительных вливаний, –говорит Алька, наливая еще в бокалы.

– Вот чего, Алевтина, я в тебе люблю, – говорит Чайка. – Это твою сообразительность и стремление к порядку. Ты сейчас на каком курсе?

– На четвертом.

– Когда закончишь, я тебя возьму в аппарат. К себе в помощники. Сразу возьму. Не обижу с зарплатой. У вас, конечно, свободы больше. Но мне кажется, у меня тебе будет лучше.

– Подумаю, – говорит Алька. – После отсидки прямо к вам.

Мы рассмеялись.

– Вот за это я тебя и люблю.

– А ты, красавица, почему не учишься? – обратилась она ко мне. – Сейчас это просто. Я лично прибавлю тебе средств на учебу.

– Уже учусь. На пятом курсе. В академии управления.

– Выходит у меня устаревшие данные.

– Алька меня в вуз почти силой загнала. Говорит, что диплом еще никому не мешал. А поскольку у меня считалось образование среднее техническое, то приняли сразу на третий курс.

– Я слышала, ты делаешь великолепные прически?

– У нее талант, – говорит Алька. – Все наши только у нее и стригутся. В салонах таких мастеров не встретишь.

– Ну, мы с тобой об этом поговорим, – говорит Чайка. А сейчас обрати внимание на этого грека. Он очень достойный претендент. Кстати, он даже жалуется. Элька мне говорит, что он несколько раз тебя спрашивал, а ты не хочешь подходить к телефону, не отвечаешь. Ну сходи с ним, погуляй. А там видно будет. Приставать к тебе он уж точно не будет. Знает, что у тебя рука тяжелая.

Мы повеселели. Алька налила еще по одной. Чайка вначале протестующе помахала рукой, а потом этой же рукой махнула, как бы говоря – пить, так пить.

– А ты здорово его. Козу лови для секса.

И мы опять начали смеяться.

– Но его это впечатлило. Очень впечатлило. Элька ему еще загнула про неправильный перевод. Про твою неприступность. Она у нас это умеет. И прочее. Я когда рассказала нашим всем, они были просто в восторге.

– Каким-таким нашим? – спрашивает Алька.

– Вы знаете. В Лондон, в Израиль, – уклончиво ответила Чайка.

– В Матросскую Тишину, – вставила Алька.

Чайка опять расхохоталась:

– Ну Алька, ну Алька! А что, и в Матросской Тишине тоже узнали. Они, между прочим, очень даже интересуются, как мы тут на свободе их интересы блюдем.

Она замолчала, покручивая бокал в руке, потом так раздумчиво проговорила:

– Да, Матросская Тишина – не Кипр. И не Мальдивы. И, конечно, очень туда не хочется. Даже если эту путевку профсоюз оплачивает. Между тем, девки, расколюсь перед вами. Только ша… никому, я имею в виду работникам. Наши олигархи об этом знают. Я вынуждена была им доложить. Не дай бог, просочилась бы само собой. Ну в общем… Подходили ко мне и в Лондоне, и здесь на Кипре. Неприметные люди, но со значением. Предлагали вернуться. Говорят, ты нам не нужна. Из НК нам вообще никто не нужен. Кроме хозяина. Можем от имени руководства прокуратуры даже гарантийное письмо дать. Вернись и расскажи, как работали. Вот и все. Причем именно с точки зрения руководителя финансов. Больше нам ничего не нужно. Нарисуй свои финансовые схемы. И все. Ведь у вас же с налоговой все было нормально. Тебе просто нечего скрывать. И бояться. Нам и так все известно про схемы НК, про финансы. Но для протокола, для суда твои показания бесценны. Предлагали встречи с большими людьми, которые многое могут решить.

У нас с Алькой чуть волосы дыбом не стали.

– Неужели, такое предложение? – выдохнули мы.

– Такое предложение, – задумчиво произнесла Чайка. – А потом вот Макаровского арестовали, Перелезина, Паршину. Вот и доверяй им.

– Ну а вы? – брякнула я, не подумавши, и тут же пробормотала. – Да, все понятно. Извините за глупость.

Но Чайка как-то не особенно и среагировала на мои слова и продолжала:

– Конечно, приняла бы предложение и жила бы спокойно в Москве. И дети были бы в Москве, рядом. Не нравится мне в этом Лондоне. Этот Тэди еще, поганый. В Москве один, в Лондоне другой. Все стремятся уворовать побольше, пока хозяин в отсидке. Я знаю, и вам предлагали, переведи средства туда, переведи сюда. Не пожалеете. Ваш процент мы учтем. Но вы молодцы, держитесь.

– Кто же вам стучит?

– Стукачи всегда находятся. Но вы правильно делаете, что осторожно подходите к этим предложениям. Тут не только мы. Тут следствие вас может прихватить. При чем они быстрее это сделают, чем мы. И тогда уже верный путь в Матроскую Тишину. У них же все счета фирм НК под контролем. И стукачи тоже имеются. Или как там у них: «добровольные помощники». Вы знаете, что случилось с Турцыным.

Мы знали, что Турцына взяли за обналичку, причем уже сейчас, без хозяина.

– Так что, девки, лучше не соблазняться. Все потерять можно.

– Вот вам обещали не привлекать. Так ведь обманут, – говорю я.

– Нет, им невыгодно обманывать. Ну а там законно-незаконно… Какое в наше время это имеет значение? Не мне вам объяснять. Все мы в одном котле варимся. Но не могу я. Как тот, Дятлов. Ведь циник до мозга костей. А молчит. А мог бы такого наговорить. И глядишь, выторговал бы себе что-нибудь. Точно выторговал бы. А он многое знает, что может порадовать следствие. Многие опасаются, что он расколется.

Видно было, что она основательно захмелела.

– Ну ладно, пора и свою нору. – сказала она устало. Потом вдруг снова встрепенулась. – А знаете, что девки. Я вам с высоты своих замужних лет следующее доложу. На мой взгляд, сейчас у нас семья разрушается с поразительной скоростью. Ее, конечно, большевики еще разрушили, уничтожив частную собственность. Стало нечего передавать детям. А если так, то зачем они? Это я так, упрощенно. Но это очень действовало на сознание, причем именно грамотных людей. Потом пытались исправить. Но основание осталось прежнее – нечего передавать детям. А копить считалась прямо, чуть ли, не позором. Ну а сейчас разрушает семью падение роли мужчины. Именно его. Равенства между мужчиной и женщиной в браке не должно быть. Это разрушает семью. Я вам про себя расскажу. Ну кто я была в начале девяностых, в самом начале? Бухгалтер. Повод для насмешек. Зарплата тоже смешная. Помните эту песенку: «Бухгалтер, милый мой бухгалтер?» Так и у нас в семье было. Я бухгалтер. Муж – инженер на заводе имени Лихачева, причем он получал больше меня. Ненамного, но больше. А потом я завертелась в этих кооперативах, потом в банках, потом в нашу НК. Он тоже повышал свой статус, но, конечно, не так как я. Просто у него не было условий для этого. А потом разность начала увеличивать из года в год. И намного. И это начало действовать. Причем началось с него. Я вижу, он стал перед детьми, у нас их двое, стесняться, что я зарабатываю больше. А дети они, конечно. чудо. Но они порой могут быть безжалостными. Потом, правда, спохватятся.

– Это нам знакомо, – вставила Алька. – Мы сами не без греха.

– Вот именно, Алевтина, именно. И другое началось. Эти цветы жизни, они ведь как зверьки, интуиция у них богатейшая. А зверек он кто сильнее, к тому и тянется. А в нашей жизни, кто больше зарабатывает. У кого выше статус. Я сама за руль боюсь садиться. Да и не люблю. Ну и, вы знаете, НК предоставила мне автомашину, и не какую-либо, а мерседес. И водитель, он же охрана, при мне. Эти зверьки все это видят. В общем, на него это начало действовать. Давить начало как пресс, понемногу, но неотвратимо. Но он умный мужик и сдерживался. Но это чувствовалось. Исчезла искренность в отношениях. А это в семье самое главное. В семье все-таки мужик должен быть хозяином. У всех это по-разному. Тут рецептов не может быть. Но женщина должна оставаться женщиной. А в наше время считаю, мужикам даже труднее чем нам. Причем именно морально труднее. Немногим ведь удалось выбиться. И на них это сказывается. Вон у тебя, Вероника. Извини, но я, естественно, знаю твою историю. Причем хуже всего именно порядочным мужикам. Нам бабам тоже нелегко, в какой-то степени может и труднее. Но мы привыкли страдать. Так было во все времена. Нас страданиями и трудностями не удивишь. У нас это в крови. А они с трудом привыкают. Войну и то легче переносили, чем унижение, в котором оказались. Там убить могли, но оказалось, что унижение и нищета страшней смерти. И он со мной не поехал в Лондон. Он дома остался. Дети со мной. А он дома. И как дальше будет – одному богу известно.