Текст книги "Крик"

– Вы его знаете. Подойти к нему можно.

– Мы его, конечно, знаем. Он работает не один десяток лет. Подойти к нему можно. Но только поздороваться – не больше.

– Неужели такие еще сохранились? Мы же тоже не один год работаем со следствием, с прокурорами.

– Подойти можно, поздороваться – но не больше.

– Ну это вы говорили. О рациональном – чтобы вообще не давали показания. Что имели в виду?

Лобов смотрел на Деревянченко с очевидным удивлением.

– Не пугайтесь. Ничего криминального. Они должны остаться за границей. Например, как Антонио Вега. Остался – и все с ним спокойно. Вот с Макаровским это не получилось. Он наотрез отказался остаться. К тому же его допрашивали, все шло нормально. Даже отпустили в отпуск на Кипр. Он уверился, что все будет нормально. С женщинами все в этом плане будет гораздо проще. Нас в основном интересуют несколько фирм, генеральные директора которых живут в Москве и имеют фактический офис на Гусарском. Директора пяти основных фирм, через которые шли потоки денег – Макаровский, Вега, Астахова, Корнева, Звонцова. У остальных фирм, особенно в провинции, обороты небольшие. Макаровский дает нужные показания, Вегу им не достать – никто никогда его не выдаст России. Остались три очень молодые женщины. И, надо сказать, красивые женщины. Не представит большого труда выдать их замуж на Кипре за иностранцев. Они все незамужние. Красивые женщины. Как их кадры подбирали?

– Дятлов их подбирал, – сказал, хмурясь, Лобов. И спросил. – Это что, обязательно?

– Конечно, нет. Но это самый простой способ, чтобы решить вопрос – они не возвращаются, никаких показаний. А если их попытаются привлечь, объявят в розыск как Вегу, то их по делу НК никто не выдаст. У вас имеются какие-либо возражения?

– Нет, что вы. Никаких возражений. Но это действенные меры? Я имею в виду – замуж и прочее?

– Самое простое и самое верное. И самое безопасное. Кто из наших женщин не желает в настоящее время выйти замуж за иностранца? Они все незамужние.

– Полина Ивановна, может быть, издать приказ по НК?

Все рассмеялись.

– Приказом, пожалуй, не получится, но вот создать на Кипре условия, при которых они будут иметь возможность знакомиться с иностранцами как бы во время отдыха между занятиями – это возможно. Пригласим самую высокую местную элиту по какому-нибудь случаю. В гости к работникам НК.

– Надеюсь не бомжей портовых, – не унимался Лобов.

– Что вы, Олег Игоревич. А вы видели этих генеральных?

– Видел издали. На совещаниях, иногда.

– Это же красавицы. При закоренелом советизме Дятлова удивляешься, как он сумел таких подобрать. На них наверняка будет спрос, и очень немалый. Как бы среди местных дуэли не начались.

– А они согласятся?

– Конечно, если прямо заявить, отвергнут предложение, да еще скандала не избежать. Среди них есть девочки с характером. Например, Астахова. Та умеет за себя постоять. Да и другие тоже с достоинством. Они в НК не замечены в шашнях ни с кем. Кроме того, Дятлов докладывал, что в связях порочащих их честь и достоинство не замечены. К тому девочки сейчас материально себя нормально чувствуют. Я откровенно говоря не очень верю в успех операции, но попробовать можно.

– Обязательно нужно пробовать, – говорит Деревянченко. – И если этот вариант сработает, то у нас выходит очень неплохая картина с отсутствием доказательств. Макаровский показывает так, как надо по схеме.

– Это точно, Полина Ивановна?

– Точно. Мы обязали всех адвокатов делать выписки из протоколов допроса. Это, оказывается, по закону можно. Ну, они, конечно, переписывают протокол полностью. Поэтому у меня имеются все протоколы допросов. Нет, в Макаровском я уверена. Володька – он такой человек.

– Какой?

– Старой закалки.

– Советской что ли.

– Советской.

– Вот и выходит, – продолжал Деревянченко. – Макаровский показывает как надо. Антонио Вега никогда у них не будет. И если девочки еще останутся за границей – у них нет прямых доказательств. А по документам хозяин лишь осуществлял общее руководство НК. Такова вот концепция защиты.

– А Падалка сотоварищи согласен с вашей концепцией?

– Надо сказать, что идея о концепции, исходила именно от адвокатов хозяина. У них это официальная правовая позиция, как мы адвокаты говорим.

–А у защиты генеральных – у вас какая должна быть официальная правовая позиция, как вы изволите говорить? – спросила Чайка.

– Откровенно?

– Конечно, откровенно, мы здесь все свои и нам интересно знать все.

– Если говорить откровенно, генеральным выгодно будет, если их признают подписантами.

– Что это за подписанты?

– Ну, есть такой термин. Это те, кто лишь подписывает документы, которые им приносят на подпись, независимо от занимаемой должности.

– То есть как там у классиков: «Я Фунт».

– Это не совсем верно. Фунт сознательно готов был отвечать за других. Сознательно. А у генеральных нет никакого желания отвечать за других.

– Вы хотите сказать, что они могут взбунтоваться?

– Если узнают – могут. Но они у вас в правовом плане практически беспомощны. Ничего не знают. Правда тут есть и другой момент. Это позиция следствия по этому вопросу. Следствие может обосновать все так, что независимо от того знали генеральные о том, что они подписывали, или не знали – они несут ответственность в соответствии с законом.

– Это мы знаем, – сказал Лобов. – Незнание закона не освобождает от ответственности.

– Вот именно. Тут вы совершенно правы.

– А нельзя ли как-нибудь повлиять на эту самую позицию следствия?

– По многим делам это получалось. Но тут дело на контроле у самого нелегала, как говорит дорогой Сэм.

– Я говорил, что он не был нелегалом.

– Ты можешь помолчать? – опять не сдержался Лобов, и к Деревянченко. – И нельзя ничего сделать?

Деревянченко развел руками.

– Стараемся.

– Это, конечно, замечательно, – согласился Лобов. – Но по делу мэра и по тамбовскому мы видим, как концепции иногда рушатся по совершенно непонятным причинам.

– Это верно, – подтвердил Деревянченко. – Самые на первый взгляд верные дела, бывало, кончались катастрофами. Я это по адвокатскому опыту знаю. Поэтому вам следует будоражить всю западную общественность, все СМИ.

– Это мы будоражим, – усмехнулся Лобов. – Вот надеемся на приезд в Россию на восьмерку Буша и прочих лидеров западных стран. Они, конечно, все возмущены преследованием хозяина и считают, что дело носит политический характер. Может быть, навалится весь мир, как говорят на Руси, и выйдет хозяин. Деревянченко – в России, ты Сэм здесь – в Лондоне, другие наши друзья в восьмерке. По ниточке, по ниточке – глядишь что-то и совьется.

– Как говорят на Руси, с миру по нитке – нищему кафтан, – улыбается Тэди.

– Отстал ты здесь, в Лондоне, дорогой Сэм от российской действительности. Теперь в России говорят по-другому: «С миру по нитке – нищему петля».

– Однако, горькие шутки, – говорит Чайка.

– Согласен. Горькие. Ну, пошутили и за дело, дорогие соратники. Или как там у следователей? А, Деревянченко?

– У следователей по делам говорят: «подельники».

– Вот, вот, дорогие подельники. Или еще – братаны.

– Что-то у вас с настроением сегодня, Олег Игоревич.

– Это ты, верно, заметила, Полина Ивановна. Настроение – неважнец.

Гусарский переулок

Я со страхом ждала, чем закончится это мое неповиновение. Но страх влипнуть и оказаться в Матроской Тишине, как Макаровский, был еще сильнее. И вдруг через неделю Федоровна подает мне договор по этому же векселю. Читаю, и там написано, что мы по просьбе «Нафта» даем им отсрочку по выплате по векселю на полгода под те же проценты и, конечно, их письмо на ту же тему. И визы всех подразделений. Я не выдержала и спрашиваю Федоровну:

– Ты читала?

– Ознакомилась. И скажу тебе, Вероника Николаевна, изумлена.

– Чего это ты меня так официально?

– А потому что ты – генеральный директор. Положено так.

– Ну на ты мы все-таки останемся.

– Останемся. Чего нам с тобой делить? Знаешь, я думаю они сейчас перепуганы. При хозяине этот договор был обычным делом. «Нафта» ведь наша фирма. А сейчас все эти службы могли и вправду тебя подставить. Хотя думаю вряд ли, но чем черт не шутит. Так что считаю, что ты была права.

Альку такой оборот событий прямо так вдохновил. Открытый бунт и никаких последствий. Действительно в НК что-то происходит фундаментальное.

– Это на них повлиял арест Макаровского, – предположила я.

– Я тоже так думаю, – согласилась она. Они видят, что к нам подобрались вплотную. И, наверное, скоро начнут допрашивать. Могут возникнуть разные вопросы, в том числе и по твоим векселям. Надо нам с тобой готовиться.

– А как?

– Если говорить о документах, то это уже поздно. И не от нас зависит. Документы в ЦБК и следствие про них все знает. Надо себя психологически подготовить.

– Ну а как?

– Как готовятся преступнички к тому, чтобы держать ответ и, возможно, к наказанию?

– Я где-то читала, что их тянет на место преступления. У нас место преступления – ЦБК.

– Верно, – смеется Алька. – Но там мы и так каждый день бываем.

– А не пойти ли нам к Генеральной прокуратуре? Мой отец туда чуть ли не каждый день ходит. Я по телеку видела, как там кучкуются противники и защитники нашего хозяина. Отец, конечно, противник, а вот за хозяина – студенты с плакатами и либералы.

– Ну в защиту Володьки Макаровского никто не ходит.

– Вот мы и пойдем. Не с плакатом, так с горючими слезами.

2

Алька оставила свой «опель» в переулке, и мы направились к зданию генеральной прокуратуры. Мы по телеку видели, что протестующий народ там собирается. И точно видим, стоит толпа человек пятьдесят-семьдесят с плакатами разного характера. Причем было видно по плакатам, где стоят те, кто за нашего олигарха, а где те, кто против. За нашего олигарха – народ молодой, наверное, студенты и либералы, а с другой стороны – трудящиеся и пенсионеры. Одни требуют, чтобы освободили безвинно арестованного, другие требуют сурового наказания. Между ними наряды милиции, человек двадцать, не меньше. С одной стороны плакаты, требующие свободу нашему шефу. Там про Басманное правосудие и прочее, прочее. С другой стороны плакаты: «Мошенников и воров – к ответственности», «Плати налоги и сиди спокойно», и прочее. Мы искали хоть один плакатик с требованием освободить Володьку Макаровского. Ни одного плаката. Вдруг Алька толкает меня:

– Смотри. Да ты вон туда, туда смотри.

Я посмотрела, куда она указывала и, бог ты мой! Стоит мой папаня, рядом с ним крепкий мужичок, а папаня держит плакат, на котором вдохновляющий всех трудящихся лозунг: «Вор должен сидеть в тюрьме».

Стоит так гордо, подбоченясь, и что-то кричит в сторону студентов и либералов. Чтобы расслышать, мы подошли ближе. Папаня много чего кричал, но все сводилось к следующему:

– Почем совесть? Сколько нынче стоят тридцать серебренников? Долой олигархию!

И столько в нем ярости, что если бы не менты, которые эти два лагеря сдерживали, папаня точно ринулся бы в бой.

– Вот так папаня, – говорю я Альке.

– Праведный народный гнев. А студентам платят – он прав. Я сама переводила университету деньги с моей фирмы. А ты что не переводила?

– Переводила. И фондам каким-то, и управлениям внутренних дел, и еще каких-то дел, и ассоциациям бывших прокурорских работников, и бывших кэгэбистов, и бывших грушников. Я удивляюсь, что наш олигарх еще сидит. Все-таки его должны отпустить. Ведь всем платил, кого же он обидеть мог? Или кому-то показалось мало, и они решили заработать еще?

Мы с Алькой потолкались еще некоторое время и пошли к ее машине.

– Ну, папаня, ну, папаня, – удивлялась я. Ну я с ним вечером разберусь.

3

У меня с отцом были непростые отношения. И он, и мама, но особенно он, хотели, чтобы я поступила в институт. А я никуда не хотела поступать, ну в институт, конечно. Училась я очень хорошо. И отец надеялся, что я поступлю и был очень недоволен, когда я вместо девятого класса, пошла в этот колледж. Но я насмотрелась разных передач по телеку. Слава Зайцев и прочее. Конкурсы мастеров, модные прически. А у меня был неплохой вкус. Еще в школе все это замечали. И это мне нравилось. Это потом суровая действительность прояснила мне кое-что, но отец этого своеволия мне простить не мог. И когда что-нибудь возникало, какой-нибудь спор, он с чувством говорил:

– Да что с тебя взять, пэтэушница.

Этот колледж в советское время был ПТУ. Я ему пыталась объяснить, что работа мастера по прическам – это искусство. Но он на это говорил:

– Грязные головы и сальные волосы обрезать – вот все твое искусство. Скажи, что лень учиться было, а ведь не совсем дура, хорошо ведь училась.

Ему, конечно, обидно было. Сам он закончил инструментальный институт. Был начальником цеха. Это сейчас у них все развалилось, завод закрыли и продали, а так он был уважаемый человек.

Но после смерти мамы отец стал мягче. Я очень боялась, что он еще раз женится, ведь он не старый, и я со страхом ожидала, что появится какая-нибудь чужая женщина. Я видела, что у отца есть женщины, но домой он никого не приводил. А я бы точно ушла от него, если бы он кого-нибудь привел. А когда я вышла замуж, мы с Игорем жили у нас. И отец с Игорем нормально ладил. У нас туго было с деньгами, и отец бомбил на нашей «копейке», которую ему в свое время выделил профком за хорошую работу. И хотя Игорь приносил домой совсем мало денег, он к этому терпеливо относился и никогда его не упрекал. Даже защищал, если я порой высказывала свое недовольство.

Но когда я после поступления на работу в НК стала приносить очень неплохие деньги, у нас вообще с ним не возникало проблем. Он водил Степку в детский сад, ходил по магазинам. И даже как-то мне сказал, что он не против, если я вдруг приду домой со знакомым мужчиной. Я же говорит, понимаю, что ты молодая красивая женщина. У тебя должны быть мужчины. Я ему:

– А ты почему женщин не приводишь?

– Сравнила. Я уже старый. А у тебя все еще впереди. Ну случилось так с Игорем, не выдержал. Замечательный был парень, мне его искренне жаль. Хотя считаю, что он не должен был опускать руки. А вот ты у меня молодец. Барахтаешься отчаянно, как та лягушка в кувшине с молоком. Всю округу перестригла и перебрила, этими грязными головами не гнушалась. И у тебя выходит.

– Мне нельзя руки опускать, у меня Степка, ты.

Но вот в отношении новых порядков, либералов и олигархов, а также журналюг, он был непримирим. Особенно не любил журналюг. Считал, что от этих холуев Запада и олигархов все зло. Запад он люто не любил. Говорил:

– Мы этих сопливых демократов спасли от Гитлера, а они теперь над нами изгаляются с помощью наших журналюг.

Домой я пришла раньше отца, приготовила ужин. А отец сегодня должен был зайти в садик за Степкой.

Наконец они со Степкой пришли, и с ними наш сосед Сергей Сергеевич.

Отец часто его к нам приглашал, смотрели вместе телевизор, и напряженно спорили по разным вопросам, по поводу какого-нибудь сообщения или передачи. Сергей Сергеевич жил один в трехкомнатной, такой же как у нас, квартире. У него лет пять назад умерла жена, единственный сын погиб в Афганистане, и родственников никаких в Москве не было. Он был профессором, преподавал историю в институте, но в институте были большие сокращения и он оказался на пенсии.

Сергей Сергеевич пытался отказаться от ужина, но отец был неумолим. Ему нравилось спорить с Сергеем Сергеевичем, им вдвоем и вправду было лучше. По случаю гостя, я поставила на стол бутылку виски.

– По какому случаю такая щедрость? – улыбнулся отец. – Олигарх премию выписал?

– Ну да, из Матросской Тишины.

Отец усмехнулся. Мы выпили и он говорит:

– Знаешь, что Сергей Сергеевич, сегодня стою я на своем посту со своим плакатом. На нем цитата из любимого всем народом сериала…

– Какой сериал? Рабыня Изаура?

– Какая рабыня… Ну наш сериал, с Жегловым и Шараповым. Помнишь там его классическую формулировку.

– Помню, помню. Вор должен сидеть в тюрьме. И каким способом я его туда упеку, для народа не имеет значения.

– Вот, вот, – сказал отец. – Стою я с соратниками с этим плакатом у уважаемой народом генеральной прокуратуры. Стою я там и гляжу – бочком, бочком, в толпе пробираются два генеральных директора известной теперь всему миру нефтяной компании. Причем без охраны и, как я понимаю, инкогнито.

Сергей Сергеевич с улыбкой смотрит на меня.

– Ты что ли, Вероника? С кем это ты?

– С кем, с кем. Да с Алькой Астаховой.

Алька бывала у нас, и Сергей Сергеевич тоже от нас слышал о ней.

– А ты значит – часто бываешь? – спрашиваю у отца.

– Как только студенты и либералы собираются, так и я там с соратниками на боевой пост выражать свой пролетарский гнев против этого вора и мошенника. Нас даже по телевизору показывали в новостях. Но я в экран не попал. Наверное, их мой плакат пугает. Эти проклятые журналюги снимают там разную чушь. В основном наших противников с той стороны, да ментов. А настоящий пролетарский гнев остается за экраном. Я думаю потому, чтобы других олигархов не пугать. Ну и народ на бунт не поднимать.

– Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? – вскипела я.

– Это я-то не понимаю, что делаю?

– Да, ты не понимаешь.

– Нет. Этот генеральный директор нашего криминального времени, учит меня – начальника крупнейшего в Европе инструментального завода.

– Ты понимаешь, что если посадят нашего олигарха, то примутся и за нас.

– Да кому вы нужны… На вас лишь посмотреть и любому следователю сразу станет ясно, какие вы генеральные директора, да еще нефтяных компаний. Видите ли они нефть в Москве добывают. Скважины пробурили в районе Красной площади. Прямо под Кремлем.

– Ты не понимаешь элементарных простых вещей. Я же не добываю нефть, это делают другие фирмы, я продаю нефть. Поэтому у меня офис здесь в Москве.

– Она продает нефть, – ухмыльнулся отец и продолжал с сарказмом. – Она – Рокфеллер. Или кто там еще из нефтебаронов.

– Ну нефтебарон у нас, конечно, хозяин, а мы так, исполнительные директора в его структуре. Ты вот смеешься, а как бы мы жили, если бы не моя зарплата.

– Да я разве про твою заплату говорю? Я про то, как вас всех нещадно эксплуатируют. Вас самих ведь дурят. Ну откуда у него миллиарды?

– Он зарабатывает.

– Не зарабатывает, а ворует. А вы все у него в подручных ходите. Но до вас тупых и смешных это дойдет, когда на вас наручники наденут, да и то не до всех. И не случайно у вас большинство генеральных директоров бабы. Баб легче дурить. Ну скажи мне вот честно и откровенно, чтобы управлять такой фирмой как твоя, достаточно ПТУ закончить?

Во первых не ПТУ, а колледж. А во вторых – в компании полно разных управлений, они все готовят соответствующие документы. А я потом проверяю и подписываю. У каждого в системе НК свой участок.

– Скажи мне откровенно, вот если шимпанзе обучить расписываться. Справилась бы она с твоей работой?

– Ну ты и загнул, – рассердилась я. Хотя он пожалуй прав. Шимпанзе очень даже неплохо справилась бы на моем месте. Кроме, правда, одного обстоятельства.

Он усмехнулся, засмеялся. И тут же про это и выложил.

– Кстати не случайно вас красивых принимают, очень не случайно. Им же не мозги ваши нужны. А кое-что другое. У вас и Алька красивая, и Светка. Про тебя и говорить нечего. Ума немного, но все остальное очень даже ничего.

Но тут за меня вступился Сергей Сергеевич:

– Тут вы не правы, Николай Иванович. Просто у них в компании руководство рационально мыслит, и на должности подбирает людей, которые этой должности соответствуют. Капиталист просто так деньги платить не будет.

– Я про них что ли? Их вроде еще личными самолетами по Куршавелям не возят на потеху, да на веселье. Это Прохоров – как молодой еще олигарх – осторожность потерял. Нашим журналюгам и прокурорам все равно. Лишь бы платили. Если сам генеральный прокурор с проститутками в бане веселится, ну куда еще дальше? У нас совсем стыд потеряли. Хорошо, что французы на это беспредельное блядство всему миру указали. А наши либералы и журналюги ни слова у себя дома. А то юристы, экономисты, менеджеры. А это менеджеры, но своеобразные – ночные. Числятся в штате, деньги получают, кое-какую работу выполняют, где мозгов не надо. А на самом деле для утех и блядства хозяев. Так сказать, российское ноу-хау. Так дешевле обходится для олигархов, чем дорогих проституток заводить. Сейчас везде эти ночные менеджеры – на телевидении, в банках, в нефтяных компаниях, в редакциях. Прохоров по молодости их даже за полярный круг заманил. Вместо белых медведей разводит. Куда не посмотри, в любой области. Я так считаю, что ночные менеджеры – это и есть наш средний класс, который так напряженно выискивает и ждет наша либеральная общественность. Посмотрите, зарплата у них очень даже неплохая, по Куршавелям разъезжают, образование у всех высшее, дипломы сейчас легко покупаются. Вот тебе и средний класс.

– Ну Куршавель – это один такой случай, – заступился за нашу сестру Сергей Сергеевич.

– Это один, который засветился. А сколько их, что в тумане. А наши журналюги сразу кричать: «Политика, политика!» Какая там политика! Самое простое и настоящее блядство и воровство. А то политика, политика. Вот про вашего олигарха тоже… политика. А он обыкновенный вор, ворюга. А вор должен сидеть в тюрьме.

– Все так работают, – говорю я.

– Ну всех и нужно сажать, – кипел отец. – А то политика, политика. Вот за что я этих либералов ненавижу – это за лицемерие. Начинали неплохо: «Свобода слова, свобода печати, правду народу!» А как до власти дорвались, стали хуже коммунистов – воруют гораздо больше. И врут. Только Геббельс с ними может сравниться. Кто больше платит, за того и жопу рвут. Тошно на все это смотреть.

– Ну ты все-таки не так азартно около генеральной прокуратуры, – говорю я.

– А я у вас в штате не состою.

– Неделю тому назад Володьку Макаровского арестовали.

Отец из моих рассказов знал о Володьке. Знал, что тот работает генеральным директором.

Отец даже побледнел и притих.

– Он же пешка, как и вы все. За что вы Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чем не виноват.

– Вот тебе и не виноват.

– А ты менеджеры, менеджеры. Вот тебе и мененджеры ночные.

– Ну вас то не трогают? – осторожно спросил отец.

– Пока не трогают.

4

Их почему-то было трое. Я хотела закричать, что так не договаривались, но не смогла, не получается почему-то, хочу закричать, а не получается. И мне стало страшно. Ну и другое странно – нет изготовленных оборонкой масок. Я совершенно свободна. В квартире почему-то полумрак. Я еще подумала «Зачем это? Я ведь все равно не вижу?» Это я подумала, а потом до меня дошло – я же вижу. Выходит, правила изменились. Я боялась, что сейчас начнется как обычно, а их трое. И к тому же я не знаю программы действий. Они двигались по квартире, но не разговаривали и никаких действий не предпринимали. И вдруг я с ужасом обнаружила, что это происходит в моей квартире, рядом в комнате отец, а в маленькой комнате Степка. А может быть это просто обыкновенные грабители. Ужас охватил меня. Я осторожно села на кровати, соображая, что предпринять. Даже встала. И тут они стали исчезать. Как бы растворяться в воздухе квартиры. Я осторожно заглянула в комнату Степки. Прошла на кухню. Подошла к двери входной и потрогала замки. И тут до меня стало доходить, что это, наверное, сон. Но я же точно видела мужские фигуры. Правда они не разговаривали, и совершенно не обращали на меня внимание. Наконец я полностью пришла в себя, выглянула на улицу. Уже начало светать, на улице ни живой души. Весь двор засыпан снегом, свежим, белым, снег на крышах припаркованных автомашин. Из соседнего подъезда вышел мужчина и пошел в сторону остановки. Я пригляделась внимательнее. Нет. На моих гостей не похож – рост меньше почти на голову, к тому мои были без верхней одежды. И тут до меня дошло окончательно. Ведь если бы это были грабители, они должны были быть в верхней одежде. На улице зима все-таки.

Наверное, это у меня со страху глюки начались.

В офисе за чаем я рассказала о ночных пришельцах. Все естественно хохотали до упаду.

– На кого же они похожи, симпатичные хоть были? – смеялась Светка.

– Лиц-то я не разглядела. Все как в немом кино. Вот точно, как в немом.

– А к тебе они приставали? – поинтересовалась Алька.

– В том-то и дело, что нет. Будто они сами по себе, а я сама по себе. Будто мы в разных пространствах. Но я же села на диван, смотрела на них. Я помню, что очнулась уже в сознании.

– Пора к психиатру, – сказала Алька.

– Экспертизу назначат, как Володьке Макаровскому – откликнулась Светка.

– Не каркай, – оборвала ее Алька и вдруг сказала. – А знаете что, девки, пора нам с вами в церковь сходить. Самое вроде время. Кто-нибудь из вас хоть раз был там? Хотя бы из любопытства?

– Я была, – сказала Светка. – Когда мой благоверный начал пить запойно. Ходила несколько раз, свечки ставила. А однажды в церковь в Серпухов ездила. Там какая-то икона стоит в храме. Бабы, когда мужики в запое к ней обращаются с просьбами. Говорили, помогает. Но мне не помогла. Поэтому я больше в храм не пойду. К тому же меня ужасно раздражают разные бабки при храме. Глядя на них еще несчастнее становишься. Так что вы идите, а я не пойду.

– А что, – говорит Алька мне. – Давай сейчас и поедем. Пока пробок на улицах не очень. Какая тут ближайшая?

Она открыла интернет. Ближайшая к нам церковь была на Варварке. Удобней всего – и Красная площадь рядом, и мавзолей Ленина. И мы с ней поехали. Она припарковала свой «опель» в переулке. Мы вошли в церквушку – совершенно простая, без византийского излишества. И как раз происходило крещение младенца. Нам сказали, что можно присутствовать. Младенец – девчушка, очевидно, возраста около года плакала навзрыд, обняв за шею молодого парня. По всей видимости, отца. Потом оказалось, что это приятель отца, а отец в числе других стоял рядом и снимал все на камеру. Мне священник понравился. Лицо у него моложавое, высокий, стройный, но борода уже седоватая. Он что-то там читал. Но мне больше всего понравилось, как он подходил к этой девчушке. И как-то просто говорил: «Анюта, ну хватит тебе. Ну что ты так испугалась. Ты же уже большая девочка. Ну, поплакала и хватит»

Девчушка удивлено смотрела на него, но продолжала плакать. Священник сделал еще два круга. Он ходил с кадилом. И подошел опять к девчушке. И тут она замолчала. Он улыбнулся и пошел дальше по кругу. Мне лицо его понравилось, и глаза умные.

– Ну, вот видишь, – говорит он. – Господь тебя видит и принимает.

Когда они закончили крещение, мы подошли к священнику.

– Святой отец, – обратилась к нему Алька. – Перед вами две заблудшие овцы ни разу в церковь не ходившие. О боге слышали лишь по телевидению. Да когда отцы наши матом его поминали. А вот пришло время, жизнь так повернулась, что хотелось бы услышать о нем, и может быть такое понять, что помогло бы нам.

Она, конечно, говорила с иронией. Но как-то сразу, мне кажется, батюшка понял, что это далеко не шуточки.

– С чего бы нам начать святой отец? Может нам какую-нибудь службу послушать?

– Вы крещеные? Работаете? – спросил священник.

– Как и многих крестили нас родители на всякий случай. Работаем. Это просто у нас время получилось, чтобы подъехать.

– Службу можно послушать. У нас там внизу расписание имеется. Посмотрите и узнаете, когда вам удобнее. Есть вечерние службы. Есть и дневные. Послушайте, конечно. Но я почему-то думаю, что этого вам недостаточно.

– А что вы нам посоветуете?

– Приходите ко мне на беседу.

5

После того, как хозяина поместили в Матросскую Тишину, руководство компании разделилось. Одна часть сбежала в туманный Лондон, там был назначен президент английского происхождения. Основная часть руководящего аппарата, так сказать рабочая его часть, осталась в России на Гусарском. И здесь был назначен вице-президент. Но основные команды мы получали из Лондона. А до нас руководящие указания доводили через ЦБК. Нас все эти перемещения совершенно не касались. Все работали, как и ранее, только, конечно, контрактов и прочей документации стало гораздо меньше, просто гораздо. Нас это вполне устраивало. Зарплату нам прибавили почти вдвое, а если будем давать правильные показания, обещали по пятьдесят тысяч зеленых. Ну об этом я уже говорила. Здесь, правда, была одна существенная неясность. Что будет, если нашего хозяина все-таки посадят, несмотря на наши правильные показания. Как-то имелось в виду, что его не посадят.

И вот как-то утром позвонили из ЦБК и попросили зайти к ним. Причем и меня и Альку. Там Елена Федоровна нам объявила, что нам следует заключить договор с адвокатской конторой на ведение дела. Такое поступило указание из Лондона. Договор будут заключать наши фирмы. Эти адвокаты будут вести дела фирм и наши, если нас будут вызывать в прокуратуру, одним словом защищать нас. Поскольку все было за счет наших фирм, то это нас устраивало и возражений у нас не было. Адвокатам дали наши телефоны, и они будут нам звонить.

– А у тебя уже есть для них первое дело, – говорит мне Елена Федоровна и передает мне какие-то бумаги. – Сказали, что надо срочно подать иск в арбитраж.

Я посмотрела в своей комнате бумаги. Это было какое-то постановление налоговой инспекции. И уже через час по мобильному адвокат позвонил мне и предложил встретиться у нас на Гусарском. Он уже знал об этом постановлении. И Алька сказала, что ее адвокат тоже в это же время будет у нее.

Они пришли оба и одновременно.

Адвокату было где-то на вид лет тридцать пять. Росту чуть выше среднего, довольно приятное лицо. В короткой дубленке, и костюм не от «Большевички», баксов так на тысячу потянет, белая рубашечка, галстук тоже не дешевый.

– Адвокатское бюро «Деревянченко и партнеры», – представился он. – Адвокат Анатолий Сергеевич Шнырь, –и продолжал. – Адвокаты нашего бюро уже занимаются с вашими работниками.

– Макаровского не ваши защищают? – спросила я.

– Да, наш адвокат, Снуров Сергей Васильевич.

– Не очень хорошо у вашего коллеги с ним получается.

– Ну этот арест совершенно незаконный, совершенно незаконный. Снуров его, конечно, обжаловал в кассационную инстанцию. Совершенно незаконный арест.

– Когда хозяина взяли, тоже обжаловали и не раз. Толку-то от этого…

Он покраснел, пошел пятнами. Видно ему это было неприятно.

– К сожалению справедливости добиться в наших судах нелегко. Но и вашего хозяина, и Макаровского, несомненно, оправдают. У нас нет никаких сомнений.

– А в отношении нас есть какие-нибудь сомнения? Ведь мы не совершали никаких краж, присвоений. Получаем заработную плату, вот и все наши доходы.

– Вот и мы про это же говорим, – вдохновился он. – Ведь в вашей фирме на протяжении ряда лет был ежегодный аудит. Причем иностранные фирмы делали. И в налоговую вы все эти годы аккуратно сдавали отчетность, и к вам уже несколько лет ни разу не было претензий.