Текст книги "Психология сознания"

Возможно, интеракционизм более известен как картезианский дуализм, который, без всякого сомнения, представляет собой самую известную из всех теорий сознания, предложенную Рене Декартом (1596-1650). Декарт сформулировал свою теорию сознания, когда изучал природу человеческого знания и, в частности, искал ответ на вопрос, существует ли нечто такое, что мы знаем с абсолютной уверенностью, без какой бы то ни было тени сомнения. В качестве инструмента познания Декарт использовал метод систематического сомнения. Он подвергал сомнению обоснованность буквально каждого из тех утверждений, которые мы в повседневной жизни традиционно воспринимаем как нечто само собой разумеющееся. Возможно ли, чтобы мир, который мы воспринимаем с помощью органов чувств, был не таким, каким он нам кажется? Возможно ли, что этого мира вообще нет, что это лишь галлюцинация или сон? А как обстоят дела с моим собственным телом, которое я воспринимаю? Может быть, это тоже галлюцинация? Почему нет? Наши сновидения часто заставляют нас поверить в существование некоего мира, в котором мы физически присутствуем, однако позднее выясняется, что все это было лишь галлюцинацией. Тот мир, который нам приснился, не существует.

Откуда мы знаем, что в данный момент мы не находимся в состоянии сна? Декарт сделал вывод о том, что мы этого не знаем, во всяком случае, у нас нет в этом абсолютной уверенности. Декарт размышлял над возможностью существования некоего наделенного властью злокозненного демона, способного с помощью волшебства вызывать по своему желанию сложные галлюцинации и иллюзии. Если бы такой демон действительно существовал, это означало бы, что бедный Декарт заблуждался относительно существования не только внешнего мира, но и собственного тела. Существует ли нечто такое, относительно чего он никогда не мог заблуждаться? Существует ли нечто такое, что он мог бы знать с абсолютной уверенностью, вопреки коварным замыслам злокозненного демона?

Вывод, к которому пришел Декарт и который он сформулировал, является одним из самых знаменитых в истории философии: Cogito, ergo sum (Мыслю – следовательно, существую). Так Декарт указал на тот факт, что до тех пор, пока существует какой-то мыслительный процесс – даже если он иллюзорен, и любое субъективное сознательное переживание – даже если оно вводит в заблуждение, по крайней мере должен существовать и он сам как субъект этих мыслей и переживаний, чтобы иметь их. Даже если это всего лишь сон, этот сон должен состоять из чего-то, что существует. И это что-то должно быть не физической, а ментальной сущностью.

Следовательно, демону не удалось ввести Декарта в заблуждение относительно его собственного существования: он не смог создать ситуацию, при которой Декарта как субъекта переживаний и мыслей вовсе не существовало бы, однако он был бы обманным путем вовлечен в переживание чего-либо и в мысли о том, что на самом деле он существует. Полное отсутствие мыслей и переживаний – полное отсутствие внутренней сознательной жизни – влечет за собой полное отсутствие существования личности. Напротив, присутствие каких-либо мыслей или других ментальных переживаний означает, что автор этих мыслей или субъект этих переживаний существует: я мыслю, я переживаю, значит, я существую.

Хотя мы не можем быть уверены в существовании материальных, или физических, объектов, – возможно, деревья, горы и дома, которые мы видим, – всего лишь галлюцинации, – мы тем не менее можем быть уверены в том, что наши мысли и переживания действительно существуют. Согласно Декарту, мы можем сделать вывод о том, что само наше существование тесно связано с этими чисто ментальными вещами. В своей основе мы – это разум (или душа), фундаментальная часть которого – мысли и осознанные переживания. Сам Декарт сказал о себе, что он – не более чем вещь, которая думает, т. е. имеет «разум» или «душу». Субстанция ментального мира, или сознания, есть мысль и переживание. Декарт дал этой субстанции латинское название «res cogitans», что означает «субстанция, которая думает». Термином «мышление» он обозначал не только внутреннюю вербальную речь (то, что мы обычно называем «мышлением»), но и другие ментальные переживания, в том числе ощущения, восприятие, физические переживания и чувства: более или менее все, что мы сейчас включаем в понятие «сознание».

Ментальный мир отличается от физической материи, которую Декарт назвал «res externa», что в буквальном переводе означает «пространственно расширяющаяся субстанция». В отличие от нее ментальная субстанция не имеет ни пространственного расширения, ни определенного местоположения; это единая, цельная душа, которую невозможно разделить на части, как физический объект. Мы – существа, состоящие из «res cogitans», мы – осознающие разумные существа, мыслящие, но наш разум не занимает места в пространстве. Наши физические тела представляют собой не мыслящую материю, но они занимают место в пространстве, они состоят из «res externa». Следовательно, наша душа кардинально отличается от нашего тела и не зависит от него и может продолжать существовать даже без той физической, материальной оболочки, которую мы называем своим телом.

Тем не менее, согласно Декарту, между телом и душой существует настолько тесная связь, словно имеет место взаимопроникновение. Разум, или душа, не может находиться ни в одной определенной части тела; причинная связь между этими двумя мирами осуществляется через мозг, а конкретно – через небольшую железу, которая называется шишковидным телом. Декарт знал о существовании сенсорных и моторных нервов, опосредующих наши ощущения, восприятие и двигательную активность, и поэтому считал шишковидное тело тем местом, которое могло бы быть каналом между мозгом и душой. Во-первых, шишковидное тело находится в центре мозга, что делает его идеальной «штаб-квартирой», контролирующей сенсомоторную активность. Во-вторых, в отличие от многих других органов мозга, которые существуют в «двух экземплярах», т. е. в каждом полушарии, шишковидное тело – единственный непарный орган мозга. Анатомическая уникальность шишковидного тела прекрасно сочетается с ментальной уникальностью сознания. В-третьих, шишковидное тело расположено в центре мозга между полушариями в месте межталамического сращения, на крыше третьего желудочка головного мозга. Средневековые теории, которые процветали в додекартовы времена, исходили из того, что душа (в форме «жизнерадостности») находится в жидкостях, заполняющих именно желудочки мозга, а не нервные ткани. В своей теории Декарт сохранил древнюю идею о том, что связь между телом, мозгом и душой осуществляется через жидкости, содержащиеся в желудочках мозга. Считалось, что вибрации шишковидного тела трансформируются в вибрации жидкостей в третьем желудочке, которые затем передаются в мышцы в виде команд, приводящих конечности в движение. Считалось также, что нервы представляют собой полые трубки, аналогичные гидравлическим водопроводным трубам, которые дистанционно оказывают причинное влияние на мышцы вследствие изменения гидравлического давления в нервах. Соответственно считалось, что стимулирование сенсорных нервов передается в мозг, где трансформируется в вибрации жидкости в желудочках, которые передаются шишковидному телу, направляющему их душе.

Таков вкратце интеракционистский дуализм Декарта (рис. 1.1).

Рис. 1.1. Интеракционистский дуализм

На этом рисунке схематически изображено, как мозг и душа осуществляют двустороннее причинное взаимодействие во времени. 1. Активность мозга оказывает причинное влияние на сознание (мозг > причинности сознания, что символизирует стрелка, направленная вверх). Такое происходит, например, когда зрительная информация поступает в зрительную кору, и у наблюдателя возникает осознанное зрительное восприятие. 2. Содержание сознания в душе одного и того же человека оказывает взаимное причинное влияние (сознание > причинности сознания, что символизирует стрелка между двумя облаками сознания). Такое происходит, в частности, тогда, когда осознанное восприятие вызывает осознанную мысль или намерение совершить какое-либо действие. 3. По меньшей мере некоторое содержание сознания оказывает причинное влияние на активность мозга и вследствие этого – также и на поведение (сознание > причинности мозга, или ментальной причинности, что символизирует стрелка, направленная вниз). Такое происходит, например, тогда, когда осознанное намерение совершить какое-либо действие вызывает изменения в двигательной коре, где инициируется поведение.

Хотя с тех пор, как Декарт сформулировал эти идеи, прошло около 400 лет, его теория остается предметом дискуссий и критики в современной литературе о сознании. Разумеется, лишь немногие современные ученые и философы защищают нечто похожее на интеракционистский дуализм. Однако никому не удалось решить проблему сознания в терминах недуалистической теории, так что Декарт в этом смысле ничуть не хуже какого-либо другого ученого! У нас до сих пор нет научной теории, которая бы раз и навсегда объяснила, как субъективная психологическая реальность связана с объективной физической и биологической реальностью. Следовательно, дуализм еще окончательно не побежден. Он еще может вернуться. Однако если идея нефизической души вернется и будет серьезно обсуждаться как научная гипотеза, нам придется основательно пересмотреть наши современные научные представления о мире! Но большинство ученых и философов к этому не готовы и попытаются сначала всячески помешать этому, прежде чем согласятся рассматривать дуалистическую теорию сознания. Они не видят никаких свидетельств в пользу этой теории. А это значит, что дуализм стал самым последним прибежищем, приемлемым только в том случае, если ничто другое не сработает.

Возможно, самая серьезная проблема интерактивного дуализма заключается в объяснении ментальной причинности, или того, как нефизическая ментальная субстанция влияет на активность мозга, физической субстанции, таким образом, что именно она управляет нашим поведением. Эпифеноменализм представляет собой способ избавиться от этой проблемы: он отрицает возможность ментальной причинности – самой идеи о том, что события в сознании влияют на объективный физический мир. Иными словами, нефизическая ментальная реальность не может причинно влиять на физическую материю, или на активность мозга. Однако эпифеноменализм признает другую причинность: влияние физического мира на мир ментальный. Физические изменения в сенсорных системах и в мозге вызывают осознанные события в нашей субъективной психологической реальности. Благодаря однонаправленной причинности от внешнего мира к мозгу и далее к сознанию мы осознанно ощущаем и воспринимаем окружающий нас мир. Физическая мозговая активность вызывает явления двух типов: дальнейшие физические изменения в мозге, которые в конечном итоге становятся причиной нашего поведения, доступного наблюдению, и таких событий в сознании, как ощущения, восприятие, мысли, намерения и планы действий. Однако нефизические события в сознании не имеют никакого причинного результата. Они не вызывают никаких изменений в мозге и никаких дальнейших событий в сознании. С причинной точки зрения события в сознании – это тупик. Их сравнивали с нематериальными тенями, которые отбрасывает физическая мозговая активность, с тенями, которые «слоняются вокруг» мозговой активности, или, возможно, «над» ней, но не выполняют решительно никакой работы и не оказывают никакого влияния ни на что (рис. 1.2).

Рис. 1.2. Эпифеноменализм

На рисунке схематически изображено одностороннее причинное взаимодействие мозга и сознания во времени. 1. Активность мозга оказывает влияние на сознание (мозг > причинность сознания, что символизирует стрелка, направленная вверх). Такое происходит, например, когда зрительная информация поступает в зрительную кору и в сознании наблюдателя возникает зрительное восприятие. 2. Начальная мозговая активность в зрительной коре вызывает дальнейшую активность, которая распространяется по другим зонам коры (чисто физическая причинность между мозговыми активностями символически представлена черной стрелкой, направленной слева направо). Дальнейшая активность мозга одновременно оказывает дальнейшее причинное влияние на сознание (вторая стрелка, направленная вверх). Само по себе сознание не оказывает ни на что никакого причинного влияния (причинных стрел, возникающих в сознании, нет).

Следовательно, сила эпифеноменализма заключается в том, что он способен объяснить все поведение человека исключительно физическими причинами. Физическая стимуляция вызывает изменение состояния мозга, что приводит к дальнейшим изменениям состояний мозга, в свою очередь вызывающих поведение, которое можно наблюдать. В терминах научного объяснения больше сказать нечего. Таких объективных причинных механизмов физического мира, как паттерны возбужденных нейронов мозга, вполне достаточно для того, чтобы объяснить все аспекты человеческого поведения. Поскольку научные объяснения преимущественно не что иное, как подробные описания причинных механизмов, объясняющих наблюдаемое поведение, мы должны быть благодарны психологии (или когнитивной нейрологии), способной объяснить все объективные данные, которые мы когда-либо получим, простым обращением к чисто физическим (химическим, биологическим и т. д.) механизмам. Нефизические явления (ментальные, субъективные, сознательные) не нужны ни для каких объяснений. Они – эпи-феномены, всего лишь вторичные, или побочные, эффекты мозговой активности.

К несчастью, освобождение от ментальной причинности – это обоюдоострый меч. Без сомнения, самый значительный недостаток эпифеноменализма заключается именно в том, что он не отводит нашей ментальной жизни никакой активной роли в мире. Наш поток сознания – это всего лишь тени, влекомые мозгом, а мы сами, как индивиды, наделенные сознанием, – не более чем пассивные наблюдатели, чье существование в мире не имеет ни для кого никакого значения. В лучшем случае наш удел – езда на машине «с ветерком», безнадежное барахтанье в потоке сознания, однако во власти иллюзии, что мы контролируем свое поведение и вольны решать, что нам дальше делать. На самом же деле мы ничего не контролируем и наша осознанная воля – не более чем обман. Мы подобны теням, которые ошибочно отождествляют себя с физическими объектами, отбрасывающими эти тени, и верят, что от них что-то зависит, поскольку изменения физических объектов тесно коррелируют с нашими переживаниями. Тень, которую отбрасывает молоток, может верить в то, что именно она контролирует действия молотка, и вызывает движения физического молотка, и ударяет по гвоздю, и вгоняет физический гвоздь в доску. Мы совершаем точно такую же ошибку, полагая, что мы, как сознающие субъекты, контролируем свое собственное поведение. Всю работу выполняют физические процессы в мозге, и наше сознание следует за ними, как тень.

Фатальная проблема эпифеноменализма заключается в том, что представление о людях как о пассивных наблюдателях, похожих на тени, находится в разительном противоречии с нашими убеждениями и непосредственными переживаниями, касающимися нас самих. Согласно эпифеноменализму, все нижеследующие утверждения ложны: жажда заставляет меня пить, чувство боли заставляет меня принять аспирин, мои тщательно продуманные планы и серьезные размышления заставляют меня действовать именно так, а не иначе; то, что я вижу вокруг себя, причинно руководит моим поведением и т. д. Наш повседневный опыт, связанный с нашей способностью контролировать, с нашей субъективной психологической реальностью, причинно влияющей на наше поведение, настолько силен, что мы не готовы так просто расстаться с ним. Очень трудно принять представление о себе самих, согласно которому мы – всего лишь наделенные сознанием марионетки, которые мозг «дергает за ниточки» и которые в противном случае были бы лишенными сознания биомеханическими зомби. Напротив, мы воспринимаем себя осознающими людьми, чье доступное наблюдению поведение преимущественно определяется ментальными событиями, происходящими в нашей субъективной психологической реальности. Мы – наше сознание – играем в мире важную роль и можем изменять мир, потому что наше внешнее поведение направляется внутренней осознанной жизнью.

Следовательно, нам трудно принять точку зрения эпифеноменализма для себя самих. Наша жизнь как существ, наделенных сознанием, была бы совершенно бесполезна; мы были бы беспомощными зрителями, запертыми в гигантском кинотеатре виртуальной реальности, которые вынуждены смотреть фильм без какой-либо возможности повлиять на его события.

Эпифеноменализм редко воспринимается как недвусмысленная теория сознания. Скорее он представляет собой ситуацию (или ловушку), в которой оказываются многие теоретики, загнавшие себя в угол тем, что в качестве основной идеи стали продвигать исключительно физикалистскую теорию сознания. Возможно, чисто физикалистская теория неплохо объясняет ощущения, восприятие, познание, действия и поведение как объективные явления, не связанные с сознанием. Эпифеноменализм дает знать о себе тогда, когда нашей внутренней, ментальной жизни не предлагается никакого объяснения. Похоже, что в этой теории все работает безупречно даже без ментальной жизни. Следовательно, чтобы в физикалистской теории все-таки нашлось какое-то место нашей субъективной психологической реальности, в качестве последнего прибежища сознание трактуется как эпифеномен, парящий где-то над физической материей, где-то за пределами всех объективных нейронных и когнитивных механизмов, выполняющих всю реальную работу. Эпифеномен никоим образом не может вмешаться в физическую работу «реальных» механизмов, а потому его легко можно «встроить» в любую физикалистскую теорию, ничего не изменив в общей картине.

В 70-х годах XIX века британский физиолог и философ Томас Генри Хаксли защищал нейрофизиологическую версию эпифеноменализма. В 80-х годах XX века американский лингвист и когнитивный психолог Рэй Джекендофф (Ray Jackendoff, 1987) защищал когнитивную теорию сознания, включавшую в себя эпифеноменализм, а в 90-х годах австралийский философ Дэвид Чалмерс (David Chalmers, 1996) сформулировал философскую теорию сознания, согласно которой субъективные переживания признавались несущественными, вследствие чего можно сказать, что эта теория как минимум приближается к эпифеноменализму. Следовательно, эпифеноменалистские теории нетрудно найти даже в современном потоке исследований сознания. Действительно, они распространены гораздо больше, чем интеракционистские теории. Однако они вряд ли более убедительны, чем интеракционистский дуализм. Слабость интеракционизма заключается в том, что он даже не пытается объяснить механизмы ментальной причинности, тогда как слабость эпифеноменализма заключается в том, что он решительно отрицает сам факт ее существования. Поскольку ни один из этих подходов нельзя назвать убедительным, возможно, нам следует искать другие теории, заслуживающие большего доверия.

Может возникнуть вопрос, почему эпифеноменализм вообще считается разновидностью дуализма. Это объясняется тем, что все формы эпифеноменализма постулируют существование ментального мира, не имеющего никаких причинных механизмов. Для того чтобы некий физический феномен, существование которого можно обнаружить или эмпирически протестировать, был признан как «реальный» наукой, он должен обладать как минимум некоторыми причинными воздействиями. Если существование этой постулируемой сущности не оказывает никакого влияния на то, что происходит в физическом мире, совершенно невозможно ни обнаружить ее, ни доказать факт ее существования или отсутствия. Феномен, не имеющий никаких причинных воздействий, не может быть обнаружен объективно или эмпирически, потому что он не оказывает никакого влияния ни на физические измерения, ни на инструменты, какими бы сложными они ни были. Следовательно, любая теория, постулирующая сущности, не обладающие причинными воздействиями, определенными в эксперименте или реально описанными, тем самым постулирует нефизические сущности. Именно это и превращает эпифеноменализм в разновидность дуализма.

Однако нефизические сущности, постулируемые эпифеноменалистской теорией, можно рассматривать как состоящие в основном из нефизической субстанции или как физическую материю, обладающую нефизическими свойствами. В первом случае речь идет о теории, представляющей субстантивный дуализм, а во втором – дуализм свойств. На самом деле большинство современных версий эпифеноменализма ближе к дуализму свойств, чем к субстантивному дуализму. Они исходят из того, что некоторые виды нейронной активности, или превращения входящей информации в исходящую, – или, возможно, квантовые явления, имеющие место в мозге, – обладают эпифеноменальными признаками или свойствами. Следовательно, наша субъективная психологическая реальность должна состоять из этих нефизических признаков, возникших из физических признаков и активности мозга. Дуализм свойств в сочетании с эпифеноменализмом может очень близко подойти к эмерджентному материализму, к теории, которую мы подробно рассмотрим в разделе «Монистические теории сознания».