Текст книги "На неведомых тропинках. Шаг в темноту"

– Ольга? – позвала Маринка.

– Нет, – выдавила я ответ и тут же пожалела, надо было пробормотать что-нибудь невнятное, но обнадеживающее, пусть бы ждала, – я не за этим пришла.

– А зачем?

– Остановить. Спасти.

И тут она захохотала. Взахлеб, визгливо, безнадежно. Так смеется тот, кто все для себя уже решил, тот, кому нечего терять, тот, кого здесь уже ничего не держит. Тот, для кого слов убеждения не существует.

Вот и поговорили. Я развернулась и пошла в прихожую. Если раньше я еще надеялась, то теперь уже нет, этот полубезумный смех все расставил по своим местам.

Из одной из дверей выскочил Олег. В глазах – беспокойство пополам с паникой. А смех все звучал и звучал, в него стали вплетаться хрипы и какие-то безнадежные подвывания.

Я быстро, не давая себе возможности передумать, достала скомканный лист. Расправила и припечатала ладонью парню на грудь. Орденов не держим, извини.

– Что происходит? – испуганно спросил он.

– Если ты все же решишь прийти в гости, то делай это с открытыми глазами.

– Что? – Он машинально придержал письмо.

Пользуясь моментом, я быстро развязала веревочки и сдернула с его руки браслет. Кожа привычно согрела пальцы, маленькие камушки бисера привычно впились в ладонь. Когда-то давно его так же касались руки моей дочери, моей Алисы. Я не могла себе позволить потерять то, что она когда-то смастерила для меня ко дню рождения.

Хохот на кухне перешел в громкое и отчетливое булькание.

– Бабушка, – парень кинулся на кухню, сминая листок и запихивая в карман спортивных штанов.

Славно. Надеюсь, он про него не забудет. Я вышла в прихожую. Расческа с несколькими застрявшими между зубцов каштановыми волосами лежала на полке, что я приметила ранее. То, что надо. Сняв с расчески образец, я открыла входную дверь и вышла из этого сумасшедшего дома.

Из сумки на свет появился маленький пакетик. Мне нравится думать, что именно в такие упаковывают улики настоящие, а не киношные полицейские. На самом деле пакет был самым обычным, с клейкой полосой, в таких продают бижутерию. Волоски улеглись на дно. Я остановилась, хотя до выхода из подъезда оставался один этаж, два пролета. Вы замечали, что спускаться всегда легче, чем подниматься? Я аккуратно расстегнула молнию на правом кармане олимпийки и осторожно вывернула карман. Вот он, короткий коричневый волосок, прилипший к изнанке. В этом плюс синтетической подкладки – к ней все липнет: мелкие нитки, пылинки, перья, волоски. Не зря старательно трепала парня по голове, стараясь выглядеть естественно – не просить же клок на память.

Тщательно заклеив пакет, я вышла на улицу и посмотрела на свет. Более длинные – это Марины, короткие – Олега. Хочется думать, что у внука откроются глаза. Но в любом случае я закрою им путь на стежку.

«…прошу принять в качестве оплаты услуг подателя сего, и распоряжаться его душой и телом по собственному усмотрению…»

Ведь она верила, что все получится, полусумасшедшей, какой-то отчаянной надеждой, но верила. В невозможное. А парень верил ей. Жаль. Вера – субстанция хрупкая.

Осталось всего ничего – уговорить Семеныча на персональную заворотку для этих двоих. Чувствую, поторгуется он знатно. И пусть, никакая цена не будет выше человеческой жизни. Главное, ведьмаку этого не говорить.

Я завела машину и посмотрела на «Фараон». Где-то там есть ювелирный, который все никак не удается посетить. По-моему, сейчас самое время.

2
Пропавшие

Когда пытаются представить себе места обитания оборотней, вурдалаков, ведьм и других «злых» сил, все, от режиссеров фильмов до писателей-фантастов, думают о грязных норах или мрачных каменных чертогах, мхе и плесени по стенам, костях в углу, запахе немытого тела и туалете на улице. Нет бы задаться вопросом – почему? Многие из тех, кто стал нечистью, раньше были людьми, так с чего их вдруг потянуло на эффектную, но неудобную в быту готику? Ответ: ни с чего. Это исключительно фантазии людей, полагающих себя венцом творения и вершиной пищевой цепочки. Спешу развенчать сей миф. Тепло, комфорт и уют ценятся в нашей тили-мили-тряндии ничуть ни меньше, чем в реальном мире. Добротные домики в один-два этажа, где деревянные срубы, где кирпичная кладка, где не пойми что, надежно отделанное сайдингом. Конечно, подземных этажей чаще больше, чем надземных, но у кого сейчас нет подвала, переоборудованного в мастерскую, или спортзал, или место для хранения припасов? Вот и у наших тоже – все для дела.

Вчера Пашке новый спальный гарнитур привезли. Вызывающе белый. Кто-то даже пошутил, уж не замуж ли она собралась? Явидь зашипела. Шутник заткнулся. Подруге пришлось изобретать предлог, почему ей до зарезу надо свой груз сопровождать, всю дорогу развлекать парней-грузчиков. Сами они ни в жизнь не нашли бы наше ненормальное Юково, а нормальное – нашли и повернули бы назад.

Это еще что, а вот год назад к нам Интернет проводили, та еще была эпопея. Началось все с Семеныча. Где состоялось первое знакомство старосты с новейшими технологиями, не знает никто, но уж очень ему пришелся по душе новый способ сбора информации. Плюс игры, опять же. Хотя последнее он отрицал всеми способами, на мой взгляд, для правды, даже слишком рьяно. Итог: он первый в нашем Юково купил компьютер и установил спутниковую тарелку. Парни из компании техподдержки ходили по селу слегка очумелые и малость заторможенные. Провода нам не светили. Во-первых, далеко тянуть. Во-вторых, когда-то через вход на стежку из реального мира пытались провести телефонную связь. Идея себя не оправдала. Кабель лежал. Телефоны стояли. Связи не было. Так что технический прогресс добрался до нас чуть позже остального мира. Но и только. Никаких туалетов на улице.

Новый вид связи решил массу проблем. Телевидение, конечно было и до этого, но не в таком качестве и не в таком количестве. Телефоны: мы вступали в эпоху сотовых и стационарных аппаратов одновременно и никак не могли понять, какие лучше. Интернет.

Идея оказалась заразной. Вторым инфицированным стал Ленник. Что уж он напел парням из компании, неизвестно, но налаживать связь в его доме они кинулись очень резво.

Тут надо пояснить, что на работяг в нашей тили-мили-тряндии действует негласное табу. Сожрать дурака, который из интереса сунулся на стежку, – это святое. Но ни один человек, нанятый для работ никогда не пострадает. Соблазн слишком велик. Знай, заказывай пиццу и лакомись разносчиками. Много ли уйдет времени, чтобы вычислить, где именно пропадают люди? Думаю, нет. А там и до вил, факелов и самосуда недалеко, вернее, уж до топоров и обрезов. Не то чтобы кто-то всерьез опасался, но стежку в этом случае пришлось бы оставить. Искать другую – та еще морока. Да и хозяин по головке не погладит. Вот и действовало это табу, нигде не прописанное, но тем не менее четко исполняемое.

Меня идеей заразила Паша, которая заразилась еще раньше. Посмотрев, как бодро подруга стучит по клавишам и ничего практически не поняв, но не желая прослыть тупицей, я обратилась в сервисный центр. С нами, кто живет вне времени, такое бывает. Мы очень боимся отстать и потеряться. Мы боимся утратить интерес к жизни. Боимся, что однажды не захочется смотреть на этот стремительно меняющийся мир, и он уйдет вперед. Без нас.

О времени разговор особый. Люди всегда считали нечисть если не бессмертной, то уж точно долгоживущей. Долго-долго-долгоживущими. Это заблуждение. Теперь я знаю о времени немного больше. Относительное понятие. Вернее, двоякое. Есть время объективное и есть относительное. Не знаю, какой смысл в эти умные слова вкладывают умные люди, а со мной все просто. Объективное – это то, по которому живут обычные люди: продавцы, дворники, депутаты, врачи, грузчики из мебельных магазинов и парни из техподдержки Ярославской сети. Время, по которому раньше жила я. В минуте – шестьдесят секунд, в часе – шестьдесят минут, в сутках – двадцать четыре часа. Вы просыпаетесь по утрам, смотрите на календарь, за окном дождливый июнь две тысячи десятого.

С относительным или субъективным временем сложнее. Оно существует только здесь, в глубине мира, в стежке. Время здесь сжато. В голову приходит сравнение с каруселью, какие раньше стояли во всех дворах. Небольшие, круглые, они напоминали шапки-таблетки, собранные из стальных трубок. Маленькие деревянные сиденья без спинки. Сначала надо очень быстро бежать, держась руками за перекладину, а потом на ходу запрыгивать, и кружиться, кружиться, насколько хватит инерции. Мы всегда катались большой компанией, раскручивая карусель по очереди. Твой друг сидит, а ты раскручиваешь, быстро-быстро перебирая ногами по пыльной земле, утоптанной до состояния желоба. Потом кто-то другой бежит, и теперь уже ты занимаешь его место на маленькой деревянной перекладине, отполированной бесчисленными прикосновениями. Я не любила быть разгоняющей, мне нравилось сидеть спиной к центру, когда ветер развевает волосы. Ты сидишь и смеешься таким искренним и беззаботным смехом, что бывает лишь у детей, смеешься в том числе и над тем, как быстро бежит твой друг, кажется, еще немного – и он взлетит. Ты подначиваешь его: «Быстрее, еще, давай крути!» Потому что как бы быстро он ни бежал, твое сиденье всегда вращается медленнее.

Сиденье – это стежка, а мы все на ней пассажиры. Разгоняющие – это люди, их мир, их города, автострады, машины, торговые центры и ночные клубы. Мы живем с разной скоростью.

Можно объяснить и по-другому. Вы движетесь по разным орбитам. У того, кто бежит, круг всегда длиннее, чем у того, кто сидит. Это расстояние и есть время. Вопрос в том, кто пройдет большее расстояние: тот, кто на внешнем круге, или тот, кто ближе к центру. Ответ очевиден, не так ли?

Люди пробегают свое время быстрее, мы – медленнее. Масштаб – один к десяти, сказал мне когда-то Семеныч. Я возненавидела его за эти слова, будто он лично отвечал за устройство этого мира. Здесь, на стежке, пройдет год, в объективном мире – десять. У нас час – у людей десять. Правило работает в обе стороны: устроил пятичасовую прогулку по городу, вернулся в Юково – едва ли полчаса минуло.

Даже наш календарь сделан в форме круга, на первый взгляд напоминает мишень со стрелкой сбоку. Ближе к центру круг чист и бел, не считая жирной черты радиуса, с нее-то и начинает свой бег стрелка. Полный оборот круга – это наш внутренний год, триста шестьдесят пять дней на стежке. Ближе к краю круг разделен на десять больших сегментов. Для людей полный поворот круга – это десять объективных лет, которые пройдут там в обычном мире. Каждый сегмент разделен еще на четыре части, по временам года, для месяцев или тем паче дней места не хватало, да и не нужны они нам. Так и живет нечисть, измеряя субъективное время по внутреннему кругу, а объективное по внешнему.

Это и есть главный секрет долголетия жителей нашей тили-мили-тряндии. Они жили по времени внутреннего круга, а не внешнего. Многие давно не люди, другие никогда ими не были, и в любом случае прожили бы вдвое, а то и втрое дольше людей. Так что в сочетании с эффектом времени стежки мои соседи были практически бессмертны.

Гораздо больше меня беспокоит несоответствие двух потоков времени. Нельзя позволить себе отстать от людей. Для них давно стали обыденностью сотовые, тостеры, микроволновые печи, офисные стулья на колесиках, виброножи и электрические зубные щетки, силиконовые формы для выпечки и пластиковые карты. Для всех – обыденность, для меня – источник страха. По первости я боялась всего, даже электронных часов и пультов от телевизора. Я одевалась неправильно, ходила неправильно, говорила неправильно, даже машину водила неправильно. Я не умела торопиться. Что заставило меня взять себя в руки? Однозначного ответа нет. Я знала: если не смогу сейчас – не смогу никогда, так и буду сидеть на стежке отрезанная от всех и рано или поздно сойду с ума. Первый выход в город был не трудным, он был ужасающим, я чувствовала себя инопланетянкой на чужой планете. Второй – не легче, но уже без тряски в руках и паники. К пятому я осмелилась взять мою первую машину – «шестерку», в 1981 году очень престижный автомобиль для обычного человека, именно она и была моей спутницей в путешествии по кроличьей норе. Она была единственным, что я взяла с собой. Если первые свои походы я делала через «не хочу», то к десятому проснулось любопытство. Слава святым! Я смогла. Я не отстала.

Когда я говорю, что год назад в Юкове появились Интернет и первый компьютер, то нетрудно понять, что по объективному времени это было десять лет назад. Две недели этот агрегат стоял у меня на столе простым пылесборником. Я мужественно боролась с побуждением накрыть его вышитой салфеткой. А потом ряд событий камня на камне не оставил от страха и намерения игнорировать технический прогресс в отдельно взятом доме. Как оказалось, нововведения коснулись не только Юкова, но и других стежек. Еще и вестник, намеренно или так совпало, поймал в свои сети пару программистов. Перейдя на темную сторону, парни не растерялись и развели кипучую деятельность: создали собственный информационный портал, или что-то вроде того. Как сказала Паша, там теперь можно было прочитать новости нашей тили-мили-тряндии, рассказать о чем-нибудь самому, подать объявление и даже общаться с другими ненормальными. А чтобы сделать информационное пространство как можно более откровенным и не травмировать нежную психику людей, общий доступ был закрыт. Мы получали пароли персонально у главы стежки. Со стыдом вспоминаю, как Семеныч битый час объяснял мне, чем логин отличается от пароля и куда его надо вводить, не говоря уже о том, как попасть мышкой по миниатюрному крестику в углу экрана. Шло туго. Но шло.

Я решилась на отчаянный шаг – записалась на курсы компьютерной грамотности в городе. На пару дней, по субъективному времени, мне пришлось переехать к людям. Сняла номер в бывшем Доме отдыха учителя, сейчас носившем гордое название «Парк-отель «Ярославль». Выбрала я этот пансионат потому, что находился он недалеко как от города, так и от стежки, ну и еще потому, что в детстве отдыхала там с мамой и братом. Воспоминания были размытые, но тёплые. Давно уже все изменилось, и старый деревянный корпус «Синий платочек», бывший свидетелем детского смеха, догнивал рядом с новыми безымянными, но гордо красующимися цветной штукатуркой и пластиковыми окнами. Мне понравилось. Особенно бассейн, плавала я плохо, даже от джакузи предпочитала держаться подальше, зато плескаться на мелкой половине никто не запрещал.

Понравилось мне и на курсах, где над моим незнанием элементарных вещей и старомодным словом «штепсель» часто смеялась вся группа, но беззлобно, и неизменно заражая этим странным весельем. Я провела вдали от нашей тили-мили-тряндии двадцать дней. Хороших дней, на которые я снова почувствовала себя человеком. Я получила знания и вернула смелость. Теперь если в один прекрасный день я решу, что кроличья нора слишком темна и глубока, то смогу вернуться назад, к людям.

Каждое утро я взяла за правило просматривать в Сети новости. Так какой-нибудь джентльмен в далекой Англии читает за завтраком утреннюю газету. Интересовалась я как местными происшествиями, так и обычными человеческими. У людей заголовки были страшнее, тогда как событие не стоило выеденного яйца. У нас, наоборот: чем суше и лаконичнее слова, тем страшнее случившееся.

Что сегодня в городе? Ссылок слишком много, новые законы и открытие торговых центров меня не интересовали, депутаты и сводки ДТП тоже. Очередной рейд по стройкам: задержаны очередные нелегалы, их каждую неделю ловят, и судя по фото – одних и тех же. Перестрелка во время побега заключенных – из исправительной колонии № 3 города Углича совершили побег трое… такого-то года, осужденные по статье… Солдат на вахте три раза выстрелил вслед беглецам, не попал. Пропали очередные грибники, двое любителей горячительных напитков, промышлявшие попрошайничеством и собирательством вышли вчера из села Борисцева и до сих пор не вернулись. Как рассказывают очевидцы, мужчины собирались в лес по грибы.

Ага. В июне? Так я и поверила. Что в нашей тили-мили-тряндии?

Новые ограничения по жертвоприношениям в зависимости от происхождения. А раньше перед алтарем все были равны. Теперь же безродного зарежут быстро и без затей, тогда как местного, случись он с оказией, на жертвеннике растянут подольше. Хм, расизм.

Так, эксперименты с флешками… Это все наш Семеныч с единомышленниками в науку ударился. На механизмы всегда сложно заговоры накладывать, и чем тоньше и сложнее механизм, тем труднее его заколдовать. Ну, пусть дерзают.

Дальше животрепещущий вопрос – не пора ли явиди замуж? Это все еще насчет гарнитура прохаживаются. Автор новости скрыт. Я хмыкнула.

Вестник заключил договор на стежке восточнее нашей. Ну, выпишите ему премию в виде почетного жертвоприношения и вечной памяти впоследствии.

Из Filii de terra[2]2
   Filii de terra (лат.) – земля детей.


[Закрыть]: пропало трое детей, принявших третий год обучения. Было ли это похищение или побег, пока неизвестно.

Святые! Одно предложение. Несколько слов. Меня словно заморозили. Одно движение – паутина трещин разбежится по коже и я рассыплюсь на миллион маленьких осколков. Роскошь, которую нельзя себе позволить, не сейчас. Я медленно встала, закрыла глаза. Сердце грохотало в ушах силой церковного набата. Я сосчитала до десяти и выдохнула. Открыла глаза и еще раз перечитала сухие строки, открыла несколько ссылок, но никаких новых пояснений не появилось. Выбора нет, собственно, как всегда.

Я прошла в спальню, открыла шкаф и вытащила из нижнего ящика рюкзак. Далее – кладовка. Устроим ревизию. На столе зазвонил телефон, но я не обратила на него внимания. Так. Фонарик. Компас. Одеяло. Спички. Я вышла из кладовки и огляделась. Что еще? Достала из холодильника бутылку воды. Выложила на стол хлеб, мясо, сыр и стала нарезать бутерброды. Пакет быстро наполнялся. Телефон наконец-то заткнулся. Я не ходила в походы со школьных времен и наверняка делаю все неправильно. Плевать. Я вытерла руки о полотенце. Телефон зазвонил снова. Я подошла и отключила его, даже не взглянув на дисплей.

Так, теперь надо спуститься в подвал. Я отодвинула стол и откинула половик. Квадратный люк подпола и большое медное кольцо. Дверца была тяжелой, не рассчитанной на человека, но я уже наловчилась открывать ее рывком, вкладывая в резкое движение всю силу рук и тела, чтобы инерция крышки делала половину работы.

Выключатель располагался тут же, около люка, с обратной стороны, то есть на потолке, который для меня в данный момент был полом. Желтый свет единственной лампочки залил просторное помещение, хоть я и использовала самые яркие, осветить каждый уголок подвала не получалось. Железная лестница из тонких перекладин, не маленькая, на пару десятков сантиметров выше меня, так что в собственном подвале я могла стоять в полный рост.

Стеллажи с разным хламом тянулись вдоль трех стен. Инструменты, разложенные по полкам в творческом беспорядке, благополучно покрывались пылью и ржавчиной, так как обращаться я умела далеко не со всеми. На четвертой стене, в дальнем конце, если представить положение дома, то можно сказать с торца, висел сейф. Вернее, он был вмурован в каменный фундамент. Мне он достался вместе с домом, как и содержимое полок. Думаю, все, кому надо, прекрасно знали о существовании тайника. Я его ни разу не открывала, так как прежние хозяева не успели сообщить код. Умерли.

Я повернулась спиной к лестнице, до ближайшего стеллажа один шаг. На самой верхней полке секции валялась кипа ветоши, пара старых курток, рваное одеяло, искусственная шуба «под леопард». Став ногами на нижнюю полку, я подтянулась и отодвинула тряпки в сторону. У стены стоял пластиковый контейнер. На вид объемный и тяжелый. Мне при всем желании было его не достать, не хватало ни роста, ни длины рук. Так себе тайник, но надеюсь, если кто и прогуляется по подвалу без моего ведома, будет думать так же.

Пошарив рукой на полке, я ухватилась за извлеченную из ветоши веревку и потянула. Ящик неожиданно легко заскользил к краю. Ну, неожиданно для стороннего наблюдателя, если бы такой имелся. Сняв контейнер с полки, без труда удерживая одной рукой, я поставила его на пол. Щелкнули запоры, крышка откинулась в сторону. Здесь лежал мой приговор. Если о содержимом ящика узнают, то алтарь и торжественное жертвоприношение мне обеспечены. Контейнер был разделен на несколько ячеек: две большие и узкие, в длину ящика, и четыре маленькие. В каждом что-то лежало. Чаще серебряные броши, ведь у них есть острые иглы, были и серьги, цепочки и даже один браслет, а в больших отделениях – моя личная коллекция столового серебра, как в лучших домах – вилки и ножи (ложки мне ни к чему, у них ведь нет колюще-режущей поверхности).

Мифы о том, что нечисть боится серебра, возникли не на пустом месте. Оно действительно ее обжигает, часто это единственный способ ее убить или вывести из строя на долгое время. Минут на десять, а это очень много. Само собой, все они разные и реагируют по-разному. Если, к примеру, воткнуть ножичек – я вытащила прибор из тонкой промасленной бумаги – в сердце или в мозг, то такой, как Веник, точно умрет. Явидь вряд ли, насколько я знаю, сердце у нее не одно… с шуточками про мозг – осторожнее.

Я сунула маленький блестящий ножичек в задний карман джинсов, закрыла контейнер и приготовилась поднять его на полку, как в дверь постучали. Сильно и громко. Но вежливо, то есть сразу дверь с петель не снесли. Я едва не выронила нехитрый тайник и не развалила содержимое по полу, вот было бы весело. Черт. У меня несколько секунд, не больше, терпение не относится к основной добродетели местных. Поразительно, что с людьми делает страх, ящик оказался на полке в долю секунды, палкой, что стояла сбоку у стеллажа, собственно, для этого и предназначалась, я отпихнула контейнер к стене, стал он неровно, ладно, потом исправлю. Раздался треск, не знаю что не выдержало – дверь или косяк. Я успела набросить леопардовую шубу на контейнер, она неровно повисла на крышке, обнажив один край, и отпрыгнула подальше от этой секции, но поскольку отталкивалась от нижней полки, не рассчитала силы, и стеллаж слегка покачнулся. Я врезалась в соседнюю полку, ушибла плечо, зашипела.

Не знаю, что там подумала Пашка, когда заглянула в подвал, но я не стесняясь, выругалась.

– Ого, – явидь внимательно оглядела полки, – ты в порядке?

Ответила я крайне нецензурно. Было больно. Было страшно. И я торопилась. Чем раньше я отделаюсь от нее, тем лучше.

– Вылезай, – скомандовала она.

Я подчинилась, правда, перед тем как лезть наверх, выправила рубашку, чтобы прикрыть карманы. Как все не вовремя.

– В лучших традициях идиотизма, – в одной руке Пашка держала мой рюкзак, а в другой – телефон. – Почему на звонки не отвечаешь?

– Не трать слова. – Я забрала рюкзак и заглянула внутрь, все ли взяла.

– Посмотришь на тебя и поневоле задумаешься, стоит ли оно того? – Она покачала головой, наклонилась и одним движением вернула люк на место.

– Попробуй и узнаешь. – Я застегнула молнию.

Мне действительно было все равно, что она обо мне думает, и мне действительно пора было идти. Все, что она могла мне сказать, я знала наперед.

– Ты хоть понимаешь, насколько это глупо? – спросила Пашка тоном школьной учительницы.

– Понимаю, – покорно согласилась, доставая из шкафа ботинки, которые купила специально для прогулок по лесу, кожаные со шнуровкой, на толстой подошве, с укрепленным носком. В нашей тили-мили-тряндии водятся твари пострашнее змей. Правда, потом я узнала, что такую обувь предпочитают националисты. То-то на меня странно посматривали другие покупатели. В итоге мне стало все равно, в той куче общественных движений, что возникали, как грибы после дождя, быстрее появлялись только политические партии, я не разбиралась.

– Шансы, что пропала твоя Алиса, три к пятидесяти.

– Понимаю, – снова согласилась я, надевая ботинки, по мне так даже такая вероятность слишком велика.

– Тогда не пори горячку.

Я зашнуровала левый и взялась за правый.

– Ольга! – повысила голос подруга, я кивнула, что слышу, не отвлекаясь от шнуровки. – Уф, – она выдохнула, как-то разом растеряв боевой пыл, – Оль, давай сначала к старику сходим, а? Может, он знает больше, у него доступ шире… Сама знаешь, там, на третьем году, человек пятьдесят, а сбежало всего трое.

– Исчезли, – поправила я, то, что Пашка пыталась сыграть человека, не произвело особого впечатления.

– Пятнадцать минут. Это все, о чем я прошу. Потом отойду в сторону, и делай все что угодно. – Она подняла руки в примирительном жесте.

– Хорошо, – ответила я, пятнадцать минут ничего не решат, я дольше буду решать, в какую сторону пойти, – идем. Только стол на место поставь и комп выключи.

Я не стала оборачиваться, чтобы порадоваться удивлению на лице подруги. Шелест ковра, деревянные ножки стола заскребли по полу. Я дождалась характерных щелчков мышки, ведь чтобы выключить компьютер, ей пришлось повернуться ко мне спиной, и быстро, стараясь не делать лишних движений и не задерживать дыхание, так как на такое местные обращают внимание в первую очередь, достала из заднего кармана столовый нож и сунула его в правый ботинок. В фильмах такой трюк происходит без сучка без задоринки, реальность оказалась жестокой. Нет, явидь не заметила моих манипуляций или сделала вид, что не заметила. Твердая поверхность ножа тут же впилась в кожу лодыжки, а когда я подвигала ступней, съехала куда-то вбок, стало еще больнее. Надо было хоть примотать его чем-то что ли, хоть резинкой какой.

– Все нормально? – спросила Пашка, и я едва не подпрыгнула, уж очень тихо она подошла.

– Ага. – Я тряхнула ногой и страшное оружие против нечисти вообще провалилось к ступне. – Прекрасно.

Я подняла рюкзак, сняла с вешалки ветровку и, стараясь не прихрамывать, вышла из дома. Н-да, через всю дверь шла широкая трещина, засов был выгнут и почти вырван с мясом.

– Ремонт я оплачу, – выходя следом, сказала Пашка, ни капли сожаления в голосе, лишь голая констатация факта.

По первости дверь мне сносили часто, теперь уже реже, примерно раз в полгода, и далеко не все были столь любезны, чтобы возмещать расходы.

Староста встретил нас неприветливо, по встрепанную макушку закопавшись в книги, тетради и отдельные исписанные символами листочки. Монитор компьютера выглядывал из этого хаоса, ожидающе помаргивая курсором.

– Я занят, – рявкнул он, когда Пашка так же бесцеремонно, как и ко мне, открыла входную дверь. Разница в том, что он свою не запирал.

– Семеныч, – словно не слыша старика, требовательно позвала она.

– Принимаю ставки на то, сколько эта дура продержится. Хочешь поставить? Валяй. Нет? Я занят, – сказал староста.

Собственно, он ответил. Можно было уходить. По мне, так и заходить не стоило.

– Не зли меня, ведьмак, – почти зарычала явидь.

– Сама подумай, – вздохнул он, – что я могу? Телефонов в Filii de terra нет, а если бы и были, я не Седой демон, чтобы они передо мной отчитывались, – Семеныч перестал делать вид, что не замечает «эту дуру», и перевел взгляд на меня.

Его глаза были черны, как ночь, что в контрасте с полностью седой головой производило пугающе отталкивающее впечатление. Обычно глаза к старости выцветают или утрачивают остроту. Староста был другим, осанка, подтянутая фигура, большие рабочие руки. Сколько ему? Выглядит на пятьдесят, на «хорошие» пятьдесят. А на самом деле? Как минимум, раз в десять больше.

Я не выдержала, отвернулась. Пашка права, это не заняло и пятнадцати минут, от силы десять.

– Знаете, – уже на пороге догнал меня его голос, – у Лённика дочка там, а у Константина – сын. Нет? Вот и я не знаю.

Я обернулась, но Семеныч уже зарылся в свои бумаги.

– Не уговаривай, – сказала я Пашке, когда мы вышли от старосты.

– Дом Баюна все равно по пути.

– Ага, – я поправила рюкзак и пошла по дороге, – каковы шансы, что после разговора с нашим сказочником я резво поскачу домой с самой идиотской улыбкой, на которую способна?

– Было бы неплохо, – проворчала подружка. – Жаль, Константин уехал еще позавчера.

Я не стала говорить, что к черному целителю ей пришлось нести бы меня связанной и накачанной снотворным. При всей моей неприязни к баюну я никогда не испытывала такого отвращения, как к Константину.

– Давай ты меня здесь подождешь, – явидь выразительно постучала по наручным часам, – у меня еще есть пара минут из обещанных.

Она указала на ближайший угловой дом на пересечении Центральной и Октябрьской улиц и сделала жалобную морду. Попыталась. Ни двойной зрачок, ни клыки не подходили к выбранному образу. Теперь хотя бы буду знать, где живет наш сказочник. Обычный деревянный дом с двускатной крышей, без излишеств и декоративной отделки, ничего особенного, даже глаз не цепляет, таких в Юково немало. Я махнула рукой, мол, иди уже. Явидь улыбнулась, взбежала на крыльцо, по обыкновению не постучавшись, распахнула дверь и скрылась внутри.

Я осмотрелась, на улице никого не видно, то ли так совпало, то ли потому, что окраина села. Пора было обдумать дальнейший путь. Пашка, конечно, придумает что-нибудь еще, но, по-моему, запас предлогов она исчерпала и теперь с чистой совестью может считать долг подруги выполненным… и отстать наконец. Очень вовремя Константин убрался со стежки. Я бы и так к нему не пошла, а уж просить помощи…

Я всегда знала, что местные относятся к людям пренебрежительно – потребительски, как к еде. Но то, что делал целитель, лежало где-то за гранью добра и зла, попавший к нему человек сам попросит о смерти. Констатнин считает себя ученым, эксперементатором. Понятно, что от такой формулировки ждать чего-то хорошего не приходится, но теперь это слово внушает отвращение. Я видела часть этих экспериментов.

В ту ночь мне не спалось, и я додумалась выпить пару бокалов вина. Но вместо того чтобы уснуть, добилась противоположного эффекта. Идея прогуляться по ночному Юкову показалась хорошей и интригующей, с легким щекочущим нервы привкусом опасности. И мне повезло – я вернулась домой целая, трезвая, дрожащая и давшая клятву закончить роман со спиртным, так толком и не начав его, то есть этой же ночью.

Не совсем трезвые ноги занесли меня в южную часть села. Юково строилось вокруг стежки, она же улица Центральная, названия придумали, когда перешли на легальное положение и понадобилось заполнять официальные бумаги, ставить штампы о регистрации, вести торговлю и тому подобное. Долго не думали, так как проходящую через все село стежку под прямым углом одна за другой пересекали двенадцать улиц разной длинны и ширины, их назвали по месяцам, начали соответственно с Январской, где, кстати, стоял мой дом, а закончили Декабрьской. Так что все Юково состояло из тринадцати улиц, двенадцать месяцев плюс Центральная, она же стежка, проходящая с юго-востока, где находился выход-вход на шоссе к городу, до северо-запада, где выныривала у леса за озером.