Текст книги "Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928"

Оказалось, однако, что именно под нас-то и велся тайный подкоп со стороны некоторых новых членов правления: удар был направлен против меня, Озерова и Граумана. Перед выборами я посетил Бененсона и спрашивал его о предстоящих перевыборах, и он уверил меня, что, конечно, я буду вновь переизбран. Надо было видеть, какого труса праздновал этот богатый банкир именно в эти минуты моей с ним беседы: это были знаменитые июльские дни большевистского восстания в Петербурге[223]223
  Имеются в виду события июля 1917 г.


[Закрыть], которое было потом подавлено. Наш разговор происходил как раз под звуки отдаленных выстрелов, и Бененсон, растерянный, поминутно спрашивал меня, как, по моему мнению, будет ли подавлено восстание?

Но когда восстание было подавлено и когда через неделю я пришел на собрание ленских акционеров, я сразу почувствовал, что я обманут самым бессовестным образом: меня даже не пригласили на совещание бывших членов правления; а Бененсон, выйдя оттуда несколько сконфуженным, объяснил мне, что он ошибся и что в новое правление я не войду. Если бы я предвидел такое вероломство, то, конечно, в отставку, даже и пробную, я бы не подал, так как мои полномочия незадолго перед тем были возобновлены на три года.

Интрига эта была направлена не только против нас, неинженеров, но и против наиболее сведущего в золотом деле директора-распорядителя Граумана, состоявшего председателем Союза золотопромышленников в Петербурге.

Впоследствии со мной поступили еще бессовестнее и не заплатили мне мою тантьему за два года, около 15 тысяч рублей. В эмиграции я хлопотал об этой тантьеме, но Бененсон остался глух и нем.

Во время службы моей в Ленском товариществе я не раз вспоминал напутствие В. И. Тимирязева, что нужно руководствоваться лишь здравым смыслом, а технику дела предоставить специалистам. И действительно, просматривая отчеты «Лензото», я убедился, что часто в них именно и отсутствует здравый смысл при всей их замысловатой технике. Многие отделы огромного хозяйства этого крупнейшего предприятия в Сибири не только не давали никакой прибыли, но были прямо убыточны для товарищества, например, пароходство, торговля, железная дорога шли в убыток.

Два года подряд я представлял свои доклады, но втуне получал даже неприятности по этому поводу. Работы мои остались безуспешными. Каково же было мое изумление, когда непосредственно после моего ухода я узнал, что правление «Лензото» по докладу своего секретаря именно и решило переформировать пароходство и торговлю как наиболее убыточные предприятия Ленского товарищества. Секретарь воспользовался моими работами, а правление их приняло и одобрило.

Земельная реформа министра Столыпина

Когда вспоминают министра Столыпина, то обыкновенно приводят две его знаменитые исторические фразы: «Не запугаете!»[224]224
  6 марта 1907 г. П. А. Столыпин во время прений в Государственной думе произнес следующие слова: «За наши действия в эту историческую минуту, действия, которые должны вести не ко взаимной борьбе, а к благу нашей родины, мы точно так же, как и вы, дадим ответ перед историей. Я убежден, что та часть Государственной думы, которая желает работать, которая желает вести народ к просвещению, желает разрешить земельные нужды крестьян, сумеет провести тут свои взгляды, хотя бы они были противоположны взглядам правительства. Я скажу даже более. Я скажу, что правительство будет приветствовать всякое открытое разоблачение какого-либо неустройства, каких-либо злоупотреблений. В тех странах, где еще не выработано определенных правовых норм, центр тяжести, центр власти лежит не в установлениях, а в людях. Людям, господа, свойственно и ошибаться, и увлекаться, и злоупотреблять властью. Пусть эти злоупотребления будут разоблачаемы, пусть они будут судимы и осуждаемы, но иначе должно правительство относиться к нападкам, ведущим к созданию настроения, в атмосфере которого должно готовиться открытое выступление. Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти паралич и воли, и мысли, все они сводятся к двум словам, обращенным к власти: «Руки вверх». На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить только двумя словами: «Не запугаете» (Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия. М., 1991. С. 64).


[Закрыть] и «Вам нужны великие потрясения, а нам нужная Великая Россия»[225]225
  Цитата из выступления П. А. Столыпина 10 мая 1907 г. в Государственной думе, посвященного устройству быта крестьян и праву собственности, в данном случае передается неверно. В действительности П. А. Столыпин закончил свою речь так: «Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия» (Столыпин П. А. Нам нужна Великая Россия. С. 96).


[Закрыть]. Его отважный характер сказался в этих афоризмах. Он никогда не уклонялся от боя, даже словесного турнира. Я вспоминаю сцену в Думе во время прений по запросу об Азефе[226]226
  Азеф Евно Фишелевич (1869–1918) – один из создателей и лидеров партии социалистов-революционеров, секретный сотрудник Департамента полиции (с 1892 г.). С 1899 г. член «Северного союза социалистов-революционеров». С 1903 г. руководил боевой организацией партии эсеров. Подготовил ряд террористических актов (убийство В. К. Плеве в 1904 г., великого князя Сергея Александровича в 1905 г.). В 1905 г. выдал полиции почти всех членов боевой организации. В 1908 г. был разоблачен В. Л. Бурцевым. ЦК партии эсеров приговорил его к смерти, но Азеф сумел скрыться. В 1915 г. арестован в Германии как шпион России. Скончался в Берлине.


[Закрыть]. Интерпеллянты[227]227
  То есть авторы запроса.


[Закрыть] почему-то оробели и сбежали из зала заседаний: тщетно вызывал их председатель на ораторскую трибуну, никто не выходил. И лишь депутат Пергамент[228]228
  Пергамент Осип Яковлевич (1868–1909) – адвокат, общественный и политический деятель. С 1905 г. председатель Совета присяжных поверенных Одесского судебного округа. В 1905 г. был в ссылке в Пермской губернии. Член партии кадетов. С 1907 г. член ее ЦК. Депутат II и III Государственной думы от Одессы.


[Закрыть] решил прекратить эту недостойную комедию и смело выступил на трибуну и произнес прекрасную речь. Столыпин тотчас принял вызов и ответил Пергаменту смелой речью, в которой и охарактеризовал Азефа.

При упоминании фамилии Пергамента обычно восклицают: «Еврей!» Он был очень благородный и отважный человек и не задумался послать вызов Маркову 2-му, когда тот посмел задеть его честь с трибуны Государственной думы; он не задумался пустить себе пулю в лоб, когда известная интернациональная мошенница втянула его в свой грязный судебный процесс и не оправдала его поручительство. Как раз накануне я видел депутата Пергамента в Комиссии по запросам, где он произносил деловую речь: никто не мог подумать, что этот человек, так прекрасно владеющий собой, через день покончит самоубийством.

Возвращаюсь, однако, к министру Столыпину. Геройские черты его характера бесспорны. Но его государственная заслуга перед родиной лежит совсем в другой области: в земельной крестьянской реформе. Можно смело сказать, что если бы Столыпин не был убит, то его имя было бы начертано в истории России величайшими буквами и его земельная реформа равнялась бы по своему историческому значению великим реформам царя-освободителя[229]229
  Имеются в виду реформы Александра II.


[Закрыть].

До Столыпина около земельного вопроса только топтались на месте: «Община – это наше национальное благо, наше историческое наследие, – славословили славянофилы. – Ее нельзя нарушать, ибо она-то именно и охраняет нас от европейского пролетариата».

Социалисты подтверждали и культивировали русскую общину с другими целями, как преддверие к общему социальному перевороту, как школу, как примерное обучение по отрицанию права собственности. В противоположность слащавой маниловщине славянофилов, видевших в русской общине какие-то идеалы самобытного творчества русского народа, тогда как в действительности она составляла самый обыкновенный пережиток первобытного периода первоначальных форм землепользования, каковой период Европа давно пережила, социалисты отлично поняли настоящую революционную природу этого пережитка, этот наглядный пример освященного обычаем отобрания земли у одного и передачи ее другому; они хорошо поняли, что здесь-то, в общине, и коренится вековая мечта крестьян о черном переделе, об отобрании земли у помещиков и передаче ее крестьянам.

Умный и прозорливый министр Столыпин, на долю которого выпала тяжелая задача ликвидации первой русской революции, хорошо сознавал эту социалистическую опасность для России, коренящуюся в крестьянской общине, и от решительного выступления на борьбу с ней[230]230
  Так в тексте.


[Закрыть]. Он понимал, что елейная идеология мечтательных славянофилов очень далека от натуры русского мужика, реалиста и практика, признающего силу как основу права, и что в этом смысле революционные элементы гораздо ближе стоят к пониманию русского мужика, его чаяний и его вожделений, нежели вековечные его соседи – славянофилы.

Правительство ошиблось уже при выборах в первую и вторую Государственную думу, когда вместо славянофилов и монархистов мужик прислал трудовиков и социалистов. Столыпин не хотел повторять этой ошибки правительственной маниловщины и решил раз и навсегда покончить с общиной.

Значение Столыпина в русской истории и заключается в его положительной программе укрепления русских государственных начал ставкой на сильного.

Отжившая община должна уступить место праву частной земельной собственности – таково основное начало его земельной реформы. В этой области он нашел себе помощников в лице министра Кривошеина[231]231
  Кривошеин Александр Васильевич (1857–1921) – государственный деятель. С 1904 г. начальник Переселенческого управления. С 1905 г. товарищ главноуправляющего землеустройством и земледелием. С 1906 г. товарищ министра финансов, член Государственного совета. В 1908–1915 гг. главноуправляющий землеустройством и земледелием (с 1915 г. министр).


[Закрыть] и его товарища Риттиха[232]232
  Риттих Александр Александрович (1868–1930) – государственный деятель, действительный статский советник (с 1906 г.), сенатор (с 1916 г.). С 1905 г. директор Департамента государственных земельных имуществ, с 1912 г. товарищ главноуправляющего землеустройством и земледелием. 16 ноября 1916 г. возглавил Министерство земледелия и Особое совещание для обсуждения и объединения мероприятий по продовольственному делу.


[Закрыть]. Но это были именно помощники[233]233
  В действительности А. А. Риттих стал товарищем главноуправляющего землеустройством и земледелием лишь в 1912 г., т. е. после смерти П. А. Столыпина.


[Закрыть], ибо душой всего дела являлся Столыпин.

Сущность земельной реформы Столыпина заключалась в переводе крестьян на хуторские хозяйства, и как ни противодействовала в Думе оппозиция этому начинанию, этой новой земельной политике, сама практика показывала ее жизненность: тяга крестьян на хутора росла все шире и крепче и в некоторых губерниях приняла колоссальные размеры.

Хуторское хозяйство в России знаменовало собой не только укрепление начал права собственности, но и укрепление государственной мощи России.

– Если такое стихийное движение на хутора продолжится, то через десять лет Россия станет непобедимой, – вот что сказали немецкие исследователи, посетившие в то время Россию с целью ознакомиться с нашей аграрной реформой.

Нельзя было оставаться безучастным к этому народному движению, и я решил лично ознакомиться с постановкой хуторского дела на местах. Надо было повидать для этого министра Столыпина. После взрыва на Аптекарском острове он жил на Елагином, во дворце, как затравленный зверь. Но доступ к нему был очень легок, и единственно, что его охраняло, – это вода со всех сторон, в бесчисленных рукавах Невы, окружающих Елагин остров.

Столыпин очень сочувственно отнесся к моей мысли осмотреть на месте, как идет дело землеустройства, и немедленно при мне по телефону отдал распоряжение, чтобы мне было оказано всякое содействие. Мне нужно было спешно выехать из Петербурга, так что о маршруте своем я уже сговорился с министром Кривошеиным по телефону. Нами были намечены губернии: Витебская, Саратовская, Самарская и наша Рязанская. В первых трех губерниях хуторское устройство шло наиболее успешно; свою же Рязанскую я выбрал для сравнения, для контраста.

Должен оговориться, что я предпринял эту поездку на свой счет и на свой риск.

Дорогой я записывал свои впечатления и напечатал ряд статей в «Санкт-Петербургских ведомостях» под заглавием «По хуторам».

Путешествие это было очень поучительно, и так как я начал свой осмотр с Витебской губернии, где население мало было знакомо с общиной, где чувство земельной собственности было более развито, чем в Великороссии, то иногда картины хуторского расселения были поистине изумительны. Помню, как эффектно было заявление моего спутника, откомандированного витебским губернатором, когда он сказал мне:

– Вот здесь, где мы едем, была большая деревня!

– Где? Здесь?

Я с удивлением осматривал площадь земли под посевами, где ранее был поселок, теперь уже расселившийся по хуторам: от большого селения не осталось никаких следов, кроме одной-двух усадеб, удачно оставшихся на своем участке земли по жребию. А по горизонту там и сям виднелись хутора, выселившиеся из этой деревни.

Хуторское расселение по каждой губернии носило свои особенности. Так, в Саратовской губернии основным препятствием служил недостаток воды, и главное внимание землеустроителей было обращено на снабжение хуторов колодцами, чрезвычайно глубокими и даже артезианскими.

Компаньон мой по Саратовской губернии сообщил много интересного из деятельности Столыпина, который был в Саратове губернатором и хорошо известен моему спутнику[234]234
  Имеется в виду рассказ Н. Н. Львова.


[Закрыть]. Мне запомнился один рассказ об изумительном присутствии духа Столыпина: он не признавал опасности и шел к ней всегда прямо. Когда ему донесли, что в одной из волостей вспыхнуло крестьянское восстание, Столыпин немедленно отправился туда сам, один, в коляске. В селе его встречает большая толпа крестьян. Губернатор выходит в середину толпы и спрашивает, в чем дело? По выражениям лиц окружающих его крестьян он замечает, что страсти до чрезвычайности возбуждены. Он видит, что один крестьянин, очевидно, главный зачинщик, особенно нервно настроен, передавая свое возбуждение толпе, которая тесно обступает губернатора. Тогда Столыпин сбрасывает с себя свою губернаторскую шинель и дает ее на руки зачинщику со словами: «Подержи-ка, голубчик!» И этот жест, эта находчивость сразу все изменяет. Зачинщик, коневод, является уже в роли человека, прислуживающего губернатору. Эта неожиданность, этот гипноз красной генеральской подкладки, эта услуга – все вместе умиряет страсти. И вся толпа изменяет настроение, видя во главе своей уже не зачинщика, а губернатора, которому зачинщик услужливо держит пальто. Инициатива перешла к Столыпину, и он спокойно расспрашивает и выслушивает крестьян о причинах волнения[235]235
  В январе 1905 г. на заседании кружка «Беседа» Н. Н. Львов описывал эти события следующим образом:
  «Появился Н. Н. Львов и заявил, что он просит прервать обсуждение текущих вопросов и выслушать его сообщение.
  Н. Н. Львов: Я видел ужасы, нечто вроде пугачевщины. Началось по соседству с моим имением у кн. Волконского. Крестьяне стали рубить лес. У Волконского есть тяжба с ними, в которой он едва ли прав, но туда же наехали сейчас крестьяне других деревень – тоже поживиться лесом. Вообще возбуждение среди крестьян растет. Еще до этого шли разные слухи: о дележе земли, о том, что господа хотят перевести царский род и т. д. Пропаганда идет с двух сторон: есть, несомненно, в наших краях революционеры-агитаторы и появляются прокламации; но, с другой стороны, ходят сыщики охраны, а священники и полиция поддерживают нелепые слухи – о том, что господа хотят стать на место царя, об измене, о подкупе Японией и Англией и т. п. Все это вместе, а также смутные слухи о войне волнуют народ. У Волконского в Романовке рубили лес дней пять, потом приехали губернатор (П. А. Столыпин. – Ред.) и казаки, и дело кончилось сравнительно мирно: порки и стрельбы не было. Потом мордово-караевские мужики стали рубить мой лес. У меня с мордово-караевскими нет никаких дел, это государственные крестьяне с полным наделом. Они зажиточны. Два года назад у них был прекрасный урожай. Я был в Саратове и приехал, когда было уже много срублено. Я сперва поскакал в свои села (т. е. в села бывших наших крестьян, но я не узнал мужиков. Это другой народ – с затаенной злобой и недоверием. Все ждут, что будет с мордово-караевскими, и готовы делать то же. Скоро в Мордово-Карай также приехали губернатор с казаками. Они продолжали рубить и при нем. Они вырубили более 200 дес. на 150 000 руб. Все вывезено, продано, прожито. Приезжали со всех окрестностей покупать за бесценок. Рубили дней шесть. Губернатор при ехал на громадный пьяный сход (в селе Мордово много душ). Падают на колени и в то же время кидают камнями, хохочут, рыдают, галдят. Губернатор Столыпин не хотел прибегать к репрессиям, и я его всячески просил об этом. Он требовал от них составления приговора о том, чтобы они перестали рубить лес, и требовал выдать зачинщиков. Но невозможно было чего-нибудь добиться. Когда он стал им грозить, они тоже отвечали угрозами по отношению к полиции и казакам. Тогда он один вышел к ним и сказал: «Убейте меня». Тогда они кинулись на колени. Но как только он сел в сани, в него стали кидать камнями. Тут же ранили пристава, несколько казаков и солдат. Крестьяне вооружились – насадили на палки какие-то пики. Губернатор пробовал также вызвать депутатов выборных от общества. Явилось человек 20. С ними ничего нельзя было сделать. Это обезумевшие люди, возбужденные хищники… Губернатор уехал на время и обещал приехать туда опять в понедельник, т. е. сегодня. Он мне сказал, что если дело без этого не кончится, он будет стрелять. И вот, может быть, сейчас там стреляют… Я не мог выдержать, перевез оттуда мою семью. Некоторые воображают, что аграрные беспорядки могут принести хоть какую-нибудь пользу. Ничего, кроме пугачевщины, из холерных, еврейских и аграрных беспорядков ничего путного выйти не может. А это озлобление усмирителей. Пристав с глазами, налитыми кровью, кричал: «Я усмирю их». Я видел, как казаки с факелами тащили порубщиков из леса. Я едва удержал их, чтобы их не били. Меня лично не тронули, но мордовцы грозили мне. Что это вообще за дикость! Стоит старик перед губернатором на коленях, совершенно пьяный и кричит: «Лес наш! Лес наш!» Война на всем этом тоже имела, по-видимому, некоторое неожиданное значение. Когда губернатор говорил, что нельзя брать чужого, то ему кто-то возразил: Маньчжурия тоже чужая, а ее вон забрали. Это царство грубой физической силы. Войска, которые привел губернатор, состояли из запасных солдат, которые были чем-то недовольны и озлоблены против крестьян. Они говорили – только дозвольте, а мы покажем этим мужикам» (ОПИ ГИМ. Ф. 31. Оп.1. Д. 142. Л. 243–244).


[Закрыть].

В Самарской губернии я познакомился со знаменитым землеустроителем А. Ф. Биром[236]236
  Бир Александр Филиппович – непременный член Новоузенской землеустроительной комиссии Самарской губернии. С 1910 г. ревизор землеустройства Астраханской, Ставропольской и Самарской губерний.


[Закрыть]. Этот небольшой человек творил в своем участке чудеса: самое имя Бир стало в этих краях нарицательным: Бир – значит землеустроитель. Мы путешествовали с ним по Самарским степям, и он показывал мне введенную им систему хуторов пачками, по четыре хутора вместе, причем поля их простирались во все четыре стороны от центра, где выстроены хутора. Для безграничных самарских степей это особенно важно и для выгона, и для водопоя, и, чтобы не было такого одиночества, для защиты от зверя, от недоброго человека, от непогоды. Здесь же впервые я увидел, как в России работают на верблюдах и как эти верблюды не брезгуют даже сухой колючкой «перекати-поле».

Бир показал и рассказал мне много поучительного, и я с сожалением с ним расстался.

Я спешил возвратиться в Финляндию, ибо получил телеграмму, что С[ерафима] К[онстантиновна] больна. В Выборге я узнал, что она мужественно перенесла тяжелую операцию и уже поправляется. Не пробыл я около больной и двух дней, как газеты принесли тяжелое известие, что министр Столыпин ранен в Киеве в театре[237]237
  П. А. Столыпин был смертельно ранен 1 сентября 1911 г.


[Закрыть], а еще через два дня, что он скончался[238]238
  В действительности П. А. Столыпин скончался 5 сентября 1911 г., т. е. спустя четыре дня после ранения.


[Закрыть]. Это было так неожиданно, так жестоко и так нелепо, что трудно было удержаться от слез: убийцы[239]239
  П. А. Столыпин был смертельно ранен Богровым Дмитрием Григорьевичем (Мордехаем Гершковичем) (1887–1911) – секретным сотрудником Киевского охранного отделения (с 1906 г.), который информировал о деятельности эсеровских, социал-демократических и анархистских организаций.


[Закрыть] Столыпина хорошо рассчитали свой удар, покончивший вместе с ним и всю его великую земельную реформу. После смерти Столыпина мне стало ясно, что дальнейшая моя поездка по хуторам бесполезна. Хотя я и вернулся опять в Рязань, но уже больше по инерции; впрочем, и смотреть-то в Рязанской губернии было нечего, так как хуторское движение там было лишь в зачатке.

Выборы в четвертую Думу

Наступал срок выборов в четвертую Думу. Наши шансы прежних депутатов были довольно шатки. Я уже говорил, что каждый наш избиратель по своему незнанию политических условий и работы законодательной палаты полагал про себя: а чем я хуже других? Я тоже хочу быть членом Государственной думы.

Это элементарное политическое невежество разбивало голоса и давало неожиданные результаты.

Кроме того, на нас ополчился рязанский губернатор князь Оболенский[240]240
  Оболенский Александр Николаевич, князь (1872–1924) – государственный деятель. С 1908 г. костромской вице-губернатор. С 1910 г. рязанский губернатор. В 1914–1916 гг. петроградский градоначальник. В 1916 г. зачислен в Свиту Его Величества.


[Закрыть], впоследствии ставший петербургским градоначальником. Еще в бытность нашу в Думе к нам пришла просьба от наших рязанских избирателей, чтобы мы защитили их от произвола губернатора, который не желает утверждать в должностях лиц, избранных земским собранием.

Мы уже ранее знали повадку этого «помпадура». К тому же вопрос шел о нарушении земских прав. Поэтому мы втроем – я, Леонов и Сафонов – отправились с жалобой на произвольные действия рязанского губернатора к министру Столыпину.

Четвертый наш депутат – Селиванов[241]241
  Селиванов Алексей Алексеевич (1847–1918) – депутат III Государственной думы от Рязанской губернии, член фракции октябристов.


[Закрыть] – увильнул от этой неприятной обязанности. Остальные три депутата – священник, рабочий и крестьянин – для столь деликатной миссии не были пригодны, да и не пошли бы из боязни.

Я сознавал, что центр тяжести этой депутации лежит на мне, так как я был хорошо известен Столыпину. Но я старался по возможности держаться в тени и предоставлял докладывать сущность нашей просьбы Леонову и Сафонову.

Оказалось, впрочем, что министр был уже в курсе всего этого дела и предлагал нам вопросы, хорошо освещающие и самих избранных лиц, о которых мы ходатайствовали.

После этой нашей аудиенции, очевидно, рязанскому губернатору попало от министра за превышение власти, и губернатор Оболенский, затаив злобу, решил отомстить нам на выборах. И отомстил.

У меня были с ним еще и особые счеты по «Новому времени». При обсуждении бюджета в Государственной думе я резко выступал против подачек из казны разным лицам, в том числе и царевне грузинской[242]242
  Речь идет о Саломее Николаевне Оболенской (урожд. Дадиани) (1878–1961) – дочери последнего владетельного князя Мингрелии. В 1867 г. в связи с упразднением Мингрельского княжества Николай Дадиани получил единовременно 1 млн рублей. Кроме того, ему и его детям была назначена пожизненная пенсия.


[Закрыть]. Я, впрочем, и не подозревал, что эта царевна – жена нашего губернатора Оболенского.

Последний окрысился и поместил в «Новом времени» письмо, где ссылался на какие-то документы, обязывающие русскую казну платить субсидию царевне грузинской. На это письмо я также отвечал в печати.

Впрочем, после этого инцидента я бывал на обедах у рязанского губернатора во время земских собраний и даже извинялся перед его женой, что совершенно неожиданно ее обидел, не предполагая именно в ней царевну грузинскую. Но, очевидно, какой-то осадок досады у них все-таки остался.

Когда наступили выборы в четвертую Государственную думу, губернатор Оболенский по уговору с местным архиереем решили мобилизовать всех попов по губернии с предписанием класть нам шары налево и отнюдь не пропускать нас в Думу.

И тем не менее на выборах в Ряжске я был избран. Добрый А. С. Ермолов поспешил меня поздравить. Однако мое избрание произвело переполох среди попов, испугавшихся нагоняя от архиерея. Спешно посоветовавшись между собой, они выставили нового кандидата в Думу – местного протопопа. Тут я уже сам виноват в своей оплошности, ибо положил ему свой шар направо, как и всем другим, впрочем. Протопоп получил одним шаром больше, нежели я. Таким образом, я сам себя забаллотировал.

Но здесь-то и сказалось недомыслие и политическое невежество моих избирателей, ибо стоило одному из выбранных отказаться от своей кандидатуры, как я механически вступал на его место.

– Чем мы хуже его? – вот был их политический лозунг, и ни один не отказался. Впрочем, ни один из них и не попал, и не мог попасть в Государственную думу ввиду полной к тому непригодности.

Я не сложил оружия и обжаловал выборы по различным нарушениям закона. Их отменили, должны были отменить. Новые выборы были назначены поздней осенью. Губернатор всполошился. Опять от архиерея полетели предписания попам ехать на выборы. Погода была ужаснейшая: морозом сковало грязь; ехать в плохом, нерессорном экипаже было мукой. Архиерей взял на свою душу грех, ибо один из старых больных священников так повредил этой поездкой свое здоровье, что умер.

Обозлившись на меня, попы забаллотировали меня на этот раз уже окончательно.

Но и я, в свою очередь, обозлился и написал жестокую статью против губернатора и архиерея, где подробно рассказал про их предвыборные маневры. Статья имела огромный успех в «Голосе Москвы». Но по проискам губернатора редактора посадили под арест.

В четвертую Думу я не попал. Однако я остался в Петербурге как директор Ленского товарищества и как редактор экономического журнала «Вестник центрального банка».

Вскоре я был избран членом Оценочной комиссии города Петербурга. Раньше мне было обещано место председателя этой комиссии, но у меня его перебил Н. Н. Кутлер[243]243
  Кутлер Николай Николаевич (1859–1924) – политический и государственный деятель. С 1906 г. член партии кадетов, член ЦК партии. Депутат II и III Государственной думы. В 1915–1917 гг. член Центрального военно-промышленного комитета. В сентябре 1917 г. председатель Торгово-промышленной фракции Временного совета Российской республики (Предпарламента). Депутат Учредительного собрания от Петрограда.


[Закрыть], которого, однако, министр Маклаков не утвердил в должности по «политической неблагонадежности». Это в оценочной-то комиссии! Но и после меня вновь обманули, избрав председателем «некоего в сером», совершенно незначительное лицо, которого и фамилию я даже не помню. Впрочем, он ходил в цилиндре.

Глава II
Война и революция

Мобилизация

В июле 1914 года Россия первая начала мобилизацию. Надо в точности восстанавливать факты.

У бывшего военного министра Сухомлинова в его воспоминаниях имеются чрезвычайно любопытные подробности, относящиеся к этому роковому для России моменту. Подробности эти тем интереснее и тем важнее, что сам автор приводит их лишь попутно, видимо, не сознавая всей серьезности этих попутных обстоятельств; его мысль направлена совсем на другое, он стремится доказать, почему именно Россия была не вполне готова к войне и что именно было уже подготовлено. О тех обстоятельствах, о которых мы говорим, он замечает лишь вскользь, мимоходом, и они тем и ценнее, ибо не могут быть заподозрены в неискренности. Это лишь усилило обстоятельства в тяжелом преступлении, в котором обвинялся министр Сухомлинов.

Что министр Сухомлинов был лукавый царедворец, что в вопросах военного дела его удельный вес был довольно слаб и что голос его совершенно заглушался более влиятельными голосами великих князей, это всем было хорошо известно и до появления в свет его воспоминаний.

Но совсем не в этом дело. А вот что более важно. Оказывается, что когда у государя и окружающих его представителей военных кругов России возникла мысль пугнуть несговорчивую Австрию – в ее известном конфликте с Сербией – частичной мобилизацией на австрийском фронте, так сказать, брякнуть перед ней русским оружием и пугнуть русской мощью, то по этому вопросу в Красном Селе под председательством государя было созвано совещание – весь Совет министров в особо увеличенном и пополненном составе.

Мы и без воспоминаний отлично знаем, что мог отвечать на вопрос царя: «Готовы ли мы к войне на австрийском фронте?» – лукавый царедворец: «Конечно, готовы, если ваше величество прикажет!» Ответ, достойный министра Сухомлинова, и не в нем теперь дело.

После многих и долгих прений совещание согласилось, что «для демонстрации» возможно провести частичную мобилизацию на австрийском фронте.

Каким же образом эта частичная мобилизация превратилась в общую мобилизацию, захватившую и германский фронт? Вот вопрос, о котором министр Сухомлинов пишет лишь мимоходом, вскользь. А вопрос этот кардинальной важности.

Что государь вовсе не желал этой мобилизации и что он был далек от мысли о войне с Германией – это несомненно: нерешительный и сомневающийся государь даже спрашивал военного министра, нельзя ли приостановить мобилизацию? И когда ему ответили, что это невозможно, и когда растерянный и подавленный государь желает совершенно прекратить мобилизацию, ему отвечают, что она уже объявлена и в полном ходу.

Но если государь не желал общей мобилизации и если государственное совещание одобрило лишь частичную мобилизацию «для демонстрации», то кто же, наконец, решил этот вопрос, ввергнувший Россию в пучину бедствий?

В порыве личных обид министр Сухомлинов отдает слишком много места проискам и козням начальника штаба генерала Янушкевича[244]244
  Янушкевич Николай Николаевич (1868–1918) – военачальник, генерал от инфантерии (1914). С 1914 г. начальник Генерального штаба. В 1914–1915 гг. начальник штаба Верховного главнокомандующего. С 1916 г. начальник снабжений Кавказской армии.


[Закрыть]. Нельзя себе представить, чтобы начальник штаба мог действовать в вопросах войны и мира на свой риск и страх, чтобы за ним не стояли более крупные фигуры.

Ясно лишь одно, что эта общая мобилизация как-то фатально была навязана государю и России.

Не менее загадочна и история с путаницей телеграмм, которыми обменивался Николай II с Вильгельмом[245]245
  Имеется в виду кайзер Германии Вильгельм II.


[Закрыть]: телеграмма государя более позднего датума была передана Вильгельму ранее предшествующей, и этот пробел имел решающее значение в ходе переговоров.

Однако кто же осмелился задержать телеграмму государя в такой исключительный момент в судьбе России?

Вот два кардинальных вопроса и два момента исключительной важности, которые как нельзя лучше характеризуют ту атмосферу, которая окружала в то время царя: кто-то, помимо царя, решил, что война должна быть, и провел эту свою волю без всяких совещаний с государственными учреждениями и даже помимо желания самого государя.

А теперь задним числом, когда Россия лежит в прахе, пусть история разыскивает виновника войны.

Никто не спорит, что Германия сорок лет готовилась к войне, что за последние годы она была настроена очень воинственно. Но в том-то и заключается вся трагедия, что мобилизацию начала не та страна, которая к ней готовилась, а та, которая совсем не была готова.

Германский посол граф Пурталес[246]246
  Пурталес (Pourtalès) Фридрих (1853–1928) – немецкий дипломат. В 1907–1914 гг. посол Германии в России. В 1914–1918 гг. советник Министерства иностранных дел.


[Закрыть] вручил русскому министру Сазонову[247]247
  Сазонов Сергей Дмитриевич (1860–1927) – дипломат, государственный деятель. В 1910–1916 гг. министр иностранных дел. С 1913 г. член Государственного совета.


[Закрыть] требование в течение суток прекратить мобилизацию. Срок прошел, ответа не последовало. Германский посол вторично посетил министра Сазонова, чтобы удостовериться в ответе, причем был крайне взволнован.

– Итак – война? – спросил он Сазонова, в волнении роняя бумаги.

Министр пожал плечами.

Эти подробности очень характерны, если вспомнить, что в ответ на русскую мобилизацию Германия бросила свои главные военные силы прежде всего на Францию. Что из этого следует? А то, что хотя Германия и готовилась сорок лет к войне, но не с Россией, а с Францией. Исход войны показал, что Россия слишком поторопилась и этой поспешностью подготовила собственную гибель.

Когда я состоял в центральном комитете партии октябристов, я был уверен, что эта партия, при всех ее недостатках, знает Россию, знает русский народ. События показали, что я ошибался и что в погоне за призрачной властью и эта партия готова жертвовать всем. Неужели можно было хоть минуту сомневаться в том, что приказы Гучкова будут более вески, чем приказы царя? Гучков очень скоро убедился в этом, уступив свое место Керенскому, а Керенский – Ленину, которым и выпала задача заканчивать войну. Даже полупомешанный маньяк и тот понял, что России война не нужна. Кому она была нужна? Об этом в России нельзя было вслух говорить, настолько самих захватила союзническая ориентация.

Интересы слабой Франции здесь были понятны: были моменты, когда Германия могла ее задушить, если бы не Россия.

Интересы колониальной Англии с ее первенством на море, которому угрожал быстро растущий флот Германии, также понятны.

Интересы Японии на Дальнем Востоке могли только выиграть от войны европейских держав. Быстро сообразила свои интересы Италия, не задумавшаяся разорвать «клочки бумаги», которые ее связывали с Германией и Австрией.

Но какие интересы Россия преследовала в войне с Германией? Граф Витте – величайший государственный ум России – буквально рвал волосы в отчаянии, когда узнал, что война объявлена.

– Что теперь будет? – спрашивали его.

– Какой вопрос?! – воскликнул Витте. – Нас сбросили с шестого этажа, а вы спрашиваете, что будет!

Граф Витте был в опале: можно ли слушать опального сановника? Болея душой за Россию, Витте не стеснялся высказывать свое мнение в присутствии представителей союзнических держав. А граф Витте многое знал еще из эпохи Японской войны, которая также приводила его в отчаяние и которую судьба послала ему закончить с честью для России. Он в то время еще предсказывал, что Россия ни в каком случае не должна рисковать своим военным престижем в Европе, ибо только этот престиж и окружает Россию ореолом великой европейской державы. И если даже война с крохотной Японией значительно поколебала этот русский военный престиж, то что говорить о войне с грозной Германией?

Граф Витте знал много дипломатических тайн, о которых он рассказал в своих воспоминаниях. Из них мы узнали и о знаменитом свидании двух императоров в Бьорке, где доверчивый Николай II был зачарован Вильгельмом настолько, что подписал соглашение о поддержке Германии на случай каких-либо ее военных столкновений[248]248
  Имеется в виду русско-германское соглашение, подписанное 11 (24) июля 1905 г. в Бьерке. Оно имело очевидную антибританскую направленность. Договор был подписан на царской яхте у острова Бьерке около Выборга. Он явно противоречил франко-российским договоренностям и 13 (26) ноября 1905 г. был аннулирован.


[Закрыть]. Это соглашение наделало много хлопот русской дипломатии. Но кто знает, не благоразумнее ли было бы для России опереться в то время на этот Бьоркский договор, разорвав союз с Францией? Вильгельм знал, как очаровать и как привлечь на свою сторону Николая II, который по свойству своего характера дорожил своим словом: нужно было уметь вырвать это слово, за которое потом государь готов был рыцарски жертвовать жизнью. И он сумел пожертвовать ею за Францию, хотя слово это давал не он, а отец его совсем в другие времена и при совершенно других обстоятельствах. Остается большим вопросом, как поступил бы во время мировой войны Александр III: склонился ли бы он на доводы своего старого верного и умного сподвижника графа Витте или дал бы увлечь себя мечтаниями министра Сазонова, шедшего на поводу у более хитрых дипломатов. Вероятно, граф Витте сумел бы убедить монарха, что нельзя ставить на карту судьбу всего государства из-за великодушия, из-за признанных договоров, которым грош цена в столь роковые моменты.

Не задумалась же Италия нарушить эти договоры в решительный момент военных операций[249]249
  Имеется в виду вступление Италии в Первую мировую войну на стороне Антанты.


[Закрыть]. Почему же Россия должна была жертвовать собой из-за чужих интересов? Из-за тех самых государств, которые впоследствии не постеснялись не только признать права за всеми отколовшимися от России ее частями, но и за СССР?

Это ли союзническая ориентация?

Немцы действовали иначе: когда союзной им гетманской Украине потребовалась помощь против большевиков, они прошли страну церемониальным маршем и очистили ее от большевиков. Они не спрашивали при этом, как французы или англичане, почему русские сами не стоят в строю. Они шли и помогали без лишних разговоров. И как просто выполнили они эту военную операцию, заняв небольшими отрядами все линии и все станции железных дорог, и как быстро ушла в подполье советская власть. Только во время немецкой оккупации Украина и вздохнула свободно. Напрасно указывают, что помощь немцев была своекорыстна. А где же видано и слыхано, чтобы помощь и союз государств основывались на платонических началах? Единственным исключением была Россия, которая всегда и платилась за свое бескорыстие. И теперь, в 1915 году, Россия спасла Францию от разгрома[250]250
  Вероятно, имеются в виду события осени 1914 г.


[Закрыть].

И если бы не эти платонические симпатии, если бы не воинственный азарт желтого блока в Государственной думе[251]251
  Имеется в виду Прогрессивный блок.


[Закрыть], какой несокрушимый союз представлял бы союз России, Германии и Австрии и как с ним считалась бы остальная Европа!

Все попытки оправдать войну России с Германией не выдерживают никакой критики. Славянский вопрос и помощь погибавшей Сербии? Но какая же это помощь, если, спасая трехмиллионное государство, гибнет целая нация в сто восемьдесят миллионов человек. К тому же Сербия все равно не была спасена, она была раздавлена.

Профессор Милюков все время носился с Дарданеллами[252]252
  Имеется в виду проблема Черноморских проливов, а именно возможности свободного прохождения российских военных судов через них.


[Закрыть] как с одной из главных задач войны с Германией. Ну и что же, достигла Россия этой своей задачи? Я уже не говорю о несоизмеримости этих величин: мировой войны с миллионами жертв и турецких проливов.

Удивительно, как туго проникают в народное сознание новые мысли, хотя бы и бесспорные и ясные как аксиомы. Уже один исход войны и те ужасные последствия, которые она вызвала в России, казалось бы, воочию должны были убедить, что война с Германией была колоссальной ошибкой русской дипломатии. Но стадное чувство доселе живет в умах толпы, которая все еще твердит, что союзники – наши друзья, а немцы – наши враги. Конечно, после объявления войны немцы стали неприятельской страной для России, и было бы странно полагать, что и на войне они будут соблюдать русские интересы. На войне все средства дозволены. Немудрено, что и немцы всеми средствами вредили России: они пустили к нам большевистскую заразу, хорошо зная, с кем они имеют дело и какую благодатную почву среди русского невежества найдет эта бредовая идея и проповедь грабежа и безделья. Они добились разложения русской армии, добились революции в России и тем вывели ее из войны. Они добились разложения самой России, потворствуя сепаратизму и федерализму обезумевшего населения.

Россия погибла. Но ведь это была война. По существу же, Германия, как бюджетная наша соседняя страна, более двухсот лет работавшая с Россией, не может быть нам враждебна, ибо, кроме России, ей неоткуда получать сырье и некуда сбывать свои товары. Здесь для России нет ничего обидного или унизительного; достаточно вспомнить, какого величия, какого могущества достигла она за эти двести лет. Недаром величайшие государственные умы и России, и Германии дорожили и настаивали на этой обоюдной дружбе.

Говорят, что Россия в своих торговых договорах несла подчиненное положение. Но если это и замечалось, то вовсе не из-за высокомерия Германии, а только потому, что промышленность и культура Германии были выше русских. Такой уж экономический закон, что высокая культура подчиняет себе низшую. И кого бы ни поставить на место Германии, будь то Англия или Франция, все равно торговые договоры России займут подчиненное положение, ибо в России нет промышленности, Россия нуждается в заграничных изданиях, что особенно ясно показали война и большевистское владычество.

Культура всегда берет верх, и за примерами ходить недалеко: давно ли подвластная России Финляндия была совершенно независима экономически от метрополии благодаря более высокой своей культуре. Не без выгоды сбывала она в Россию свои товары – бумагу, сарпинку, мебель, изразцы и пр., совершенно игнорируя русские изделия, даже столь дешевые и добротные, как русский ситец, сахар, пиво. Немецкие экспортеры за двести лет изучили Россию вдоль и поперек; изучили ее рынки, ее требования, ее вкусы; применились к русским условиям спроса и кредита; изучили русский язык. Словом, они сжились со своей соседкой.