Текст книги "Испанский садовник. Древо Иуды"

Глава 18

Через три дня профессор Галеви отбыл в Париж. Исполненный благодарности консул пожелал хоть отчасти избавить друга от дорожных неудобств и настоял, чтобы Гарсиа довез его до Барселоны. Прощаясь в холле под доносящийся снаружи рокот мотора, Брэнд в порыве чувств тискал психологу руку.

– Дорогой Галеви! Как мне благодарить вас за неоценимую помощь? – Он еще сильнее сжал его пальцы. – Вы были моей поддержкой… моей опорой.

Профессор сдержанно улыбнулся. В утреннем свете его худощавая фигура в черном плаще казалась еще тщедушнее, а серое лицо с острыми чертами и синими подглазьями придавало ему вид голодного грызуна.

– Я ученый и не гонюсь за благодарностями. – Он говорил обдуманно, поигрывая черной цепью, стягивавшей его плащ. – Но, как ваш друг, я рад, что добился таких исключительных результатов. Во время двух последних сеансов с вашим сыном я наблюдал заметное снижение одержимости. Теперь, когда мы избавились от этого парня, все основание комплекса должно разрушиться и исчезнуть. – Он бросил на собеседника многозначительный взгляд. – В то же время я просил бы не забывать и о вашем собственном здоровье.

– Моем здоровье? – удивленно переспросил Брэнд.

– Вы позволили себе перевозбудиться из-за этого дела… Из-за этого молодого испанца… Ваша реакция чересчур сильна, ваши нервы на пределе.

– Ну что вы, друг мой! – Консул рассмеялся чуть громче, чем нужно. – Вы слишком обо мне заботитесь. Я прекрасно себя чувствую!

– Не сомневаюсь. Ревность действует возбуждающе. Но эта страсть может дорого обойтись. Не дайте ей одержать над вами верх. Неумеренность вам противопоказана, – сухо сказал Галеви, направляясь к выходу. – Ах да… Мы ведь скоро встретимся в Париже. – И с загадочной кисловатой усмешкой, обнажившей бледные десны, он добавил: – Да-да, как только выйдет в свет ваша книга.

Машина отъехала, а Брэнд все еще стоял на крыльце. Его настроению соответствовало бы более сердечное расставание, но непредсказуемый Галеви мог, когда хотел, погасить все чувства своим стерильным и бесстрастным отчуждением. Впрочем, эта жесткость была его достоинством. По крайней мере, так в этот момент показалось консулу. Он собирался перед уходом в офис подняться к Николасу, но теперь, стиснув губы, решил не предпринимать шагов к примирению. Это мальчику следует первым побежать ему навстречу с распростертыми объятиями и умоляющим взглядом. Расправив плечи, консул взял шляпу и трость и зашагал в город.

Утро было славным. Солнце еще не начало припекать, и он, испытывая острую потребность в движении и чувствуя прилив сил, ускорил шаг. Казалось, по его жилам течет пьянящий дистиллят, пронизывая тело и поднимаясь к мозгу теплыми темными волнами. Под этой видимой серьезностью и степенностью действовал фермент посильнее вина. Наслаждаясь осуществленной мечтой, консул предвидел и уже чувствовал приближение горьковато-сладкого на вкус опьянения собственной ненавистью.

В консульстве он прошел прямо в свой кабинет. Не успел он сесть за стол, как в дверь постучали и в комнату вошел Фернандо, старший клерк.

– Мистер Деккер ушел в порт, сэр, по делам, связанным с грузом «Восточной звезды». Он очень хотел поговорить с вами, сэр.

– Он просил что-нибудь передать?

– Нет, сэр. Он сказал, что вернется к пяти часам. Он подчеркнул, что это очень важно.

– Важно?

– Да, сэр… Мистер Деккер был крайне обеспокоен.

– Хорошо, – оборвал его консул. – Он сможет поговорить со мной, когда вернется.

– И еще, сэр… – Молодой испанец нерешительно опустил большие, кофейного цвета глаза. – В девять часов звонили из суда. Принято решение судить Хосе Сантеро в Барселоне. Его повезут туда в среду дневным поездом.

Консула будто током пронзило. Это была самая лучшая, самая желанная новость! Все это время он боялся, что дело будет передано в городской полицейский суд, где местные настроения легко могут склонить судью в пользу заключенного. Но Высокий суд в Барселоне – совсем другое дело! Судебные решения там строги и справедливы, а приговоры значительно более суровы. С трудом сохраняя на лице официальное выражение, слегка дрожащим голосом Брэнд ответил:

– Благодарю вас, Фернандо. Вы свободны.

Когда клерк, поклонившись, вышел, хладнокровие покинуло консула. Порывисто поднявшись, он зашагал по длинной циновке, устилавшей пол узкой комнаты. Пылающая в его груди темная радость не давала ему оставаться в неподвижности. Мысль о приближающемся отмщении росла и ширилась, пока не заполнила его целиком. Сцепив за спиной руки, наклонив голову и глядя в пол, он ходил взад-вперед, как зверь в клетке. Конечно же, он должен присутствовать в суде, чтобы заявить о своих претензиях, – картина судебного заседания живо предстала перед его взором. Более того, он поедет в Барселону в одном поезде с заключенным, будет сидеть в одном с ним купе, воочию наблюдая страдания того, его стыд…

Дел у консула было не много – в лотке с документами на подпись ждало несколько счетов на товары, подлежащие обложению таможенной пошлиной, и его квартальный отчет о торговой деятельности порта, – но даже с этой малостью ему нелегко было справиться. Нетерпение все сильнее будоражило его кровь. Он подписал несколько сертификатов, быстро принял двух моряков, дожидавшихся его, чтобы выправить документы, и рано ушел на ланч в кафе «Эль Чантако».

Не в его привычке было плотно наедаться в полдень – иногда хватало одной чашечки кофе, – но сегодня он был на редкость голоден. Расположившись в углу у окна, он заказал бифштекс, омлет с острым стручковым перцем и немного козьего сыра; затем, вопреки своему обыкновению не прикасаться в течение дня к алкоголю, он выпил один за другим три бокала мансанильи. За сдвинутыми столами компания рыболовных шкиперов с портовым лоцманом пила пиво, закусывая сардинами и оливками. Их почтительное приветствие еще более усилило в нем ощущение личной власти и мужской физической силы. В задней части бара кто-то наигрывал на гармонике медленную каталонскую канцону, и слова, пронизанные навязчивой грустной мелодией, проникая и растворяясь в его собственном настроении, возбуждали и манили.

Брэнд закурил сигару и какое-то время делал вид, что читает «Вос де Мадрид», перелистывая засаленные страницы деревянной палочкой. Но ничего не вышло. Он встал, бросил на стол купюру и вышел из кафе. Бесцельно брел он вдоль безлюдных, опаленных послеполуденным солнцем причалов, наблюдая за игрой бликов на редких штабелях бочек, источающих горячий запах масла и смолы. В его ушах снова и снова звучала фраза, которую однажды вечером бросил Галеви, осуждающе пожав плечами: «Друг мой… такой мужчина, как вы, в полном расцвете сил… Вы меня удивляете!»

Совершенно неожиданно, будто что-то его подтолкнуло, он опустил поля шляпы и свернул на незнакомую улицу, пустынную в этот час, но все же зловещую, и, пройдя через патио, нырнул в сводчатый коридор…

Время близилось к пяти, когда он вернулся в консульство и с загадочным выражением на жестком бледном лице прошел прямо к себе. Краем глаза он заметил, что Элвин уже в приемной. Помощник поджидал босса, заметно волнуясь. Он то и дело поправлял галстук и наклонялся, пытаясь вытряхнуть из брючных манжет пыль, набившуюся туда в трюме «Восточной звезды».

Брэнд тяжело опустился во вращающееся кресло и, достав платок, вытер пот со лба. Несколько минут он смотрел прямо перед собой, не выпуская из руки квадрат батиста. Физическое истощение принесло ему некоторую передышку, тем не менее он злился на себя за бессмысленную авантюру и был необъяснимо подавлен. Наконец он встряхнулся и, расправив плечи, резко позвонил. Тут же возник Элвин. Консул, почти одеревенев в кресле, с интересом уставился на своего помощника.

– Итак, – произнес Брэнд. – В чем дело?

Манера шефа усилила волнение молодого Деккера.

– Прошу прощения, сэр. Я и правда не хотел вас беспокоить. Но дело в том, что я получил письмо из агентства.

– Какое еще агентство?

– Агентство по найму прислуги, – ответил Элвин. – Уверяю вас, сэр, я сделал все, что мог… Я обратился в лучшее агентство в Мадриде. Я так хотел вам угодить, но у меня нет опыта в таких делах…

– Не будете ли вы так любезны объяснить наконец, о чем вы толкуете?

Элвин облизнул пересохшие губы:

– Ваш дворецкий, сэр… Гарсиа… которого я для вас нанял. У него были лучшие рекомендации, а теперь глава агентства пишет мне конфиденциально, что велика вероятность, что они фальшивые. Еще он пишет, что власти ищут одного человека… по имени Родериго Эспантаго… В агентстве думают, что это может быть Гарсиа. Он разыскивается за разбойное ограбление и за дезертирство из армии. Он сбежал из приюта для душевнобольных преступников, где находился под наблюдением…

Сохранив на лице безликую властную маску, Брэнд испытал внезапный шок. Он ожидал, что ему доложат о мелких формальных нестыковках, которые обычно ставили в тупик скрупулезный ум Элвина. Но такое… Это было нечто невероятное, невообразимое.

– Покажите мне письмо, – прервал Брэнд затянувшуюся паузу.

Дважды прочитав поданный Деккером листок, консул некоторое время был погружен в тяжкие размышления, затем медленно поднял глаза на помощника:

– Здесь нет ничего определенного. Они не приводят никаких доказательств.

– Да, сэр, – серьезно согласился Элвин. – Но все это крайне подозрительно. Я рассказал Кэрол, и она очень расстроилась… Она просила немедленно пойти к вам. Не кажется ли вам, что при данных обстоятельствах вы должны принять некоторые меры?

Бледные губы Харрингтона Брэнда скривились.

– Вы… с вашей уважаемой супругой… собираетесь учить меня, как поступить?

– Что вы, сэр! – вспыхнул Элвин. – Но этот… этот тип, похоже, очень опасен. А поскольку он ваш дворецкий…

Консул снова ощутил укол и холодно ответил:

– Гарсиа работает у меня уже несколько месяцев. Я имел возможность достаточно хорошо его изучить. Скажу прямо: никогда у меня не было слуги лучше и вернее, чем он. Это письмо не внушает мне доверия. Наверняка подобное было разослано всем клиентам агентства.

– Неужели вы не наведете справки, сэр?! – воскликнул Элвин, преодолев застенчивость. – Я чувствую свою ответственность.

– Можете быть уверены, что я сделаю именно то, что нужно. – Щека консула насмешливо дернулась. – Только бы избавить вас от бремени тревоги. – Аккуратно сложив письмо, он положил его в жилетный карман. – Разумеется, вы никому ничего об этом письме не скажете. Любое нарушение конфиденциальности я буду рассматривать самым серьезным образом.

– Да, сэр, – глухо ответил Элвин, бросив на начальника странный взгляд. – Можете на меня положиться.

– Будем надеяться, – страдальчески произнес Брэнд.

Он встал, надел шляпу и подошел к двери, постоял, о чем-то раздумывая, затем вышел, и его тяжелые шаги глухо простучали по деревянной лестнице.

Глава 19

Ранее в тот же день Николас, охваченный тоской, лежал одетым в своей комнате. Разлука с Хосе была невыносима. Неужели он ничего не может сделать, чтобы положить ей конец?

Он знал, что профессор Галеви уехал, избавив его наконец от расспросов, которые, хотя мальчик и не понимал их цели, всегда окрашивали его щеки стыдливым румянцем. Гарсиа тоже уехал – повез профессора в Барселону, а Магдалена, замкнутая и неприступная, как никогда, не выходила из своей комнаты.

От этой мертвой тишины Николаса охватило оцепенение, но она же и понудила его к действию. Он вышел в сад, казавшийся пустым и безжизненным, и после минутных колебаний решительно двинулся по прибрежной дороге в город. Ему необходимо было пройтись, размяться, а кроме того, в глубине его души зрела некая цель.

Было невыносимо жарко, грязно-оранжевое солнце палило немилосердно, и путь, по которому он никогда раньше не ходил, показался бесконечным. Дойдя до Сан-Хорхе, почти выбившись из сил, он остановился в нерешительности. Пыльная пустая площадь лежала, подобно тяжело дышащей собаке, дома казались слепыми из-за закрытых на день ставен, в узких улочках затаились тени.

Лишившийся храбрости, но не сломленный, Николас решительно продолжил путь – через площадь к казармам, в которых находилась тюрьма. Но увы, здесь он снова застыл на месте, увидев неприступного вида здание, чьи низкие стены с амбразурами охраняли башни-близнецы с массивной аркой и ржавой опускной решеткой. От глухого фасада и мрачности доступного взору двора этой старой городской крепости веяло таким холодом, такую большую крылатую тень бросал на нее парящий в небе стервятник, что сердце мальчика упало. Его наивная мысль найти лазейку, через которую можно было бы поговорить с другом, угасла.

Некоторое время он бродил поодаль в надежде, что ему на помощь придет счастливый случай. Но ничего не происходило, совсем ничего, словно за этой решеткой и каменными стенами не было никого живого. Охваченный внезапным приступом страха, Николас бросился бежать.

Его настороженность сменилась отчаянным ужасом, в его воображении башни за спиной тянули длинные руки, пытаясь его схватить. Убегая от страха куда глаза глядят, он заблудился в лабиринте кривых улочек. Мужчина в черном сомбреро что-то крикнул ему вслед, и Николас чуть не упал, налетев на старуху-водоноску, полулежащую на тротуаре рядом со своими глиняными кувшинами.

Но видимо, судьба все же ему благоволила, потому что вскоре он оказался на знакомой узкой улице, ведущей к реке. Часы вдалеке пробили три раза, а крик продавца лотерейных билетов, хотя и еле слышный, подействовал на Николаса успокаивающе. Он приободрился, замедлил шаг и свернул на Калье Корриенте. Он легко нашел дом Хосе. Все еще задыхаясь, Николас стоял на противоположной стороне улицы, беспомощно глядя на верхний этаж. Ему не хватало смелости подняться по винтовой лестнице, и он ждал какого-нибудь знака.

Прошло больше часа, солнце начало склоняться, и в воздухе повеяло прохладой, но никто из семьи Хосе так и не появился. Упавший духом Николас совсем уж было собрался уходить, как из ведущего к дому узкого прохода появился Педро. Мальчик на мгновение замер, затем, сухо сглотнув, бросился через дорогу.

– Педро! – закричал он. – Это я, Нико. Есть какие-нибудь новости?

Старик обернулся и печально посмотрел на Николаса:

– Есть новости, Нико. – Он медленно покачал головой. – Плохие новости. Хосе предстанет перед Высоким судом в Барселоне. Боюсь, ему несдобровать.

– Педро!..

– Да уж, там любому пришлось бы плохо, – вздохнул старик. – А Хосе особенно.

– Как он? – Голос мальчика дрогнул.

– Неважно. Ему невмоготу за решеткой. Он с малолетства жил на улице. А если его посадят надолго… – Педро горько вздохнул.

Оба мрачно помолчали.

– Скажите… он когда-нибудь говорил обо мне? – с трудом спросил Николас.

– Да, – кивнул Педро. – Всякий раз, когда я с ним встречаюсь. Он передает привет. И еще он велел сказать тебе, что как-нибудь из этого выпутается.

– Но как, Педро? – глухо прошептал мальчик.

Старик настороженно оглядел пустую улицу и, обратив к Николасу на удивление проницательный взгляд, тихо произнес:

– Мне не следует тебе это говорить, Нико. Но ты любишь Хосе так же, как мы, поэтому ты один из нас. Теперь слушай, мальчик мой: у Хосе есть только одна возможность вырваться из западни. Если он попадет в Барселону, он пропал, в этом никто из нас не сомневается. Пока он здесь, в тюрьме, тоже ничего нельзя сделать. Но по пути в Барселону, – старик понизил голос до шепота, – кое-что может произойти. Надежда невелика, но она есть. И если нам повезет, Хосе уйдет в горы, к старой мельнице, где вы с ним рыбачили. Там он может скрываться много недель, пока все не уляжется и не забудется.

Николас чуть не вскрикнул, его бледное лицо озарилось радостью. Старая мельница у ручья… Какое хорошее укрытие для Хосе… Он сможет встречаться с ним там, ходить к нему под каким-нибудь предлогом. О такой радужной перспективе Николас и думать не смел. Он застыл, глядя вверх в морщинистое лицо Педро, потом вдруг сильно сжал его руку.

– Да, да! – горячо воскликнул он. – Скажите ему… Скажите, что он обязан это сделать. – И, ободренный, он повернулся и побежал, приоткрыв рот, будто сам себе улыбался, лелея какую-то тайную мысль.

Позабыв про усталость, Николас всю дорогу до дома бежал, и это было очень кстати, так как отец вернулся на виллу несколько раньше обычного, Гарсиа тоже уже был здесь. Мальчик боялся, что его спросят, где он пропадал, но консул явно был чем-то озабочен. Они сели обедать вместе, и Николас облегченно вздохнул, чувствуя, что опасность миновала.

Всю прошедшую неделю отношения консула с сыном не выходили за рамки холодной корректности, и только его любовь к мальчику не позволяла прибегнуть к наказанию. Более того, бывали моменты, когда от накатившей тоски ему хотелось, как прежде, сжать сына в объятиях. Но гордость и постоянно подогреваемое им чувство нанесенной ему обиды удерживали его от такого проявления слабости. Он должен сначала заново утвердить свой родительский авторитет, которому был нанесен ущерб, а уж тогда их прежние отношения, столь дорогие ему, основанные на восхищении и уважении ребенка, могут быть восстановлены.

Сегодня, однако, по его мрачному настроению можно было понять, что мысли консула заняты новой проблемой, и, не считая нескольких банальных замечаний, он с Николасом не разговаривал. Его внимание было странным образом сосредоточено на Гарсиа. Вопреки своему обычаю, консул несколько раз обращался к слуге, когда он пришел их обслужить.

– Вы проводили профессора Галеви?

– Да, сеньор.

– Поезд прибыл вовремя?

– Разве эти поезда когда-нибудь приходят вовремя, сеньор? – Дворецкий презрительно скривился и развязно подбоченился.

– Не думаю. – Впервые заметив в манере слуги фамильярность, Брэнд порозовел. – Но он уехал благополучно?

– Разумеется, сеньор! Разве я когда-нибудь подводил сеньора? В одиннадцать часов.

Этот неординарный обмен репликами был Николасу не вполне понятен, но привел его в смущение, и он был рад, когда отец кивком позволил ему уйти в свою комнату, где, раздеваясь в блаженном одиночестве, он наслаждался новой надеждой, поселившейся в его сердце после разговора с Педро.

А внизу консул все так же сидел за столом и, как бы в нерешительности, вертел подрагивающими пальцами стакан с портвейном. Дворецкий дважды приоткрывал дверь буфетной посмотреть, можно ли убирать со стола, но Брэнд не двигался. Когда Гарсиа выглянул в третий раз, консул внезапно поднял голову.

– Гарсиа! – воскликнул он и замолчал.

– Да, сеньор.

Ничего не выражающий, словно нечеловеческий взгляд дворецкого под вопросительно приподнятыми бровями заставил консула поежиться. В этих мутных глазах он впервые прочитал насмешку, замаскированную под подобострастие. Неужели Николас прав в своей столь часто выражаемой боязни? Несознаваемые до сих пор подозрения захлестнули консула, смутив его и заставив нахмурить лоб.

– Гарсиа, – решительно повторил он, – я хочу с вами поговорить.

Тот утрированно низко поклонился. Брэнд скрипнул зубами.

– Когда вы вернулись домой?

– В пять часов, сеньор.

– Но ведь профессор Галеви уехал в одиннадцать. – Брэнд старался говорить сдержанно. – Учитывая, что дорога до дома занимает два часа, вы должны были вернуться в час дня.

Брови Гарсиа поднялись еще выше.

– Человек должен питаться, сеньор, – язвительно ответил он. – Мне необходимо было слегка подкрепиться.

– И на это у вас ушло четыре часа?

– Я не знал, что мне нужно торопиться, и позволил себе продлить обед.

– А во время этого продленного обеда вы пили?

– Простите?

– Я внимательно наблюдал за вами в течение последнего часа. По-моему, вы пили.

Уголки рта дворецкого резко опустились. Но очень быстро его убийственный вид сменился презрительной усмешкой, затуманенные глаза злобно сверкнули.

– Я живой человек, сеньор, и должен пользоваться случаем. Скажу вам честно, я привык к хорошему вину. Когда я служил у де Аоста в Мадриде, то пил превосходную марсалу.

Консул закусил губу:

– Вам очень нравится ссылаться на этих де Аоста. Когда вы у них служили?

Подавив резкость, Гарсиа безразлично ответил:

– Некоторое время тому назад.

– Когда? – жестко повторил консул.

Полуприкрытые глаза слуги резко изменились, зрачки затянулись непроницаемой пленкой, словно муть поднялась с их дна.

– Это записано в моих документах, – медленно сказал он. – Они все в полном порядке.

– Разумеется. – Голос консула звучал необычно, и после небольшой паузы он добавил: – И вы никогда не слышали о человеке по имени Родриго Эспантаго?

Тяжелые веки дворецкого дрогнули. И без того неподвижное лицо окаменело. Необычно низким голосом он ответил:

– Почему я должен его знать? Он кто?

– Преступник. Его разыскивает мадридская полиция.

В комнате наступила звенящая тишина. Лицо Гарсиа налилось кровью, на носу и щеках проступила сеточка фиолетовых сосудов. Внезапно из опухших губ полилась сбивчивая речь:

– Сеньор, вы и в самом деле меня обижаете! За кого вы меня принимаете, за что такие обвинения? Разве я виноват, что у меня есть враги? Нет, сеньор, тысячу раз нет! Мне всегда удавалось посрамить этих подлых тварей! – Он почти кричал. – Я плюю на них!

– Успокойтесь, Гарсиа! – воскликнул Брэнд, пытаясь скрыть под суровостью тревогу.

– Я привык, что меня преследуют! – кричал дворецкий, все больше входя в раж. – Я человек заметный. Часто на улице слышу, как прохожие говорят: «Какой необычный… Благородных кровей». Да чего там, я не заношусь! Но разве я виноват, что вызываю зависть? Однажды этому придет конец. Иначе жить станет невыносимо. Нельзя отдавать все, ничего не получая взамен. Бессмысленная жертва, на которую я никогда не пойду…

– Довольно!

Брэнд обеспокоенно привстал из-за стола, и глаза дворецкого тут же погасли. Он конвульсивно дернулся. Тяжело дыша, он провел по губам тыльной стороной ладони, стирая выступившую пену. Мгновение спустя Гарсиа искоса взглянул на консула. Он снова был спокоен, вел себя подобострастно и заискивающе, но в его голосе сквозила угроза.

– Похоже, кто-то меня оклеветал. Но я же всегда служил честно. Не так ли, сеньор?

– Конечно, – буркнул консул.

– Я рад, что вы довольны мной. В таком случае нетрудно будет забыть об этих глупых обвинениях. В вашем доме и без того хватает неприятностей.

Брэнд молча барабанил пальцами по столу. Он не был удовлетворен, напротив, его терзала обида, ему было не по себе, и тем не менее он не испытывал желания развивать эту тему. Когда он наконец заговорил, его голос звучал почти просительно:

– Вы можете поклясться, что в этих… этих предположениях нет ни слова правды?

– Ни единого слова, сеньор! Вы можете быть спокойны. Я получу из Мадрида дополнительные бумаги. Через несколько дней вы получите все требуемые подтверждения. – Гарсиа доверительно, но жутко улыбнулся, обнажив желтые от табака зубы. – А сейчас, сеньор, вы позволите убрать со стола?

– Да, – вяло проговорил Брэнд. – Я закончил.

Он вышел из комнаты и тяжело поднялся по лестнице; помедлив на лестничной площадке, вошел в свою спальню и остановился, глядя прямо перед собой, погруженный в тягостные раздумья.

Достаточно того, сказал он себе, что Гарсиа отверг обвинение. Он со своей стороны сделал все, что мог: поставил вопрос перед дворецким ребром, допросил его и получил удовлетворительный ответ. Чего же более?

Но в глубине его души затаилась жуткая уверенность, что Гарсиа именно тот человек, которого ищет полиция. Он вел себя довольно странно во время их разговора, неуравновешенно – вот подходящее слово, а его последняя улыбка была умиротворяющей и в то же время коварной, предательски выдавая лживость всех его заверений…

У Брэнда голова шла кругом, он ощутил себя альпинистом, висящим над пропастью, когда ни взад ни вперед! Все его силы теперь сконцентрировались, сфокусировались, как огненный луч, на преследовании Хосе. Любые шаги, которые он мог бы предпринять против Гарсиа, способны отдалить или даже провалить его главное дело. Нет, нет, дальнейшее расследование в отношении Гарсиа подождет до окончания судебного процесса над Хосе! И, кроме того, дворецкий обещал через несколько дней представить доказательства, удостоверяющие его личность. Имеет смысл дать ему время это сделать. Если после этого что-либо будет не в порядке, можно будет принять меры по его немедленному увольнению.

Так Брэнд, нахмурившись, убеждал себя, с болезненным упрямством закрывая глаза на то, что если подозрения в отношении Гарсиа справедливы, то Хосе, вероятнее всего, невиновен. Слеп и глух к голосу разума, он отгородился от всех внешних влияний – дело было улажено, окончательное решение было им принято, осталось дождаться исполнения.