Текст книги "Поместный собор Русской Православной церкви. Избрание Патриарха Пимена"

30 мая

В воскресенье, 30 мая, в десять часов утра, началась Божественная литургия в старинном Троицком Соборе Лавры преподобного Сергия. Служил ее прибывший из Москвы Патриарший Местоблюститель митрополит Пимен с сонмом священников и диаконов. Алтарь Троицкого собора значительно меньше, чем в Успенском, и потому архиереи и другие члены Собора были размещены не в нем, но в самом храме в особо предназначенных для них местах, впрочем, без точного обозначения, кто какое должен занять место. Позади, за деревянной перегородкой, стоял народ. До начала литургии в Лавру еще пускали, потом закрыли ворота, и милиция и дружинники стали выгонять народ. Тех, кто был уже внутри церкви, не трогали. Собор был переполнен. Эти строгие милицейские меры объяснялись тем, что ожидался приезд Кипрского президента, архиепископа Макария, и, видимо, в связи с этим приездом (в целях предотвращения покушения) приняты были чрезвычайные меры.

Литургия прошла молитвенно и торжественно. После ее окончания мы вышли на площадь перед собором. Там собралось много народу – как членов Собора, так и просто молившихся в церкви. Люди разбились на группы и беседовали между собою. Ко мне подошел архиепископ Рижский Леонид.

– Простите меня, – сказал он, – что я вчера так ответил на Ваш вопрос. Но около нас близко стояли люди. Боялся, что услышат. Конечно, я вполне сочувствую тому, что Вы говорили на Архиерейском Совещании, особенно о приходах. Но нам говорить об этом невозможно. Вы, наверное, знаете, что тех, кто писал в Предсоборную Комиссию о постановлениях 1961 года в смысле необходимости их изменения, вызывали в Москву и строго внушали не касаться на Соборе этих вопросов. Всякая оппозиция постановлениям 1961 года рассматривается властями как антисоветчина.

Я спросил владыку Леонида, дошли ли до него мои письма из Брюсселя.

– Как же, все дошли! Но, конечно, цензура по пути их следования прочитала, и мы боялись, что Вам не дадут визу для приезда на Собор.

Тут мне на память пришел инцидент с проверкой моей визы на границе и как я тогда не мог понять, в чем дело.

– Но если бы мне не дали визу, что немыслимо, – возразил я, – это был бы большой скандал, ставший в скором времени известным на Западе.

– Да, но они бы Вам прямо не отказали, а сказали бы, что произошло какое-то недоразумение, задержка, и дали бы Вам визу через два дня, к окончанию Собора. Конечно, попросили бы извинения за задержку.

– Однако этого не случилось, – сказал я, – и Куприянов, советский консул в Брюсселе, был даже со мной любезен и без затруднения выдал визу.

– Тем лучше, – сказал архиепископ Леонид, – но будьте осторожны. Вы собираетесь еще говорить на Соборе?

– О постановлениях 1961 года – да. Это самый важный вопрос. А о тайном голосовании я уже сказал на Совещании. Достаточно, все равно выберут Пимена.

– Владыко, не советую Вам выступать, – ответил архиепископ Леонид, – Вас могут не выпустить из Советского Союза.

В этот момент я вдруг вспомнил о своем странном состоянии отравления. Неужто все, что говорит архиепископ Леонид, правда?

– Я сомневаюсь в подобных мерах, это маловероятно, – возразил я. – Хотя я не бельгийский гражданин, а апатрид по паспорту, но все же признанный бельгийским правительством епископ Русской Православной Церкви в Бельгии. Кроме того, у меня много знакомств и связей с влиятельными бельгийскими кругами, начиная с кардинала Сюненса, да и в других странах не будут молчать, если меня задержат в СССР. Поднимется шум, создастся дипломатический инцидент, который совсем не в интересах советского правительства. Самое большее, что может произойти – это то, что меня вышлют отсюда и в будущем не будут пускать.

– Все это так, – заметил архиепископ Леонид, – но Вы не должны забывать, что у Вас в Москве брат и его семья, и они могут пострадать.

– Но то, что Вы говорите, совершенно невероятно. Сейчас же не сталинские времена, – ответил я. – Только за то, что я что-то скажу или не скажу на Соборе, с моим братом и его семьей ничего не сделают. Брат о моих действиях знает и одобряет их. Он сам и его сын Никита отсидели в лагерях и ничего не боятся.

– Все это так, но будьте осторожны. Это мой Вам совет, – сказал архиепископ Леонид.

После этого наш разговор перешел на положение дел в епархии архиепископа Леонида. Он жаловался на трудности с уполномоченным, особенно в связи с двумя женскими обителями, находившимися в его епархии. В час дня мы пошли обедать.

Я сидел за большим столом, за которым обедало около восьми архиереев, среди них – митрополит Ярославский Иоанн. Уже под конец обеда он меня спросил через стол, так что все услышали:

– Ну как, Владыко, Вы все еще остаетесь при своем мнении о постановлениях о приходах? Или переменили его?

– Остаюсь при своем мнении, – ответил я.

– А разве прения на Архиерейском Совещании Вас не убедили?

– Нет, не убедили, – твердо ответил я.

– И Вы будете говорить об этом на Соборе?

– Да, предполагаю.

– Почему? Вот митрополит Антоний решил не выступать, – сказал митрополит Иоанн.

– Надо быть последовательным, – ответил я.

На этом разговор прекратился, водворилось молчание, но лица у слушавших были напряженные.

Оставалось свободное время до приезда гостей из Москвы и открытия заседания Собора. Желающим было предложено осмотреть находящийся в Лавре государственный музей. Нужно сказать, что вся Лавра как таковая, со всеми находящимися в ней церквями и зданиями, считается государственным музеем-заповедником. Но почти все церкви и большинство зданий переданы в ведение Церкви для совершения богослужений, помещения Академии и Семинарии в том числе. В помещении Академии находится также церковно-археологический кабинет, своеобразное и довольно богатое собрание икон и церковных предметов разного качества. Все это – в ведении Церкви, и я много раз все это видел во время моих предыдущих посещений Лавры и не стал бы сейчас осматривать церковно-археологический кабинет. Но кроме него в Лавре имеется и государственный музей, богатый иконами и особенно митрами, сосудами и другими ценными церковными предметами, помещающийся, если не ошибаюсь, в так называемых Елизаветинских палатах. Этот музей обыкновенно не показывают приезжающим из-за границы духовным гостям, во всяком случае, умалчивают о его существовании. Вероятно, чтобы у них не создалось впечатления, что советская власть заграбила у Церкви ее ценности и теперь не возвращает их ей. Мирским иностранцам, посещающим Лавру по линии Интуриста, музей этот охотно показывают, только за плату в валюте. Более того, как мне рассказывал в Москве в 1969 году водитель такси, когда он хотел во время своего отпуска посетить этот музей, с него тоже потребовали валюту, которой у него не было, и его отказались впустить за цену билета в рублях, а узнав, что он советский гражданин, пригрозили вызвать милицию, на что московский шофер негодовал.

Как бы то ни было, этот государственный музей Лавры я никогда не видел и потому решил воспользоваться свободным временем, чтобы его повидать. Нас, соборян, водили туда партиями, человек по 20 архиереев, священников, мирян, всех вместе. Музей замечательный и интересный, содержится в большом порядке, но мысли мои были так захвачены предстоящим Собором и ожиданием его открытия, чувства так насыщены впечатлениями и переживаниями, что мне было не до музея. Я не мог подлинно, глубоко сосредоточиться на его экспонатах и был рад, когда этот осмотр кончился. И это несмотря на то, что я большой любитель музеев – не всех вообще, но тех, где можно видеть предметы древнехристианского, византийского и вообще православного искусства.

Ровно в шесть часов вечера, в воскресенье 17/30 мая, Собор открылся вступительным словом Патриаршего Местоблюстителя митрополита Пимена.[14]14
  Текст опубликован: Журнал Московской Патриархии, 1971, № 38.


[Закрыть]

Так как это слово опубликовано, не буду его подробно приводить, как и другие речи и доклады, тексты которых были напечатаны в ЖМП. Повторяю, что я пишу не историю Собора, а воспоминания о нем и хочу привести здесь тексты, особенно мне понравившиеся или наоборот.

После своего выступления митрополит Пимен совершил молебен с особыми, подходящими к случаю прошениями и молитвами. По окончании молебна митрополит Пимен сел за стол, посреди обоих рядов столов. Рядом с ним уселся появившийся в этот момент Куроедов, председатель Комитета по делам религии при Совете Министров СССР. За стол также сели другие члены президиума: митрополиты Никодим, Филарет и Алексий.

Тут митрополит Пимен вновь обратился к присутствующим со словами: «Сердечно приветствую всех собравшихся здесь, в Лавре преподобного Сергия, в день открытия нашего Освященного Собора… Мы собрались, изволением Божиим, в союзе веры и любви, для соборного рассуждения о делах церковных. Одним из основных признаков полноты церковной жизни является Собор. Мы веруем в Соборную Церковь, соборность является неотъемлемой частью православного сознания… Основною целью настоящего Собора является избрание Патриарха Московского после кончины Патриарха Алексия, который был мудрым церковным кормчим, великим патриотом и ревностным борцом за мир и социальную справедливость». Отметив дальше большую работу, проделанную за последние 25 лет «по ликвидации различных расколов», отметив совершившееся за этот период воссоединение с Русской Православной Церковью отторгнутых от нее Брестской и Ужгородской униями православных чад Галиции и Закарпатья, указав, что мы живем в век экуменизма, митрополит Пимен подчеркнул значение миротворческой деятельности нашей Церкви, которая «была и есть неизменно с нашим народом на всех этапах его истории». Она «поддерживает труд нашего народа, направленный на торжество мира и справедливости на земле». Он приветствовал представителей поместных Церквей и христианских организаций, прибывших на Собор. «Господу содействующу, объявляю Поместный Собор Русской Православной Церкви открытым. Пропоем Символ Веры!»

Наступил один из самых торжественных и потрясающих по духовной силе моментов всего Собора. Все встали и единодушно запели Символ Веры! А поющих было свыше двухсот человек. Как-то робко оглянувшись по сторонам, встал и Куроедов и продолжал стоять, пока пели «Верую», но лицо его приняло какое-то каменное выражение. После окончания пения Символа Веры председатель Собора митрополит Пимен предложил утвердить намеченный на Архиерейском Совещании состав президиума и секретариата, а также членов различных комиссий: редакционной, мандатной и т. д. Возражений не было, и все предложения были утверждены. Митрополит Алексий, в качестве секретаря Собора, огласил программу работы и предложил, чтобы выступления ораторов, кроме основных докладчиков, были бы ограничены десятью минутами. Это разумное предложение было принято, но скоро, как мы увидим, было нарушено самым грубым образом.

После этого начались приветствия. Первым, «естественно», выступил Куроедов.

– Уважаемый председатель Поместного Собора, – начал он, встав со своего места, – уважаемые члены Собора, уважаемые гости. Разрешите мне, по поручению советского правительства, сердечно приветствовать участников Собора. Поместный Собор и избрание Патриарха – большое событие в жизни Церкви, свидетельствующее о восстановлении в ней после Октябрьской революции традиционных начал (далее последовало восхваление деяний советской власти). Старшее поколение духовенства помнит, какой убогой и отсталой была дореволюционная Россия, а теперь наша Родина стала могущественной социалистической державой! Советское правительство высоко оценивало патриотическую деятельность Патриарха Алексия… духовенство уже много лет проявляет политическую лояльность… между государством и Церковью существуют вполне нормальные отношения. Церковь, в соответствии с законодательством о культах, имеет все возможности удовлетворять религиозные потребности верующих. Советское правительство уверено в патриотических традициях Русской Православной Церкви. Позвольте пожелать Собору успехов в его работе!

В общем, нужно признать, что кроме неумного, но широко принятого у большевиков самовосхваления советской власти, выступление Куроедова было выдержано в корректных и сдержанно дружелюбных тонах. Но в нем не было той теплоты и широкого признания положительной роли Церкви в политической и культурной истории России, которые чувствовались в аналогичной речи Карпова на Соборе 1945 года.

В ответ на приветственное слово Куроедова митрополит Пимен выразил «сердечную признательность членов Собора за высокое внимание и теплое приветствие».

– Нам особенно дорого внимание к нашему Поместному Собору со стороны советского правительства, потому что члены Собора – граждане Советского Союза – по достоинству ценят его многополезные труды.

Далее митрополит Пимен счел нужным дать высокую оценку и Совету по делам религии, со стороны которого «мы неизменно находили понимание и помощь». В заключение митрополит Пимен предложил направить послание Косыгину. Отмечу, что в то время как в своем слове Куроедов называл митрополита Пимена «уважаемым председателем», последний счел нужным обратиться к нему со словами «глубокоуважаемый Владимир Алексеевич!» В ответе митрополита Пимена, когда он говорил от имени членов Собора, «граждан Советского Союза», давалось понять, что все такого рода «политические» приветствия и заявления ни к чему не обязывают членов Собора – несоветских граждан. Эта линия проводилась более или менее систематически и на дальнейших заседаниях Собора. Нас, «иностранцев», это успокаивало. Лично я себя считал не иностранцем, а несоветским русским, но выступать против послания Косыгину не собирался. Было бы с моей стороны глупо выступать с политическими заявлениями на Соборе.

После этого митрополит Никодим выступил с приветствием почетным гостям Собора. Не стоит его повторять здесь, оно было малоинтересно. Скажу только, что начал он хорошо, обращаясь в своем приветствии Александрийскому Патриарху «к александрийским святителям и египетским подвижникам, которые своим богопросвещенным разумом и богоугодным житием и доныне указывают нам путь к вечной жизни». Упомянул он, что представители «Константинопольской Церкви прибывают к нам в самое ближайшее время для присутствия и участия в нашем Соборе». В конце своей речи он, к сожалению, свернул на «истребительную войну», «силы эксплуатации», «Индокитай, Ближний Восток» и прочие политические трафаретные лозунги. (А почему, подумал я, не сказать ему о Чехословакии?) Это было первый раз, чтобы на Собор был вынесен такой конкретный политический элемент. На Архиерейском Совещании ничего подобного не было.

Затем со своими приветственными речами выступали почетные гости. Не буду приводить их подробно; они, как обычно, малосодержательны, стандартны и однообразны. Отмечу только несколько моментов, показавшихся мне более характерными. Первым, как старший в порядке Церквей, – константинопольцы еще не приехали – говорил Александрийский Патриарх Николай. Говорил он по-гречески: «Поздравляем братскую Русскую Церковь. Она дала хорошее свидетельство о Имени Господнем. Мы собрались во славу Православия. Это – духовный пир, для нас радость и гордость. Выявляется единая, святая, соборная и апостольская Церковь. Знаменательно, что начало Собора совпадает с памятью святых отцов первого Собора. Они разъяснили догматы, а мы исповедуем единство веры. Дух Святый да благословит наши работы. Доброго успеха! Благодарим русское правительство!»

Следующим говорил нидерландский кардинал Виллебрандс. Выступал он со своего места за почетным столом, а не с центральной «трибуны», и потому было трудно разобрать его слова. Как будто бы он сказал, что Православная и Римо-Католическая Церкви не соперницы, а сестры и сотрудницы, и что нужно слушать внимательно, что Дух говорит Церквям.

Следом выступил африканец-протестант из Мадагаскара, пастор Андриаманджато. Говорил он по-французски, начал неплохо… О трудном и долгом пути Церкви вообще и Русской Церкви в особенности. А потом опять пошла пропаганда: «Мы ценим роль Русской Церкви, в лице советского народа, в борьбе против фашизма и в деле построения свободной Африки». Он не забыл упомянуть о Вьетнаме и о месте Русской Церкви в движении за мир во всем мире. К этому он как-то присоединил Патриарха Алексия с «конкретным свидетельством его жизни». Слушая почтенного пастора, я думал: зачем приглашают таких личностей? Не лучше ли было пригласить какого-нибудь англиканского епископа-богослова?

Следующий «черный», тоже африканец, пастор Амиссах, говорил по-английски и чуть лучше: «…моя жена и я благодарим за приглашение». Однако жена его в заседаниях Собора не участвовала. Женщины не допускались!

Заседание Священного Синода

Святейший Париарх Московский и всея Руси Пимен

Заседание Священного Синода

31 мая

Наступил следующий день, понедельник, 31 мая. К восьми часам утра я был уже в Покровском храме Московской Духовной Академии. Читалось утреннее молитвенное правило. Там уже отошла ранняя литургия – для насельников Академии и для «ревнителей», как бы вне программы Собора. На ней я, по немощи душевной и телесной, не был. Устал от вчерашнего дня и экономил силы для предстоящих «боев».

В храме на правиле молилось много участников Собора – архиереев, священников, мирян. Среди них было немало красочных лиц. Например, два бородача в высоких сапогах и с картузами в руках: один постарше, лет семидесяти, другой – средних лет, скорее около пятидесяти. По виду – типичные старосты из мещан или купцов старого времени. И оба, особенно более молодой, такие солидные, с брюшком. Мне было отрадно видеть, что сохранились, вопреки всему, в СССР такие традиционные русские типы.

После молитвы я, как и все, пошел завтракать в одну из зал в том же академическом здании. Опять разговорился с митрополитом Алма-Атинским Иосифом. Мне хотелось с ним посоветоваться.

– Владыко, – спросил я его, – меня некоторые здесь отговаривают выступать о постановлениях о приходах. Что Вы об этом думаете?

Спрашивая об этом, я имел в виду мой разговор с митрополитом Иоанном и отчасти с архиепископом Леонидом. Ответ митрополита Иосифа был очень энергичным, с осуждением таковых.

– Так, по-Вашему, надо продолжать? – допытывался я.

– Да, – сказал митрополит Иосиф, – продолжайте говорить и бороться за Церковь, даже если Вам придется от этого пострадать. Благословляю Вас от имени Церкви и верующих на этот подвиг. Я знаю, что Вам это уже дорого далось, на Вас будут продолжать нападать, но продолжайте.

Я был тронут словами престарелого митрополита и благодарен ему за нравственную поддержку, но все же думал про себя, что ему легко поощрять меня на дальнейшую борьбу, но сам он, кроме этих слов, сказанных мне наедине, открыто меня ни в чем не поддержит. Конечно, он преувеличивает, когда думает, что мне так дорого далось мое выступление. Я живу за границей, и непосредственно, физически, со мною ничего не могут сделать. Другое дело «неприятности» – их, конечно, можно ожидать. Но именно потому, что я живу за границей, правильно ли мне одному выступать? Да разбирается ли этот святой старичок во всех этих сложностях? Почему он не выступает сам? После моего разговора с митрополитом Иосифом у меня все же укрепилось намерение выступить на Соборе, но только по вопросу о постановлениях 1961 года. Остальное второстепенно.

Когда я вышел после завтрака из академического здания и подошел к крыльцу моей гостиницы, ко мне подошел епископ Роттердамский Дионисий и передал мне пакет. Здесь я должен сделать отступление.

Еще вечером, в субботу, 29 мая, на воскресной всенощной в Успенском храме подошел ко мне епископ Петр и сказал по-французски:

– Слыхали новость? Началась уже контестация[15]15
  Здесь: заявление (лат.).


[Закрыть]!

– Как именно? – спросил я удивленно.

– Членам Собора раздают обращение, подписанное тремя лицами, с критикой церковных порядков, требованием реформ и т. д. Кроме меня, его получили владыки Алексий и Дионисий. А разве Вы его не получили? – спросил епископ Петр.

– Нет, но очень хотел бы посмотреть.

– Это, вероятно, потому, что Вы живете отдельно в гостинице и к Вам не смогли проникнуть. А у нас раздавали всем подряд.

Я попросил владыку Петра дать мне прочитать это обращение. Он ответил, что сейчас, в алтаре, неудобно, но обещал дать мне при первом удобном случае. Чуть позже об этом обращении мне сказал и епископ Дионисий и тоже обещал мне его принести.

Итак, утром в понедельник, 31-го мая, я держал в руках пакет от епископа Дионисия. Я вошел в свой номер гостиницы и бегло прочитал обращение.

Это было прошение Поместному Собору Русской Православной Церкви:

1. Священника Георгия Петухова – Богоявленской церкви города Коломны, Моек, епарх.

2. Иеродиакона Варсонофия (Хайбулина) – Казанской церкви г. Гороховца Владимирской епарх.

3. Мирянина Петра Фомина, старшего научного сотрудника ГОСНИИГА (инст. гражд. авиации), г. Москва.

Несмотря на то, что вторая часть этого письма-прошения, содержащая перечень предлагаемых реформ, была напечатана в Вестнике РСХД[16]16
  Вестник РСХД. 1971, № 99, с. 42–44.


[Закрыть], я приведу его как интересную иллюстрацию околособорных настроений. Главный редактор «Вестника» Никита Алексеевич Струве нашел печатание первой части вредным и нежелательным, а я все же приведу письмо полностью.

Вот его содержание:

«Просите, и дастся вам; ищите и обрящете; толцыте, и отверзется вам; всяк бо просяй приемлет, и ищяй обретает, и толкующему отверзется».

Мф. 7, 7-8

Преосвященные Владыки, Богомудрые Архипастыри, пастыри и все досточтимые члены Великого Собора!

К вам обращаемся мы со словами смиренной мольбы. Выслушайте нас и прострите свой мысленный взор на необъятные просторы нашего Отечества, на народ Божий, вверенный вашему духовному окормлению. Со времени последнего Поместного Собора Русской Православной Церкви прошло более четверти века. Естественно, что возникло много важных вопросов и нужд в нашей общецерковной и приходской жизни. Вам принадлежит полнота Апостольской власти в нашей Святой Церкви. Если не вы и не сейчас, то никто и никогда не сможет осознать глубину общей ответственности перед Богом, Церковью и Отечеством. Нельзя молчать, когда общеочевидной стала чрезвычайно возросшая опасность со стороны организованных сил мирового сионизма и сатанизма. Молчание во всех случаях как образ поведения не только неэффективно, но и вредно, так как оставляет неясность и сеет во взаимоотношениях недоверие и подозрительность. Агенты сионизма и сатанизма, используя это, искусственно создают трения между Церковью и государством с целью их общего расслабления. Эти извечные враги Православной Церкви и нашего Отечества путем тенденциозного подбора и искажения фактов стремятся представить действия отдельных лиц в период смут и нестроений как деяния всей Церкви. Они стремятся путем подстрекательства и фальсифицированной пропаганды, путем распространения псевдонаучных теорий, оправдывающих человеконенавистничество и безнравственность, отравить общество, в особенности интеллигенцию и молодежь, ядом анархического либерализма и аморализма. Разрушить самые основы нравственности, семьи, государства. Неверие и сомнение относительно всех духовных и национальных ценностей, космополитизм, распространение разврата и пьянства, чрезвычайное умножение абортов, забвение и небрежность в исполнении своего сыновнего, родительского долга, лицемерие, предательство, ложь, стяжательство и другие пороки – вот чем стараются они растлить наш народ и все человечество.

Многие из этих богохульников и разрушителей наших национальных, культурных и духовных ценностей нашли себе сейчас приют в сионистских центрах стран Запада, прежде всего в США, где функционирует «церковь» сатаны, пользующаяся привилегиями «религиозного» учреждения. Темные силы зла уже привели западное христианство к глубокому духовному кризису, о котором официально возвестил Папа Павел VI.

Ныне общеочевидной истиной стал тот факт, что мировой сионизм ведет коварную борьбу и против нашего государства извне и изнутри. Осуществляя свою священную миссию спасения человечества от греха и его следствий, Церковь является нравственной силой и опорой государства в его благородной борьбе против сил разрушения и хаоса.

Этот факт осознается все более широкими кругами нашей общественности. Святейшие Патриархи Сергий и Алексий глубоко осознали важность установления и развития здоровых и искренних отношений между Церковью и государством в новых условиях. Одной из первых задач нашего времени является изыскание способов практического сближения с государством на основе доброй воли, общих интересов и искренности, патриотического долга и полного невмешательства во внутреннюю жизнь Церкви. Этому в значительной мере способствовал бы подбор лиц, осуществляющих посредничество между церковью и Государством. Здесь необходимо учитывать характер и зрелость национально-патриотического самосознания. В настоящее время все люди доброй воли признают, что Русская Православная Церковь была и остается великой духовно-нравственной силой, воспитывающей своих чад в духе нелицемерного патриотизма и верности Родине! Для того, чтобы Церковь и в будущем могла плодотворно совершать и расширять свое святое служение, необходимо устранить переживаемые ею ныне затруднения, возникшие вследствие подрывной деятельности исконных врагов Христианства и Отечества.

Суть этих затруднений в следующем:

Острый недостаток в священнослужителях, псаломщиках и регентах, что ставит епархиальных архиереев в крайне затруднительное положение в деле строго канонического подбора и руководства клиром.

Недостаток духовной, богословской и богослужебной литературы.

Недостаток в монастырях, пребывание монахов и монахинь в миру.

Недостаток в храмах в ряде больших городов и населенных пунктах, что приводит к распространению сектантства и другим болезненным явлениям. Болезненно отражается на формировании детской души отсутствие обучения детей христиан Божьему Закону. (Право на такое обучение дает христианам имеющая силу закона «Конвенция о дискриминации в области образования…»)

В этих условиях назрело время ходатайствовать перед высшими органами советской власти о расширении прав и возможностей, предоставляемых нашей Церкви советским законодательством, с учетом опыта братских Христианских Церквей в ряде дружественных нам государств Восточной Европы.

Сознавая свое недостоинство, припадаем к вашим стопам и смиренно молим великодушно простить наше дерзновение и внять нашей усердной мольбе.

Иерей Георгий Петухов, Московская обл., г. Загорск

Иеродиакон Варсонофий (Хайбулин), г. Гороховец

Мирянин Петр Фомин, г. Москва

Первое впечатление от прочитанного мною наспех в номере гостиницы «прошения трех» было двойственным. Дикость и нелепость первой его части с его мифами о «сатанизме и сионизме» в стиле протоколов «Сионских мудрецов», препарированных, однако, так, чтобы в них не было ничего антисоветского. И серьезность второй части, с ее списком церковных реформ и пожеланий.

Я, может быть, даже недостаточно оценил тогда всю основательность и интерес этой второй части, я оценил ее в полной мере только сейчас. Она могла бы послужить программой будущего Собора или Архиерейского Совещания. Как же объяснить такое противоречие между обеими частями? Н.А. Струве склонен считать, что первая часть написана, «возможно, для отвода глаз».

Не думаю, чтобы это было так. Не сомневаюсь в искренности авторов в первой части, она выражает их убеждения, довольно распространенные в современной России. Ведь здесь многие архиереи, даже из молодых, верят в подлинность «сионских протоколов» и вообще во всяческий миф о заговорах «сатанизма».

А вторая часть, вероятно, заимствована из какого-нибудь более серьезного источника.

Когда я вышел из гостиницы, ко мне подошел ректор Московской академии епископ Филарет:

– Владыченька! – сказал он. – Что, Вы разве не получили письмецо? Тут раздавали одно письмо… не было ли и на Ваше имя?

– Нет, – ответил я, – на мое имя не было никакого письма. Его раздавали, но мне не досталось. Но, представьте, я его читал.

В моем ответе не было никакой лжи: письмо, которое было у меня в номере (я его там оставил и запер номер на ключ), было адресовано не мне, а епископу Дионисию. И его мне не «раздавали», как другим.

– Оно у Вас? – спросил епископ Филарет.

– Нет, у меня его нет. Но я его прочитал, – опять сущая правда: письмо было не при мне, а в номере гостиницы. Но у епископа Филарета, видимо, сложилось убеждение, что его у меня вообще нет.

– И что Вы думаете о нем? – снова спросил он.

– Скажу Вам прямо и кратко, – ответил я. – Первая часть письма – невероятная дичь и чепуха. А вторая, где они предлагают ряд реформ и мер для блага Церкви, очень интересная и серьезная.

– Да, но это все известно, это общие пожелания, ничего нового они не сказали. Не следовало вовсе об этом писать. Сами знаем, не пришло еще время. Я хорошо знаю авторов письма, – сказал епископ Филарет, – это несерьезные люди.

– Почему? – удивился я.

– Неуравновешенные, диссиденты. Хайбулин учился у нас в Академии, не кончил, бросил, сидел в лагере. По его просьбе я его рукоположил в иеродиаконы, а теперь очень об этом жалею. А Петухов скрыл, что он три раза сидел, а то бы и его никогда не рукоположили…

– А за что же сидели? – спросил я. – Неужели за уголовные дела? Или за политику?

– Да конечно, за политику! – возмущенно воскликнул епископ Филарет. – А Вы знаете, кто за ними стоит? Все это иудейская интрига.

– Да ведь они не евреи? – допытывался я.

– Нет, не евреи, но за ними стоят евреи!

– Да как же этому можно верить? – возмутился я. – Ведь они нападают на сионизм, отождествляют его с сатанизмом.

– Ах, Владыченька, – сказал грустно епископ Филарет. – Вы наивный западный человек и не знаете, на что евреи способны. С их стороны это дымовая завеса.

На этом разговор кончился, и епископ Филарет ушел.

Через некоторое время появился епископ Дионисий и в волнении стал рассказывать, что был у них в дортуаре епископ Филарет, отобрал «прошение трех» у архиепископа Алексия, епископа Петра, требовал у него, Дионисия.

– А у Вас он тоже отобрал или просил? Мне пришлось сказать, что я Вам его отдал, – спросил Дионисий.

– Нет, не отдал, и не собираюсь, – ответил я. – Но я так ответил ему, что он понял, будто у меня его уже нет.

– Но тогда он будет требовать его у меня, – заволновался епископ Донисий, – я буду вынужден сказать, что оно у Вас.

– Не беспокойтесь, не будет спрашивать. Во всяком случае ни ему, ни Вам я это прошение не намерен отдавать. Какое право имеет епископ Филарет требовать его у епископов? Очень жаль, что владыки Алексий и Петр ему его отдали. Напрасно, это они показали слабость и испугались. А чего, собственно, бояться?