Текст книги "Несвятые святые женщины"

Старая часовня
Рассказ сельского священника

В селе стоит старая часовня. В эту часовню каждый год, в десятую пятницу после Пасхи, бывает крестный ход из сельского храма. В этот день в храме совершается молебен в память о святой мученице Параскеве, нареченной Пятнице, образ которой находится в часовне.

Жители, по большей части женщины, издавна привыкли приходить сюда не только во время общественной молитвы, но и в любое время, особенно весной и летом. Три девицы села Кочкурова, отстояв вечерню в своем приходском храме, решили идти в часовню на всенощную и возвратиться к утрене в храм.

На половине пути они, взойдя на гору и оставив проселочную дорогу немного левее, пошли полем прямиком к часовне. В полуверсте от часовни они увидели в ней свет. Девицы обрадовались: мол, раз в часовне свет, значит, там уже кто-то молится.

Вскоре они подошли к глубокому оврагу, на противоположной стороне которого находилась сама часовня, и услышали пение. Они быстро начали спускаться в овраг, и немного не доходя до часовни, остановились передохнуть.

Пение в часовне было так стройно и усладительно, что они не могли надивиться и в недоумении говорили: «То поют не наши, а, видно, образованные богомольцы посетили в праздник часовню. Не будем же пока входить туда, чтобы не отвлекать молящихся, а станем слушать и молиться здесь».

Они тихо подошли к окну часовни на юго-восточной стене, и две из них встали по сторонам, а третья девица встала напротив окна. Так они слушали дивное пение, похожее на пение великого славословия. Они слышали также и одного читавшего. Наконец, одна девица решилась войти в часовню а за ней и две другие. Но, подойдя к дверям, первая девица в изумлении сказала, что часовня заперта. Они сначала не поверили ей, но когда подошли поближе, то увидели, точно – дверь заперта на замок. Пока они так стояли – свет в окне уже не виднелся, и пение не слышалось, была глубокая тишина. Пораженные, они бросились бежать обратно и так бежали до самого храма, в котором еще не началась утреня. Войдя в церковную сторожку, они немного успокоились, но никому не смели рассказать о своем видении.

Я узнал об этом дивном происшествии от одной из девиц. После ее рассказа я позвал вторую девицу и расспрашивал ее, и она рассказала мне точно так же, как и первая, не разноглася с ней ни в одном слове. Третьей девицы не было в это время в селе. Я спрашивал их: почему они так долго никому об этом событии не рассказывали? Они отвечали: «Мир называет нас святошами, подозревает в лицемерии, и поэтому мы решили навсегда сокрыть эту тайну, чтобы не подвергнуться еще большему осмеянию и оскорблению».

Я не могу не верить истинности этого происшествия, во-первых, потому что свидетельниц было три, и подозрение в вымысле невозможно, во-вторых, потому что они ведут жизнь безукоризненную, и я за мое сорокалетнее пастырское служение знаю их с самой юности.

Всадник на белом коне

Как-то старушка-мать, жена священника, собралась к сыну, тоже священнику, поступившему на должность за 150 верст от его родины. Как ни далек был путь, а материнское сердце не могло перенести разлуки с сыном. Старушке-матери хотелось повидаться с ним, посмотреть на новое его житье, самой увериться в его здоровье и семейной жизни. Взяв с собой дочь, дабы разделить скучное дорожное время, она пустилась с ней в путь и благополучно прибыла, куда стремилась сердцем и душой.

Радостно было свидание. Незаметно прошло время. Но нужно было старушке снова расстаться с дорогими сердцу детьми и возвратиться домой, где ее ждала остальная семья. Со скорбью сердца, столь естественной при разлуке с близкими, старушка-мать пустилась с дочерью в обратный путь.

Дорога к концу зимы была нехороша по случаю оттепели. На полпути к дому, во время ночлега в селе, шел проливной дождь. Утром, встав еще перед зарей, мать и дочь со стариком кучером выехали с постоялого двора. Дорога шла низом и вела прямо к реке, по которой ездили в зимнее время. Лошади шли шагом, под санями была вода. Женщины тревожились. Они уже просили кучера воротить лошадей назад, но старик по простоте и упрямству не слушал их и ехал все вперед и вперед.

По окрестностям раздался звон колоколов, созывающий православных в Божии храмы на молитву, так как день этот был праздничный.

– Владычица, Мати Бога нашего, спаси и помилуй нас! Святые все, помогите нам, – молили мать с дочерью.

«Теперь христиане, – думали они, – молятся в храмах святых, а мы вот в пути и в опасности». Как бы в подтверждение, хрустнул лед, и лошади ухнули передними ногами в бездну… Путники обомлели от ужаса. Вдруг, откуда ни возьмись, всадник на белом коне схватил под уздцы лошадей и, осадив их назад, воскликнул: «Куда, неразумный старик, везешь женщин? Или не видишь: тут смерть неминуемая, воротись назад в селение!»

– А вы, – обращаясь к матери с дочерью, продолжал всадник, – благодарите Господа за то, что Он по милости Своей дал вам время для покаяния и молитвы, благодарите его за свое спасение от неминуемой гибели.

И всадник повернул лошадей назад к селению и помчался по реке, только брызги разлетались под копытами его коня.

Мать и дочь возвратились на постоялый двор и дождались дня. Утром они узнали от крестьян, что по той дороге, где они ехали, нельзя продолжать путь – вода сломала лед. Они наняли проводника, и с ним безопасной дорогой благополучно возвратились домой, сохраняя навсегда истинную благодарность Господу за избавление от неминуемой гибели чудесным явлением всадника на белом коне.

Повесть о доброй боярыне

Иулиания была дочерью богатого служилого дворянина. Мать свою Иулиания потеряла на седьмом году, и ее взяла к себе в Муром бабушка, и воспитывала в течение шести лет до своей смерти. Умирая, она завещала своей дочери взять к себе племянницу. С ранних лет Иулиания отличалась послушанием, смирением и молчанием, стремилась к молитве и посту.

Тетка выговаривала ей за строгость ее жизни, а двоюродные сестры смеялись:

– О, безумная, зачем в такой молодости плоть свою изнуряешь и красоту девственную губишь!

Ее чуть ли не насильно заставляли с утра пить и есть. Она старалась без споров в молчании отойти от них. Была же кротка, молчалива, не величава, от смеха и всякой игры она удалялась, и, как ее сверстницы ни приглашали на свои игры и песни, она не приставала к их сборищу.

Она любила работу, и то была занята пряжей, то сидела, склоняясь над пяльцами; работе она посвящала и большую часть ночи. Она любила обшивать сирот, вдов и бедных, любила, чем могла, помогать нуждающимся и больным. Ближайшая церковь от усадьбы Араповых была в двух верстах. Поэтому в девичестве своем Иулиании ни разу не удалось побывать в церкви.

Как некогда великомученица Варвара, она была наставляема к добродетелям через какое-то внутреннее внушение. Не научившись книгам, не наставляемая духовником, она еще в девичестве соблюдала все заповеди и, как бисер драгоценный, светилась среди тины. Как ни желала слышать она проповедь о Боге, но в эту пору жизни ни разу ей это не удалось. В шестнадцать лет Иулиания была выдана замуж за добродетельного и богатого дворянина Георгия Осоргина. Венчались они в Осоргинской вотчине, селе Лазаревском, в церкви праведного друга Божия Лазаря Четырехдневного. Венчал их священник Потапий, впоследствии бывший в Муроме иноком и архимандритом. Этот священник научил молодых супругов страху Божиему, как жить мужу с женой в молитве, посте и милостыне.

У Иулиании были свекор и свекровь. Видя благоразумие снохи, они поручили ей все домашнее хозяйство. Иулиания с детства имела обычай каждый вечер долго молиться, и полагать земных поклонов сотню и более, и потом уже отходить ко сну. Приучала она к тому же и своего мужа.

Чистая сердцем, Иулиания скорбела, что не выпало ей на долю девственное житье. Но ее утешали слова: «Можно и в мире, с мужем живя, Богу угодить»

И живя в браке, Иулиания часто проводила жизнь иноческую.

Когда Георгия Осоргина вызывали на царскую службу – на два и три года, то, оставшись одна, получив свободу к подвигам, Иулиания проводила все ночи без сна, молясь Богу. Светильник ее не угасал всю ночь. Не отходила она от веретена и пялец и, продавая свою работу, деньги раздавала нищим. Все это делалось тайно. Знала об этом только одна маленькая служанка, с которой она посылала милостыню нуждающимся. Днем ее ждали хлопоты по хозяйству. Как настоящая мать, заботилась она и о вдовах и сиротах; своими руками кормила и поила, омывала и обшивала. Все у нее в доме были одеты и сыты, и каждому она назначала дело по его силам и способностям.

От грубости нравов слуг тогда называли и доселе не вышедшими из обихода уничижительными именами: Палашка, Машка, Мишка, Васька. Иулиания, почитая в людях детей Божиих, никого не называла такими именами. Кроме того, лично для себя она не требовала ни от кого услуг. Никто ей не подавал воды на руки, никто не снимал с ног сапог, все она делала сама. Только когда приходили гости, тогда служанки по заведенному порядку стояли около нее и служили. Но после ухода гостей она корила себя за это, говоря:

– Почему мне, убогой, служат такие же люди, создания Божии?

Когда ей приходилось терпеть непослушание, леность и грубость своих слуг, то она все принимала смиренно и говорила:

– Сама я перед Богом всегда согрешаю, а Бог меня терпит. Что мне с них взыскивать, такие же люди, как и я. Хотя и в рабство нам их Бог поручил, но души их больше наших цветут.

Такое расположение к меньшей братии было в ней, потому что помнила слова Спасителя: не обидьте малых сих, Ангелы ведь их «всегда видят лице Отца Моего Небесного».

За снисходительность к слугам не раз бранили ее свекор и свекровь.

От несправедливых обвинений она искала утешения в молитве. Вообще же была духом непоколебима, возлагая свою надежду на Бога, на Пречистую Его Матерь и на святителя Николая, которого считала своим покровителем. Эта вера в своего помощника была в ней подтверждена чудесным образом.

Однажды ночью, во время отсутствия мужа, она встала на молитву. Тут диавол навел на нее сильный ужас. В трепете легла она в постель, крепко закуталась в одеяло и заснула. И видит она во сне темное полчище, которое требует от нее прекращения молитв и грозит ей смертью. Тогда возвела она очи свои к Господу и к Пречистой Богородице и воззвала о помощи к святителю Николаю Чудотворцу.

И немедленно явился перед ней святой Николай, держа в руках великую книгу. Он начал бить ею бесов, разогнал их всех, и они, как дым, исчезли без следа. Он поднял десницу свою, благословил Иулианию и сказал:

– Дочь моя, мужайся и крепись и не ужасайся бесовских прельщений, потому что Сам Христос повелел мне хранить тебя от бесов и злых людей…

Проснувшись, Иулиания наяву увидела светлого мужа, который, как молния, вышел из дверей ее покоев. Она вскочила, пошла за ним, но замок на дверях был крепко заперт.

Когда наступил голод, Иулиания, творя тайную милостыню, стала брать себе пищу для утреннего и полуденного питания, которую и раздавала. Между тем с детства она ела только дважды в день, а до обеда и между обедом и ужином ничего не ела. Тут свекровь стала говорить ей:

– Радуюсь я, невестушка, что ты чаще стала есть, но дивлюсь, как меняются твои привычки. Когда хлеб был в изобилии, мы не могли тебя приучить к раннему и послеобеденному питанию. Теперь же настал голод, а ты берешь себе и завтрак, и полдник.

– Когда я еще не родила детей, – оправдывалась Иулиания, – тогда мне не хотелось есть. А как пошли у меня дети, я обессилела и не могу досыта наесться. И не только днем, но и ночью мне часто хочется есть, а стыдно просить у тебя.

Слова эти порадовали свекровь, и она стала присылать ей пищу и на день и на ночь. В доме у них оскудения не было, от прежних лет было скоплено много зерна. Иулиания не ела присылаемую пищу, а приберегала ее и раздавала нуждающимся.

Исполняла Иулиания дело христианской любви и относительно покойников. Когда кто из нищих умирал, она нанимала людей омыть их, покупала «умиральные ризы» и посылала на погребение деньги и потом долго молилась об этих усопших.

Некоторое время свирепствовала в тех местах язва, которой дали название «пострел». Многие боялись заразы и не пускали к себе больных. А Иулиания тайно от свекра и свекрови мыла их в бане, и Бог ее молитвами помогал им.

В глубокой старости скончались свекор и свекровь Иулиании, приняв монашество. И долго устраивала она по ним поминки, питая иноческий чин, нищих, вдов и сирот и сорок дней рассылая милостыню по темницам.

Всего у Иулиании было десять сыновей и три дочери. Четверо сыновей и две дочери умерли в младенчестве, а шесть сыновей и одну дочь она воспитала.

Один из взрослых детей был убит работником, а другой сложил голову на царской службе. Смиренно понесла она эти потери, не вопила и не рвала на себе волосы, как делали другие женщины. Но днем поминала детей милостыней, а ночи простаивала на молитве, слезно моля Бога отпустить им грехи.

После этих потрясений Иулиания стала умолять мужа отпустить ее в монастырь, и он долгими мольбами отговорил ее, приводя слова святых отцов, что родители не могут оставлять малых детей ради монашества.

Иулиания согласилась с мужем, но просила его не иметь с ней супружеского союза. И, как птичка из сетей, вырвалась она к любимым подвигам, отвергнув мир.

Свое воздержание она теперь усугубила. Все пятницы проводила вовсе без пищи, затворившись одна в уединенной клети и там молилась. В понедельники и среды питалась раз в день сухоядением без вареного. По субботам и воскресеньям устраивала в своем доме трапезу духовенству, вдовам и сиротам, и тогда, чтобы не оскорблять гостей, выпивала с ними чарку вина. Спала она с вечера только час или два, и отдых ее был жесток. Ложилась она на печи, без постели, кладя под себя дрова острой стороной к телу. Дрова же служили ей и подушкой, а под ребра клала железные ключи. Немного поспав, вставала на молитву и проводила в ней всю ночь до заутрени. Потом шла к заутрене и к литургии, а день тратила на свое хозяйство и на надзор за работниками.

Провинившихся вместо наказания она исправляла поучениями из Божественного Писания. Хотя сама она грамоту не разумела, но любила слушать чтение божественных книг. И все слышанное усваивала, и все непонятное толковала, как премудрый книжник, и любила говорить о том, какими делами можно умолить за себя Бога и как подражать житию прежних святых. И во время таких бесед по ее иссохшим от подвига щекам катились слезы.

Так десять лет прожила Иулиания с мужем как монахиня. Муж скончался, и долгими ночами молила Иулиания Господа о душе супруга.

* * *

Случалось, что денег в доме не оставалось, и она занимала, и обычную милостыню нуждающимся подавала и ежедневно ходила в церковь на молитву. С наступлением зимы Иулиания выпрашивала у своих детей деньги на теплую одежду, но всю раздавала нищим, сама же оставалась без шубы. Сапоги надевала на босые ноги и под подошвы вместо стельки – орехи, скорлупу и острые черепки подкладывала для удручения тела.

– Что в такой старости тело свое томишь? – спрашивали знакомые.

– Разве не знаете, – отвечала старица, – что тело душу убивает? Убью сама тело мое и порабощу его, да спасется дух мой… не достойно страдание нынешнего века против будущей славы… Сколько усохнет тела моего, того же не будут есть черви в оном веке.

Было ей и таинственное указание того, насколько угодна молитва ее небесам. Настала как-то такая стужа, что земля трескалась от мороза, и Иулиания оставалась молиться дома. И был голос священнику в той церкви Праведного Лазаря от иконы Богоматери: «Иди и скажи милостивой вдове Иулиании – почему не приходит в церковь? И домашняя ее молитва приятна, но церковная выше. Почитайте Иулианию: Дух Святой почивает на ней…»

И когда по зову священника Иулиания пришла в церковь и со слезали молилась и прикладывалась к иконе Богоматери, тогда великое благоухание распространилось по церкви и по всему селу. И стала Иулиания уже ежедневно ходить в церковь на молитву.

Была в ее доме «отходная храмина» для дальних гостей. Туда по вечерам удалялась она для молитвы. Однажды стало стращать ее там бесовское полчище, и она позвала снова на помощь своего заступника Николая Чудотворца. И явился ей вдруг святитель с великой палицей в руке и разогнал бесов. Была же им вообще она страшна, потому что, не переставая, творила Иисусову молитву, не выпуская из рук четок: ела ли она, или пила, или что делала.

Сын свидетельствует, что даже во время сна ее уста шевелились, и грудь вздымалась молитвенными вздохами, и во время сна рука передвигала зерна четок.

* * *

Перед преставлением своим она заболела 26 декабря и была больна шесть дней. Но болезнь ее была особенная. Днем она лежала на постели и творила, не переставая, молитву, а ночью сама вставала и молилась, никем не поддерживаемая. Про нее говорили:

– Не вправду хворает: днем лежит, а ночью встает и молится.

– Что вы осуждаете меня, – отвечала она, – разве не знаете, что от больного Бог ждет молитв?

На рассвете 2 января 1605 года она позвала своего духовного отца Афанасия и приобщилась Святых Таин. Села на одре своем, позвала детей, и крепостных, и всех крестьян своего села, наставляя их любви, молитве, милостыни, прибавила, о чем мечтала с юности и что ей не далось:

– Возжелала я великого ангельского образа еще от юности моей, но не сподобилась по грехам моим. Так угодно было Богу. Слава праведному суду Его.

Иулиания велела раздуть кадило и положить в него ладан, простилась со всеми, легла, трижды перекрестилась, обвила четки около руки и сказала: – Слава Богу за все. В руки Твои предаю дух мой. Аминь.

И видели все в час разлучения души ее с телом на голове ее золотой венец и белое покрывало. Положили ее в клеть. Ночью все видели горящие свечи, и весь дом наполнился благоуханием.

Все это происходило в Нижегородской вотчине, и ночью она явилась одной женщине с приказом, чтобы везли ее в пределы Мурома и погребли у церкви Святого Лазаря, друга Божия, подле ее мужа. Тело ее положили в дубовый гроб и похоронили в Лазаревской церкви.

Когда хоронили ее сына Георгия, то, копая ему могилу, нашли тело Иулиании, источающее благовонное миро.

Вот правдивое житие мирской праведницы времен Московской Руси.

Кража
Рассказ одной барыни

Среди моих слуг была горничная – молоденькая, бойкая девушка Ольга. Я считала ее очень доброй и честной, никак не предполагая, чтобы она была виновницей часто повторявшихся у меня пропаж мелких вещей.

Наконец, пропало что-то довольно ценное, на что нельзя было не обратить внимания, и оказалось, по всем уликам, что вещь украдена Ольгой. Я позвала ее и долго уговаривала, сначала с глазу на глаз, признаться мне, повиниться… Видя, что никакие просьбы на нее не действуют, я позвала тех, кто ее обвинял. Их было три: гувернантка, ключница и другая горничная, Маша. Вошла вместе с ними и сестра. Все уверенно говорили, что вещь взята и спрятана Ольгой. Она божилась и клялась, что нет…

Происходило это ярким, тихим весенним утром, в моем угловом просторном кабинете, на втором этаже дома, выстроенного 50 лет тому назад чуть ли не из мачтового леса. Окно в сад было открыто, в него лились потоки света и веселое щебетанье птиц. Возле окна, в углу, высоко висел образ святителя Николы Вешнего, в окладе, но без киота. В пылу своих уверений девушка вдруг взглянула на образ и, как исступленная, начала креститься и клясться.

– Да если я это взяла, – неистово кричала она, – да накажи меня святой Николай Чудотворец!.. Да не сойти мне с этого места! Да разрази меня Никола Угодник! Лопни глаза мои! Издохни я сейчас, как…

Она не закончила…

В углу, в самой иконе или под ней, раздался удар, подобный выстрелу.

Рука Ольги поднялась было для крестного знамения и тут же упала. Она косилась со страхом на образ. Прошла минута тяжелого молчания… Все смотрели на икону, чего-то ожидая, и тут Ольга повалилась мне в ноги:

– Я взяла! Я украла!.. Я! Я! Я!..

– Мы это знали! – сказала я. – Твои сундуки обыскали еще сегодня утром, как и сундуки всех девушек. Они сами об этом просили… Только ты одна не знала, что пропажа уже найдена в твоих вещах. Не мне кайся, а Господу Богу! Молись, чтобы Николай Чудотворец не наказал тебя за ложь!

Ольгу пришлось выводить под руки: у нее дрожали ноги так, что она еле доплелась до девичьей.

Но этим удивительным стуком дело не кончилось. Вечером Ольга не пришла для обычных приготовлений в моей спальне. Я спросила, что с ней.

– Больна, – отвечали мне.

Я подумала, что это вследствие испуга и волнения, но оказалось не то. Можно себе представить, как глубоко все были поражены, когда на другое утро у Ольги на глазах оказались два красных пузыря. Она, кроме того, была без памяти.

Послали в Новоржев за доктором. Он объявил, что болезнь очень редкая и опасная. В продолжение шести недель несчастная девушка была между жизнью и смертью.

Мы все за нее беспокоились. Жаль было глупую девчонку! Наконец, она поправилась. Опасность миновала, но ее зрение не вполне окрепло. И несколько лет спустя я слышала, что глаза у нее очень слабы.

Надо думать, что она больше не лгала перед иконами и не кричала при этом: лопни глаза мои!..