Текст книги "Неизбежность Пасхи. Великопостные письма"

Есть ли покаяние?

Самое трудное – говорить о том, что настолько прекрасно, что скажет само за себя. Сердце, живая и трепетная струна первой недели поста – Великий канон преподобного Андрея Критского. Это так красиво и так подлинно, что к нему ничего не прибавишь.

В церкви многолюдно, но тихо и мирно. Осторожный шепот. Полумрак. Только свечи и лампады – нет доверия электричеству. В простой монашеской мантии – старой, черной – выходил наш покойный владыка, крестился, кашлял и начинал читать. Как читал этот человек! Есть люди с какой-то естественной богобоязненностью, не деланой, натуральной, и она во всем – в голосе, в походке, в поднятии глаз. Глубокий и отечески нежный баритон читал древний канон, будто только что написанный, читал, словно он и есть автор этих строк, читал о себе, с трудом скрывая трепет предстояния перед Богом.

Если пишешь о Великом каноне, надо приводить отрывки, выдержки, сильные строки. А мне не хочется. Потому что богослужебный текст по-настоящему живет только там – в пространстве и времени церковной службы. Покаянный канон – это событие, неповторимое и очень личное, текст, который раскрывается, словно цветок, в свою пору, в свое время, очень краткое, но насыщенное смыслами.

Автор этого канона, преподобный Андрей Критский, жил очень давно – в VIII веке. Жил в далекой стране, говорил на другом языке и умер, так и не узнав, что где-то на севере будут жить люди, которые вспомнят его с благодарной нежностью. Хотя святой Андрей и был известным поэтом, свой самый знаменитый канон он писал для себя на старости лет как автобиографию, как лебединую песнь. Скорее всего, он бы сильно удивился, услыхав, что его молитву читают Великим постом, отведя для нее особые дни. В древности этот канон пели только на пятой неделе поста. Одни уставы предписывали совершать его в воскресенье, другие в четверг, третьи советовали разбить на несколько частей и растянуть на четыре дня. Тогда этот канон слушали утром, сейчас – по вечерам. Раньше – только на четвертой или пятой неделе, теперь – первые четыре дня первой седмицы.

Канон состоит из девяти песен. Его украсили текстами других авторов: знаменитые ирмосы «Помощник и Покровитель» писал не преподобный Андрей, а трогательный кондак «Душе моя, востани, что спиши» был создан за два столетия до рождения святого Андрея. Представьте, даже для преподобного он был древностью. Его сочинил другой святой – Роман Сладкопевец. Этот кондак наши предки пели только на пятой неделе, но, видно, так он был им дорог, что позже перенесли и на первую.

Почему этот канон так для нас важен?

Есть много причин. Выделю ту, что важна лично для меня: Великий канон – свидетель реальности покаяния. Здесь требуется пояснение.

Школьником я прочел «Древний патерик», удивительную книгу о жизни египетских монахов. Была там и история одной девушки, которая так усердно помогала монастырям, что стала нищей, пустив все свое наследство на благотворительность. Чтобы как-то выжить, она стала блудницей, сделавшись из богобоязненной девочки циничной прожигательницей жизни.

Монахи чувствовали свою вину перед ней и отправили к ней старца Иоанна Колова, чтобы он убедил ее переменить греховную жизнь. Она приняла старца с вызывающим бесстыдством, бравируя роскошью, всем своим видом показывая, что вот она-то живет по-настоящему, в полную силу.

Старец скромно сел на скамеечку, посмотрел на девушку и начал горько плакать. Она погасила свой нервный смех. Затихла. Смотрела растерянно, что-то порывалась сделать, сказать и, наконец, спросила:

– О чем ты плачешь, отец?

– Дьявол смеется тебе в лицо.

Девушка ничего не ответила. Задумалась. А потом сама начала плакать.

– Отец, есть ли покаяние?

Старец встал, молча позвал ее за собой. И девушка пошла за ним, не оставив никаких распоряжений, ничего не сказав слугам, не взяв ни еды, ни одежды. Отец Иоанн вел ее в женский монастырь. Но повесть рассказывает, что девушка до монастыря не дошла, она умерла в пустыне, и старец видел, как душа ее возносилась ангелами на небо.

Таких историй немало, но эту я запомнил не из-за сюжета, хотя очень сочувствовал девушке и даже немного сердился на монахов. Главное в этой истории – вопрос девушки: «Отец, есть ли покаяние?» – очень современный вопрос.

Люди, отравленные психологией и беллетристикой, мы спрашиваем: то, что называют покаянием, не есть ли только игра воображения, стройные комплексы, навязывание вины, уродство характера? Будем честны: есть и такое, мы это видим каждый день, порой стоя перед зеркалом. Лицемерие, ханжество, паранойя, безволие, многоуровневый самообман – это так удобно выдавать за христианство, что, кажется, и нет никакого христианства и духовная жизнь – не более чем плод воспаленного мозга религиозного фанатика. Но есть канон преподобного Андрея – памятник подлинного покаяния, в котором все настоящее, который свидетельствует: покаяние – не истерика, не игра нервов и воображения. Чтобы убедиться в этом, не нужно многого. Достаточно просто прийти в храм в эти особые дни, просто стоять и просто слушать. Не надо выдавливать из себя слезы, раскачивать воображение или нервы. Просто – стой, просто – слушай. И услышишь голос человека, который каялся по-настоящему. И сегодня ты берешь у него урок.

Первый урок постного богомыслия таков: прежде мысли о Боге помысли себя перед Богом. С Великого канона начинается период знакомства с самим собой – кто я, созерцающий, дерзающий спрашивать Бога о том, что Он сделал? Если ты готов к созерцанию тайны Креста, если ты дерзаешь поднять глаза на Распятого и Воскресшего, будь готов к тому, что пережил пророк Исаия. Ему явился Бог, и первое, что вырвалось из груди пророка, были слова покаяния: И я сказал: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, – и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа (Ис. 6: 5).

На вопрос «кто я?» мы отвечаем долгих шесть недель поста, чтобы на Страстной у нас были силы спросить: «кто Он?»

Покаяние – это работа, кропотливый, ежедневный интеллектуальный труд, умное усилие, очень трудное освобождение от иллюзий, болезненная работа над ошибками.

Покаяние – борьба за реальность. А если борьба – значит, больно, опасно, трудно.

Покаяние – занятие для зрелых людей и вместе с тем труд, который делает человека зрелым. Самый последний итог покаяния – научиться принимать себя, увидеть себя настоящим, таким, каков я есть. Не только принять себя настоящим, но и сделать себя настоящим, отказавшись от любой фальши и вранья.

Какой же я на самом деле? Я тот, каким вижу себя стоящим перед Богом. Мой подлинный лик – тот, который обращен к Богу, в котором отражается Бог. Не прячу своего лица и не прячусь от своего лица. Канон святого Андрея – лучшее опровержение тех, кто видит в покаянии лишь лицемерие и позу.

Если есть канон Андрея Критского – есть покаяние.

Триодь: дневник читателя

С Триодью я познакомился, когда мне было шестнадцать. Она была несколько старше, что только шло на пользу нашим отношениям. Сначала я только слушал, и это было божественно, но, чтобы увидеть ее своими глазами, мне пришлось пробраться на клирос, выдав себя за певчего, и с тех пор мы не расстаемся, потому что глупо и преступно отлучать себя от такой красоты.

Триодь – это книга. Церковная. Богослужебная. Свое исключительное внимание я всегда отдавал Триоди Постной, несколько пренебрегая ее сестрой, Триодью Цветной. Постная Триодь – книга, содержащая в себе песнопения Великого поста, от Недели о мытаре и фарисее до Великой Субботы.

Откуда читают Великий канон? Из Триоди.

Где берут певчие стихиры для постного богослужения? В Триоди.

Однако клуб почитателей и читателей этой книги невелик. Дело в том, что богослужебные книги не читают, их используют в богослужении. Они, собственно, никогда и не воспринимаются как книги. Вы ведь не будете относиться серьезно к телефонному справочнику или таблицам Брадиса, это просто нужные и полезные издания, но книгами их не назовешь. И от этого мне немного грустно. Потому что Триодь больше чем функция в колесе богослужения. Эту книгу можно читать. У нее есть свой голос и биография.

Слово «триодь» разгадать очень просто: числительное «три» и существительное «ода», то есть «песнь», сложенные вместе, дают традиционный перевод «трипеснец» – так называют великопостный вариант самого главного песнопения утрени, состоящего из трех песен, трех од. Пытливый ум на этом не остановится и разразится целым фонтаном вопросов: кто написал эти оды, кто предписал их петь в церкви, кто собрал в одну книгу, по какому принципу, какое нам до этого дело и так далее.

Триодь – сборник богослужебных текстов. Именно сборник. Когда мы говорим, что святые отцы написали книгу и клятвенно завещали нам ее читать, рисуется яркая, но наивная картина собрания старцев в нимбах, седых и строгих, которые только что дописали пухлый фолиант и впились взорами в тысячелетнюю даль, пытаясь разглядеть, есть ли у потомков совесть.

Триодь появилась на свет не сразу. Ее сочиняли более тысячи лет, а поскольку люди, способные прожить тысячу лет, давно перевелись, следует предположить, что у Триоди был не один автор, а более десятка. Нам известна другая книга, которая тоже является сборником и писалась невообразимо долго. Это Библия. Это удивительные, чудесные и прекрасные книги, что вовсе не значит, что они слетели с небес в завершенном виде. У Триоди, как и у Библии, есть своя биография.

Современному русскому человеку бывает непросто слушать богослужение греков: поют заунывно, читают по-восточному, сама манера и характер службы для нас чужды и непонятны. А ведь это наши современники и единоверцы. Они живут в пространстве своей культурной традиции, что не делает их ни более, ни менее православными. Если бы мы перенеслись во времена древнего Православия, в те годы, когда жили так горячо почитаемые нами святые – святитель Николай, святитель Спиридон, святой Иоанн Златоуст или, чуть ближе, преподобный Иоанн Дамаскин, – не уверен, что большинство из нас приняли бы их за православных, настолько все было иначе в богослужебном и бытовом устройстве.

Сейчас на наших клиросах – одинаковый и привычный набор книг: Часослов, Минеи, Октоих, Псалтирь. Есть даже «страшная книга» Типикон и не менее жуткая «Богослужебные указания» (никогда не читайте на ночь!). У наших предшественников было не так. Книги были не функциональными, а жанровыми: стихиры были в стихирнике, кондаки в кондакаре, паримии в паримийнике, тропари и каноны в тропарионе. Однако со временем ради удобства стали появляться единые богослужебные своды. Так где-то в VIII веке появились первые Триоди.

Появились – надо произносить с оговоркой. Почти у каждого монастыря была своя Триодь, то есть из массы тропарей и канонов каждая обитель отбирала тексты. И создавала свои. Из сложившихся традиций, конечно же, выделились самые сильные и удачные версии. IX век – время расцвета церковной гимнографии. Появился корпус богослужебных текстов преподобных Феодора Студита и Иосифа Песнописца, и в основу современной Триоди легли две разные Триоди, написанные этими поэтами. В триодные сборники в разное время и в разных монастырях включались тексты и других авторов.

Самая древняя молитва Триоди известна нам по панихиде. Это икос «Сам Един еси безсмертный», написанный еще в V веке неким Анастасием, который и подумать не мог, что его произведение будут использовать в заупокойных целях в неизвестной северной стране. Кондак «Душе моя» был написан преподобным Романом Сладкопевцем для Страстной седмицы по поводу предательства Иуды, но оказался накрепко связан с Великим покаянным каноном Андрея Критского, тексты которого тоже вошли в Триодь без ведома автора.

Были и другие поэты, удивительные и трогательные. Но у меня как читателя есть свои любимые произведения. Они написаны женщиной, и это тоже один из невероятных моментов биографии Триоди. Инокиня Кассия жила в IX веке. Была знакома с преподобным Феодором Студитом, состояла с ним в переписке, основала монастырь. Ей принадлежат самые трогательные, на мой взгляд, песнопения Триоди, и это, прежде всего, стихира Великой Среды «Господи, яже во многи грехи впадшая жена». Она же участвовала в написании канона Великой Субботы «Волною морскою». А вот стихира, которую вы найдете в самом начале Триоди, в Неделю о мытаре и фарисее:

Вседержителю Господи!

Вем, колико могут слезы:

Езекию бо от врат смертных возведоша,

грешную от многолетных согрешений избавиша,

мытаря же паче фарисея оправдаша!

И молюся: с ними причтав, помилуй мя.

Это тоже творение инокини Кассии. Она писала не только текст, но и музыку к своим стихирам. Представляете? IX столетие. «Темные века». Жестокость и шовинизм. А в богослужебную книгу попадают произведения женщины, и это никого не смущает.

Инокиня Кассия – почитаемая святая. Ее очень любят греки. Но в Триоди есть тексты, написанные не только святыми и не всегда монахами. Одна из моих любимых стихир, которую поют в Неделю Крестопоклонную, «Днесь висит на древе» – сочинение императора Константина Порфирородного. Другой поэтичный монарх, Лев Мудрый, оставил стихиру субботы Лазаревой «Душеполезную совершивше Четыредесятницу».

Самое удивительное, что в нашей Триоди есть и творение императора-еретика Феофила – стихира «Изыдите, языцы», которую мы поем в Вербное воскресенье. Это тем более любопытно, что, по преданию, инокиня Кассия была в числе девушек, которые участвовали в царских смотринах, она могла стать женой Феофила, но вышло иначе. И вот эти два несходных поэта теперь живут на страницах Триоди.

Почему не изгнан император-еретик? Потому что Триодь создавалась не группой цензоров, а стихией объективного культурно-исторического процесса – так это называют у нас в Гомеле. Если текст хорош и берет за душу, зачем же его изгонять?

Славянская Триодь появилась в X веке. Но уточню: это была одна из Триодей. Новые редакции и новые тексты проникали в Триодь вплоть до XV столетия. А конец этой пестроте и разнообразию был положен эпохой книгопечатания. Глобализация началась с первой печатной книги, в том числе и церковная глобализация. В 1522 году в Венеции была отпечатана первая греческая Триодь, которая сделала все частные монастырские Триоди «неконкурентоспособными». Теперь у нас есть одна Триодь – одинаковая для каждого храма и обители. Конечно, жаль, что огромная масса уникальных песнопений и молитв так и осталась в рукописях. Но наша Триодь – это огромное утешение, молитвенная и даже эстетическая поддержка для современного христианина. Только немного грустно оттого, что придут новые «Студиты» и «инокини Кассии», которые напишут что-то такое прекрасное и невероятное, что их потомки освежат свои души чистой музыкой их поэзии, а мы этого не увидим.

Святой Василий Великий никогда не слышал канона Андрея Критского.

Святитель Николай ни разу не совершал выноса Плащаницы в Великую Пятницу.

В церкви, где служил святой Спиридон, никогда не пели кондак «Душе моя».

Может быть, мы мало видели, и жизнь наша не так благочестива, но живем мы в хорошее время и у нас есть то, чего были лишены наши святые предки.

Триодь – источник радости и учебник молитвы.

Триодь – плод великопостного богомыслия и камертон, по которому мы проверяем подлинность нашего молитвенного опыта. Хорошо не только слушать Триодь в церкви, но и читать постом в тишине келлии или кабинета. И что-то подсказывает мне, что клуб читателей и почитателей Триоди год от года будет только увеличиваться.

Ужас исповеди

Если и есть причина давать священникам молоко за вредность, то это исповедь. Большинство батюшек с содроганием думают о Великом посте не из-за ограничений в трапезе, а потому что знают – пришло время «сражаться» с исповедниками. Некоторые отцы испытывают настоящий ужас исповеди.

– Чего тогда шли в попы, спрашивается?

– Чтобы Богу служить, людям помогать.

– Чем же вас исповедь пугает?

– Потому что исповедь – птица редкая в наших храмах. Все больше пустословие да духовное кокетство. Впрочем, и с той и с другой стороны.

«Жестоко слово сие»! Однако если я и преувеличил, то самую малость.

Почему именно Великий пост?

Было время, когда православный народ ходил на исповедь только постом. Тому (согласен) были разные причины, главная из которых – расцерковление жизни. Всегда был и всегда будет соблазн свести христианство к религии, найти ему подходящее занятие и поставить четкие границы в идеологии, культуре, морали. Это очень удобно, когда у христианства есть своя «экологическая ниша» и не мешающий другим ареал обитания. Христианам хорошо, миру спокойно. Как только христианство обращают в религию, тут и наступает расцерковление. Первый признак этой болезни – забвение Евхаристии. Церковь не просто живет Евхаристией, она живет в Евхаристии, являет себя только в литургии. В годы торжества православной империи вдруг оказалось, что большинство христиан бывают у Чаши раз в год – Великим постом, и не всегда по своей воле.

Великий пост считался временем говения, то есть исповеди и причастия. Отсюда такой отрадный для нас глагол «отговеть» – выполнить положенное, отдать свой религиозный долг.

Положено Великим постом идти к причастию? Пойдем. Отговеем.

Инерция этой практики жива до сих пор: Великим постом всегда больше причастников и исповедников, чем в другие дни года. Это неправильно. Правда в том, что Великий пост – это не время для исповеди и причастия, что вовсе не значит, будто постом не надо причащаться. Христиане живут Евхаристией, и не только постом. Поэтому здоровую общину отличает то, что в пост количество причастников там не намного больше, чем в другие дни.

Однако вот что волнует многих: перед причастием непременно нужно исповедоваться. Причаститься – легче, чем исповедоваться. Проще объяснить, как подойти к Чаше, чем рассказать, что происходит на исповеди. У меня есть знакомые, которые многие годы посещают церковную службу, но никогда не бывали «на духу».

Почему все это так сложно? Потому что, размышляя об исповеди, мы упускаем из виду ряд ключевых моментов, принципиальных позиций, от которых следует отталкиваться, если хотите в этом туманном вопросе разобраться. Отмечу лишь один.

Исповедь – церковное таинство. Это не тривиальное определение, а «мысль, которую стоит подумать». Слово «таинство» означает, что мы не знаем, у нас нет слов, чтобы объяснить «механику» покаяния и отпущения грехов. Если что-то в Церкви названо таинством, это означает, что речь идет о личном и неповторимом событии, которое происходит между Богом и человеком. В этом смысле все таинства – невыразимы, принципиально недосказуемы. У каждого таинства есть внешний знак, сакральное действие, означивающее то, что происходит невидимо и непостижимо. Но мы сказали, что Исповедь – таинство церковное, то есть это исключительное событие, которое происходит между Богом и человеком, касается всей Церкви как общины, сообщества братьев и сестер. Человек раскаивается в своих проступках, просит у Бога прощения, честно рассказывая о тех поступках, где он вел себя не как брат и сестра, не как церковный человек, но нехристь – тот, кто вне Церкви, не ученик Христа.

Можно ли обойтись без священника? По правде говоря, можно. В древности кающийся исповедовался всей общине в своих прегрешениях. Думаю, не многие предпочтут этот вариант исповеди у батюшки. Однако эта древняя практика помогает нам понять один из центральных моментов исповеди: человек кается перед Церковью, и его примирение с Церковью свидетельствует священник.

В молитвах к исповеди есть такое прошение: «Примири и соедини его Святей Твоей соборной и апостольской Церкви». Священник – свидетель примирения кающегося с Церковью, свидетель оставления человеком греха, поручитель его церковной жизни. Исповедь примиряет с Церковью, свидетельствует, что этот человек – наш, свой, церковный, он – брат, сестра, единоверец. Поэтому главный элемент исповеди – свидетельство примирения со своими братьями и сестрами, и первый вопрос исповеди: в мире ли ты со своими близкими? Идешь к Чаше – «первее примирися тя опечалившим, таже дерзая таинственное брашно яждь» – так наставляют молитвы к причастию. В Церкви не должно быть вражды, распри, тяжбы. Примирение – вот с чего начинается разговор об исповеди, само событие исповеди. Начинается, но не заканчивается.