Текст книги "Магия на каждый день"

Глава 4
Ответ на все вопросы

– Ба! – окликнула Саша Амалию. – Зачем ты Зинаиде отдала дорогой крем? У тебя приступ человеколюбия?

– Александра, – строго ответила Амалия. – Мое чувство прекрасного страдает, когда я вижу дешевую химическую завивку и жуткие тряпки, которые незаслуженно называются одеждой.

– То есть ты действовала из эгоизма? – уточнила внучка.

– Дорогая моя, – усмехнулась Амалия, – благими намерениями вымощена дорога в ад.

– А как же поговорка «Насильно мил не будешь»? – настаивала Саша. – Может, ты Зине жизнь сломала?

– Я ей плачу, – пожала плечами Амалия. – Она же у меня не за спасибо убирается. Так что пусть на работе появляется в приличном виде.

– Может, ее устраивает ее жизнь? – Настя, которая зашла на кухню с пустой чашкой, присоединилась к кузине.

– Меня настораживают ваши странные вопросы, – Амалия отложила рогалики, которые намазывала маслом и джемом, и села за стол напротив сестер. – Если человека все устраивает, значит, он уже умер.

– Амалия! – Настя всплеснула руками. – Ты всех сравниваешь с собой! Но не все же такие целеустремленные и решительные.

Амалия приняла грустный вид:

– Зря. Очень зря. Кстати, вы подготовили платья?

Тринадцатого сентября Аглае исполнялось сорок шесть. В день рождения, который у всех женщин был тринадцатого числа (у Амалии в мае, у Аглаи в сентябре, у Анны в декабре, а у девочек в октябре), родственницы особенно торжественно наряжались – в бальные платья, накрывали стол в настоящей гостиной – не той, что вместе с кухней, а той, которую иначе как на Рождество, Новый год и дни рождения не открывали.

– Я, наверное, надену черное платье с бисером, – глядя в окно, заявила Саша. – То, что я привезла из Лондона.

– Ты рехнулась? – грубо отчитала ее бабушка. – Я же тебя попросила съездить к Люсе, она привезла несколько платьев от Шанель! Тебе же еще его подогнать надо!

– Бабушка… – Саша положила голову на стол и ухватилась за нее руками. – Ну скажи мне, зачем подгонять платье от Шанель, если оно стоит десять тысяч долларов?

– Затем, дорогая моя, что платье за десять тысяч долларов обязано идеально сидеть на твоей фигуре! – отрезала Амалия. – Это Зинаидины шмотки по сто рублей имеют право висеть на ней, как на вешалке, а платье от Шанель должно сидеть так, словно ты в нем родилась!

– Я вообще не хочу ничего, что стоит десять тысяч долларов, – вмешалась Настя. – Я принципиально против.

Амалия бросила на нее такой взгляд, что Настя немного испугалась – все-таки это была ее бабушка, и она точно знала, что кого-кого, а уж ее-то лучше не злить – пощады не будет.

– Ты что, дорогая, новости смотришь? Откуда взялось это «принципиально против»? – передразнила Амалия. – Значит, так… У моей дочери день рождения, так что будьте любезны, сделайте ей приятное – наденьте то, что ей хочется на вас видеть. На ваш собственный день рождения я куплю вам пару джинсовых комбинезонов и приглашу в «Макдоналдс». Договорились?

И, не дожидаясь ответа, она вышла, особенно громко стуча каблуками.

Аглая сидела у себя в комнате на втором этаже и листала книгу Вильяма Лили, астролога Чарльза Первого.

– Мам, это все так наивно! – воскликнула Глаша и, захлопнув книгу, бросила ее на стол. – Такую ерунду человек пишет!

– Слушай… – Амалия взяла со стола золотой портсигар в форме сигаретной пачки, на котором бриллиантами было выложено золотое сечение. – С девочками что-то происходит.

– Что значит «происходит»? – переспросила Аглая.

– Во-первых, они отказываются от платьев Шанель, – сообщила Амалия с таким видом, словно застукала Сашу со шприцем в вене.

Любая обыкновенная женщина рассмеялась бы и пошутила насчет того, что неприязнь к нарядам от Шанель – это действительно катастрофа, что Сашу надо показать врачу, может, даже принудить к стационарному лечению и каждый день заставлять через «не хочу» покупать несколько вещей от кутюр – тогда, возможно, появится хоть призрачная надежда на выздоровление… Но Аглая выпучила глаза и срывающимся голосом произнесла:

– Ты что, серьезно?

– Совершенно серьезно, – кивнула Амалия.

– Что же делать?! – возопила Глаша.

В их доме Шанель почиталась, как святыня. Наряды от Шанель были произведениями искусства, которые женщины имели честь носить. Ни одно платье, ни один костюм, купленный у еще молодой Коко, не износился – все они висели в гардеробе в бархатных чехлах, свежие, как в первый день, и до сих пор «выходили в свет».

Шанель – это был фирменный стиль фамилии Лемм, и добровольный отказ от него вызывал самые худшие подозрения.

– Вы о чем? – поинтересовалась Анна, заходя в комнату. – Девочки сказали, что у вас тут заговор.

Анна была самой странной представительницей семейства – она была писательницей. Пока она подрастала, Амалия за нее боялась – мать ее бросила, да еще таким варварским способом, вдруг девочка пойдет по ее стопам? И действительно, сначала Анна почти не проявляла интереса к магии, и Амалия заранее готовила себя к тому, что девочка будет «не такая». Но Анна умудрилась найти занятное решение. Она стала автором книг, о которых критики писали в том духе, что «магия ее романов даже самого скептического читателя заставляет поверить в чудо» и «восхитительное сочетание простоты сюжета и эмоциональной насыщенности – необычное, смелое сочетание на фоне повального цинизма и MTV-зации». Книги и правда были, казалось бы, незатейливые: она его любила, он ее предал, другой ее полюбил, но она долго не могла его оценить… Однако имелось в них что-то особенное. Нечто, что не позволяло оторваться от книжки, пока не заканчивались страницы. А после надолго задерживалось послевкусие, которое можно сравнить лишь с ароматом приторного северного меда, насыщенного мятой, цветами и запахом сочной луговой травы.

Анна была невероятно популярной писательницей – она получила кучу премий, наград, писем читателей, которые на пятнадцати страницах расписывали свою судьбу и сравнивали ее с жизнью героинь из романов Анны Смирновой (в качестве псевдонима Анна Лемм взяла фамилию отца, чтобы при виде ее имени у читателей не возникало ассоциаций со Станиславом Лемом). Амалия с Аглаей сначала посмеивались над ее творчеством и сожалели о растраченном впустую Даре, но потом привыкли и зауважали писательницу, которая так хитро сочетала семейный Дар с вполне человеческой профессией.

– Твоя дочь не хочет носить Шанель! – Глаша накинулась на Анну.

– Твоя тоже! – одернула ее Амалия.

– Она что, озверела? – изумилась Анна.

– Представь себе! – фыркнула Аглая.

Внизу раздался какой-то шум.

– Глаша! – послышался крик Насти. – К тебе тут… ворвались!

– Подождите меня. – Глаша сорвалась со стула и бросилась вниз.

В холле напротив Саши и Насти стояла высокая худая женщина со всклокоченными волосами, которая визжала, топая ногами:

– Где она, я вас спрашиваю?

У женщины была истерика. Видно было, что она все еще считает, будто сдерживает себя, но на самом деле давно перешагнула границы приличий и вела себя как вздорная баба.

– Девочки, идите к себе, – велела Аглая, а затем обратилась к визитерше: – Что вам угодно?

– Мне угодно, чтобы ты отвалила от моего мужа! – закричала дамочка.

– А ваш муж, он кто? – поинтересовалась Аглая.

– А то ты не знаешь! – взвизгнула незваная гостья.

– Понятно, – кивнула Аглая. – До свидания.

Она развернулась, вошла к себе в кабинет и заперла дверь изнутри.

Женщина, открыв рот, смотрела ей вслед, а потом с жутким воплем бросилась на дверь и принялась колотить по ней кулаками.

– Открой, сука, немедленно!

– Пошла вон! – крикнула ей из-за двери Аглая. – И пока не успокоишься, не возвращайся!

Женщина еще некоторое время била в дверь кулаками, ногами и даже головой, но в конце концов присмирела, склонила голову к груди, в изнеможении сползла по стене на пол и, уже сидя, разрыдалась. Когда она утирала последние слезы, дверь кабинета приоткрылась и Аглая вышла наружу. Она села перед женщиной на корточки, взяла ее холодные руки в свои и спросила:

– Полегче?

Женщина помотала головой.

– Ну, пойдемте, расскажете мне все, – Аглая подцепила женщину под локоть, рывком подняла и чуть ли не на себе поволокла на кухню.

– Женя – подонок! – всхлипывала дамочка. – Он трахает своих секретарш, шляется по баням и снимает шлюх в стриптизе! Сукин сын, как я его ненавижу! – Она стукнула кулаком по столу.

– Вас как зовут? – поинтересовалась Глаша.

– Вика.

– Вика, мы ведь говорим об Евгении Дмитриевиче? Я правильно поняла? – уточнила Аглая.

– Да, мы говорим об этом засранце! – кивнула Вика.

– Послушайте, а зачем же вы с ним живете? – изумилась Аглая.

Вика вскинула голову и тоже с удивлением посмотрела на Глашу.

– Видите ли, я двадцать лет не работаю, у меня нет детей, я привыкла одеваться в Милане, и я не хочу от всего этого отказываться, – отрезала она. – Но я хочу быть счастливой! Мы раньше были счастливы, понимаете? А потом все изменилось!

– Идите сюда. – Аглая взяла Вику за руку и вывела в коридор.

Включила свет и подвела женщину к большому, во весь рост, зеркалу в тяжеленной резной раме.

– Смотрите, – приказала она.

Вика вгляделась и увидела, что зеркало, как высококлассная фотография, отражает все детали: все поры на лице, каждый волосок, выросший не на месте, и каждое пятнышко на коже стали абсолютно очевидны. В своем отражении Вика увидела измученную женщину с воспаленной, несмотря на усилия косметологов, кожей, с черными кругами под глазами, с тусклыми глазами, с острыми, как порез бритвы, морщинами… Женщину, обессиленную, уставшую и несчастную.

– Я же красилась… – пробормотала она, испуганно глядя на Аглаю.

Та пожала плечами:

– Мое зеркало показывает все, что есть на самом деле.

– Как это? – насторожилась Вика.

– Вы что, не знаете, кто я? – усмехнулась Аглая.

– Ну, астропрогнозы составляете, – Вика скривилась. – Я, в принципе, наверное, тоже могу их составлять. Все, кому не лень, гороскопы составляют.

Аглая расхохоталась. Она щелкнула пальцами, и свет погас.

– Ой! – воскликнула Вика. – У вас что, сенсорные выключатели?

– Сюда идите! – позвала Глаша.

Они проследовали на кухню, Аглая налила в кастрюлю холодной воды, поставила на стол и подняла руки над водой. Скоро вода забурлила, покрылась пузырьками, а потом и закипела.

Вика, не говоря ни слова, смотрела на хозяйку. А та взяла свечу, дунула на нее, и на фитильке заплясало пламя.

– Ну и еще один фокус… – усмехнулась Глаша.

Она вынула из корзины яблоко, накрыла ладонями, и скоро фрукт стал покрываться инеем. Постепенно на яблоке намерзал лед, как в морозильнике, и, только когда льдинки начали падать на пол, Аглая положила яблоко в раковину и дотронулась до Вики. Руки у нее были теплые.

– У меня глюки, – грустно сказала Вика.

– Нет у вас никаких глюков, – успокоила ее Аглая. – У вас всего лишь невроз, а галлюцинации бывают в лучшем случае у шизофреников. Гипноз, например, не может вызвать видения.

– Ну да… – все так же печально буркнула Вика.

– Не хотите ли, чтобы я вам помогла? – спросила Глаша.

– Если все это мне кажется, то хочу. Ведь все равно это тогда будет понарошку, – согласилась Вика.

– Амалия! – закричала Аглая. – Ванну Нефертити!

И в доме началась суета.

Тем временем смеркалось, день сменили лазоревые сумерки, природа тоскливо, но вкусно пахла осенью, а в воздухе как бы парила странная, блестящая мошкара, отчего казалось, что все кругом искрится.

Женщины Лемм носились по всем этажам дома, переругивались, хлопали дверьми.

– Обожаю ванну Нефертити! – сообщила возбужденная Настя, убегая из кухни с огромным, но, видимо, легким мешком в руках.

– Это стоит тысячу долларов, – сообщила Аглая.

Вика безропотно открыла сумочку, выложила на стол толстую пачку денег, отсчитала десять купюр и передала Глаше.

– На всякий случай ношу, – пояснила она, кивнув на пачку. – Если вдруг одолеет непобедимое желание убить мужа.

Где-то через час на кухню пришла Амалия и сообщила:

– Пора.

Вику раздели до нижнего белья, накинули ей на плечи черный махровый, но отчего-то шелковистый на ощупь халат и проводили вниз. Внизу, в подвале, был небольшой холл с двумя дверьми – одна вела в лабораторию Амалии, другая – в ванную комнату с круглым джакузи.

В джакузи бурлило нечто белое, в чем плавали розовые лепестки. В помещении стоял тяжелый запах эфирных масел, меда и молока.

– Это что? – нахмурившись, поинтересовалась Вика.

– Козье молоко, – ответила Амалия. – Девочки! – обратилась она к родственницам. – По местам!

Четыре женщины сели так, что образовали вокруг джакузи квадрат, взяли в руки тонкие книжки в золоченом переплете и приготовились.

– Вон там переоденьтесь, – Амалия указала Вике на ширму.

Вика зашла за красивую японскую ширму и обнаружила полупрозрачное белое неглиже – комбинацию и шортики.

Одевшись, вышла к хозяйкам, которые зажгли, казалось, штук сто свечей всех мастей – крошечных, длинных и толстых, круглых, в форме звезды, розовых, прозрачных, из чистого медового воска…

– Становитесь сюда. – Амалия затащила Вику на пушистый круглый коврик. – Закройте глаза. Поднимите немного подбородок.

Вика почувствовала, как теплые сухие руки втирают ей в лицо и плечи что-то приятное, пахнущее шиповником, отчего уходила тяжесть из висков и возвращалась давно забытая, простая человеческая радость от жизни – независимо от Евгения Дмитриевича, то есть подлеца Женьки, от поездок в Милан, от количества кредитных карт в сумочке и от желания (или нежелания) стюардессы первого класса угодить богатой клиентке. Неожиданно Вика вспомнила, как в детстве на даче шла с подружками на речку – сначала по пыльной песчаной дороге, потом по высушенному солнцем лугу, мимо соснового бора, а потом уже не шла, а бежала – к воде, к пресной воде, от которой так приятно пахло и которая обещала быть такой теплой и прозрачной… И никаких в ней нет пиявок, никаких ужей – только счастье до посинения, только солнце и нежное песчаное дно с ракушками!

В это время Амалия подвела Вику к джакузи, помогла устроиться в ванне, и вода – или что там в ней бурлило – обволокла ее тело, которое стало таким легким, что ей показалось, будто сейчас она взлетит к потолку. И вдруг по рукам и ногам Вики разлилась нега. Скрюченные от постоянной нервотрепки мышцы расслабились, и тепло проникло внутрь. Пять голосов тихо читали что-то на непонятном языке, и от их бормотания Вике делалось еще лучше – она чувствовала, как из души уходят боль и отчаяние. Она не знала, сколько времени провела в этой странной ванне, – что-либо понимать начала лишь тогда, когда ощутила, что джакузи пусто.

И вдруг на Вику обрушился шквал холодной воды. Она зафыркала, завизжала, но, даже несмотря на шок, почувствовала, сколь необычна эта вода на вкус – сладкая и ароматная.

На Вику снова надели черный халат, усадили ее за туалетный столик, намазали кремами, от которых кровь быстрее забегала по жилам женщины. Затем уложили ее волосы, подкрасили и отвели пить чай.

Вика чувствовала себя молодой, счастливой, сильной и независимой – наверное, первый раз после того, как вышла замуж. «И что это я вдруг расхлюпалась? – оптимистично думала она. – На меня ведь записаны три дома и молочная фабрика! Никуда этот козел не денется! Да я его авторитетом задавлю, мерзавца!» Вика ощущала, что ее сил хватит сейчас на то, чтобы голыми руками тащить по МКАД «КамАЗ», груженный бетонными плитами.

– А что это было? Ну, то, чем вы меня обливали… – поинтересовалась она, попивая жасминовый чай.

– Роса, – ответила Амалия.

– Роса? – словно не поверила Вика.

– Ро-са, – по слогам повторила Анна. – Это такая вода, которая ночью бывает на траве.

– Ну, да, знаю, – согласилась Вика. – Только как вы ее собрали?

– У нас свои секреты, – усмехнулась Настя.

– Да, кстати… – слишком бодро произнесла Глаша. – Я вас немного обманула. На самом деле ванна, которую вы сейчас принимали, стоит пять тысяч. Просто я не думала, что вы мне поверите. Но теперь-то вы понимаете, что одна роса тянет на…

Вика жестом прервала ее, отсчитала еще сорок бумажек, положила на этажерку и с улыбкой безгранично довольного человека спросила:

– Девочки, а можно я иногда буду к вам приезжать? Просто так. Не по делу. Думаю, как-нибудь мне захочется лишний раз сказать вам «спасибо».

– Конечно! – воскликнула Саша. – Будем рады.

В холле Вика снова заглянула в то зеркало. И теперь увидела в нем совсем, видимо, другую женщину. Какую именно, Аглая не стала спрашивать, но глаза Вики сразу как-то особенно заблестели. И, вообще, вид у нее был такой, словно она сейчас начнет петь.

– Ладно, до свидания, – кивнула Вика. – Еще раз спасибо. Если что – обращайтесь.

И она протянула Аглае визитную карточку. Но едва гостья ушла, Глаша швырнула ее, не глядя, в плоскую серебряную вазу в прихожей. Затем Аглая поднялась к себе, а Настя в это время вытащила визитку из вазы и спрятала в кармане.

Где-то через час Вика, несмотря на протесты метрдотеля и увещевания охраны, ворвалась в кабинет знаменитого французского ресторана, обозрела пьяненького мужа, окруженного шестнадцатилетними моделями, велела официанту принести морковный фреш – для нее, лимонад и кофе – для Евгения Дмитриевича и выпроводить девушек.

– Я не понял, ты чего творишь, жопа? – спросил как обычно ласковый и вежливый наедине с женой Евгений.

– Сейчас я тебе все объясню… – пообещала Вика. – Сейчас, урод, ты получишь ответ на все свои вопросы…

Глава 5
К черту колдовство!

– Они просто… ну, в общем, повернулись на этой своей Шанели! – воскликнула Саша, с недовольством разглядывая свое отражение в винтажном платье.

– Эй! Повежливее! – одернула ее Настя. – Это все-таки наши родственницы, так что выбирай выражения, когда говоришь о том, что они давным-давно двинулись на своей гребаной магии!

– Тебе не нравится магия?! – Саша сделала большие глаза.

– А тебе? – усмехнулась Настя.

Саша вздохнула, села на стул, закурила сигарету и сказала, смотря Насте в глаза:

– Мне не нравится Шанель, мне не нравится магия, мне не нравится Истра, и мне надоело жить в доме с тремя – тебя не считаю – взбалмошными, капризными, самовлюбленными ведьмами.

Настя села на один стул с Сашей, вынула у сестры изо рта сигарету, затянулась.

– И что делать-то?

Саша пожала плечами.

– Я чувствую себя в западне, – сказала она. – Все эти традиции: мужененавистничество, черный цвет, обязанность называть дочерей на А… Мне иногда бывает душно – буквально, кажется, что не хватает воздуха, что я разучилась дышать. Я, знаешь, чувствую себя, как эта Вика, которая не может жить без шопинга в Милане. Хочется и рыбку съесть, и с горки прокатиться…

– Да-а… – протянула Настя. – Наши дамы загребают страшные деньги. Если я буду актрисой, о черной икре на завтрак придется забыть.

– А ты будешь?

– Не знаю. Нам ведь уже почти двадцать пять.

По традиции, в двадцать пять каждую женщину Лемм посвящали в ведьмы – это была торжественная церемония, на которой девушка объявляла, какой именно магией намерена заниматься.

– Они будут об этом говорить? – с тревогой поинтересовалась Настя.

– Непременно! – кивнула Саша.

– Блин! – расстроилась Настя. – Дело в том, что я вообще не хочу пока никакого посвящения. Я не готова.

– Понимаю, – усмехнулась Саша. – Но, к сожалению, наших дорогих родственниц сие не волнует.

– Знаешь, – Настя затушила сигарету в пластиковом стаканчике с водой, – это, конечно, глупо звучит, но я… я их не понимаю. Даже маму. Она пишет свои книги, но… Они как бы не совсем честные, ее книги, – она же что-то такое делает, отчего все хотят читать именно их, и получается, что не талант писателя работает, а магия. А все эти женщины, которые благодаря бабушке выглядят чуть ли не на пятнадцать? Им же на самом деле за сорок, а многим и за шестьдесят!

– И что? – Саша развела руками.

– Это… нечестно! – Настя опустила голову. – Понимаешь, если бы они лечили смертельные заболевания или работали над безопасностью – ну, там предсказывали бы вероятность авиакатастроф, то я бы могла их понять. Но они занимаются совершенно бессмысленным делом – потакают чужим слабостям. Для них главное, чтобы в доме всегда было шампанское «Кристалл», чтобы кредитки лежали в кошельке от Шанель и чтобы зимой можно было укутаться в соболиную шубу от Ярмак. Они выбрали легкий путь: потворствовать греху всегда проще, чем насаждать добро…

– Настя! – воскликнула Саша. – Ты когда успела превратиться в зануду?

– Я не зануда! – надулась Настя.

Дверь скрипнула, и в комнату зашла невысокая загорелая женщина лет сорока – Люся. Женщина была закупщицей модной одежды: она покупала для частных клиентов наряды в Париже, Лондоне и Милане – многие так доверяли ее вкусу, что отправляли одну, когда срочно требовалось платье для особого случая.

– Ну, как, мои девочки счастливы? – спросила Люся, широко улыбаясь. И тут же возмутилась, уставившись на Настю: – Что это такое?! Ты еще не померила платье?

– Сейчас… – Настя лениво поднялась со стула и сняла с плечиков узенькое, облегающее платье без рукавов с юбкой-трапецией.

– Оно восхитительно! – Люся захлопала в ладоши. – К нему нужны пояс-цепочка, шелковые сапоги до колен и… – Она задумалась, нахмурив брови. – И черный жемчуг на шею! Я позвоню вашей бабушке. Если нет черного жемчуга, нет смысла надевать это платье. – Взгляд у Люси стал мечтательным. – Сказать вам, дорогие мои, почему я так люблю Шанель?

Девушки кивнули.

– Шанель – это настоящая роскошь. Любое платье Шанель – только начало, лишь основа, фон… для бриллиантов от Тиффани, для «Астон Мартина», для яхты… Разве можно сравнить Шанель с этим мальчишкой Готье? Любая его вещь самодостаточна – купил пальто и напялил его с джинсами и кроссовками. Да хоть и с бейсболкой!

– Шанель тоже надевают с джинсами, – пробурчала Саша.

– Несчастные люди, – содрогнулась хозяйка. – Они обречены.

– А чем вам не нравится Диор или Ланвин? – поинтересовалась Настя.

Люся прищурилась.

– Понимаешь, дорогая… Мне и Готье нравится. Но он не жил в то время, когда платье можно было сравнить с картиной Моне или книгой Толстого. Тогда в одежду вкладывали душу и ожидали, что ее будут носить до конца жизни. Как ты считаешь, хорошо ли шили костюм, который отец завещал сыну, а? Я люблю и Диора, и Ланвин – Кристиан был такой вежливый юноша, а Жанна такая элегантная! – но… В Коко, кроме невообразимой изысканности, какого-то просто болезненного вкуса, удивительной дотошливости и требовательности, было что-то… животное. Порочное. Какая-то нечистая сила. Наверное, именно поэтому ее наряды – не просто верх элегантности, а… магия, сексуальность, нечто… запретное.

– Вы так говорите, как будто знали ее лично, – усмехнулась Саша.

Женщина мрачно на нее посмотрела.

– А ты как думаешь? – спросила она, развернулась и ушла.

– Она серьезно? – растерялась Саша.

– Да черт их знает, этих бабушкиных подружек! – всплеснула руками Настя. – Ладно, берем манатки и едем домой.

Они забрали дорогие портпледы с нарядами, выслушали пожелания насчет обуви, расцеловались с Люсей и сели в черный «Крайслер Круизер». Каждый раз, садясь в машину со стороны пассажира, Настя ощущала вину. И каждый раз это выводило ее из себя. И сквозь чувство вины прорывалось возмущение: а, собственно, почему она должна водить машину, если это не она придумала жить в тридцати километрах от города, то есть от Москвы? В Москве можно ездить на такси, в крайнем случае – на метро, и никто не обязан управлять автомобилем, как того требуют Анна, Аглая и Амалия. Конечно, Настя умела водить – но каждый раз самостоятельная поездка доводила ее до истерики.

– Ты любишь водить машину? – спросила Настя у сестры, которая сидела на водительском сиденье.

– Обожаю! – воскликнула Саша.

– Я не настоящая Лемм, – загрустила Настя. – Я – фальшивка!

– Значит, ты быстро выдохнешься! – расхохоталась Саша. Поймав удивленный взгляд Анастасии, пояснила: – Ну, как поддельные духи…

– Очень смешно! – фыркнула Настя и отвернулась к окну.

В Доме было тихо. Амалию красила визажистка, Аглаю массировали, Анна отдыхала с маской на теле и лице.

Саша прошла к себе в комнату и обнаружила, что ее ждет ванна. У каждой жительницы Дома была своя ванная комната – с рождением новой девочки, по мере ее взросления, они переделывались по вкусу хозяйки. Сашина была темно-синяя, с украшениями из цветного стекла в виде морских звезд, русалок и водяных. На этот раз в просторной ванне была вода, судя по запаху, морская. И она светилась! Крошечные звездочки сияли в голубоватой воде, дно было устлано водорослями, а где-то тихо шумел прибой и пищали чайки. Несмотря на мрачное расположение духа и на обострение неприязни к семейным устоям, Саша не могла не восхититься. Она сбросила одежду, зажгла свечи, пахнувшие весенними южными ароматами, погрузилась в воду и почувствовала на губах солоноватый вкус. Кожу приятно обвивали гладкие водоросли, вода была в меру горячей, и прибой так естественно шумел, что все Сашино недовольство вдруг куда-то подевалось. Девушка закрыла глаза и позволила себе получить удовольствие от того, что живет в очень особенной семье, в очень особенном Доме и принимает такую ванну, что королева английская и та обзавидовалась бы.

А Настя пошла в солярий – самый занятный солярий в мире. Находился он в небольшом подвальном помещении, куда входить надо было со двора. Ничего похожего на заурядные пластмассовые машины, в которых живой человек сам себе кажется гамбургером и ему мерещится, что вот сейчас придет какой-нибудь великан-людоед и слопает этот гамбургер, здесь не имелось. Пол в комнате был усыпан толстым слоем розового песка – теплого, так как пол был с подогревом. Одна стена представляла собой изумительный вид морского побережья. В комнате стояли пальмы в кадках, а лампа для загара откидывалась от стены и нависала над тем, кто грелся в песочке. Можно было нажать на кнопку и обрызгаться прохладной водой, заказать сильный ветер, расслабляющий или бодрящий запах, музыку или шум волн. Настя растянулась на песке, включила блюз – настоящий новоорлеанский блюз 20-х годов – и на время забыла о том, как трудно ей, бедной-несчастной, жить в таких невыносимых условиях.

К половине десятого все женщины собрались в большой квадратной комнате, которая была разделена на две части: в одной стоял длинный стол, накрытый белой скатертью, а в другой вокруг низкого столика теснились диваны и кресла.

Пока приглашенные официанты накрывали в столовой, женщины устроились на диванах с бокалами коктейлей в руках.

– За нас! – провозгласила Амалия.

– Ура! – подхватили все.

– Ну, – Анна толкнула Аглаю в бок, – рассказывай, что у тебя с этим писателем!

– У меня с ним ужас! – расхохоталась Аглая, хватившая стакан «Яблочной Маргариты». – Вы же знаете, как я люблю талантливых мужчин! Он меня приглашал в рестораны – его там все узнавали, просили автографы, я отогревала свое холодное сердце в лучах его славы, а потом он пригласил меня домой, и тут я почувствовала – что-то не так. Понимаете, у талантливого мужчины совершенно особенная аура – даже если он подонок и мерзавец. Они… они горят, как костер, и тебя тянет на это тепло, и хочется хоть на пять минут устроиться поудобнее, уставиться на пламя и пригреться… Ух! В общем, никакого пламени я не ощутила. Так – угольки.

– Ты про секс, что ли? – уточнила Анна.

– Про секс, конечно, тоже, – кивнула Аглая. – Но одно вытекает из другого. Не было у него этой ауры. И секс был какой-то бездарный: как бы по протоколу, без души. Я лежала и думала: почему у соседей приемник так громко играет, и вообще, чего они Распутину завели – озверели, что ли? А он, понимаете, – тыр-пыр, никакого вдохновения… И мне все время было его жалко – так он пыхтел и старался… и все лез мне шею кусать, как будто его кто-то напугал: не будешь кусать женщин в шею, не видеть тебе ни денег, ни счастья… Ну, вот, а потом он размяк и признался… что за него пишут «негры». Представляете?! Я-то запала на талант, а он, оказывается, давно уже не пишет, только редактирует. Нет в нем этого источника, нет божьей искры!

– И что, ты с ним рассталась? – спросила Настя.

– Разумеется! – вспыхнула Аглая. – Ты еще спроси, не купила ли я сумку «Гермес» на рынке! У меня все настоящее, и любовники в том числе!

– Кстати, я до сих пор не понимаю, зачем вам «Биркин»! – вмешалась Саша. – Что такого в этой сумке, отчего она стоит четыре тысячи долларов, а?

– Магия! – хором ответили старшие женщины.

– Ну какая магия в сумке? – простонала Саша.

– Детка, – с легкой издевкой ответила Анна, – это как с девственностью – физически ты ее не ощущаешь, но очень хочешь ее лишиться. То же и с «Биркин», только наоборот: на первый взгляд ничего особенного, но ты не можешь без нее жить.

– Пойдемте за стол, – прервала спор Амалия.

Ко второй смене блюд все немного перебрали шампанского и ввязались в страстное обсуждение вуду.

– Мне кажется, – уверяла Аглая, излишне энергично размахивая фужером, – что это фантастическая религия! В черных есть что-то особенное – сила, физическая красота, затаенная злость и… как это сказать… мощь попранного народа!

– Что?! – вздрогнула Саша.

– Ну, ты понимаешь, – засуетилась Аглая, – в Африке они все бедные, а в Америке еще в пятидесятых не было общих туалетов для черных и белых. Они униженные и оскорбленные, только ощущение такое, словно они с какой-то неясной целью терпят до поры до времени – и не знаешь, чего от них ждать… Ты меня поняла?

– По-моему, Глаша запала на мощного черного парня, у которого нет денег! – расхохоталась Анна.

– И у которого есть только большой мощный член! – засмеялась Настя.

– Признавайся! – воскликнула Амалия.

– Если я признаюсь, вы сдохнете от зависти! – выкрикнула Аглая.

– Ой, ну прям… Давай колись! – настаивала Анна.

Послышался удар часов.

– Девочки! – прикрикнула Амалия. – Уже без четверти! В сад!

Все выбежали в сад, захватив шали, – к полуночи посвежело. Ровно в двенадцать над садом взвилась ракета: ба-бах! Она разорвалась и превратилась в птицу. Вторая оказалась одалиской, третья – хризантемой, четвертая – морской звездой, пятая – дельфином, четвертая – фирменным знаком Шанель… А последняя, двенадцатая, стала голой ведьмой на метле, которая, казалось, не распалась, как предыдущие, на золотые стружки, а улетела за облака.

– Мама… – прошептала Аглая и поцеловала Амалию. – Только ты так умеешь. Спасибо.

– Нас всех ждут подарки, – сказала бабушка, обняла Глашу за талию и увела в Дом.

Новорожденная получила кольцо с большим квадратным желтым бриллиантом, Анне достались фантастической красоты серьги с рубинами, Амалия продемонстрировала браслет с изумрудом неприличного размера, а Настя и Саша обнаружили в коробках кулоны с лунным камнем, черными бриллиантами и черным жемчугом на толстых золотых цепочках.