Текст книги "Черное солнце"

Черное солнце

Разбудите меня среди ночи и спросите: что такое счастье?.. В детстве я сказала бы, даже не открывая глаз: лето, дача, веранда, стакан с апельсиновым соком.

Разбудите меня сейчас, по прошествии стольких лет, – и я отвечу вам в точности то же самое. Потому что счастье и детство, в их обобщенном виде, – это стакан с апельсиновым соком на залитой утренним солнцем веранде, с крыши которой спускаются по бечеве тугие спирали дикого винограда; зелень прихотливо вырезанной листвы просвечивает бледно-зеленым, образуя на белой-пребелой скатерти фантастические узоры…

Еще счастье – это когда на землю спускаются голубые сумерки и весь воздух гудит от полета майских жуков, от мощных взмахов их лакированных крыльев… Счастье – разморенный июльским солнцем полдень на соседнем пруду, где на зеленой ряске, на листьях глянцевых желтых кувшинок сидят разомлевшие от жары лягушки, подрагивая белыми жирными брюшками… Счастье – перевернутая донышком кверху синяя чаша неба, под которой умещается весь твой маленький мир: бескрайний луг, сплошь заросший полевыми цветами со сладким до одури ароматом и мохнатыми черно-желтыми шмелями. Счастье – карьер за лесом, темные мрачные ели и корабельные сосны со звенящими от жары золотыми стволами, мхи и пружинящие лишайники, лесная тропа, по которой тянутся рыжие муравьи… Но самое главное счастье – это, конечно, стакан с апельсиновым соком ранним солнечным утром.

Счастье всегда начиналось так: в большом доме все спят, и даже кузнечики не стрекочут, только мухи сонно ползают по окну… На белой скатерти ярким пятном желтеет хрустальный стакан с апельсиновым соком, ледяным, прямо из холодильника. Я сижу в кресле-качалке на веранде флигеля и сквозь просветы в виноградных листьях слежу, как бледные еще лучи скользят по лужайке… От лужайки плывет густой дух скошенной накануне травы, в высоком небе застыли далекие, безразличные к земным делам облачка… Постепенно солнечные лучи обретают силу и наливаются огненным цветом и наконец ложатся на скатерть и на кресло-качалку, в которой сижу я. Жидкость в стакане вспыхивает, обретая янтарный оттенок, потом меняет цвет на яичный и начинает светиться изнутри. Я рассматриваю сок на свет, делаю первый глоток и только потом выпиваю залпом, до дна. Я стараюсь не нарушать ритуал. Потом слегка раскачиваюсь в кресле, время от времени касаясь ногами струганых досок пола, – и от теплого дерева по телу прокатываются волны блаженства…

В ту пору меня донимала мысль, какой все-таки цвет у апельсинового сока утром, – после того как мама прочитала мне лекцию о традиционных японских цветах. Порой ее сильно заносит, и она задвигает такое, что мозг буквально вскипает, но тут все было неожиданно интересно. Короче, в давние времена японцы напридумывали столько разных цветов и оттенков, что куда уж нам, европейцам. У японцев мозг устроен не как у нас, они сами так говорят. И с цветом они просто «уровень Бог». Ну как вам, к примеру, оттенок «щегольская хурма» – бледней «промытой хурмы», но темней «отбеленной хурмы»?!

Однако же угадать по японской системе цвет моего апельсинового сока не удалось! Пришлось смешать бледно-желтый с красноватым оттенком «цвет птенцов», добавить туда тускло-желтого «цвета золотистого воробья» и загустить все это желтым с зеленым отливом «цветом масла из рапсового семени». Зеленый отлив особенно пригодился, так как тень виноградной листвы неизменно добавляла в желтизну сока капельку зелени…

Но я отвлеклась.

О чем я?.. Ах да… о том, как хорошо мечтать о наступающем дне, когда покачиваешься в кресле и твои босые ноги легонько касаются струганых досок пола…

…Я качнулась в кресле, оттолкнувшись пальцами ног от шероховатых некрашеных досок. Сегодня можно успеть переделать кучу дел! А под вечер приедет мама, и можно будет повиснуть на ней – потащить ее «на охоту», наловить лягушек сачком, потом запустить в бочку, а еще лучше – в аквариум, а наша кошка будет ходить вокруг и с мявом совать туда морду, а лягушки – вопить от ужаса человеческими голосами. Мы с мамой будем кататься от смеха, а бабушка – нудно брюзжать, что мы живодерки и так нельзя портить ребенка. Мама, конечно, опять привезет с собой кучу бумажек и словарей, но я все равно утяну ее на болото… Ну а дальше пускай ваяет свои переводы, не сильно расстроюсь, ведь для забав всегда есть Волк!

Кто такой Волк? Соседский мальчишка, мой неразлучный дачный друг. Вообще-то он Вовка, просто Вовка, но я в детстве коверкала кучу слов, и выходило «Волк», прозвище так и прилипло. Даже родная бабушка теперь зовет его Волком… А меня Волк зовет Леей, принцессой Леей, потому что повернут на «Звездных войнах», и говорит, что я копия Леи. Хотя принцессой назвать меня можно с натяжкой, с моими торчащими ребрами и вечно ободранными коленками… А еще, начитавшись в детстве Сетона-Томпсона, Волк иногда начинает звать меня Бланкой, белой волчицей Бланкой, но быстро снова переключается на Лею. Я не возражаю. Настоящее имечко-то у меня не очень, так что и Лея, и Бланка намного красивей.

Волк и вправду похож на волчонка: тощий, быстрый, поджарый, с близко посаженными глазами, отчего у него все время настороженное выражение. А вот цвет глаз у него – обалдеть! Синие-синие, с желтоватой каймой-ободочком. Обычно они доверчивые, как у щеночка хаски. Но когда Волк злится, глаза становятся желтыми и недобрыми. Мы дружим только друг с другом, остальные нам попросту неинтересны, так и ходим вдвоем.

Самое любимое развлечение – залезть на второй этаж большого дома, в крыло, где у нас лежбище: наваленные на полу мохнатые шкуры монгольских лошадок (чехлы от дедушкиных «жигулей»), и дом скрипит от ветра и слегка покачивается, как галеон на бескрайних морских просторах. Я никогда не плавала на галеонах, но мне почему-то кажется, что они должны раскачиваться именно так.

Вереница дней и недель спрессовывается в несколько месяцев очумелого солнца и упоительного восторга – с конца мая и до начала учебного года. Потом все разъезжаются по домам. Общение практически прекращается, и осень, зима и весна проходят в ожидании нового лета.

Дачная дружба, конечно, странная, но более верного друга у меня никогда не было и не будет. Так мы и жили – до того злополучного августовского дня, когда все началось.

В то лето мне исполнилось тринадцать. Волк был на год старше.

…Вот тут я должна сделать паузу и рассказать об одной своей странности.

Порой мне снятся странные сны. Точнее, это не сны, а грезы наяву. Неожиданно я выпадаю из реальности. Весь окружающий мир словно отодвигается от меня и становится очень маленьким. Сознание мое наблюдает откуда-то с высоты за упрятанным в прозрачную сферу телом, видит со стороны все движения, слышит мой голос, будто за меня говорит другой человек. Наверное, так смотрит на тело душа, которая уже отлетела, но не успела еще далеко уйти. Время замирает и одновременно галопом несется вперед, воздух становится вязким и плотным, и, чтобы тело могло двигаться, приходится разгребать воздух руками, как водоросли…

В тот памятный день со мной приключилась та же история.

Был тихий послеполуденный час ясного августовского дня – самое любимое время суток любимого дачного месяца. Нежаркое солнце позолотило весь мир гаснущими лучами.

Мы с Волком сидели на бортиках песочницы и о чем-то вяло переговаривались. Я давно уже выросла, но песочницу не убирали с участка: я запретила ее убирать. В такие дни хорошо сидеть, погрузив ноги в песок, и бездумно чертить веткой узор, воображая, что это японский сад камней и песка. В высоком голубом небе изредка проплывали далекие, отстраненные от мирской суеты облачка.

Но тут посреди безмятежности налетел порыв сильного ветра, резко похолодало. На горизонте возникло новое облако – темно-серое, отливающее лиловым, с желтым подбрюшьем. Само небо приобрело неприятно стальной оттенок. Облако очертаниями напоминало дракона или какого-то хищного зверя, широко разинувшего зубастую пасть. И приближалось оно очень уж быстро, куда быстрее, чем призрачные клочья белого тумана. Возможно, на той высоте поток ветра был намного сильнее… но что-то меня настораживало.

Черно-лиловое уже облако с зубастой пастью подступило к солнцу, челюсти зверя сомкнулись, погрузив мир в полумглу, – или мне только так показалось, потому что в этот момент со мной приключилась привычная история. Я выпала из реальности и теперь наблюдала мир и себя в нем словно со стороны. Себя и сидящего рядом Волка. Тень от облака разделила нас, раскидав по разным мирам. Я – точнее, мое тело – оставалась в границах света… А вот Волк… его словно окутала мгла, черты заострились и вытянулись в оскале, в глазах зажглись желтые огоньки. Панический ужас выкинул меня из состояния сна и вернул к действительности. Я вся покрылась мурашками.

Тут облако слезло с солнца, и мир засиял. Снова стало жарко, но в душе у меня был просто космический холод.

Я осторожно подняла глаза и посмотрела на Волка. Тот сидел на бортике песочницы, задумчиво глядя вслед стремительно уплывающей вдаль туче, и чертил сухой веткой замысловатые линии.

– Волк… – жалобно позвала я его. – Что это было?

– А? Что ты имеешь в виду? – рассеянно переспросил он, выныривая из оцепенения.

– Ну, это странное облако… ты ничего не заметил?

Волк посмотрел на меня с недоумением.

– Оно же сожрало солнце… Как дракон в сказках! И еще оно было… было похоже на волка с оскаленной пастью. А потом оно накрыло тенью тебя! Мне страшно… – Я прикусила язык. Не стоит озвучивать свои сны и сообщать об этом Вселенной. Все в мире имеет уши.

– Ты чего так дрожишь? – удивился Волк. – Это в тебе древний страх говорит. – Он ухмыльнулся. – Да, древние люди боялись затмений… они считали, что во время затмений солнце пожирают волки или драконы. Драконы и волки были одно и то же. Волков-оборотней они называли волколаками, а драконов – крылатыми волколаками.

Я изумленно воззрилась на Волка. Какие познания! А он продолжал:

– У всех народов свои истории про пожирателей солнца. По мне, так интересней всего скандинавские мифы. – Волк помолчал, собираясь с мыслями. – Короче, история там такая… В разные времена было много всяких миров, это долго сейчас объяснять… Но если по-простому, то так. Для людей боги-асы создали Мидгард, то есть Землю. Для себя – Асгард, мир богов. Но был еще Утгард, там жили демоны, первобытные великаны, темные альвы, карлики и прочие злобные твари и чудовища. Среди богов был такой Локи, ужасный проныра и негодяй. Бог хитрости и обмана. Он-то мог общаться со всеми: с богами, людьми, чудовищами… Вместе с одной великаншей он родил Мирового змея и еще двоих детей, Ужасного волка Фенрира и богиню смерти Хель. Прорицательница предсказала, что, когда эти дети вырастут, будет Гибель богов. За это боги прогнали Змея и Хель. Вот только волка Фенрира боги оставили у себя. Не стали его убивать, но…

Я слушала Волка с немым изумлением, с некоторым трудом следя за ходом повествования. Как все запутано…

– Ну… а дальше было так. Фенрир был таким злобным, что боги решили сковать его цепью – на всякий случай. Причем не простой цепью, а волшебной. Потому что первую цепь волк порвал. Вторую – тоже. Тогда боги послали гонца в подземный мир – за третьей цепью. – Тут Волк сделал эффектную паузу. Глаза у него горели. – И вот эту-то третью волшебную цепь карлы-дверги – отличные кузнецы – выковали из того, чего нет, – из шума кошачьих шагов, женских бород, корней гор, жил медведя, рыбьего дыхания и птичьей слюны! Вот класс, да? – Волк так торжествующе посмотрел на меня, будто сам выковал эту цепь. Я задумалась. Да, интересно, только нескладно выходит… а с цепью вообще ерунда! К тому же и у медведя жилы есть, и с птичьей слюной вопрос… А уж моя кошка так скачет с утра, что потолок у соседей трясется… Однако этого я говорить не стала, чтобы Волка не злить, только про цепь возразила. Мол, таких не бывает.

– Конечно, таких не бывает, – с довольным видом кивнул Волк, – потому что все это волшебство и морок. Цепь была прочная, но очень легкая – вот как лента у тебя в косе… Боги обманули Фенрира и заковали, а потом еще меч ему в пасть засунули так, что рукоять упиралась в язык, а острие – в нёбо. Но Гибель богов все равно настала…

– Так это Фенрир сожрал солнце, – не утерпела я, – и устроил Гибель богов?

– Нет, Солнце проглотит не сам Фенрир, а другой волк, по имени Скёль, еще один волк, по имени Хати, проглотит Луну. И тогда наступит тьма, земля утонет в море, и будет мировой пожар… Так описала конец света прорицательница, ее бог Один поднял для этого из могилы. Скёль и Хати – сыновья Фенрира. За Солнцем с Луной они погнались тоже не от дури какой. То ли сами боги, то ли великаны натравили их, отправили подгонять колесницы Солнца и Луны. Я так и не понял толком, кто, запутанная история… Вот волчата и гнали их, как овчарки стадо, не давая сбиться с пути. Чтобы Луна и Солнце двигались точно по расписанию… а потом проглотили. Из мести.

Волк снова умолк, я терпеливо ждала продолжения.

– Так что сам волк солнце не трогал… Но он вырвался из цепей, и это было вроде сигнала, что Гибель богов наступила. Потом море вышло из берегов, а из страны мертвых на битву с богами приплыл корабль с полчищами великанов. Корабль из ногтей мертвецов!.. А вот главного бога Одина Фенрир убьет, хотя и сам погибнет. Ну, это все упрощенно… там еще много всего интересного.

Волк наконец иссяк. Я потрясенно молчала. Что и сказать, сильно… цепь из шума кошачьих шагов и рыбьей слюны… корабль из ногтей мертвецов… волки, гонящие, как овец, колесницы Солнца и Луны… Змеи, великаны, карлики-гномы, мертвые прорицательницы, восставшие из могилы… Но больше меня поразило другое – красноречие, обычно не свойственное моему молчаливому другу. Волк прямо вещал… да еще с таким превосходством!

Я не преминула съязвить на данную тему, а потом в лоб спросила, откуда такие недюжинные познания. Волк ответил туманно, мол, повезло с училкой.

Это было вранье, бессовестное вранье, судя по скошенным в сторону глазам Волка.

– Ну и что, – сменила я тему, – Мидгард так и погиб? Гибель богов состоялась?

– Нет, – вяло ответил Волк. Похоже, он уже пожалел, что сказал слишком много и вообще завел разговор. – То есть да… Она состоялась, но потом все опять возродилось. Прорицательница потом увидела совершенно другое: из моря поднялась зеленая земля, прилетел орел, и снова светит солнце. Боги умерли, но появилось новое Солнце. И новые боги и люди… – Волк помолчал, а потом неожиданно подытожил: – В сущности, Фенрир не виноват в Рагнарёке. Так в мифах называется Гибель богов. Гибель богов была по вине самих же богов.

– То есть?

– Боги плохо себя вели. Не могли защитить людей. Ссорились, убивали, развратничали… Брат шел на брата, сын – на отца…

– Тогда почему они не убили волка, если точно знали, что этот Фенрир – пусть и не сам – принесет им погибель? Ведь все началось с него и закончилось его сыновьями? – уточнила я.

– Не убили потому, что чтили волков. А еще они не хотели осквернять дом и святилище кровью волка.

– Жалеешь его?

– Да нет… просто сочувствую. На него же свалили весь ужас, который настал по вине самих асов. Хоть волк и Ужасный, и лютый, и кровожадный… Ужасный – это прозвище у него такое.

Я снова задумалась.

– А с чего ты полез в эту тему?

Волк снова скосил глаза, но все же ответил, очень нехотя:

– У нас в роду есть одна история. Правда, все это было так давно, никто сейчас толком не знает, что там случилось. В общем, кто-то из предков вздумал смотреть на солнце во время затмения и то ли свихнулся, то ли стал оборотнем-волколаком. Говорят, у некоторых людей предрасположенность к этому, и тогда нельзя смотреть на солнце во время затмения, особенно когда оно полное. Такое еще иногда называют Черным солнцем, потому что луна полностью закрывает солнце и наступает ночь. Если посмотришь, непременно превратишься в черного волка – ну из тех, что пожирают солнце. Тьме всегда нужны новые волколаки, так бабушка говорит. Потому что волк, проглотив солнце, обжигает брюхо и погибает от жара. И тогда на смену ему приходят новые черные волки. Тьма всегда будет пытаться проглотить солнце. Насовсем. Такой вот закон… Чушь, конечно, но бабушка в это верит и с детства выносит мне мозг: не смотри на солнце да не смотри на солнце, прикрой голову шапкой… До сих пор как с маленьким. Вот я и решил разобраться.

Действительно, в младенчестве Волк все время ходил в каких-то странных панамах, огромных, как шляпы мушкетеров.

– Ну и как, разобрался?

– Пока не совсем. Но узнал много нового – уже плюс.

– А что стало с тем родственником?

– Тоже неясно. Точно известно только одно: у него был заскок с солнечными затмениями… Может, просто свихнулся и вообразил себя оборотнем. Во всяком случае, бесследно исчез. Никто не знает, что с ним приключилось.

Волк вдруг опять оживился:

– А ты знаешь что-нибудь о затмениях?

Я растерянно помотала головой.

– Ну и зря. Интересная тема.

«Сейчас вынос мозга будет у меня», – подумала я и не ошиблась.

Еще долго я слушала про историю затмений, затем про их виды. Оказывается, есть несколько видов затмений. Но интереснее всех полное, при нем можно увидеть на небе яркие звезды, а вокруг закрытого луной солнца ореол, похожий на корону. Когда последние лучи солнца проходят через край лунного диска, будто вспыхивает бриллиант на кольце – это так и зовется, «бриллиантовое кольцо»… Красиво. Но полное затмение может длиться долго, до семи с половиной минут! Я представила себе ужас древних людей. Жуть какая-то просто…

Когда Волк закончил, я ехидно посмотрела на него:

– Скажешь, и тут тебе повезло с училкой? И она академик в области астрономии?

Волк улыбнулся:

– Нет. Тут я все сам. Перерыл кучу книг в районной библиотеке, правда, библиотекарша помогала. Но я прямо запал, правда же интересно?! Кстати, очередное полное затмение в следующем году, летом. 11 августа 1999 года. Оно будет хорошо видно в Крыму.

– Ну-у-у, Украина… – разочарованно протянула я. – Где та Украина… Хотя я бы взглянула. Заодно в море бы покупалась…

Волк промолчал. Глаза у него были желтого цвета, как апельсиновый сок ранним утром на увитой виноградом веранде…

Я посмотрела на часы. Прошло всего десять минут, а мне прочитали целые две лекции. Я поежилась. Магия мифа начинала действовать на меня.

– А… эти волколаки… когда пожирают солнце, как они выпускают его из утробы? Что там об этом в сказаниях?

– Да везде по-разному, – Волк пожал плечами. – В некоторых преданиях волкодраконам показывают зеркало, чтобы они выпустили солнце из пасти. В других – бьют в бубны, в-третьих – приносят в жертву черную курицу. А если это не поможет, настанет мрак и конец света. Время оборотней.

И тут Волк вдруг зарычал – и скрючил пальцы. Когти! Когти оборотня!

Я невольно отшатнулась.

– Ты зачем меня так пугаешь?!

– А ты и напугалась! – насмешливо поддразнил меня Волк. – Балда. Я ж пошутил. Хотел показать тебе волка-оборотня.

– Дурацкие у тебя шутки, – разозлилась я, он и в самом деле меня напугал. – А что ты знаешь про оборотней? Наверняка и этот вопрос изучил?

Волк внимательно посмотрел на меня.

– Да не так уж много. Есть оборотни с рожденья, а есть обращенные, заколдованные. У прирожденных черная шерсть на загривке. Заколдовать можно при помощи трав, зелий и заговора, накинуть особый поясок… ну и так далее. Вот накинь на тебя такой поясок – и будешь зверем, пока кто-то не снимет его с тебя. Если верить нашей семейной истории, есть такие, что вроде бы люди… а как посмотрят на Черное солнце – так превращаются в оборотней. Что-то вроде родового проклятья. Между прочим, раньше люди верили, что волк сразу придет, если позвать. Ну и в колдунов, разумеется, верили. Некоторые считают, что волколаки – это сами колдуны, которые умеют оборачиваться волком. Но это не совсем так. Во всяком случае, не всегда.

– Значит, ты тоже веришь в эту историю? И в колдунов?

– Да как сказать… Не то чтобы верю… просто не исключаю. Всякое бывает.

На этом Волк закрылся, лицо у него стало чужое и отстраненное. Он свернул разговор, сославшись на дела на участке, и ушел к себе, пообещав зайти за мной вечером.

Вечером он не зашел, утром – тоже. А в обед мама утащила меня в Москву – поездить по магазинам и купить все нужное к школе. День прошел мирно, но это был последний безмятежный день нашего последнего лета…

Сначала на обратном пути, на повороте с шоссе на боковую дорогу, ведущую к дачным участкам, мы увидели аварию. Посреди шоссе стояли зеленые «жигули», остальные машины осторожно объезжали их стороной. Около «жигулей» не было ни души. Приглядевшись внимательней, я увидела водителя. Молодой рыжеволосый мужчина словно спал, откинувшись на сиденье. Кожа у него была не просто белая, как бывает у рыжих, она отливала неестественной белизной. Рот приоткрыт, голова запрокинута назад. В следующую секунду я поняла, что мужчина мертв, просто его держит ремень безопасности. А рядом с машиной, на расстоянии нескольких метров, лежала кукла. Большая белокурая кукла в голубом платье. Только спустя какое-то время до меня дошло, что это не кукла, а мертвая девочка. Видимо, при ударе ее выкинуло из машины, и все это произошло совсем недавно. У меня сжалось сердце. Ведь в эту минуту чья-то жена и мать ждет, что они вернутся домой! Но где же машина, которая их убила? Я завертелась, пытаясь понять, но мама сердито одернула меня:

– Не смотри туда! Без тебя разберутся. – Она, не снижая скорости, так резко свернула на боковую шоссейку, что взвизгнули шины. Я потрясенно молчала, будучи во власти увиденной сцены. Мертвая девочка, похожая на куклу, без единой капли крови и ее рыжеволосый отец, словно уснувший за рулем. И еще я видела женщину у окна. Ждет сейчас… и ничего-то не знает. Но я-то знала… Я тогда уже точно знала, что все теперь будет не так. Не так, как было прежде.

И действительно, рядом с участком Волка стояла машина скорой. В раскрытые дверцы грузили носилки с неподвижным телом. Его бабушка! Сам Волк стоял рядом с помертвевшим лицом.

– Инсульт, наверное… вряд ли справится, возраст все-таки, – негромко сказал кто-то.

В ожидании новостей Волк два дня жил у нас. В основном мы отсиживались на втором этаже, в крыле, устланном лошадиными шкурами, и дом покачивался на ветру, как галеон.

На третий день появился его отец, гнусный тип, хотя в нем было что-то от Волка, вернее, у Волка – от него: например, ежик торчащих волос и близко посаженные глаза. Но если у Волка все это смотрелось мило, то те же черты у отца выглядели отталкивающе. Наверное, дело было в ускользающем взгляде и хищной улыбке – не улыбка, а просто оскал.

Он никогда не жил вместе с сыном, бросив Волка сразу после рождения, когда умерла его мать. Волка воспитывала бабушка, мать отца, – деньги отец все же давал. Мать у Волка была сиротой, без родни. Мой отец тоже умер, и меня воспитывали дедушка с бабушкой, поскольку мама вечно занята на работе, думаю, это и сдружило нас с Волком.

С отцом приехала незнакомая немолодая женщина, вся в черном. Траур по бабушке? Та умерла, не приходя в сознание. Скоро все прояснилось. Отец приехал сказать, что не может взять Волка в семью. Но его возьмет к себе тетя – сестра отца, та самая женщина в черном. Она и будет опекуном, оформит все нужные документы. Тетя живет у самого моря, так что Волку не будет скучно.

Вещей практически не было – набрался неполный рюкзак. И Волка увезли так стремительно, что нам едва удалось попрощаться. Мы смущенно поцеловали друг друга в щеку – впервые! – и поклялись писать и звонить.

После отъезда Волка дача словно осиротела. Меня не радовал даже стакан с апельсиновым соком на веранде, увитой лозами винограда. Да и листья на лозах начали окрашиваться багрянцем и заметно редеть. Осень уже на пороге… Осенние листья тоже красивы, но совсем иной красотой. Остаток августа я провела, почти не выходя из дома: поднималась к себе на второй этаж по крутой узенькой лестнице и отсиживалась в крыле, на расстеленных лошадиных шкурах. Дом все так же скрипел и покачивался, как корабль на волнах, это убаюкивало меня.

Потом начался учебный год. Мы всегда мало общались с Волком с осени по весну, но тут молчание было другое – пугающее. Пару раз он все-таки позвонил с почты, но нам нечего было сказать друг другу, и разговор неловко и тягостно обрывался. Только однажды от него пришло письмо, короткое и очень странное. Волк писал, что ему плохо, сидит целыми днями дома, в школу не ходит и по ночам воет на луну.

Я восприняла это как фигуру речи. Потому что, если воспринимать эту фразу буквально, пришлось бы признать, что Волк попросту сбрендил. Или обдолбался. Значит, наркотики?

– Мама, что же это такое? – спросила я со слезами. – В школу не ходит… воет… Он что там, совсем свихнулся? Ведь взрослый уже… Ну почему мы не взяли его к себе?.. – Я разрыдалась.

– Что ты несешь? – рассердилась мама. – Как мы могли взять его, когда есть родня? Они все оформили правильно, все документы по опекунству. И потом, он уже взрослый, может и не учиться, а поступить, например, в ПТУ… или пойти работать. Сейчас многие не доучиваются, время такое… Да, странно все это. Но мы-то что можем сделать? Разве что съездить и посмотреть своими глазами. Но только после конца учебного года.

Мама у меня молодец. Просто пять баллов, всегда меня понимает.

Во время школьных экзаменов, в конце мая, прилетело еще письмо – уже от самой тетки Волка. Она самолично звала нас в гости: мол, будет нам очень рада, а Волк – тот ждет не дождется, и куча любезностей. В конце теткиного письма была коротенькая приписка от Волка: «Лея, ты помнишь тот разговор? Затмение в августе, 11-го числа, отсюда будет отлично видно. Приезжай». Слова «тот разговор» были трижды подчеркнуты жирным карандашом. Тон приписки показался мне несколько необычным, не свойственным прямолинейному Волку, – мне почудились в этих трех строчках не то мольба, не то некое предупреждение. Я долго ломала голову, но так и не поняла, что он пытался сказать.

Мы собрались почти в конце первой декады августа: раньше у мамы не получилось из-за работы, да и неловко гостить слишком долго. Мы увидим все собственными глазами – ну а там решим, что делать.

Дом мы нашли не сразу, он стоял даже не на окраине города – назовем его городом Н., чтобы не пугать его жителей, – а совсем на отшибе, за городом. Если смотреть на город Н. с моря или на карте, это узкая прибрежная полоска суши, зажатая между скал. Затем пологий берег начинает плавно переходить сначала в холмы, потом в горные каменистые склоны. Среди темной зелени пестреют разноцветные и белые домики. Теткин же был почти у границы густого соснового леса.

Дом стоял совсем обособленно, и жизнь в нем вряд ли можно было назвать городской. Даже водопровода не было, только кран во дворе. Но в летний сезон это даже неплохо. Дом старый, из какого-то белого камня, слегка истертого временем. Несмотря на удаленность от моря и городского центра, выстроен с некоторой претензией. Два этажа с балконом, каменная ограда и красивый тенистый сад. Тетке достался по наследству. Странно, что все это богатство принадлежит одинокой женщине, живущей непонятно на какие доходы. И вообще – как его не разрушили и не отняли у предков тетки в череде войн и революций?

Самым большим богатством был неухоженный сад, с переплетающимися ветвями старых деревьев, касавшимися окон второго этажа, а на первом царил прохладный полумрак. Я заметила несколько груш, яблонь, а также абрикосовые и инжирные деревья. Все они были увешаны плодами, что удивительно, учитывая отсутствие водопровода и засушливый климат. Деревья словно подпитывали волшебные источники. Какой-то просто заколдованный сад… сад из сказки.

Нас поселили на втором этаже, в соседней комнате жил Волк, первый этаж был царством тетки, пожилой, крючконосой, похожей на ворона. Она и сейчас носила черное.

Пожив со мной денька два и убедившись, что все хорошо, мама засобиралась домой: как всегда, ее там ждал срочный и очень статусный перевод. Пообещав скоро вернуться, она отбыла, бросив меня одну в незнакомом доме. Я ужасно разозлилась на нее: оставить родную дочь в чужом месте, с чужими людьми… Ну и что, что Волка мы знаем с детства, он здесь не хозяин. Это просто предательство! Об этом я заявила маме, но она все-таки упорхнула. Временами мама бывает ужасающе безответственной, как ребенок. Хотя она меня, разумеется, очень любит. И я тоже ее люблю и прощаю ей все ее выходки. «Приеду и заберу тебя дней через десять. – Она чмокнула меня на прощание. – А ты загорай и купайся в море, когда еще будет такая возможность, ну не зря ж мы сюда приехали!»

Впрочем, после ее отъезда действительно мало что изменилось. Первый день тетка еще покрутилась немного на кухне, что-то подергала в саду, поболтала с нами о том о сем, но было видно, что наше общество ей не так уж интересно. На второй она исчезла из дома еще затемно и вернулась, когда мы уже спали. На третий повторилась та же история. Ее не было с утра до вечера, где она шлялась, неведомо, в результате мы с Волком были предоставлены сами себе. Впрочем, мне стало легче дышать. В ее присутствии было муторно и тревожно. Жуткая слабость, не хватало воздуха, но я списала все это на чудовищную жару. Однако ее горбоносая физиономия с черными, без радужек глазами и впрямь могла нагнать страху на кого угодно. Я заметила, что Волк следит за теткой с плохо скрываемой злобой. Пару раз мы сходили на море, выискивая относительно безлюдные места на побережье. В первый день ветер дул с моря и вода была холодной и мутной, купаться не стали. Назавтра повторилось то же самое. В голубом небе плыли сверкающие, какие-то слюдяные облака. Все было залито таким же золотистым светом, как и тогда, год назад, в памятный августовский день. Я посмотрела на горизонт – нет, никаких зловещих сизых туч в прозрачной голубизне. Мы сидели прямо на песке и молча смотрели, как море перекатывало бесконечные ряды зеленых волн с белыми гребешками, волны пенились под хлесткими ударами ветра. Я вслушалась в ровный гул. Волны переговаривались друг с другом о чем-то своем, и их тревожное шипение упорно прорывалось в мой мозг через овладевшее мной безразличное оцепенение. Они словно пытались что-то сказать мне. Слышишь?.. Слышишь?.. С-с-слушай… скоро… с-с-скоро… ш-ш-ш…

Что я должна услышать? И что – скоро?

Я набрала пригоршню песка. При рассмотрении это оказались очень маленькие, просто крошечные ракушки. На песке кое-где лежали обтесанные волнами валуны. На одном из них сидела бабочка, очень красивая, с траурно-черными крыльями. Они трепетали на сильном ветру, но, как ни странно, бабочку не сносило. Чудна́я какая-то, подумалось мне. Как ей удается держаться на камне под ветром?