Текст книги "Убийство несолоно хлебавши"

Глава третья
Везет как утопленнику

Дом встретил неожиданной тишиной – явление в последнее время столь редкое, что я даже на секунду испугалась. Не люблю, когда что-то нарушает привычный ход вещей, пусть даже и не самый комфортный. Тревожное предчувствие сдавило грудь, но тут же отпустило – наверное, Нютка просто уснула, а ее родители на радостях задержали дыхание.

Я с наслаждением скинула туфли, нисколько не заботясь о том, чтобы убрать их в гардеробную, – слишком устала. Босыми ногами пошлепала на кухню – надо бы поискать тапочки, но не сейчас. Хлопнула в ладоши, включая свет, и вздрогнула, оглядывая «поле боя». Похоже, в мое отсутствие дом пережил набег орды. Может, поэтому так тихо? Домочадцев пленили? Надо бы проверить, но потом. Все потом. Сейчас мне нужен чай. Ароматный травяной чай с чабрецом и мятой. Найти бы только свободное место – всюду, куда ни глянь, стояли баночки, бутылочки, стерилизаторы (именно так – во множеством числе, и не спрашивайте почему). Алена даже молокоотсос умудрилась зачем-то притащить на кухню, да тут и оставить. Кое-как расчистив столешницу, отвоевав у детских товаров немного места, я поставила на него тяжелый глиняный заварочный чайник с коротким носиком. Нырнула в телефон, открыла программу и щелчком пальца по экрану запустила чайник – до чего техника дошла, мы теперь даже воду кипятим при помощи смартфона.

Потом я нехотя поднялась и пошла на террасу – туда, где на широком подоконнике с некоторых пор росли пряные (и не очень) травы. Их выращивание – мое новое увлечение. Началось все с микрозелени, но постепенно разрослось до всего подряд. Не умею вовремя остановиться, поэтому всерьез поглядываю на овощные культуры – когда-нибудь, уверена, и им найдется место в саду. Пока же я аккуратно срезала несколько веточек сидящих в горшках растений. Воздух тут же наполнился свежим ароматом «плачущей» эфирными маслами мяты. Я постояла немного, прикрыв глаза, наслаждаясь моментом. Провела рукой по бархатным листочкам, покрытым нежно-зеленым пушком. Жизнь, ты прекрасна!

Вернувшись на кухню, я бережно уложила срезанные веточки и попыталась залить их водой. Именно попыталась – жидкость отказывалась литься через узкий носик – она то плевалась крупными каплями, то, фыркая, текла тонкой струйкой. О боже, опять. Ну сколько можно? Откинув крышку, заглянула внутрь, чтобы убедиться в своих подозрениях. Так и есть – Алена опять использовала чайник как стерилизатор (спрашивается, на кой тогда все эти приборы?). Ложкой я выловила соску, слила воду и налила новую – сама виновата: если в доме маленький ребенок и мать, которая от усталости немного не в себе, следует быть начеку.

– Привет!

А вот к этому сюрпризу я оказалась не готова. Вздрогнув, я пролила повторно нагретую воду мимо чайника. Похоже, насладиться ароматным чаем мне сегодня не судьба.

– Привет. – Я и не пыталась скрыть удивление. – Ты чего тут делаешь?

– Воды попить спустился. А что, нельзя? – Андрей (а это был он) ощетинился.

– Нет, конечно, можно, – я смягчила тон. – Просто… Впрочем, неважно. Ты голоден?

– Ну, так… – Мальчишка потупился.

– О господи, ну конечно! – Всплеснув руками, я метнулась к холодильнику. – Так, что у нас тут? Хм… Грудное молоко, – я провела пальцем по стройному ряду бутылочек. Похоже, Алене что-то известно о грядущем апокалипсисе, иначе зачем бы ей столько «заготовок»? С тех пор как родилась Нютка, ее мать только и делает, что кормит дочь и сцеживается, сцеживается и кормит. Если так и дальше пойдет, на год мы подарим девочке абонемент в спортзал и курс младенческой диеты. Интересно, такой вообще существует?

– Да уж, – протянула я задумчиво. – Может, просто закажем пиццу?

– А так можно? – Бесцветные, еле заметные брови Андрея взмыли вверх.

– Почему нет? – настала пора мне удивляться.

– Ну, не знаю, – протянул он, снова опуская глаза. – Ты же вроде этот… как его… шеф-повар?

– Кулинар, – подсказала я. – Да, ты прав. Не к лицу мне такое конечно, но… Ты же никому не расскажешь?

– Я?! – Мальчик принимал все за чистую монету. – Кому я могу рассказать? Если только маме. – При упоминании Ольги его взгляд потух и сам он будто скукожился.

– Она отзвонилась? – нарочито небрежным тоном поинтересовалась я, набирая номер любимой пиццерии.

– Нет, – Андрей отрицательно помотал головой. – Наверное, дела просто, – пояснил он, немного помолчав. – С ней часто такое бывает.

– Да? – Я подняла вверх указательный палец, призывая мальчишку к тишине. – Будьте добры, нам… Ой, – зажав динамик рукой и слегка отстранив от себя трубку, обратилась я к мальчику, – тебе какую?

– Четыре сыра, – отозвался тот.

– Нам, пожалуйста, одну большую «Четыре сыра», одну «Пепперони» и одну «Маргариту». Гулять так гулять! – Я весело подмигнула Андрею. – Напитки? Нет, спасибо, впрочем… Ты что-нибудь будешь пить?

– Колу.

Я поморщилась.

– А тебе можно? Мама точно разрешает?

– Мама? – Глаза мальчика округлились от удивления. – Мама мне все разрешает. В смысле есть.

«Да, это на нее похоже», – подумала я, а вслух произнесла:

– И большую колу, пожалуйста.

Чуть позже, когда мы, ежесекундно облизывая жирные пальцы, поглощали горячую, невероятно вкусную пиццу, запивая ее жутко вредным, приторно-сладким газированным напитком, я снова поймала себя на ощущении безмерного, безграничного счастья – чувства, которое в последнее время почти меня не покидает. «А жизнь-то, кажется, налаживается», – подумала я, наблюдая, как тонкая нить расплавленного сыра свисает с куска в руках Андрея.

Кто бы знал, что совсем скоро все изменится…

* * *

– Доброе утро! – Вид Стаса оставлял желать лучшего.

– Беспокойная ночь? – сочувствующе поинтересовалась я.

– А ты разве не слышала? Дала Нютка жару.

– Нет. – Я вздохнула. – Вчера так вымоталась, что спала как убитая. Ты бы уговорил Алену на няню. Ну сколько мы так протянем? Я готова помогать, но с моим графиком… Ты же знаешь… – Вроде и понимаю, что не за что оправдываться, а все равно чувствую себя виноватой.

– Знаю… Но пока она ни в какую…

– Мне косточки перемываете? – в кухню привидением вплыла та, о ком мы судачили. Сходство с призраком усиливали иссиня-бледная кожа и длинный белый пеньюар в пол, там и здесь испачканный молоком и еще чем-то, что мне совсем не хотелось опознавать. В руках подруга держала Нютку, завернутую в розовое льняное одеяльце с бахромой.

– Спит? – шепотом поинтересовалась я, протягивая руки.

– Какой там! – вздохнула Алена. По ее взгляду я поняла, какие страсти бушуют у нее внутри – в ней явно боролись материнский инстинкт и здравый смысл. Наконец последний победил, и она нехотя протянула мне дочь.

Я аккуратно приняла крохотный сверток и заглянула внутрь. Нежность горячей волной захлестнула тело. Огромными бездонно-серыми глазами-блюдцами, в которых плескалось любопытство (по крайней мере, мне так казалось), взглянула на меня Анна Станиславовна. Мол, а вы меня чем порадуете? Чудесный возраст. Едва ли не лучший в жизни каждого человека. Минимальный набор потребностей, и все они удовлетворяются по первому же писку. В буквальном смысле.

Словно услышав мои мысли, Нюта наморщила носик-пуговку, заворочалась, закряхтела. Тут же всколыхнулась мать – орлицей бросилась ко мне, протягивая худые руки. Ее изможденное лицо исказила гримаса боли. Вид Алены и ее хорошо читаемая решительность едва не заставили меня швырнуть в нее младенцем, который между тем еще повертелся, покряхтел и, громко пукнув, успокоился.

– Ну, вот и все, – протянула я, вытягивая трубочкой губы. – Ну, вот у нас все снова хорошо. Просто газики, да, Анна Станиславовна? Со всеми бывает, правда же? Да успокойся ты, – это уже Алене, нависшей надо мной соляным истуканом. – Уймись, оглашенная. Ничего с твоей дочкой без тебя не случится. Она в надежных руках. Ален, – мне показалось, что сейчас самое подходящее время для серьезного разговора, – давай уже завязывать с этим цирком, а? Ну чего ты так себя изводишь?

– Я не извожу, – обескровленными губами прошелестела девушка, обхватив тонкими пальцами кружку с чаем, который ей заботливо налил любящий супруг. Над чашкой тонкой струйкой вился пар.

– Еще как изводишь. Слушай, ну не хочешь няню, давай я посижу с Нюткой, а вы со Стасом вдвоем куда-нибудь выберетесь. В кино хоть сходите или там в ресторан. Устроите себе романтический ужин. Правда, сегодня я не могу. И завтра тоже, но… Нужно посмотреть расписание, наверняка найду возможность выкроить денек. В крайнем случае отменю все встречи.

– В кино… – эхом повторила подруга, словно пробуя это слово на вкус. Покатала во рту и выплюнула – ее лицо исказила гримаса отвращения. – Какое кино? Ты что? О чем? Зачем?

– Согласен с Аленой, – неожиданно вступился за жену Стас. – К черту кино. Нам бы выспаться. Снимем номер в гостинице и завалимся на сутки-другие в койку.

В глазах молодой матери я прочла такой ужас, что поняла – не будет ни кино, ни гостиницы. Вздохнув, я проговорила, обращаясь к младенцу:

– Сумасшедшая мамаша тебе досталась, Нюта. Совершенно сумасшедшая. Но что поделать – родителей не выбирают, так что будешь ты эту «донашивать».

– Дай сюда, – обиженно пробормотала подруга, протягивая руки.

– Держи, – вернув ей младенца, я обратилась к Стасу: – А где Андрей?

– Спит, наверное, – пожал тот плечами.

– Ольга не объявлялась?

– Нет.

– Хм, странно. Звони Ганину. Похоже, ее пора разыскивать.

* * *

Ольгу мы нашли быстро. Кой черт меня дернул лично этим заниматься? Ладно бы времени вагон, так ведь нет: интервью, встреча с потенциальным рекламодателем, медитация, работа над рецептом и, наконец, книгой – в моем графике не было свободной минуты. Но привычка все контролировать и туго дающийся навык делегирования сделали свое дело.

– Давай сделаем крюк и заедем на Лубянку.

– Нами заинтересовались органы? – хохотнул Ганин. Всем хорош парень, с юмором только не очень.

– Надо навестить Ольшанскую.

– С чего ты решила, что она дома?

– Ни с чего. Но надо же что-то делать. Кроме того, нужно забрать личные вещи Андрея. Мальчишка второй день без сменного белья и учебников. Я тоже с уроков его снять не могу – никаких полномочий. Хорошо, в его школе порядки не строгие, да и учителя привыкли к частым отсутствиям «звездного мальчика», но домашние задания никто не отменял.

– Так-то так, но, насколько мне известно, ни усердием, ни талантами пацан не отличается, так что вряд ли он сильно страдает без домашки.

– Он, может, и нет, а я так очень.

Ганин пожал плечами, благоразумно решив не развивать тему, за что я была ему очень благодарна, ибо вряд ли смогла бы внятно объяснить, с какой стати так живо включилась в судьбу чужого ребенка. Ну пропускает он уроки, что с того? Мне-то что за дело до его успеваемости?

Думая о своем, невидящим взглядом смотрела я в окно, за которым мелькали нарядные московские улицы. Утренние пробки уже рассосались, вечерние еще не образовались, благодаря чему машине выпал довольно редкий для столицы шанс продемонстрировать всю мощь своих лошадиных сил.

– Эй, джигит, какой русский не любит быстрой езды, – обратилась я к помощнику, – но у меня уже внизу живота холодеет. Может, сбавишь скорость?

Хорошо выдрессированный Ганин нехотя, но все же подчинился.

* * *

– Ничего себе! – присвистнул он, когда спустя полчаса мы подошли к парадному входу старого, но недавно отреставрированного здания. Машину пришлось бросить довольно далеко от необходимого нам адреса: найти в центре Москвы даже платную парковку – тот еще квест.

– Красиво жить не запретишь, – не удержался от еще одной реплики помощник. Оригинальность, как и чувство юмора, не входили в список его достоинств. Благо, и не требовалось.

Впрочем, тут даже я вряд ли сказала бы лучше. Не знаю, как там насчет запретов, но красоты вокруг хватало. Начиная с желтого фасада с арочными окнами, украшенными белой лепниной, заканчивая старинными лавочками на чугунных ножках в виде лап льва. Даже детская площадка – неизменный атрибут современных дворов, нередко уродующий их выдержанную архитектуру, – в данном случае вписывалась идеально. Изготовленные из цельной древесины качели, домики и горки, резиновое покрытие, имитирующее брусчатку, ни грамма лишней краски – несмотря на очевидно высокотехнологичное исполнение, выглядела она так, будто лет сто назад ее сколотил для барских детей дворник Тихон – огромный колоритный мужик в кирзовых сапогах и белом фартуке, повязанном поверх тулупа. Казалось, стоит немного постоять во дворе, и он непременно появится, поглаживая окладистую бороду и сверкая огромными глазищами из-под мохнатых бровей. «Чего изволите?» – пробасит подозрительно, и от его недоброго взгляда холодок пойдет по позвоночнику.

Но, как известно, место Тихона в современных московских домах давно отдано Антонинам Степановнам и Зинаидам Петровнам – не менее, а то и более грозным хранительницам покоя столичной знати.

Нам повезло: мы обошли консьержку без особых хлопот – помогли моя узнаваемость и тщеславие Ольшанской, не преминувшей в свое время похвастаться старушке нашим сотрудничеством.

– А вы не знаете, она дома? – поинтересовалась я ради приличия.

– Дык мы вход-выход жильцов не отмечаем. В мою смену не видела, а что вчера было, не знаю. Но могу Юлии Андреевне позвонить. Это сменщица моя.

– Нет-нет, – замотала я головой, – не стоит. Не беспокойтесь. Мы сами.

– Ну, как знаете, – вроде даже обиженно протянула женщина, лишенная возможности разнообразить заполненный кроссвордами и телевизионными ток-шоу досуг.

Поднявшись пешком («прелести» старых домов) на четвертый этаж – а четвертый этаж в таких особняках – это вам не то же самое, что в «хрущевке», – я даже слегка запыхалась.

– Пожалуй, теперь мне ясна природа стройности Ольшанской – вот так туда-сюда несколько раз в день подняться-спуститься, и спортзал не нужен, – усмехнувшись, проговорила я, утапливая кнопку звонка, который молниеносно отозвался мелодичной трелью за массивной дверью. Если уж нам отсюда слышно, внутри точно не пропустят.

Мы постояли, прислушиваясь, но так и не дождались ни звука шагов, ни даже малейшего шороха, указывающего на присутствие жизни за дверью. Позвонили еще раз. И снова тишина. Если Ольга и дома, пускать она нас явно не собирается. Что ж, значит, мы войдем сами.

Я вставила любезно предоставленный Андреем ключ в замочную скважину.

– Ты уверена? – проговорил Ганин, которому эта идея изначально не очень нравилась. «Это же вторжение!» – увещевал он меня, узнав о моем плане. Но я не колебалась. В конце концов, не Ольге рассуждать о законе. Ее «преступление» куда серьезнее. Во всяком случае, с моральной точки зрения – оставить ребенка без надзора и ни разу за несколько дней о нем не вспомнить… Что такое по сравнению с этим безобидное проникновение в чужое жилище?

Нужно отметить, что квартира Ольшанской охранялась похлеще знаменитого Алькатраса. Три внушительного вида замка и сигнализация стояли на охране безопасности. Правда, электронная система оказалась отключена, что должно было меня минимум насторожить, но если Бог хочет наказать человека, он лишает его разума.

Жилище встретило нас звенящим безмолвием. Ни бормотание телевизора, ни даже ворчание холодильника не нарушали царящую вокруг тишину. Ни звука капающей воды из небрежно закрытого крана, ни шума в трубах, ни тиканья часов – идеальная атмосфера для хоррора. Пожалуй, не сопровождай меня Ганин, я вряд ли продвинулась бы дальше коридора. Однако его присутствие создавало иллюзию относительной безопасности – разделенный с кем-то страх слабее одиночного в два раза. Возможны, конечно, ошибки в расчетах, но по ощущениям оказывается именно так.

– Фу ты, бред какой, – стряхнув наваждение, произнесла я и добавила, поймав, взгляд Ильи: – Не обращай внимания, это я сама с собой.

Не снимая обуви, как есть, по глянцевой черно-белой «шахматной» плитке я пошла в сторону комнаты, которую интуитивно определила гостиной, отметив про себя царящий в холле идеальный порядок. Ольга не производила впечатления мало-мальски хозяйственной особы, так что, думаю, благодарить за царящую кругом идиллию следует ее домработницу.

Мимоходом я поймала свое отражение в огромном, обрамленном в позолоченный багет зеркале и в который раз за сегодня отметила утонченную элегантность наряда и образа в целом. Что ни говори, а я хороша! Без ложной скромности.

Пройдя через арку, мы оказались в большой комнате универсального назначения. Очевидно, что хозяевам она служила одновременно и гостиной, и кухней, и столовой. От жилой зоны кухонную отделяла барная стойка, которая, как это часто бывает, играла еще и роль тумбочки – в данном случае на ней неожиданно обнаружились… туфли. Модельные туфли на умопомрачительном каблуке – те самые, которые вполне подойдут уличным скоморохам в качестве ходулей. Пожалуй, я погорячилась с комплиментами уборщице. Хотя… Оглядевшись как следует, поняла, что сумка и туфли – единственное нарушение порядка в этом царстве хирургической чистоты: комната выглядела стерильной и оттого нежилой.

Повинуясь импульсу (или профессиональному любопытству, если хотите), я заглянула в холодильник.

– Хм, – пробормотала себе под нос, – пусто. Впервые такое вижу. Ни йогурта, ни даже завалящей бутылки воды. Не говоря уже о молоке. Интересно, чем она ребенка кормит?

Впрочем, вскоре я узнала чем: в мусорном ведре под раковиной нашлись картонные коробки из-под китайской еды. И одна огромная из-под пиццы. Значит, Ольга была дома уже после визита уборщицы.

Дальнейшее обследование ничего не дало – кухонные шкафчики также не радовали содержимым. Сахар, пачка чая в пакетиках и банка не самого дорогого растворимого кофе – вот и все, что мне удалось в них отыскать. Ни макарон, ни даже хлопьев или прочих нетребовательных к готовке продуктов. Судя по сияющей новизне варочной поверхности и духового шкафа, с момента установки ими никто не пользовался, что, разумеется, добавляло несколько штрихов к общему портрету Ольшанской, но ни на йоту не приближало к разгадке ее исчезновения.

– Кхм, – раздалось сзади деликатное покашливание Ганина, решившего так обозначить свое присутствие. – Ты не забыла, зачем мы сюда приехали?

– Нет, – проговорила я, впрочем, не очень уверенно.

– Детская там, – подсказал помощник, указывая на белую дверь, украшенную огромной наклейкой с изображением Микки-Мауса.

– Ах да, – протянула я нехотя и направилась в указанном направлении. Я ожидала увидеть что угодно, но только не то, что увидела, толкнув дверь. Типичная детская комната (в моем представлении) – это хаос и раздрай. Это всегда самые неожиданные вещи в самых непредсказуемых местах. Яблочные огрызки на кровати, фантики между стеной и шкафом, наваленные горой учебники и, разумеется, неизбежные носки на полу. Во всяком случае, когда речь идет о мальчиках. Имея пусть небогатый, но все же показательный опыт общения с мужчинами, могу с уверенностью сказать – их отношения с носками регулируются генетической памятью. Иначе невозможно объяснить универсальность этой проблемы, знакомой практически всем и каждому. Разность воспитания и менталитета, играющая большую роль во многих других аспектах, в этом никак не проявляется. Мне кажется, прямо сейчас где-то на острове в Тихом океане мать пилит своего непутевого сына за неубранные на место… Хорошо, пусть не носки, так… Ну, не знаю… Бусы? Обереги? Браслеты? Что-то же должны разбрасывать малолетние папуасы. Не может же это быть особенностью исключительно европейских мужчин? В любом случае в нашей части планеты проблема носков как главного украшения любой детской комнаты стоит особенно остро.

Тем удивительнее (у меня по спине пробежал холодок) выглядело стерильное жилище Андрея. Было в нем нечто жутко-ненормальное для обычного ребенка.

Стряхнув оцепенение, я решительно подошла к низенькому шифоньеру и дернула на себя дверцу. Одежды у мальчишки оказалось немного – вся она ровным аккуратным рядом разместилась на плечевых вешалках.

– Твой выход, – скомандовала я помощнику, который тут же жестом фокусника достал из маленького портфеля клетчатую сумку «оккупанта» и принялся закидывать в нее джинсы, свитера и пиджаки.

– Трусы и носки не забудь, – проговорила я, кивая в сторону небольшого комода в центре комнаты, в котором, по моему мнению и по логике вещей, размещалось мальчишечье белье.

– Эй, а ты куда? – поинтересовался Ганин, заметив, что я направляюсь к двери.

– Попробую найти хоть какие-то намеки на местонахождение Ольги.

– Думаешь, она записку оставила? – усмехнулся парень.

– Записку – не записку, но, возможно, визитку турфирмы найду или рекламный буклет какого-нибудь санатория. Или фотографию знаменитого любовника. Или… Эй, ты чего? – обернулась, услышав грохот.

– Да нет, ничего, просто вешалку уронил нечаянно.

– Аккуратнее надо, – я не удержалась от назидательного замечания, но тут же прикусила язык – не экологично это.

Вернувшись в гостиную, я еще раз окинула ее взглядом. Современная, явно недешевая, но ничем не примечательная обстановка, похожая как две капли воды на сотни тысяч интерьеров «богатых» квартир: неизбежный белый кожаный диван, огромный телевизор – больше только экран кинотеатра, круглый стол матового стекла и стулья на блестящих хромированных ножках, которые, судя по всему, редко видели чужие попы.

Не порадовала уникальностью дизайна и спальня. Огромная кровать с белоснежным меховым изголовьем, укрытая ярким покрывалом, зеркальный шкаф в пол, пара прикроватных тумбочек и банальная до тошноты шкура белого медведя. Подозреваю (вернее, очень на это надеюсь), что искусственная.

Беглый обыск не принес плодов – в комоде ничего, кроме нижнего белья, весьма, нужно сказать, дорогого и сексуального. Шкаф доверху набит нарядами с явным преобладанием леопардовой расцветки, как будто их обладательница собралась на сафари. На полках из металлической проволоки стройные ряды туфель, среди которых мне не удалось найти ни одной пары балеток, кроссовок или мокасин – исключительно бесконечная по высоте шпилька, позволяющая дотянуться до небес.

Прикроватные тумбочки оказались пусты – ни единой пылинки не ночевало в их выдвижных ящиках. Ни единого глянцевого журнала, брошюрки с анекдотами, малюсенького покет-бука с женским детективом – ни единого намека на прочую печатную продукцию. Надежды отыскать хоть какой-то намек на место пребывания Ольшанской таяли на глазах.

– Должна же ты хоть что-то оставить? В жизни не поверю, что любимый СПА-салон не нагрузил тебя рекламой. Хотя, вполне возможно, ты, как и я, таскаешь ее месяцами в сумке, чтобы потом скопом отправить в макулатуру. Знать бы, кто твой косметолог, стилист, визажист – какое-никакое, а начало.

И тут меня осенило!

Ну конечно же – косметолог! Мне ни разу не попалось ни одной банки с кремом, флакона духов или губной помады. А ведь, судя по тому, как выглядела Ольшанская, этого добра у нее должны быть тонны. И тем не менее ни единого следа косметики в спальне не нашлось. Значит, все самое нужное Ольга хранит в ванной. Осталось только найти эту комнату, и, возможно, удача мне наконец улыбнется. Хотя что значит «найти»? Как ни велика была квартира, но не настолько, чтобы заблудиться. Разумеется, дверь в ванную комнату удалось отыскать быстро – стоило выйти из спальни, повернуть направо, пройти по небольшому узкому коридору (этот аппендикс – явный промах архитектора), я тут же уперлась в дверь, за которой находилось единственное необследованное помещение в доме.

Я подергала ручку, но та не поддавалась. Подергала еще раз – ни в какую. Хм, интересно, какие такие сокровища прячет Ольшанская в ванной (надеюсь, это все же она), если запирает эту комнату. Осмотрела замок. Обычный замок для подобных случаев – запирается только изнутри, но при желании снаружи его всегда можно открыть скрепкой. Метнувшись в детскую, я резко выдвинула ящик письменного стола в поисках подходящего инструмента. Преодолев внутреннее сопротивление – сама не люблю бардак и хаос, – я переворошила лежащие стройными рядами ручки и карандаши, краски, пластилин и цветную бумагу.

– Что случилось? – в голосе Ганина удивление смешалось с ужасом. – Что ты ищешь?

– Мне нужна скрепка, – бросила коротко.

– Скрепка?

– Скрепка, шпилька, спица, что-то длинное и острое. А вот, нашла. – Я достала картонный коробок, резким движением высыпала содержимое на стол, схватила несколько скрепок и, разгибая одну из них на ходу, помчалась назад к двери. Сзади сопел заинтригованный Ганин.

– Давай я, – оттолкнул он меня довольно бесцеремонно и выхватил импровизированную «отмычку» из рук. Недолго поколдовал с ней, толкнул дверь и вошел первым. Он сделал несколько шагов в освещенную комнату (надо же, когда это он успел выключателем щелкнуть?) и застыл как вкопанный, преграждая мне проход и закрывая обзор.

– Ну, чего ты? – нетерпеливо поинтересовалась я, толкая помощника в спину. Тот сделал еще несколько шагов, затем завизжал по-бабьи и, взмахнув руками, опрометью бросился вон, впечатав меня на ходу в дверной косяк и больно приложив об него головой.

– Эй, полегче… – начала было я, но тут же замолчала – слова застряли в горле. Открывшаяся картина подняла волосы дыбом и скрутила желудок в тугой комок – я увидела обнаженную и совершенно мертвую Ольшанскую, чье некогда прекрасное тело уже тронули первые признаки разложения.